Like lovers do

      Порш ясно понимает, что именно в тот момент, когда он нарушает собственное табу «никаких поцелуев в губы», он позволяет безоговорочно победить самой зыбкой части своего «я». Самой чувствительной, долгое время спрятанной глубоко внутри храма его души.       На алтарь брошены его гордость, цель, ради которой ему нужно было заполучить Кинна на эти десять дней, и сердце, что давно уже всё пломбах от потерь и несправедливости.       Кинн не выглядит ошеломлённым его порывом, но очень осторожно, и даже сдержанно, открывает губы, чтобы принять совершенно неумелый поцелуй Порша.       Это ранит.       Как бы Порш ни читал про себя ежеутреннюю и ежевечернюю мантру «это работа, это всего лишь работа, — реакция Кинна заставляет его отшатнуться и со стыдом закрыть лицо ладонями. — Прости… я не знаю, как так вышло… Прости, Кинн… Не знаю, зачем я это сделал.       Руки Кинна ложатся поверх его и принимаются бережно отнимать их от горящего румянцем лица Порша.       Взгляд Кинна излучает полнейшее спокойствие. Он абсолютно сосредоточен на одном единственном, не понимающем, куда девать себя, человеке. Ладони Порша всё ещё заключены в его, и большие пальцы их неспешно поглаживают запястья. Нежное успокаивающее движение. Оказывается, именно в нём можно было найти то необходимое Поршу заземление. Но он решил по-другому. Вернее, он вообще ничего не решал. Просто взял и поцеловал Кинна. — Не знаешь? — шёпотом спрашивает Кинн, — совсем не знаешь?       Что он может ответить?       Что этот великолепный человек с каждой вместе проведенной минутой всё больше и больше зачаровывает его и опасно привязывает к себе? Что ни один мужчина, что прикасался к нему, не заставил его думать о себе так, как будто он достоин самого лучшего? Как будто… он и есть самый лучший?       Пускай даже, — Порш уверен, — это совсем не так. — Порш, — Кинн обхватывает ладонями его скулы, теперь большие пальцы приглаживают чувствительную область под глазами, — ты не хотел, чтобы так вышло и жалеешь об этом?       Чёрт, Кинн… Почему бы нам просто не проехать этот момент, не зацикливаясь? Неужели ты не видишь, что я на грани и вот-вот потеряю сознание или сбегу? — Если это так, просто забудем, да?       Блядь…       Самое странное и непонятное, что Кинн ведь говорит то, что Порш только что прокрутил в своей голове… Так какого хуя хочется разреветься, как ребенку, от стыда, отчаяния и безысходности?       Неземные или земные силы действуют на него, но Порш наступает на собственные грабли: его губы прижимаются к не успевшим раскрыться губам Кинна.       Небо… Порази меня молнией прямо на этом месте. — Подожди, — с улыбкой чуть отстраняется Кинн, а Порш мечтает раствориться в воздухе, — ты ни с кем не целовался до этого?       Порш кивает, опустив взгляд. Наверное, Кинну впору бы рассмеяться над комичностью ситуации: вышедший на панель мальчик, дающий клиентам иметь себя во все отверстия, не имеет самого невинного интимного опыта — поцелуя в губы. — Всё в порядке, Порш, — Кинн кладет одну руку ему на затылок, другая по-прежнему гладит его по щеке: — Наклони немного голову, — Порш подчиняется, а Кинн делает то же самое, но по диагонали, — и расслабь рот.       Расслабиться Поршу сложно. Но он делает всё, скорее, на автопилоте. Просто потому что Кинн говорит так, и ему нужно и можно верить. Раз Кинн так хочет — значит, всё хорошо, всё правильно.       Поцелуй Кинна не идёт ни в какое сравнение с тем, как он пару минут тому надо тыкался ему в дёсны. Он нетороплив, ласков, как и сама сущность Кинна, и… успокаивает. Так же, как это всегда делают руки Кинна и его добрые подбадривающие слова.       Кинн поочередно берет, словно на пробу, сначала верхнюю, затем нижнюю губу Порша. А после скользит, будто по нежным и хрупким лепесткам роз, вверх-вниз и обратно. Вбирает их целиком своим ртом. Под таким нежным натиском губы Порша распахиваются, позволяя проникнуть внутрь языку Кинна, который осторожно исследует нёбо, изнанку щёк, и только потом прижимается к спинке его языка.       Приятная истома разливается по всему телу, особой трепетной волной спускаясь вдоль позвоночника. Порш и не подозревал, что можно испытывать подобное только лишь при поцелуе. Пальцы ног подгибаются в удовольствии. Хочется захлебнуться этим поцелуем, но пусть он длится и длится, создавая, вместе с объятиями Кинна, безопасный купол для такого сейчас уязвимого Порша.       Кинн на мгновение отрывается от его губ. Взгляд, преисполненный радостными искорками, мечется по лицу Порша, затем он крепко прижимает мальчика к себе, запрокидывая затылок, улыбается небу и вновь приникает к его рту.       Оказывается, это здорово: целоваться, в беспорядочном порыве гладить его плечи и спину, зарываться пальцами в мягкие волосы, и ощущать, как Кинн делает то же самое с ним. Только на порядок нежнее и бережнее.       Новый виток трепетной нежности. Порш не регистрирует у себя в голове, как они оказываются на тёплом песочном берегу. На них давно нет одежды, но испаряющиеся капли океана быстро охлаждают кожу, так что Порш начинает дрожать. — Тебе холодно, — шепчет Кинн, окутывая его руками, — сейчас согреешься.       Кинн опускает их обоих на песок, рефлекторно подставляя ладонь под голову Порша, чтобы тот нечаянно не ударился. Другая ладонь гладит шею, ключицы, обводит указательным ямочку между ними, а затем спускается к груди. Порш раздвигает ноги, так что Кинн уютно устраивается между ними. Губы вновь соединяет поцелуй. Порш едва не мурлыкает, с упоением зарываясь пальцами в волосы на затылке Кинна. Ему понравилось это делать, ещё когда они были в воде.       Кинн целует его, отстраняется, чтобы подарить самый тёплый и добрый взгляд, и вновь припадает к его рту.       Ладно… Целуешься ты точно не в первый раз… Но сколько же ты не целовался сам, Кинн? — Порш понятия не имеет, зачем сейчас в его голове рождается этот вопрос.       Между тем Кинн уже покрывает поцелуями всё его лицо, шею, верх груди, уделяя внимание каждому соску. Подолгу играет с ними кончиком языка, а затем слегка задевает зубами и тут же целует. Когда губы Кинна достигают живота, Порш ахает, чувствуя, как напрягается и дёргается пах. — Ляг, пожалуйста, на бок, Порш.       Кивнув, Порш перекатывается на левый бок, а Кинн устраивается со спины. Порш слышит причмокивание, догадываясь, что Кинн увлажняет пальцы. Все их вещи в местном отеле, так что сейчас им негде взять презервативы и смазку. Но Поршу, по большому счету, все равно. Он просто хочет чувствовать этого мужчину — кожей, внутри и на своих губах.       Он получает всё. Кинн долго готовит его, позволяя себе дотянуться до его лица, чтобы то и дело усыпать его поцелуями. Подхватив его ногу под колено, приподнимает её, чтобы облегчить проникновение. Особенно для Порша. Действует, как и всегда, неторопливо вначале, постепенно набирая темп.       И все это время, пока он внутри Порша, пока его ладони ласкают ему грудь, живот и наконец, накрывают мужское достоинство Порша, — всё это время Кинн не перестает целовать его. Порш выгибается, теснее прижимаясь к Кинну спиной, сильнее насаживаясь на его член. Перед самым финальным аккордом Кинн хрипло выкрикивает: — Порш… Порш…       Все тревоги и переживания разбиваются об их близость, словно о волнорез.       Поршу хорошо. Слишком хорошо. И это взаимно.       Когда Кинн, отдышавшись, укладывает его на своей груди, Порш набирается смелости и говорит ему, улыбаясь глазами: — Ты всё равно мой первый.       На лице Кинна царит безмятежность. Приятная усталость накрывает обоих. Кончик носа Кинна скользит по мокрой щеке. Он обнимает Порша со спины, ещё сильнее притягивая к себе. Прислоняется к нему, щека к щеке: — Ты позволишь мне ещё немного побыть там?.. Никак не могу с тобой расстаться.       Порш кивает, согретый теплом изнутри и снаружи. Он уверен, что Кинн имел в виду то, что всё ещё был в нём. Но где-то в самом потаённом уголке его души мелькает «я тоже, Кинн, я тоже».