Бесконечная шутка

Голуби под крышей, кажется, все же свили гнездо. Те самые, которые для этого нам на балкон недавно веточку притащили. Марго их тогда прогнала. А сейчас, видать, почуяли то ли свободу, то ли приближающуюся весну. Осмелели. Топают в районе кухни над потолком, урчат. Я их видел пару раз - подлетали к соседнему подоконнику. Наверное, их там подкармливают. Ну и пусть. С ними не так одиноко. Сегодняшний вечер снова занят - с девчонкой совсем не осталось времени на записи. Последний раз писал почти два месяца назад, в Новый год. Посидел под бой курантов с бокалом шампанского и полным ощущением, что большего идиота, чем я, на всем свете сыскать не удастся, и пошел к себе в кабинет. Чиркнул пару строк и лег спать. Скоро приедет Катя - мой верный проводник в мир идиотизма и сюра; в мир задернутых штор и корней из минус единицы. Снова запутает меня. Девчонка. И сейчас. И тогда, два месяца назад. И..?

Никакой древнегреческой трагедии, ожидаемой Пушкаревой, в ЗимаЛетто не случилось. Случилась только глубокая личная драма. Безуспешно пытаясь контролировать дрожащий подбородок, она, как на духу, вывалила Павлу всё. И об отчетах, и о Никамоде, и даже о надвигающемся и, скорее всего, неминуемом залоге. В конце своего покаяния, она в голос разрыдалась. А Жданов-старший, под звуки всхлипов из каморки, сидя в президентском кресле, безучастно смотрел в сторону окна и о чем-то думал. Через минуту Катя вернулась и, сев напротив в кресло для посетителей, положила перед ним листок бумаги. — Увольте меня, пожалуйста, — прохныкала она, утирая рукавом слезы, — я не могу больше так врать. Не могу больше… Она сорвалась на всхлип и новую порцию рыданий, а Павел равнодушно посмотрел на листок с заявлением. — У меня нет полномочий вас уволить. Пока что. — Не заставляйте меня смотреть Андрею в глаза, пожалуйста. — хриплым шепотом взмолилась она. — Отпустите меня домой. Медленно поднявшись с кресла, Павел обошел стол и налил из графина воды. Поставил стакан перед Пушкаревой. Достал из нагрудного кармана платок и вложил в тонкую, мокрую ладошку. — Ну что вы, право… Давайте успокоимся. — сказал он, стараясь сохранять самообладание. — В конце-концов, я не директор школы. А вы не курили в туалете. Вы большая молодец, что рассказали мне всё. Конечно, хотелось бы, чтобы вы сделали это раньше, но и здесь я вас понимаю. Он навис над ней, одной рукой оперевшись о стол, другую разместив на спинке Катиного кресла. — Ох, ну и подарок на Новый год вы мне уготовили. Только скажите мне, — произнес он с нажимом, — он заставлял вас это делать? Может, как-то манипулировал? Шантажировал? Пушкарева испуганно взглянула наверх, и их глаза встретились. — Нет, вы что! — горячо возразила она, — Я все делала по своей воле. Пал Олегыч, Андрей Палыч просто хотел… Он прервал ее жестом и вернулся в президентское кресло. — Не спешите убегать, Катя. — сказал он после долгого молчания. — Честность - это хорошо, но и отвечать за свои поступки тоже нужно. Глаза ее расширились, а плечи задрожали. — Вы… Вы подадите на меня в суд? — Катя, ну что вы, в самом деле? — мягко усмехнулся он. — Я лишь имел ввиду, что вы с Андреем заварили отличную кашу. Расхлебывать ведь ее кому-то надо, а, Кать? — он подался вперед и заглянул девушке в лицо. — Надо, — согласилась она, покивав головой. — Попробуем с вами расхлебать? Дверь в кабинет шумно открылась, и за спиной Пушкаревой громко и устало вздохнули. — О, пап, привет. Ты чего здесь? — Привет, Андрюша. Катя, идите к себе. А с тобой, — обратился он к сыну, — мне надо поговорить. Жду тебя через десять минут в конференц-зале.