Like lovers do

— Как тебе? Нравится?  — Угу…       Когда Кинн говорил ночью про частный самолёт, Порш представлял себе просто маленькое по размеру воздушное судно. Но он никак не думал, что на борту этого бизнес-джета их поприветствует целая команда из стюардов и пилотов. Более того — они окажутся единственными пассажирами. Удобные кресла, шейные подушки для сна, еда и напитки в изобилии. А главное — всё время улыбающийся и не выпускающий его руки из своей Кинн. Совсем рядом. Тепло его бедра отдается во всем теле Порша. Смотрит на него с нежностью… или с чем-то большим? При взлёте немного потряхивает, но Поршу не страшно, хоть Кинн и сжимает сильнее его руку, касаясь щекой виска, а затем оставляя на нем поцелуй.       Долетают и правда за полтора часа, в течение которых Порш успевает немного пошалить ртом, так что при сходе на землю Кинна пошатывает.  — Укачало? — игриво подмигивает ему Порш, несколько раз быстро поднимая брови.  — Есть немного, — ответно подмигивает Кинн, обнимая его за плечи, чтобы прошептать горячо на ушко: — у меня от тебя сплошные вертолёты, мой огненный, мой дивный Порш. Ты умеешь вскружить голову.       Порш смущённо фыркает:  — Скажешь тоже… ну вот опять я по уши красный как помидорка-черри, да?  — Тебе идёт смущение.  — Ты невыносим, — Порш шутливо пихает его в бок, за что его крепко стискивают в объятиях, дабы блокировать ему руки.       Eelswamp. Частная музыкальная вилла. Именно здесь состоится благотворительный концерт, на который его пригласил Кинн.       Оркестр уже на сцене. Объявляются музыкальные произведения. Вначале играют что-то не очень знакомое Поршу, но к середине, когда начинают солировать струнные, лёгкая улыбка появляется на его губах. Кинн замечает его реакцию:  — Знаешь это произведение?       Порш кивает, прислушиваясь. Затем тихо произносит, не глядя Кинну в глаза:  — Моя мама очень любила Вивальди. Особенно «Времена года».       Кинн накрывает его ладонь своей, будто всё понимает без лишних объяснений:  — А сейчас что играют?       Порш усмехается про себя. Проверяет меня?  — «Зима».  — Верно.  — «Сильный ветер» — уточняет Порш часть.       Кинн поднимает брови в неком изумлении, на что Порш уводит подбородок чуть вверх:  — Ты, наверное, думал, что уличная шлюха в развалившихся кедах ни слухом ни духом про такую музыку?       Кинн гладит его по руке, наклоняясь к уху:  — Зачем ты так? Разве за эти дни я хоть раз дал повод усомниться в моём уважении к тебе?       Порш вновь краснеет, стыдливо качая головой. Кинн улыбается ему. Больше они не разговаривают, но до самого окончания концерта Кинн не выпускает его руки из своей. А ещё Порш замечает необычайную сосредоточенность на его лице, особенно, когда меняются части произведения и тема музыки. Позже Кинну приходится оставить его ненадолго, чтобы переговорить с нужными людьми и уладить вопросы с благотворительным взносом. Порш по наивности полагал, что плата за входные билеты на концерт и есть тот самый благотворительный взнос. Но всё оказалось гораздо сложнее. Затем они выпивают по бокалу шампанского, угощаются закусками на канапе и к девяти вечера покидают виллу.  — Ты не против, если мы прогуляемся до океана? — предлагает Кинн. разминая ему плечи.  — Как скажешь, Кинн. Я уже говорил тебе: здесь всё решаешь ты.       Красивые темные глаза смотрят с лёгким укором. Порш только плечами пожимает, словно оправдываясь: ну что тут поделаешь, вот такой я есть.       Рука об руку, они спускаются к пустынному пляжу. Кинн вновь становится слишком задумчивым. Неразговорчивым. Будто уходит глубоко в себя. — Кинн?..       Он даже отзывается не сразу. Медленно поворачивает голову и кивает: что? — Кинн… Что-то не так?       Качает головой. Но снова не произносит ни слова.       Порш набирает побольше воздуха в грудь: — Я тебе надоел? Или… не знаю… недостаточно хорош для тебя?       Рот приоткрывается. Кинн хмурит брови и встаёт к нему лицом к лицу, кладя ладони на плечи. Взгляд его делается мягким и приветливым: — Ты совершенный, Порш. Я уже говорил тебе. Мне очень хорошо с тобой. — Я не совершенный. Совсем не совершенный. Но я вижу: что-то гложет тебя… сегодня всё было хорошо, я же помню, в каком настроении ты был. И вдруг… вдруг эта музыка, и ты просто поменялся в лице. Глупо, наверное, думать, что дело в музыке… но что-то изменилось, Кинн… Будет лучше, если ты честно скажешь, что именно.       Кинн убирает от него руки, что делает Порша ещё более отчаянным в своих догадках. — Знаешь, что следует за «Сильным ветром»?       Взгляд Кинна направлен к торжественно алеющему горизонту, что вдали встречается с тихими волнами.       Порш негромко усмехается: — «У камина».       Кинн кивает, щёлкая костяшками одной руки: — А затем «Прогулка по льду». Сильный ветер, буря, сменяется тихим вечером в тепле у камина, и вроде бы душа должна обрести покой и умиротворение… но надолго ли? Покой быстро надоедает. И вот уже человек шагает по тонкому льду. Или едет на коньках. Спотыкается, падает, набивает себе шишки и синяки, но все равно… Иногда мне кажется, что вся моя жизнь — это череда бурь, кратких мгновений покоя и скольжения по льду. Каждый раз, когда наступает затишье, я наивно верю, что буря ушла навсегда, но это не так. Потому что она живёт внутри меня, — здесь голос Кинна звучит непривычно громко, — и она снова, рано или поздно, выбросит меня на лёд в полном одиночестве. Без опоры и без поддержки.       Порш сглатывает. Сам берет его за руку и опускает голову на плечо. Все эти дни Кинн только и делал, что утешал его — хотя и вовсе не был обязан — и окружал заботой. Быть может, настало время отплатить ему за доброту? — Не грусти, пожалуйста. И прости, что докопался с вопросами. Я правда очень хочу, чтобы ты остался мною доволен.       Кинн улыбается, — ну наконец-то! Обнимает Порша, так что голова оказывается прижатой к его груди: — Это ты меня прости, что взволновал тебя. Мы ведь здесь совсем для другого, верно?       Порш скрепляет руки в замок за его спиной, трётся носом о впадинку в раскрыле ключиц: — На пляже хочешь? Или сначала до отеля доберёмся? — А может искупаемся? Пока вода такая тихая?       Им хватает меньше минуты, чтобы, смеясь и спотыкаясь о песок, разоблачиться и, держась за руки, войти в воду. Поначалу кажущаяся прохладной — на контрасте с температурой воздуха — она вскоре ласково обволакивает кожу, пенясь на линиях соприкосновения. Кинн останавливает их, принимаясь поливать плечи и грудь Порша. Последний копирует его действия. Затем Кинн опять прижимает его к себе, так что оба кладут головы на плечи друг друга.       Порш закрывает глаза и начинает говорить: — На самом деле когда моя мама слушала эту музыку, она говорила похожие вещи. Просто я тогда был ещё ребенком и не придавал её словам такого значения. А ещё она любила красивые мифы и легенды. Особенно про птицу Феникс.       Кинн гладит его по голове: — Где она сейчас? Твоя мама. — Погибла восемь лет тому назад. Под колёсами одного любителя спорткаров.       Кинн издает звук похожий на «ах», но только крепче обнимает Порша. Затем спрашивает: — А твой отец? — Тоже погиб. Двумя годами раньше мамы. Но по своей вине. Он был автогонщиком. Так что… имя, которое мне дали дома, в каком-то смысле, роковое. — И кто же заботился о тебе всё это время?       Голос Кинна слишком добр и печален. В нём слышится искреннее переживание и сочувствие. И почему-то именно это даёт трещину в груди Порша. — Ну, вообще-то мой дядя. Правда, последнее время он всё чаще сам нуждался в заботе и опеке. — Он болен? — Ага. Жаждой лёгкой наживы. Частенько бывает по уши в карточных долгах. — Так деньги тебе нужны, чтобы оплатить его карточный долг? — Нет, — Порш качает головой, — нет, Кинн. Этой мой долг. Только мой.       Кажется, Кинн хочет ещё что-то спросить, но Порш предупреждающе останавливает его: — Только не спрашивай больше ничего об этом… пожалуйста.       Порш отнимает голову от его плеча, смотрит сначала на закат, что сейчас видится ему алым саваном для умирающего дня, а затем испытующе заглядывает в глаза Кинну. Последний дарит ему одну из своих многочисленных ласковых улыбок и шепчет, гладя большим пальцем его щеку: — Хочешь, я буду заботиться о тебе?       Чёрт, Кинн… Я же просил тебя, просил не быть таким идеальным!..       Порш окончательно ломается. Внутри всё дрожит и бьёт разрядами так же сильно, как и по поверхности кожи. Всё становится слишком невыносимым: горечь его потерь, борьба за место под солнцем, унизительные поиски денег, эти грязные ублюдки, бесстыдно лапавшие его тело… И на контрасте со всем этим — Кинн. Кинн и его добрая улыбка. Кинн и его нежные руки. Кинн и его ласковый голос. Кинн и его бесконечная забота.       Порш не выдерживает.       Ему требуется какое-то заземление.       И на последнем витке отчаяния он находит его в одной единственной точке: губах Кинна. Которые он, в безотчётном порыве, накрывает своими.