Like lovers do

      Стойкое ощущение пустоты в теле. Будто всё живое, что есть в нём, собралось в огромный нервный комок в груди. Порш плохо запоминает события последних часов. Словно осколками калейдоскопа в память врезаются отдельные фрагменты.       Его «Кинн, что с тобой, Кинн», а в ответ лишь дикость раненого животного в глазах.       Жёсткая посадка в Пхукете. Бригада скорой помощи, ведущая Кинна в машину и наспех записывающая какие-то данные, полученные от экипажа бизнес-джета и почти невменяемого Порша.       Долгое ожидание в холле местной клиники и, наконец, разрешение «войти» с условием «не волновать пациента».       Порш даже не понимает, что это за отделение. Ему всё равно. Только бы увидеть Кинна. Прежнего Кинна. — Привет.       Больничная пижама. Всегда тщательно уложенные волосы — растрёпанные и кое-где слиплись на концах. Подавленный взгляд и опущенные уголки рта. А ещё перерезавшая переносицу хмурка. — Кинн?..       Голова медленно поворачивается к нему. Но вид Порша не оживляет потухшего взгляда. — Кинн… Я не верю, что ты меня не узнаёшь. Пожалуйста. Не поступай так со мной.       Кинн высовывает руки из-под одеяла, двигается к изголовью кровати, чтобы принять сидячее положение, и хлопает по месту на краю, негласно приглашая туда Порша.       Пару минут они просто молчат, изредка пересекаясь взглядами. Наконец, Кинн обращается к нему слабым голосом: — Видишь, как оно вышло… Меньше всего хотел тебя напугать. Но именно это и случилось. — Ты… болен? — Порш тут же корит себя за тупость, — Вернее… чёрт! Конечно, болен… У тебя, — он не знает, как задать этот вопрос, но не находит ничего лучшего, кроме как прямо озвучить его, — у тебя шизофрения?       Кинн тихонько усмехается, хотя в смехе этом нет ни расслабленности, ни веселья: — Нет, — качает он головой, — нет. С таким диагнозом мне бы вряд ли дали права на вождение автомобилем. Здесь другое. — Что именно? — ПРЛ. — Э-э?.. — Пограничное расстройство личности.       Порш хмурится: — А… А это лучше?.. Или, чёрт! — Порш начинает чесать бедро, как всегда делает, если нервничает, — ну, я имею в виду… — Это не лучше и не хуже, Порш… Просто другое. — Мм… То есть ты внезапно начинаешь делать какие-то опасные вещи? Или… Короче, что это вообще такое? Что с тобой происходит? — Видишь ли, Порш… — по голосу Кинна слышно, как нелегко ему даётся каждое слово, — люди с таким диагнозом часто действуют слишком импульсивно. Нам сложно управлять эмоциями. И они очень сильно проявляются… Сильнее, чем у здоровых людей. Мы либо радостны до экстаза, либо гнев наш не знает предела. Правда, последний, с горем пополам, я научился подавлять… не сразу. Но научился. И он, не имея полноценного выхода, компенсирует себя другими состояниями… Из-за этого я бываю опасен для окружающих, — ты в этом убедился. Когда прихожу в себя, начинаю испытывать жуткое чувство вины и неосознанно ищу способы наказать себя. — То есть… Ты чуть не сбросил меня с последнего этажа, а когда понял, что натворил, решил сам выпрыгнуть из самолёта?       Порш выпаливает это, не задумываясь, что его слова ранят. Кинн закрывает глаза, губы начинают дрожать, и Порш не выдерживает. Всхлипывая, он прижимается к неровно вздымающейся груди Кинна, причитая: — Прости меня, слышишь? Прости… Я же знаю, что ты совсем не такой, что ты никогда не сделаешь мне ничего плохого… Прости меня, Кинн!.. — Ну что ты, — Кинн гладит его по волосам, — что ты, маленький мой, за что просишь прощения? Это не ты… это я должен умолять тебя простить меня.       Порш хватается за него руками, сильнее впечатываясь мокрой щекой ему в грудь: — Почему ты сразу не рассказал мне всё? Я бы знал, как действовать… Как тебя успокоить.       Порш понимает, что на самом деле вряд ли бы он знал, как действовать. Отчасти, он до сих пор не верит, что Кинн, его добрый, умный, рассудительный и «сама невозмутимость» Кинн может быть болен. — Порш, ты пойми, здесь никто уже не сможет помочь… я ведь говорил тебе, помнишь, что оно всегда внутри меня. Оно живёт там. И умрет только вместе со мной.       «Эта буря всегда живёт внутри меня.»       Кинн!.. — Нет-нет-нет, даже не смей говорить о смерти, слышишь? Хватит с меня потерь! — Бывают периоды затишья, — продолжает Кинн, — когда начинает казаться, что болезнь отступила… но потом всё возвращается. Поэтому я никогда не даю себе больше десяти дней. И я так надеялся, что ты не увидишь меня в этом состоянии. Но… вышло как вышло. Так что… ты прости меня, Порш. Прости и постарайся забыть этот кошмар. — Это вместо «останься со мной», да? — сквозь слезы хрипит мальчик, — а зачем было… — раздаются новые всхлипы, — зачем было влюблять меня в себя? Зачем? — Порш… — Что? Ещё скажи «я и не предполагал»! Как будто у меня был шанс не влюбиться в такого, как ты! — Бедный мой мальчик. — Но ведь можно же как-то тебе помочь? Есть какие-то успокоительные, какая-то, не знаю, терапия или что там ещё? Чтобы ты… «не срывался»? — Поверь, терапию я прохожу постоянно… каждый раз после подобного инцидента. — Подобного инцидента?       Кинн вздыхает. Откровения не легки для него: — У людей с ПРЛ очень сильная склонность к суициду… Думаешь, мне спокойно знать, что испытывают близкие после моего очередного стояния на краю пропасти? Но я работаю над этим… Просто знаю, что мне нельзя привязываться к людям и нельзя привязывать их к себе. Потому что я никогда не знаю, чем это всё закончится.       Очередного… Сколько же раз это было с тобой, Кинн?.. — Так вот почему ты снял мальчика с улицы на десять дней? Чтобы никаких привязанностей? Ну так и не надо было обращаться со мной, как будто я хрустальный! Просто трахал бы меня. И всё! И никаких привязанностей! — последнее звучит так, что отдается болезненным разломом в груди. — И много таких вот «десятидневных» приключений у тебя было?       Кинн качает головой. — Ты — первый… И ты мне действительно очень понравился. Потому я и сделал тебе такое предложение. — Да? Первый? Но, чёрт, Кинн… у тебя же были отношения? — Были. Очень короткие. И я не виню тех, кто ушел… От такого, как я, только бегством и можно спасаться. — Я не уйду, Кинн… я не сбегу от тебя. — Дивный мой Порш… — Ты спросил меня тогда, на берегу, кто заботился обо мне всё это время… А кто заботится о тебе, Кинн? — Порш. Я понимаю, ты ещё очень юный. И тебе кажется, что и море по колено, и горы по плечу… Но я же знаю, тебе и без меня есть о ком заботиться и переживать.       Порш кусает нижнюю губу: — Ты мне ещё и поэтому деньги раньше отдал? Чувствовал, что приближается это состояние?       Кинн кивает. Затем говорит: — Если честно… Там немного больше. Не надо тебе идти на улицу… Не надо, Порш. Ты достоин лучшей жизни. — Думаешь, после тебя я смогу лечь под какого-нибудь… Нет, Кинн. Господи… Да я бы в жизни не оказался на панели… Когда всё случилось, дядя был в очередном карточном запое, мне пришлось бросить учёбу. Ну а куда меня могли взять без образования и связей? Пробовал официантом — платят мизер, чаевые не всегда спасают, ещё и хозяин в подсобке один раз чуть не засадил мне… Дом забрали за долги. Встретил Пита, мы ещё со школы были знакомы. — Пита? Того самого, что с Вегасом был? — Да. Ну он предложил снимать жилье на двоих. Разговорились, слово за слово, короче, он тоже когда-то был в этом ремесле, но встретил Вегаса, тот его вытащил с улицы… Правда, — Порш горько усмехается, — не знаю, можно ли здесь говорить о везении. В общем, деньги нужны были срочно… А Пит говорил, что, если приноровиться, можно зарабатывать по несколько тысяч за ночь, — снова раздается горький смех, — долго думал, но всё-таки решился. И за свой первый «опыт» я получил четыре сотни. Вот так, Кинн… и поделом мне. — Не думай об этом, Порш. Теперь всё будет по-другому. Я поговорю с Вегасом, — мы вместе учились на курсе, — он поможет тебе найти более менее нормальную работу, а со временем восстановишься на учебе. — Кинн, ты даже сейчас не перестаешь заботиться обо мне, и хочешь, чтобы я забыл тебя? Нет, Кинн, не выйдет.       Порш поднимает на него полные слёз глаза: — Я люблю тебя, Кинн. — Порш, нет… нет. Тебе это просто кажется. — Кинн!.. — Порш растирает кулаками слёзы, — не надо только мне сейчас говорить про «ты ещё маленький», «мы знакомы несколько дней», «ты не справишься», «нельзя любить такого, как я». Раз я люблю — значит, можно. — Как можно любить того, кто сам себя не любит… а просто ненавидит.       Порш хочет возразить, но в палату заходит медсестра, сообщая ему, что время посещения закончилось и Кинну нужен покой. — Отдыхай. Я завтра тебя с утра навещу, хорошо?       Кинн целует его в лоб: — Ты можешь пожить на вилле. — Что мне там без тебя делать?       Кинн закрывает глаза, а Порш дарит ему поцелуй в щеку и покидает палату.       Через час он стоит на ресепшене в другой клинике, куда у него имеется круглосуточный пропуск. — Я ещё по поводу оплаты. У меня есть часть суммы.       Администратор смотрит на него с удивлением. Сверяется с какими-то данными в компьютере и снова переводит взгляд на усталое лицо Порша: — Вы, наверное, заработались? У вас оплачен весь курс лечения и полный курс реабилитации.       Порш не знает, какая сила удерживает его от падения на пол и новых слёз навзрыд.       Маленькая палата. Худенький мальчик на кровати в углу. — Привет, Порчей, — Порш берет слабую ладошку в свою, — мне сказали, тебе сегодня намного лучше.       Большие глаза полны тревоги. Вторая ладонь смахивает влагу с щеки Порша: — Если так сказали, почему ты плакал?       Порш прикладывается к ладони брата лбом: — Это от счастья, Порче. От счастья.       Кинн…