***
Танджиро вернулся домой уже ближе к вечеру. В последнее время странным образом его мать всё чаще находилась дома, хотя, казалось бы, её мало чего интересовало в этой жизни, кроме работы и карьеры. Вот и сейчас она встретила сына на пороге, очевидно недовольно окидывая его взглядом. Пускай она и отпустила его в эту поездку, обязательно посчитает своим долгом вывернуть это таким образом, что даже в этом Танджиро окажется виноват. Так оно и выходило: встретившись взглядом с маминым, он почувствовал себя так, словно сотворил нечто страшное и вообще не имел никаких прав ездить веселиться. — Если ты завтра снова собираешься встречаться с этим оборванцем, то отменяй свои планы, — тоном, не требующим возражений, сказала она, протирая руки кухонным полотенцем. — И вообще прекращай проводить с ним столько времени. Почему я должна повторять тебе дважды? — Почему я должен планы отменить? — в свою очередь спросил Танджиро. — Завтра госпожа Канаэ зовёт нас в ресторан на ужин, хочет, чтобы вы с её дочерью побольше пообщались. Младший снова подавил желание скрипнуть зубами от накатывающей злости и обиды, что ему продолжали сватать эту девочку, несмотря на его отрицание происходящего. Казалось, что его мать не волновало совершенно ничего и она никак не реагировала на слова сына. Вся эта ситуация подкашивала и без того неуравновешенное эмоциональное состояние парня, который находился в крайне сложной ситуации. Это сватовство и, если уж быть совсем честными, сама Канао не сдались ему ни под каким обзором. Однако он не мог придумать, как избежать этого вынужденного знакомства, как переубедить свою мать и заставить её отказаться от этой идеи, потому что сейчас Танджиро отчётливо осознавал, что по правилам и традициям своей семьи он жить дальше не собирался. В голове сразу же возникал образ Иноске, и из-за этого в душе разливалась тоска при упоминании о будущей женитьбе. Как он мог жениться пусть и на милой девушке, когда сердце всё больше захватывал этот синевласый чудак? К нему тянуло необъяснимой силой, с ним хотелось проводить время, появлялось желание рискнуть и отдаться этим чувствам, ощутить на себе чужую любовь, а потом все эти мысли и желания на осколки разбивались о жестокую реальность, в которой Танджиро должен был жениться на девушке, которую даже не любил. О ту самую реальность, где он всё ещё идеальный сын, что не смеет порочить имя своей великой семьи и ни в коем случае не запятнать репутацию их громкой фамилии. О ту самую реальность, где он не способен пойти наперекор своей судьбе, которая была предрешена ещё, кажется, до его появления на свет, когда мама заранее прописала сценарий его жизни, и он не имел ни малейшего права внести в него свои изменения. — Что молчишь? Снова появилось желание высказать мне свои недовольства? — Амане сложила руки на груди, глядя на замершего в прихожей сына, что неотрывно смотрел в стену перед собой. — Я тебе ещё раз повторяю, моё решение не подлежит обсуждению, неважно, устраивает это тебя или нет. Ты ещё глупый и ничего не понимающий в жизни пацан, когда подрастёшь, ещё поблагодаришь меня. «Конечно, как же. Лёжа в гробу благодарить буду», — возмущаться вслух Танджиро всё-таки не решался, резко оказавшись в крайне подавленном состоянии. Находясь рядом с Иноске, буквально дыша свободой вместе с ним, страх перед собственной семьёй словно бы угасал и появлялась некая уверенность в себе, что однажды он сможет сломать эти оковы и выйти из-под давления матери. Однако стоило снова оказаться в стенах своего дома, где казалось, что абсолютно всё на тебя давило, этот страх возвращался, а мама являлась главным его источником. Танджиро осознавал, что у него не хватает сил ни моральных, ни физических для того, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление этому давлению. Возвращалось так же понимание того, что он в руках своих родителей лишь марионетка, и зажить более менее спокойной жизнью он сможет лишь тогда, когда покинет стены родного дома. Вот только сейчас бежать было некуда. И Танджиро отчего-то не сомневался, что соверши он нечто посерьёзнее побега из дома, его действительно могло ожидать жестокое наказание вплоть до изгнания и лишения фамилии. И что бы он там себе не думал, как бы ни пытался отыскать смелость для противостояния, подобное наводило на бедного парня настоящий ужас. — Всё в порядке, я понял, — ответил, наконец, Танджиро и прошёл мимо матери, намереваясь скрыться в своей комнате. Не раздеваясь, он упал на свою кровать, чувствуя, как тоска в груди разрастается всё больше, колет лёгкие изнутри и почти физически давит на сердце, что словно сжимается. Камадо и раньше ощущал обиды, злился или расстраивался, но такой силы отчаяния ему ещё не доводилось чувствовать. Донести до своего мозга ту мысль, что его жизнь не принадлежала лично ему, давалось с трудом, и чем дольше он думал над этим, тем крепче путался в этих невидимых путах, что становились только туже. Казалось, что если он будет ещё больше сопротивляться, то узел на шее затянется сильнее и в конечном итоге задушит и без того замученного парня. Он всего лишь на миг допустил до себя мысль, что имеет право на собственный выбор, на собственные чувства и мысли, так этим вдохновился, как его снова окунают головой в ледяную воду, заставляя протрезветь от своих голубых грёз. Иноске нравился ему и уже без шуток. Пускай это ещё не была та самая огромная любовь, но этого казалось достаточно, чтобы вместе утопиться в этих неприемлемых для общества отношениях, и Танджиро был уверен, что со временем его чувства стали бы только сильнее. Хотелось бросить всё на свете и сбежать обратно к нему, в его столь уютный мирок, в котором всегда царило необычайное умиротворение. И каждое такое желание необратимо отражалось болью и напоминаем о том, что у Танджиро попросту не имелось такого права. А потому и давать лишние надежды Хашибире не хотелось, чтобы не разбивать ему сердце и не винить потом себя в чьей-то сломанной жизни. Резко дёрнувшись, Танджиро даже поднялся в кровати, когда ощутил скатывающуюся по щеке одинокую, но такую горькую слезу, словно она несла в себе всю ту боль, что копилась в его сердце столько времени. Он с неверием стёр её ладонью и посмотрел на капельку так, словно она была чем-то крайне удивительным. Танджиро не помнил, когда вообще в последний раз плакал от чего-либо, ему казалось, что из-за постоянного подавления собственных эмоций, он и вовсе разучился их проявлять по-настоящему. Горько усмехнувшись, он стряхнул её со своей руки и поднялся с кровати, чтобы принять душ и переодеться в домашнюю одежду. Волей-неволей возвращаться в свою привычную жизнь после столь потрясающего забвения рано или поздно пришлось бы.***
У Танджиро, оказывается, была девушка. Если быть точнее, то уже даже будущая невеста. Иноске совершенно случайно услышал отрывок разговора дяди с незнакомой девушкой, что вела себя довольно напряжённо и натянуто в диалоге. Словно бы их разговор казался малоприятным обоим, в целом, это не так беспокоило его на фоне услышанного. В тот момент у него мир из-под ног неминуемо ушёл и перевернулся, на него накатило непонимание и отчаяние, что вкупе ни на шутку шокировало парня. В последнее время он более-менее нашёл стабильность в своём эмоциональном состоянии и это не могло не радовать, однако сейчас отчётливо ощущал, как это мнимое спокойствие с хрустом разбивалось на осколки, возвращая все позабытые страхи и тревоги. Иноске не хотел верить в услышанное и никак не мог себя заставить сделать это, ему казалось, что это ошибка, у Танджиро просто не могло быть девушки! Он бы заметил это раньше! Да и к чему вообще посторонняя девушка говорила о какой-то своей сестре, которая в будущем должна стать Танджиро женой? Иноске совершенно ничего не понимал и ему бы хотелось повернуть время вспять и не подходить к той двери, где говорил дядя со странной незнакомкой. Их разговор шёл изначально о деталях проекта, а затем та девушка между делом упомянула о Танджиро и его невесте, этого хватило, чтобы Иноске с круглыми от шока глазами отшатнулся от двери, словно ошпаренный. Эта новость не вязалась ни с чем. Она настолько выбивала из колеи и привычного мышления, что на секунду Хашибире показалось, будто он и правда сойдёт с ума. С той самой секунды он ни на миг не мог заставить себя забыть об этом, в голове красным светом пульсировало это «у Танджиро была девушка», вызывая болезненные посылы по всему телу. И поскольку дело шло к женитьбе, значит, встречались они уже давно. Иноске совсем потерялся в происходящем. Что в таком случае руководило Танджиро на прошедшем отдыхе? Кто заставлял его себя так вести? Камадо действительно казался искренним и вовсе не являлся человеком, который мог бы насмехаться над чужими чувствами подобным образом. Тогда как это расценивать? Как понимать? Что думать?! Уже лёжа на своей кровати, Иноске горько усмехнулся над собственной наивностью и глупостью, что и правда допустил до себя мысль о том, будто он смог добиться взаимности от самого Танджиро Камадо. Проведя столько времени рядом с ним, Хашибира и забыл, насколько велика между ними пропасть. На секунду ему показалось, что он сумел допрыгнуть по ту сторону обрыва и дотянуться, наконец, до Танджиро, но, кажется, потерял равновесие, сорвался и неминуемо снова полетел вниз прямо в пучину пропасти. На душе снова поселилась уже позабытая тяжесть. После совместного отдыха за городом Иноске был так вдохновлён и окрылён всем произошедшим, постоянно жил в предвкушении некоего светлого будущего, он и правда на мгновение поверил, что его чувства могут, наконец, найти ответ. Сейчас же от этого становилось смешно. Истерически. Иноске понимал, что балансирует уже на опасном эмоциональном состоянии, в котором он не понимал, смеяться ему над собственной глупостью или рыдать от безысходности. Он так поверил в то, что он может получить такую необходимую ему отдачу от горячо любимого человека, что сейчас ощущал душевную боль почти физически, когда все его мечты снова разбились о жестокость реалий. Неразрешённым оставался вопрос, как вообще Танджиро мог так поступить? Он всегда казался Хашибире до ужаса правильным и хорошим мальчиком, так спрашивается, какого чёрта он втихаря целовался с парнем, имея девушку, к тому же будущую невесту? Это совершенно никак не вязалось с привычными представлениями Иноске о Камадо и он бы рад думать, что ослышался. Гадать и пытаться выдумать ему оправдания уже казалось бесполезной затеей — Танджиро крайне непривычно повёл себя во всей этой ситуации. Неужели он таким образом просто хотел загладить свою вину? Или смягчить их совместное времяпровождение, показывая обманные чувства? А как же он после такого вообще смотрел в глаза своей девушке? Ведь если так подумать, то в какой-то мере он ей изменял, и это то, что срывало крышу на раз-два. Иноске никогда бы не подумал, что Камадо способен на такое. Как и на то, чтобы создать видимость ответных чувств, после которой Хашибира вообще терял доверие ко всему. Он и без того довольно слабо сходился с людьми, Танджиро же он смог кое-как довериться, и вот, во что всё вылилось. Принимать реальность не хотелось, и лучше бы Иноске не знал этой правды о Камадо, спокойно получив все свои поцелуи, а потом время бы показало, как всё пошло. Сейчас же, превозмогая боль, что разливалась в сердце отравой, он заставил себя принять одну-единственную мысль, что казалась самой адекватной из всех. У Танджиро иная судьба, его семья привержена старым традициям и суровым законам, и потому его жизнь должна сложиться по их принципам, так или иначе. Он блестяще закончит школу, пойдёт по карьерной лестнице выше, женится на той девушке и в его жизни не будет места для такого, как Иноске. Потому мысль та звучала: Танджиро следовало отпустить. Вытерпев только один день в обществе Камадо на занятиях, Иноске осознал, что больше так не может, а потому все последующие дни он отвечал отказом, ссылаясь на собственную занятость. Все улыбки того, странные взгляды, разговоры — всё это отчего-то казалось фальшивым настолько, что от Танджиро хотелось сбежать. Хашибира не чувствовал презрения в его сторону, ни в коем случае, даже если бы тот совершил что похуже, Иноске из-за своей любви попросту не смог бы относиться к нему негативно. Осадок в душе всё-таки не давал расслабиться и насладиться этими минутами рядом с Камадо, потому что Иноске постоянно приучал себя к мысли, что всё это стоило заканчивать и разбегаться, словно в море корабли. Он и так порядком натерпелся всего за этот горький опыт своей первой любви, пусть и отпускать Танджиро было больно, однако держать оказалось вовсе невыносимым. Даже если на секунду представить, что тот действительно что-то ощутил в последнее время, то казалось, словно это было навязанным и вынужденным, а потому следовало прекращать мучить и себя, и Танджиро. Тот даже попытался расспросить Иноске, что случилось и почему он такой расстроенный, на что последний отмахнулся и натянуто улыбнулся, поскорее сбегая к Аказе, что привычно ждал у школьных ворот. Отныне общество Камадо вызывало только напряжение и тоску, хотя ещё пару дней назад Хашибира летал в облаках, чувствуя самое настоящее счастье. Поэтому он больше не виделся с Танджиро вплоть до самого экзамена, поначалу отвечая отказом на вопросы о занятиях, а последнее сообщение и вовсе проигнорировал, после чего Камадо больше ничего не писал.***
В день экзамена Иноске чудом проскользнул мимо Танджиро, что стоял в компании одноклассников, о чём-то с ними беседуя. Они не виделись где-то четыре дня, честно говоря, Хашибира потерял счёт времени и вовсе не ждал дня их встречи просто потому что было по-человечески страшно. Увидев Камадо, Иноске ощутил то, как сильно он соскучился и как от осознания этого чувства в груди снова разливалась тревога, а потому он сжался в комочек и пробежал в аудиторию, забившись за любимую последнюю парту. Ненавистным казалось всё вокруг и не представлялось возможным избавиться от этого чувства. Оно терзало изнутри, резало по сердцу острым корявым ножом, оставляя безобразные раны, хотя казалось бы, куда ещё? Сердце Иноске и так уже было разбито на несколько раз, что там ещё могло болеть — неизвестно. Когда одноклассники потихоньку заходили в аудиторию, Хашибира инстинктивно спрятал глаза, разглядывая свою парту, словно это было великолепно интересным занятием, лишь бы не встретиться взглядом с Танджиро. И до, и вовремя экзамена Иноске продолжал нервничать, сбиваться с мысли, путаться в определениях и правилах, неизвестно каким чудом написал сочинение, только на нём более менее сосредоточившись. А потом вдруг задумался над тем, а ради чего ему на сей раз стараться прыгнуть выше своей головы? Он и не готовился толком. Хотя японский всё же понимал на порядок выше всех остальных предметов и от природы обладал грамотным письмом, что немного да спасало его. В остальном же такого безумного желания справиться с экзаменом блестяще попросту не было. Краем глаза он заметил, что Танджиро уже закончил и, сдав свой бланк с ответами на учительский стол, покинул аудиторию. Иноске облегчённо выдохнул, что по крайней мере сегодня больше с Камадо не увидится. Не то чтобы ему не хотелось. Конечно же, желание видеть Танджиро, и не только видеть, всё ещё оставалось необъятным, вот только здравый смысл просто кричал о том, что их непонятные отношения следовало поскорее заканчивать, иначе Иноске грозился и вправду сойти с ума от того хаоса, что творился у него внутри. Завершив все задания и заполнив свой бланк, он так же сдал его учителю и одним из последних вышел из кабинета, твёрдо намереваясь с головой погрузиться в работу и подготовки к показу, до которого оставалось уже меньше трёх недель, это даже не месяц. Коридоры школы приятно пустовали и Хашибира, держась обеими руками за лямки своего рюкзака, спустился на первый этаж, как вдруг до боли знакомый и такой любимый голос окликнул его: — Иноске, подожди, — Танджиро, что стоял у окошка и словно бы ждал появления Хашибиры, подбежал к нему, только завидев. — У тебя что-то случилось? По его взгляду и правда можно было подумать, будто тот в самом деле волновался, если бы Иноске не знал всей правды. — Нет, всё хорошо, — покачал в ответ головой Хашибира, не находя сил заглянуть в любимые глаза. — Не ври, я же вижу, что-то не так, — настаивал тот, словно бы глядя в самую душу, где и происходила вся буря бушующих эмоций. Иноске не понимал, зачем Танджиро это делал? Зачем создавал видимость какой-то заботы? Неужели он и правда оказался настолько хорошим лжецом, чтобы быть способным на такое?! — Тебе кажется, я просто очень устал, — понимая, что больше не вынесет ни секунды этого разговора, Иноске поправил рюкзак и шагнул прочь, но не тут-то было. Танджиро поймал его за руку и резко дёрнул на себя, от чего Хашибира чуть ли не впечатался в его тело, испуганно поднимая глаза и встречаясь-таки с потемневшим взглядом малиновых глаз. Ему показалось или Камадо злился? — Ты игнорируешь меня и избегаешь, не хочешь со мной говорить, ходишь явно чем-то угнетённый и хочешь сказать, что ничего не случилось? — спрашивал тихим, но настойчивым голосом, по-прежнему держа Иноске за руку за своей спиной. — За дурака меня держишь? «Да какое ты право имеешь злиться?! Злиться здесь только я должен!» Выплюнуть свои переживания Танджиро в лицо Хашибира не решался, понимая, что кто он такой, чтобы проявлять ревность и обиду за сокрытие такой правды. Сердце от волнения и страха стучало где-то в горле, перед глазами резко всё поплыло и Иноске чудом устоял на ногах, понимая, что попросту перегрузил свой мозг и тот не справлялся. Отчаяние с новой силой накатило на него настолько, что он не мог и пары слов связать между собой, лишь шёпотом и с мольбой попросив: — Пожалуйста, отпусти меня. Хватка ослабла и Иноске смог выдернуть свою руку, лихо разворачиваясь на пятках и срываясь на бег в попытке покинуть здание школы. Выносить общество и подобную близость Танджиро после всего случившегося казалось сродни какой-то трагедии. Стоя там напротив него в непозволительном контакте, Хашибира ощущал, как мир продолжал уезжать из-под ног и так отчаянно хотелось, чтобы новость о невесте оказалась неудачной шуткой, и их с Камадо отношения шли к хорошему финалу. Однако Иноске всё больше убеждался в том, что он кажется счастья в жизни и не заслужил вовсе, раз на него продолжали валиться невзгоды одна за другой. Танджиро являлся главным потрясением всей его жизни. С какой стороны ни посмотри, а желание ещё хоть раз ощутить его объятия на себе превосходило все остальные, однако больше не являлось возможным. От этого сердце разрывалось изнутри, хотелось сорваться на истерику и кричать о том, почему же так несправедлива жизнь? Разве многого просил Иноске? Всего лишь любви одного-единственного человека, всего лишь быть с ним счастливым, ничего более. Но судьба продолжала над ним смеяться и его попытками выплыть на поверхность своего болота переживаний и вдохнуть кислорода. Поскольку предлогов для встречи с Танджиро больше не было, все базовые экзамены остались позади, Иноске, как и хотел, с головой погрузился в работу. Дядя и Аказа уговорили его таки пройтись по подиуму завершающим, потому как тот рекламировал показ, зрители будут ожидать его появления и это создаст особенный фурор. На сайте, специально созданном в честь открытия коллекции, у Иноске уже наблюдалось немало поклонников, которые и пришли-то только потому что увидели его в рекламе, такого юного и красивого, что с первых минут заинтересовал подходящую аудиторию. — Ты должен помнить, что на этом показе ты главная звёздочка, — улыбался Аказа, трепая младшего по волосам. — А разве не дядя? — смеялся тот в ответ, радуясь тому, что хотя бы здесь мог забыть о своих тревогах и хоть немного расслабиться. И правда, снуя по уже почти подготовленному для показа подиуму, занимаясь тренингами и физическими нагрузками, обсуждая вместе со всеми какие-то детали, он чувствовал себя на порядок лучше, чем обычно. Спустя время, Иноске даже перестал бояться Мудзана и мог спокойно говорить с остальными ассистентами и помощниками, что работали с Доумой. Дядя в последнее время не думал ни о чём, кроме как о представлении коллекции. Он проверял и подготавливал вместе со всеми звуковую и световую аппаратуру, создавая схемы, по которым будет работать свет, и постоянно прокручивал плейлист, то убирая какую-то композицию, то добавляя что-то новое в список. В целом, отчётливо замечалось, как тот нервничал. Иноске старался быть рядом и показать свою молчаливую поддержку, потому что Доума постоянно так делал, и младший тоже хотел вернуть хотя бы часть долга. Да и он по правде переживал за старшего, понимая, что для него это безумно важно, так как первый личный показ. — Ты думал над предложением Мудзана? — спросил между делом Доума, когда они с Аказой остались наедине в кафетерии. — Да, я приму его, — ответил тот, глядя куда-то перед собой. — Неужели ты и правда уедешь? На днях президент компании, увидев, насколько замечательно Аказа справлялся с ролью наставника, предложил ему интересную вещь. Его брат открывал собственное модельное агентство в другой стране и ему требовался проверенный человек, являющийся профессионалом в данной сфере. Недолго думая, Мудзан предложил Аказе данный проект, обещая, что тот останется при хороших деньгах и воплотит свою давнюю мечту открыть своё собственное дело. — А что такого? Я ведь давно хотел заняться самодеятельностью и работать в первую очередь на себя, а тут до неприличия удобная возможность. — Малой расстроится, — покачал головой Доума, глядя на друга. — Он к тебе привязан даже больше, чем ко мне. — В таком случае сам ему и скажу, — улыбнулся Аказа, кидая в мусорку пластиковый стаканчик для кофе. — К тому же, у меня тоже есть для него подарок. — Как интересно. И что это? — с нескрываемым любопытством спросил Доума. — Сам тебе и расскажет потом. На несколько секунд в помещении повисло слегка напряжённое молчание, будто ни тот, ни другой не решались продолжать диалог, словно боясь сказать что-то лишнее. — Ты и правда так сильно хочешь уехать? — А тебе будто жаль? — взгляд Аказы странным образом потускнел, с губ исчезла улыбка. — А если? — Доума посмотрел с вызовом и тоже без тени насмешки. Представителей этого семейства и нервотрёпки, связанной с ними, Аказе хватило сполна ещё со времён студенчества, а потому следовало уже отпустить их. И старшего, и младшего. — Я же не умираю, а просто уезжаю, — осознав, что разговор приобрёл крайне опасный оттенок, он привычно улыбнулся и похлопал Доуму по плечу. — Буду приезжать в гости, не переживай. Доума лишь странно усмехнулся на эти слова и, тоже отправив свой стаканчик в мусорный бак, покинул опустевший кафетерий. Нашёл младшего на диванчиках, который по какой-то странной причине снова выглядел потухшим. Не то чтобы старшему это надоело, в конце концов, осуждать племянника он не смел, просто по-человечески жалел его, а чем помочь — не знал. После того, как он случайно увидел Иноске с Танджиро на берегу, Доума обрадовался, что те, наконец-то, сошлись, а потому и принял решение затолкать их на ночь в одну машину, чтобы побольше понежились, что же он видел сейчас? Младший снова разбит, никуда кроме работы не выходил, и Танджиро в их доме больше не появлялся. И что же это вообще могло значить? Что тогда они делали на берегу, так открыто нежась? Доума конкретно недоумевал, как после произошедшего эти двое снова разбежались по разным углам. Он конечно сам узнал малоприятную новость, что касалась Танджиро, но там всё было настолько эфемерно, что даже не следовало переживать, однако племянник-то об этом знать никак не мог. — Хэй, малой, домой поедем? — спросил он, присаживаясь рядом с Иноске и замечая, как тот резко встрепенулся, пытаясь стереть тоску со своего лица. — Да, пожалуй. Почему-то именно сейчас казалось, что идеальнее момента не существовало, чтобы подарить младшему тот самый байк, что хранился в гараже у Аказы. А потому пока Иноске усаживался в автомобиль с намерением поехать домой, Доума уговорил друга привести мотоцикл к их дому, чтобы старший вручил ему подарок, надеясь хоть как-то его порадовать. — Ты сдал последний экзамен? — Ещё пока не знаю, результаты через несколько дней, ещё нет точной даты. Странно это всё. То они сразу говорят о дне, когда всё будет готово, то ждут какое-то время. Скорее бы это всё закончилось, — выдохнул младший, чуть приоткрывая окошко, чтобы проветриться. — Даже к концу года не привык к своей школе? — посмеялся Доума, глядя на младшего с полуоборота и стараясь надолго не отвлекаться от дороги. — Терпеть её не могу, — фыркнул Иноске. — И всех, кто в ней учится. Дядя снисходительно улыбнулся на подобное заявление, отмечая, что всё-таки племянник и правда ненавидел учёбу и рутину, странным образом преображаясь, когда оказывался на площадке. Там ему и правда нравилось. Аказа, благо, опередить их не успел, а значит Доума успевал завести младшего домой, чтобы тот не углядел свой сюрприз раньше, чем предполагалось. Иноске выглядел уставшим и наверняка привычно собирался смыться в свою комнату, однако дядя задержал его в гостиной, отвлекая разговорами и тем, что пока в их доме тишина, следовало ей насладиться. Младший ожидаемо на такое хмурился, потому что не понимал, по какой причине его задерживали, но Доума считал это вынужденной жертвой. Наконец, от Аказы поступило сообщение, что он во всеоружии ждёт внизу. — Выйдем на улицу? У меня есть кое-что для тебя, — загадочно произнёс старший, заманивая Иноске за собой. У того в глазах промелькнул интерес и он покорно последовал за дядей вниз по лестнице, пытаясь предугадать, что тот на сей раз придумал. Они оказались на площадке и тут Доума окончательно ввёл племянника в замешательство, попросив закрыть глаза. Совсем запутавшись в происходящем, Иноске выполнил просьбу, старший же легонько подцепил его под локоть и куда-то повёл, придерживая так, чтобы тот не упал. — Ну… — протянул Доума, где-то остановившись. — Можешь открывать. Иноске разлепил глаза и увидел перед собой умопомрачительный серо-голубой байк, стоящий возле ограждения и привлекающий внимание своим блеском. — Это… Что… — младший обернулся на Доуму, к которому уже подошёл Аказа, и оба взрослых как-то странно улыбались, словно были довольны происходящим едва ли не больше самого Иноске. — Это тебе, — пожал плечами дядя. — Я же обещал. Младший просто не верил своим глазам, что правда видел этого потрясающего железного коня, который теперь принадлежал только ему. Он уже успел забыть об обещании дяди подарить ему байк, а потому находился в крайнем замешательстве. Всё ещё не веря в то, что всё реально, он подошёл к новенькому транспорту, прикоснулся к холодному железу, погладил руками руль, не в силах отвести восхищённого взгляда. — Но я же ещё не сдал все экзамены, — растерянно покачал головой Иноске, пытаясь понять, чем он заслужил столь дорогой подарок. — Это неважно, катайся на здоровье. Теперь это твои собственные колёса. Иноске поджал губу, всё ещё не убирая руку с руля, а после резко развернулся и с разбегу прыгнул на дядю с объятиями, крепко цепляя того за спину, и уткнулся ему в грудь со словами едва ли не слёзной благодарности. Доума по-доброму улыбнулся и обнял племянника в ответ, покрепче прижимая к себе, всё-таки он был в его жизни последней ценностью, последним родным и близким человеком. — Не хочешь прокатиться? — спросил старший, когда Иноске чуть отстранился. — Так я же не умею, — растерялся младший, испуганно оглядываясь на манящий байк. — В чём проблема? Пойдём учиться! — подал голос Аказа, стоящий чуть позади и нечитаемым взглядом наблюдающий за этими двумя. — У вас здесь по соседству очень клёвый парк, там можно безопасно покататься. Доума и Иноске почти синхронно закивали головами, на что Аказа лишь выдохнул и легонько улыбнулся. Нет уж, эти двое так быстро и просто его не отпустят, слишком уж он к ним привязался. Особенно к младшему, что сейчас по-настоящему счастливо улыбался, подбегая к своему байку и осторожно снимая с ножки, напоминал он своим видом маленького ребёнка, которому показали настоящее чудо.***
Весь день в доме стояла тишина, что только больше капала на нервы, вызывая напряжение. Танджиро поёрзал в кресле и отбросил от себя пульт, понимая, что так и не смог отвлечься на какую-то телепрограмму. Он совершенно не понимал, что и где он сделал не так, отчего Хашибира начал откровенно избегать его, не желая даже просто поговорить. Крайний раз он на полном серьёзе попросту сбежал от Камадо, оставив его позади себя в одиночку разбираться со всем ворохом мыслей. И здоровым Иноске при этом не выглядел от слова совсем. Близился день объявления результатов последнего базового экзамена и Танджиро всерьёз вознамерился во всём разобраться. Он собирался выловить Хашибиру после классного часа и обо всём расспросить, чего бы ему это ни стоило. Пусть даже тот снова начнёт просить его отпустить или даже заплачет — Камадо был нацелен вытрясти из него правду любой ценой, а потом всеми силами заглаживать вину за настойчивость и залюбить парня так, чтобы тот забыл обо всём неприятном. К тому же сбежать далеко ему бы не удалось, у них оставался последний поцелуй и от него Иноске деваться некуда, поэтому он всё равно был вынужден остаться. Сколько будоражила мысль о прикосновении, столько и обескураживала, потому что Танджиро всё ещё был якобы сосватан той девице. Канао спустя уже три встречи совершенно ничем его не зацепила и ему казалось, что кроме утончённой красоты и милого поведения в ней больше и не было ничего. Она при разговоре с ним стеснялась, мялась, волновалась, отвечая коротко и по существу. Он понимал, что нравился этой девушке и именно поэтому она ощущала себя так неуверенно, но это отчего-то вовсе не цепляло, а скорее отталкивало. Сразу же проходила аналогия с Хашибирой, который переступал через свои чувства и мог даже задеть Камадо, обозвать или нечто подобного рода. Что касалось Иноске, в его случае смущение и нерешительность выглядели очаровательно и пленительно, он так был искренен в своих чувствах, что покорял этим неосознанно. Раньше Танджиро хотел как раз примерно такую девушку, как Канао, тихую и спокойную, милую и хрупкую, сейчас же всё поменялось и нужна ему была уже далеко не девушка. — Я дома, — послышался из прихожей голос матери, отчего младший Камадо инстинктивно напрягся. — Привет, — сухо отозвался Танджиро, меньше всего желая говорить с ней сейчас. — Удивительно, что ты дома, — покачала головой та и прошла внутрь помещения. — Ты уже пригласил Канао на выпускной бал? Какой бал, какая Канао, какое сватовство? Танджиро казалось, что однажды он просто лопнет от негодования по этому поводу, по-прежнему никак не желая мириться. — Нет. — Я уверена, она ждёт. Пусть она и не из лучшего класса, что печально, однако лучшая в классе, что говорит о ней, как об очень умной девочке. Так что не медли, выпускной уже не за горами. Так и не сообразив, как связана нежеланная женитьба с умственными возможностями Канао, Танджиро вместо ответа поднялся с кресла и, коротко кивнув, вышел из гостиной, понимая, что ещё немного и он просто не выдержит. Он совершенно не знал, куда ему сбежать от всего происходящего. Даже к Иноске дорога была закрыта, потому что тот, кажется, опять себе что-то навязал и сам на это обиделся, другого объяснения его поведению Камадо найти так и не смог. Он злился из-за всего, что творилось вокруг него, и ему казалось, что его нервы рано или поздно сдадут. Дрожащими руками он вцепился в столешницу и зажмурился, силясь отыскать ответы. Если он ещё раз попробует перечить матери, то так легко, как в прошлый раз, он бы уже не отделался, на сей раз всё грозилось развернуться гораздо хуже. В какой-то момент ему показалось, что мама стала к нему более лояльной, а затем надавила с новой силой — кажется, это тоже являлось частью её хвалёных манипуляций, на которые Танджиро всё ещё вёлся, банально теряясь от страха. От страха перед будущим, если бы он разорвал связи с семьёй, от страха за свою жизнь и что бы с ней вообще стало. А ещё бонусом ко всему шёл Хашибира, что трепетно волновал сердце, с которым безумно хотелось поговорить и разобраться во всём происходящем.***
День объявления результатов экзамена настал неожиданно, словно гром посреди ясного неба. Иноске с самого утра заходился холодным потом, понимая, что его может сегодня ожидать. Поцеловать Танджиро ему хотелось больше всего на свете, вот только он понимал, что больше не вынесет эту фальшь и либо сломается окончательно, либо закроется в себе настолько, что пути назад уже не будет. В целом, Хашибира не собирался сидеть и выжидать, когда Камадо его выловит, его задачей являлось вылететь из кабинета пулей, как только завершится классный час. Благо, он снова умудрился прошмыгнуть мимо него незамеченным и сейчас пялился в свой телефон в ожидании учителя с бланками ответов, которая объявит результаты. Он не поднимал глаза, чтобы случайно не посмотреть на Танджиро или, что ещё хуже, не поймать его взгляд в ответ. Это было бы настоящей катастрофой. — Всем здравствуйте, — поздоровалась женщина в годах, что вошла в класс. Иноске осознал, что час медленно приближался и инстинктивно сжался, чувствуя, что сердце от волнения сейчас просто треснет по швам, у него даже дыхание сбилось от накатившей тревоги. Учитель начала перечислять отличников, делая раздражающие паузы и оглядывая учеников, после чего сказала: — С отличниками всё, остальные справились на балл ниже. Благо, троечников у нас не наблюдается, хотя лучший класс Канаоки мог бы постараться усерднее. До Иноске медленно доходило осознание, что среди отличников его фамилия так и не прозвучала. Значит, всё-таки он не справился. Он нервно дёрнулся, когда краем глаза уловил резко обернувшегося на него Танджиро, никак не желая расценивать этот жест, как оказалось, в случае с последним ничего нельзя было воспринимать всерьёз и травмировать себя этим ещё больше. Странное облегчение поселилось в его душе, потому что на этой ноте их с Камадо сомнительная сделка, наконец, завершалась и больше они ничего не были должны друг другу. Ни занятий, ни разговор, ни поцелуев. То ли мир вокруг окончательно закружился, то ли сам Хашибира от осознания всего этого уже конкретно поехал головой. Вовремя сообразив, что учитель прощается с ними и даёт бесполезные напутствия, Иноске молниеносно затолкал телефон в карман своих джинс, и как только преподаватель их отпустила, подорвался со своего места и бегом выбежал за дверь, не останавливаясь и перепрыгивая через лестничные пролёты, чтобы поскорее навсегда покинуть стены этой школы и оставить в ней всю свою боль, радость, тоску и пережитые эмоции. Они с Танджиро перестанут видеться и рано или поздно чувства к нему утихнут, это лишь стоило перебороть, пережить, перетерпеть. Он даже не заметил, как вообще оказался дома. На удивление его встретила тишина, что означало лишь то, что Даки со своим выездным ателье отсутствовала в квартире, наверняка занимаясь уже более обширными поставками образцов. В прочем, неважно, где и кто был. Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, и подавляя стоящий в горле комок, Иноске разулся и прошёл на кухню с намерением выпить воды и хоть немного прийти в себя. Из-за длительной пробежки он порядком запыхался и сейчас судорожно пытался отдышаться. Он не знал, сколько так просидел на стульчике в обнимку со стаканом воды, однако нервно дёрнулся, услышав звонок в дверь. Доума, если и был дома, то наверное закрылся в своём кабинете, а может и вовсе прослушивал материал, надев наушники, а потому открывать Даки дверь поплёлся младший, лишь в последний момент вспомнив, что у той вообще-то имелись свои ключи. Всё тело Иноске в очередной раз словно прошило электрическим током, когда тот увидел стоящего на пороге Танджиро, по взгляду которого сложно было что-то определить. — Что ты… — начал было говорить Хашибира, однако Камадо бесцеремонно прошёл внутрь. — Надо поговорить, — серьёзно заявил он и теперь в его взгляде отчётливо читалось крайнее недовольство. Иноске ведь сбежал от него! Он же мигом покинул аудиторию и чуть ли не выпрыгнул на улицу, как так вышло, что Танджиро сейчас стоял в его прихожей и требовал разговора? Зачем ему это всё было нужно? Не имея сил, чтобы выдавить из себя хоть слово, Хашибира кивнул наверх в сторону своей комнаты, показывая, что говорить в прихожей не самая лучшая затея. — Как это понимать? — серьёзно спросил Танджиро, когда за ним закрылась дверь чужой спальни. — Что именно? — Иноске немного собрался с мыслями и мало-помалу подготовил себя к разговору, пока шёл. — Я прекрасно знаю, что в японском ты не уступал даже мне, — говорил Камадо, медленно надвигаясь на Хашибиру, который в свою очередь отходил от него. — На занятиях ты очень хорошо себя показывал. — И к чему ты клонишь? Танджиро подошёл довольно близко, продолжая гипнотизировать Иноске взглядом, а потом тихо, едва слышно, спросил: — Ты что, специально сделал ошибку? — и на этой фразе его голос словно бы искренне дрогнул. Честно говоря, Иноске был уверен в том, что даже не одну. В некоторых заданиях он специально поставил крестик возле неверного ответа и всё только для того, чтобы избежать условий сделки и отпустить Танджиро. К его будущему, к его девушке, и больше не обременять собой и тем неосторожно брошенным обещанием. — Чушь какая, — огрызнулся Иноске, считая лучшей защитой нападение, однако на Камадо это едва ли сработало. — Скажи мне только… Зачем? Этот вопрос должен был задавать Хашибира, потому что это он тут не понимал, чего добивался Танджиро этими разговорами и своим поведением в целом. Он сейчас стоял в его комнате и выглядел так, словно его и правда волновало происходящее, но у него всё ещё была девушка, на которой он собирался жениться, и это никак между собой не вязалось. Иноске ощутил как у него задрожали руки, а кислород в лёгкие начал поступать рваными обрывками, вызывая новую порцию тревоги. — Я чем-то обидел тебя? — Иноске едва ли не дёрнулся от ощущения чужой руки на своей щеке, однако отпрянуть не смог. Чужое тепло казалось невыносимо желанным и манящим, совершенно не было сил пытаться отстраниться от руки Танджиро. Напротив, хотелось потереться о неё, словно котёнок, прильнуть к чужой груди и стиснуть Камадо в объятиях, забыться в них и не выбираться ближайшую жизнь. Танджиро слегка потянул его на себя и приподнял его лицо за подбородок, что очень любил делать по какой-то причине, словно ему нравилась эта их разница в росте. Иноске с ужасом осознал, что тот намеревался его поцеловать, и почти отстранился от чужой руки, однако Камадо поймал его за плечо, удерживая на месте. — Я же не сдал экзамен на отлично, ты мне больше ничего не должен, — выпалил он последний аргумент, который мог бы спасти его от легендарного грехопадения. — Да мне плевать, — прошептал Танджиро и сократил последние миллиметры между их лицами. Иноске ощутил прикосновение губ Камадо к своим, чувствуя, что сейчас расплачется. Прикосновение разливалось в душе и болью, и сладостью, вызывало чувство эйфории и одновременно потрясения, отчего он даже боялся отвечать. Танджиро не понимал, что случилось с Хашибирой в последнее время, но по его преданным глазам, в которых всё ещё плескалась любовь, перемешанная со странной тоской, он понимал, что тот точно так же этого хотел, лишь по необъяснимым причинам пытаясь его оттолкнуть. Он настойчивее стал целовать чужие губы, ожидая, когда же Иноске прекратит это проигрышное противостояние и прекратит сопротивляться хотя бы своим собственным чувствам. И тот, наконец, сдался. Сдался, размыкая губы и подаваясь навстречу прикосновению, цепляясь ладонями за плечи Танджиро так, словно отчаянно пытался надышаться спасительного кислорода. Тянулся к чужим губам так, будто от этого зависела его жизнь, так отчаянно, так нежно, что сердце Камадо взволнованно затрепетало. Ему всегда нравилось ощущать в своих объятиях вот такого нежного и податливого Иноске, который льнул к нему со всей своей лаской, растворялся в прикосновении, становясь таким умопомрачительно соблазнительным, что невыносимо казалось оставаться равнодушным. Тот в свою очередь настойчиво потёрся язычком о губы Танджиро, на что последний усмехнулся в поцелуй, мол, какой нетерпеливый, сам же спешить никуда не хотел. Он словно издевался над Хашибирой, оттягивая его губы, легонько выцеловывая, почти разрывая прикосновение, чуть прикусывал, откровенно наслаждаясь процессом и желая растянуть его как можно дольше, затем снова настойчиво целовал, ведя некую своеобразную игру. Спустя минуту подобных истязаний Иноске по-настоящему захныкал, желая ощутить ещё больше, и Камадо сдался, устав от этой сладкой муки и проникая языком в чужой рот, делая поцелуй уже более горячим. Хашибира встретил это действо едва различимым вздохом наслаждения, со всей страстью отдаваясь чужим губам и рукам, от чего уже и Танджиро начал терять рассудок, удивляясь тому, как вообще не сошёл с ума, только прикоснувшись к Иноске. Разум начинал сладко туманиться, всё больше внимания занимали только чужие губы и руки, что нетерпеливо сминали плечи. Внезапно Хашибира потерял равновесие, когда попытался отшагнуть от Камадо и разорвать прикосновение, однако вместо этого полетел на свою кровать, утягивая за собой и Танджиро, который только чудом вовремя сообразил о происходящем, и если бы не обнимал парня за спину, то всё волшебство момента и правда могло так быстро закончиться. Однако он не растерялся и придавил Иноске к кровати своим телом, вплетая одну руку ему в волосы, а другой аккуратно сжимая его за бедро от накатывающих чувств. Здравый смысл стремительно его покидал, сменяясь безумным желанием, что охватывало всё тело в геометрической прогрессии, и сопротивляться ему не было ни сил, ни возможности. Иноске сейчас лежал под ним, такой невероятно соблазнительный и сексуальный, так отчаянно целовался и обнимал его, что это напрочь отбивало все посторонние мысли. Повинуясь своим желаниям, Танджиро оторвался от таких сладких губ, спускаясь поцелуями на чужую шею, от чего Хашибира запрокинул голову, открывая ещё больше пространства для прикосновений. Покусывания и поцелуи на столь нежной белоснежной коже грозились обернуться пятнами, но никого из парней это сейчас не волновало, их полностью поглотил процесс. Не в силах больше сдерживаться, Камадо нетерпеливо забрался обеими руками под рубашку Иноске, блаженно поглаживая такое желанное сейчас тело, игриво касаясь пальчиками сосков и щекоча живот, отчего парень напрягся и часто-часто задышал. Танджиро понимал, что ему этого безбожно мало, и он потянулся к пуговкам чужой рубашки, начиная медленно их расстёгивать, потому что у самого от предвкушения нервно дрожали руки, хотелось больше, хотелось сильнее, все потаённые желания резко выбрались из уголков сознания и утопили в себе его разум. Иноске так податливо льнул к его рукам, что невероятно подкупало, захлёстывало и нежностью, и страстью одновременно. Продолжая покрывать поцелуями нежную кожу на чужой шее, Танджиро почти расправился с пуговицами ненавистной рубашки, что сейчас невыносимо мешала подобраться к манящему телу. — Танджиро, остановись, — задыхаясь, пролепетал Иноске, с силой хватая того за плечи и пытаясь оттащить от себя. Хашибира едва как справился со своим желанием, понимая, что дело шло к своему опасному продолжению и это стоило остановить, пока не стало слишком поздно. Пока они не переступили эту черту, прекратить это всё ещё была возможность. Иноске окончательно убедился сегодня в том, что Камадо руководили голые инстинкты и в этом он на удивление был искренен, вот только у него всё ещё была невеста и совершенно другая судьба, где не было места такому, как Иноске. — Ты не хочешь? — дрожащим голосом спросил Танджиро, что, кажется, отодвигаться не собирался. Иноске хотел. Он хотел продолжения больше всего на свете, хотел сгореть в чужих руках и захлебнуться этой запретной любовью, будь у них обоих иная предыстория. — Мы должны остановиться, — Хашибира поднялся в кровати, заставляя сесть и Камадо, который всё ещё находился сверху на нём. — Ты же сам всё прекрасно понимаешь. У нас нет будущего и никогда не было. Все наши отношения это насмешка судьбы и не более того. — Подожди, ты сейчас говоришь совсем не о тех вещах, — Танджиро всё ещё не терял попыток уговорить его. — У тебя своя судьба, Танджиро, и мне в ней делать нечего. Твоя семья и твоя невеста не обрадуются, если узнают о нас правду. — Откуда ты… — Камадо действительно ужаснулся тому, что только что услышал. — У тебя есть девушка. И я знаю об этом. И, пожалуйста, не надо мне сейчас ничего объяснять и говорить, что я всё не так понял, — Иноске отчаянно замотал головой, окончательно выбираясь из-под тела Танджиро и отсаживаясь в сторону. — Давай всё это прекратим. Пожалуй, грохот собственного сердца, бьющегося на осколки, оказался настолько пугающим, что Хашибира невольно вздрогнул и резко глотнул воздуха, словно задыхаясь. Камадо же в свою очередь осознал ту вещь, что Иноске подобными словами прощался и поворачивать разговор вспять уже было бессмысленно — он решил это не сейчас и думал над этим не один день. Танджиро вдруг осознал, какого это, когда тебя застукали за какими-то грязными делами, и ощутил чувство стыда, что готово было съесть его с головой. Ему невыносимо стало противно от собственного поведения, когда Иноске обо всём знал и всё равно не смог противиться своим чувствам, отдаваясь этому сумасшествию без остатка. Пока Камадо медленно приходил в себя, всё больше ужасаясь накатывающим мыслям и в целом происходящему, Иноске едва как осилил застёгивание своей рубашки. Танджиро самостоятельно поднялся со своего места, и поправляя помятую на себе одежду, засеменил к выходу, чтобы не обременять Хашибиру ещё и задачей, мягко говоря, выставить его за дверь. Уже собираясь в прихожей, Танджиро спиной ощущал на себе тяжёлый взгляд, всё ещё поражаясь тому, как после всего Иноске не сломался, продолжая вот так вот жить дальше. Он наконец обулся и был уже готов покинуть стены этого дома, но ноги отказывались его слушаться и он, противореча всем своим мыслям, обернулся-таки на стоящего позади парня. Тот внезапно одним большим шагом оказался непозволительно близко и, насторожив сим действием стушевавшегося Камадо, прикоснулся губами к кончику его носа и едва слышно прошептал: — Прощай, Танджиро. Тот настолько закрылся в себе и был задавлен грузом самых разных эмоций и мыслей, смог лишь сглотнуть неприятный ком в горле и кивнуть, а после выскочить из чужого дома, словно ошпаренный. Когда за гостем закрылась дверь, Иноске ещё какое-то время смотрел на неё, словно она могла что-то рассказать, повернуть время вспять, сделать так, что у Танджиро никогда не было девушки и всё сумасшествие наверху продолжалось бы. Внутри что-то оборвалось, когда до него дошло осознание, что это была, возможно, их последняя встреча. Должного облегчения это, к сожалению, не принесло, только лишь новую пронзительную боль, скалывающую рёбра изнутри. За этим действием его поймал Доума, что вышел из гостиной, и младший его даже не сразу заметил. Тот подошёл к нему и опустил ладонь на его голову, заставляя племянника обернуться на себя. — Отпусти его, малыш, — негромко произнёс старший, а в следующую секунду нервно вздрогнул, когда Иноске уткнулся носом в его грудь и стал так отчаянно рыдать, что сердце Доумы неминуемо пошло по швам. Он только и мог, что гладить того по плечам и слушать, как он задыхался в слезах и всхлипах, сжимая его футболку руками в попытках выплеснуть всю копившуюся внутри боль. — Или… Ты так сильно любишь его? — Люблю, дядь, — голос Иноске дрожал, отчего ему сложно было говорить. — Так люблю, что мне дышать нечем. Старший совершенно не знал, чем успокоить племянника и хоть немного унять его истерику, позволяя ему лишь так отчаянно рыдать в своих руках. На внезапный плач из гостиной выбрался ни на шутку перепуганный Аказа, пытаясь понять, кто и чем сумел настолько обидеть младшенького, что довёл его до такого состояния. Иноске продолжал рыдать, сотрясаясь всем телом и задыхаясь всхлипами, боль, что так долго копилась в душе, лилась через край, оставляя после себя пугающую пустоту. Всё ещё вздрагивая в руках дяди, который лишь оказывал молчаливую поддержку и придерживал за плечи, младший чуть отстранился, совершенно не зная, как дальше жить и что делать. С одной стороны внутри него происходила настоящая катастрофа из всех оттенков вселенской тоски и отчаяния, а с другой в душе словно становилось пусто с каждой пролитой слезой. Он хотел отпустить Танджиро — он сделал это, однако теперь казалось, что страхи прошлого будут следовать за ним по пятам и просто так не покинут его. Оказавшись на улице и вдохнув наконец кислорода, Камадо ощутил, как воздух буквально обжёг лёгкие, словно до этого он и вовсе не дышал. Кое-как на ватных ногах передвигаясь, Танджиро постепенно удалялся от дома Хашибиры, но в какой-то момент его колени подкосились и он чудом не упал, в последний момент схватившись за ограждение. После он и вовсе прислонился к нему спиной, пытаясь отдышаться. Осознание всего произошедшего болезненно пульсировало в голове и Танджиро всё больше становилось стыдно за себя. Если уж на него новости и постоянные напоминания о будущей женитьбе накатывали тревогой и отчаянием, ему страшно было даже представить, как всё это выглядело в глазах влюблённого в него Хашибиры и какой сволочью, должно быть, Танджиро ему казался. И даже так он всё равно не смог сопротивляться давлению Камадо, поддался чувствам и потянулся за прикосновениями, заведомо зная всю отвратительную правду. Танджиро от злости на себя и безысходности сжал кулаки и зажмурился, чтобы непрошеные слёзы не полились из глаз прямо посреди улицы. Он не до конца понимал, что же на самом деле ощущал, кроме обиды на свою никчёмную судьбу за то, что всё в конечном итоге вышло вот так. — Ненавижу, — дрожащим голосом прошептал он, яростно стирая скатывающуюся по щеке слезу. — Как же я всё ненавижу. Вместо шёпота хотелось истошно кричать о том, как он ненавидел весь окружающий мир за то, что они лишили его последнего лучика счастья, и задумавшись об этом, Танджиро вдруг резко распахнул глаза: неужели это и правда конец?