Считая шаги к океану

Запах уже начинал дурманить и я не знал, то ли стойкий лак тому причина, то ли этот тёплый и родной. Сколько мы так уже стоим? Потерял счёт времени. А отпускать не хочется, но в виски тихо долбит мысль, что уже становиться как-то неловко. Не хочу отпускать. Так комфортно и уютно. — Может, уже пойдём? — Тихо послышалось на ухо. Зарылся глубже носом в мягкую ткань на плече, медленно кивая. Хоть и всё тело отрицало, всё же отпрянул. — Хоть гитару возьмём? — не поднимая глаз на друга, сказал парень. Стало так спокойно, хоть грустно от того что пришлось оторваться. Часто ловлю себя на подобном. Чем дальше мы уходим, тем больше становиться неважно, куда и зачем, главное вместе. — Конечно, — он поднял инструмент и провёл ладонью по гладкому дереву, — я же обещал сыграть. В голосе ещё слышалась тяжесть и хрипотца, как больно ему давалось признание. А мне, от чего-то стало легче, хоть и покалывало где-то в груди, но казалось, что эта вечная дыра стала затягиваться и заполняться. Друг — слово, которое куда больше значит когда смотришь на человека. Друзьями можно назвать любого, кто просто относиться к тебе хорошо, или хотя бы нормально. Но всё не так. Формулировка слова друг, не должна заканчиваться только хорошим общением. Друзьями становятся только тогда, когда сквозь весь жестокий мир, ужасные решения и мрачные мысли, ты выбираешь стать рядом с человеком у обрыва. Даже когда вокруг кричат — предай, спасись сам, сбрось и не жалей, но ты стоишь, стоишь пока секунды отсчитывают года. Стоишь вот так, не боясь предательства, не ожидая пинка. Мы так стояли с ними однажды. Вот так вот рядом, но вдруг, отовсюду, стали переманивать, призывать, мол — шагни вперёд, край покрошится и ты получишь все награды, ценною лишь одного. И в какой-то момент, по шажку, мы стали разбредаться в стороны. Мы огрызались и накручивали себя, улыбались сквозь зубы и держали за спинами ножи. Нет большей боли, что тогда пронзала нас. Все эти смятения и мысли, поиски правды и уличения во лжи, но… Как так получилось? Как долго мы, вгрузая в вязкую субстанцию сплетен и недоверия, смотрели друг на друга из-под лба. Как глупо всё так завертелось, мы слушали всех вокруг себя, но не друг друга. Казалось, не так много времени прошло, но боль, сжирающая душу, разрослась быстрее вируса падения. И только там, вновь встретившись у обрыва с лиц пала та вуаль, что принесла обида. Мы оба бросили оружие, зарывая этот глупый, неоправданный топор войны. С глубоким вдохом мы вобрали истину, услышали, поверили и стали вновь плечо к плечу. Край стал нашей дорогой. Теперь, обрыв не кажется таким устрашающим — глубоким. Теперь край не крошится — без ухабов и ям. Теперь, мы возводим ограждения — но не от пропасти, а от того, что так кричало откуда-то изо всех сторон. — Думаю, мы уже тут осмотрелись, — прикрепив гитару к своему рюкзаку, Хакон подошёл к выходу, — здесь не заночуем, нужно что-то по безопаснее найти. А я всё стоял, ковыряя ногтями вспотевшие ладони. Всё тело горело — будто задыхался. — Эйден, — окликнул друг. — А? — Повернув голову, я упёрся взглядом во встревоженного друга, — да, — потёр рукой лицо, — идём. Может, слабая улыбка и не казалась спасительной, в этот момент, но всё же решил её натянуть, дабы не переживал. Пустая улица встретила лёгким ветерком, что пускала по асфальту тучки листьев, закручивая те в изящном вальсе. Хакон спросил где мы остановимся, но не получив ответа, договорился сам с собой, что лучше идти к жилым домам. Я медленно плёлся за другом, всё не понимая, как контролировать эти частые волны в своей груди. Пытался снова оправдаться: мол — сильно нервный, много мыслей. Но всё равно, всё сходилось к тому, что перед глазами становились его глаза — налитые болью, а в нос бил запах — его запах, что теперь останется со мною навсегда. — Хочу тебя кое о чём попросить, — сквозь туман пробился голос, — не бросай меня, хорошо. Будь со мной, малыш. Его голос казался таким тихим, но я слышал каждое слово. Я знал, что он просит не потому, что я могу просто уйти куда-то, наши дороги разойдутся или ещё что. Он просил меня, не покидать ментально; не уходить в себя, не забываться. Из-за лёгкого ветерка, что обдувал разгорячённое тело, в горле запершило, и шморгнув забитым носом парень кивнул, потирая продрогшие плечи. Из стольких, до тошноты одинаковых домов, сложно было выбрать какой-то один. И был ли вообще смысл выбирать. Видимо думая так же, Хакон завернул на первую улочку от ближайшего мостика. Снова противная вонь ударила по носу, казалось пробивая его своей резкостью. На почтовом ящике красовались облезлые, когда-то золотые, цифры «303». По газону не пошли, боясь наткнуться на спрятанные, в пожелтелой, по колено, траве, мины. Свернули на каменную дорожку, с торчащим из стяжек мхом. Хакон быстро окинул взглядом небольшую террасу, со скамейкой и кофейным столиком, и потянулся к ручке входной двери. — Не нравится мне это, — он сказал тихо, когда замок щёлкнул, открывая дверь. Выглядывая из-за плеча друга, парень тоже нахмурился. Да уж, совпадение, что первый дом и так же как магазин — открыты. Город не казался разграбленным, плюс здесь точно кто-то жил, но пустота и тишина, со всеми странностями, нагоняли тревоги. — Может ну его на хуй? — Хакон всё держал дверь приоткрытой, не решаясь войти, — вернёмся на трассу, там есть где переночевать. — Ну, давай хоть осмотримся, — пожал плечами Эйден. — Ты что, собрался весь блятский город осматривать, толку от одного паршивого дома? — Я просто предложил, — сухо ответил парень, — делай, как знаешь. Мужчина выдохнул. Чуйка не доброго присутствовала и у Эйдена, но что мутить воду, когда толком ещё ничего не ясно. Конечно, лучше «перебздеть, чем недобздеть». Но был ли, на всё это бздение повод? — Твоя взяла, — и Хакон вошёл, толком не дав Эйдену подумать. Зашёл сразу за другом, закрыл дверь и осмотрелся: тихо и спокойно. — Я проверю второй этаж, — мужчина сказал как-то раздражённо, — а ты первый. Только будь, пожалуйста, осторожен. Эйден взглянул на, выходящую прямо к входу, лестницу на второй этаж. Когда заходили, не заметил, что вторгаются во владение старой «Элиты». Кивнул вслед, за уже поднимающемуся другу и прошёл дальше, по широкому коридору. Строение дома, на удивление, всего немного отличалось от фермерского. Правда, тона пыльных обоев, были более кислотными; хоть уже и побледнели, но проедали глаза своей желтизной. Вдоль коридора, на стенах висели фотографии. Всматриваться в выцветшие лица было сложно, но явно здесь жило не маленькое семейство. Двери здесь имелись во всех помещениях, и пока что, были закрыты. На хуй эту считалочку — промелькнуло в голове, и парень открыл первую попавшуюся. Уже собирался зайти, но вдруг носок кроссовка упёрся во что-то пружинистое. Присел на корточки и указательным пальцем провёл по натянутой, у порога, леске. Растяжка вела к левой стене от двери внутри помещения. Ловушка представляла собой самодельный, небольшой дробовик. — Здесь растяжка, — парень быстро встал и поднялся на пару ступенек лестницы, крикнул вверх, — будь осторожен. — А я блять предупреждал, что хуйня это какая-то, — мужчина грозно крикнул откуда-то с глубины. — Просто блять, будь осторожен, — Эйден нервно осмотрел всё под ногами и пошёл обратно. Мы и так знали, что здесь кто-то есть, так что не удивляет, просто нужно смотреть под ноги. Под ноги, Эйден, а не витать в облаках — тихо прошептал сам себе, но для верности переложил своё оружие поближе, повесив самодельные ножны на пояс. Такие ловушки, к тому же, едва могли кого-то убить, ранить да, но не убить. А вот шума от них было на всю улицу. Встал и перешагнул: скорее такие служили защитой от медленных заражённых. По крайне мере такие дела даже он сам, однако кусак здесь обнаружено не было. На выдохе, чтобы унять мимолётную тревогу стал осматриваться. Большое помещение, два в одном; гостиная и столовая. Большой задвинутый к стене стол с поставленными на него стульями. Большой, кожаный диван, напротив, висевшей на стене, широкой плазмы. Под телевизором тумба, с всякими игровыми приблудами, а по бокам здоровые колонки. Подошёл, осторожно беря пожелтелый, от времени, белый джойстик. Как-то раз играл, уже не помню во что, на таком. В родном поселении, на праздники детям включали генератор, и весь этот день был только для них. Желающих было много и среди малышни, и среди взрослых, так что свою очередь, порой приходилось ждать до следующего, такого мероприятия. Предварительно прощупав, упал на диван, поднимая облако пыли. Чихнул и хохотнул, потирая нос. Мягкая кожа покрылась складками и вмятинами от небрежно приземлённого на неё веса. Блядь, как же, наверное, было здорово играть на такой плазме; её едва охватывал весь взор. Представил, даже вспомнил; тогда играли в гонки. Наклонил джойстик в руке, нещадно вдавливая в кнопки, и попытался сымитировать звук скользящих, в заносе шин, любимого им болида. Сверху на него грозно смотрел чёрный прямоугольник, уже давно не показывающий ничего кроме имеющейся напротив него реальности. Уставился на своё отражение: дурацки выгляжу. Но хоть немного развеялся. Откинул джойстик на диван и тихо выдохнул, сползая по скрипящей кожи. Поднялся, хлопнув себя по коленям и повертел головой по сторонам. Может и уютно, может и стоит отбросить предрассудки и остаться на ночь здесь, причём хоть какая-то защита уже есть. Сначала и не заметил открытую кухню, что размещалась в этом помещение. Всё оборудование современное, на то время. Полазил по шкафам и тумбам, осторожно проверяя каждый, и не нашёл ничего полезного или опасного. Если отсюда всё и вынесли, что было полезного, то делали это максимально аккуратно, на первый взгляд и не скажешь, что поживиться тут нечем. Пока что весьма приличный ночлег. Похуй на этих любителей порастовлять ловушки. Если не дали о себе знать сейчас, тогда уж ночью, им точно лучше не соваться. Вышел в коридор и вопросительно посмотрел на приоткрытую входную дверь. Вроде бы закрывал её — пронеслось в голове. Отмахнулся — возможно, забыл. Но всё равно замер на долю секунды, пристально вслушиваясь. Сверху донеслось тихое шуршание. Окликнул, в ответ новая порция матов и улыбнувшись, захлопнул дверь, теперь закрывая на щеколду, что оставила на пальцах, после себя, ржавые хлопья. Прежде чем зайти в соседнюю комнату, так же аккуратно открыл её осматривая. Ага — и здесь растяжка: немного напрягся. Но довольно быстро успокоился. Соседняя комната, была скорее кабинетом; небольшой диван, только теперь из коричневой кожи, серванты с бумагами и книгами, резной комод с красивыми, различными фигурками, и посередине комнаты большой, дубовый стол с мягким, крутящимся креслом. На столе, помимо довольно большого ноутбука, разных папок, вставленных в чёрную, пластмассовую подставку, разбросанных карандашей и футляра с красивой ручкой, стоял поднос. На подносе уже мутный от времени и пыли графин с конусообразной крышечкой, на дне следы от высохшей, когда-то позеленевшей воды. Два стакана, из того же сервиза, что и графин, с выточенной на хрустальном дне гравировкой «М.Ф»; возможно инициалы владельца дома. Сохранялась некая таинственность и солидность этого кабинета. На круглом ковре, под столом, несколько прожженных точек; от сигарет явно. На бордовых обоях картины, правда, уже в покошенных рамках и со сморщенной, потресканной краской. Столько красивых, творческих вещей погибло в этом мире: теперь никто их не ценит. На одной, почти что во весь рост, сидела спиной голая дама, прикрывая часть круглой попки алым бархатом. Самую главную часть можно было рассмотреть в зеркале. Пышная грудь, ровная, с аккуратненькими сосками. Сама дама не худая в форме, но даже от зеркала она смогла скрыть своё лицо под тонкой просвечивающейся тканью — шторой, что видимо ветром, так удачно упало ей на голову — словно фота. И кто-то же это рисовал, возможно, не один месяц. Сидя в своей квартире — студии, что так часто встречались в Вилледоре, и как парень отметил, в основном принадлежали творческим личностям. Глаз не оторвать — а сейчас это хлам. Ещё секунду постоял, рассматривая, уже кое-где стёртые, но аккуратные мазки. Вдруг прикрыл рукой рот, сдерживая смех. От таких потуг, на глазах выступили слёзы. Представил современные картины. Прыгун в такой позе, с шёлком на морде, и лапой, что пытается прикрыть разорванную грудь. И смех — и грех. Помотал головой — успокоился. Осмотр продолжался. Из многих сервантов, не пустовал только один — с книгами, остальные подрагивали, от каждого шороха, стеклянными дверцами и ничего в себе не таили. По единственному круглому следу, на пыльных полках, можно представить, что здесь находились бутылки; скорее всего со спиртным. Но раз были след, значит — вынесли алкоголь недавно. Немного мутило от неизвестности. За свою жизнь, Эйден сталкивался и с ловушками и с засадами, но всегда, враг или друг был где-то рядом, и всё решалось быстро, кровью или попивая что-то крепкое у костра. Сейчас вроде угроза есть, но сука не видно её нигде. Привык, конечно, особо не паниковать без надобности; просто вслушивайся, всматривайся, мотай на ус. Со стороны коридора послышалось тихое постукивание чего-то катящегося. Отошёл подальше от выхода, доставая оружие. Сердце забарабанило в груди. Остались только стучащий по полу звук и пульс в висках. Шум резко прекратился, но за ним последовал мелкий топот. Ринулся к выходу — зря. С громким стуком в комнату влетел шарик, Эйден только успел отпрыгнуть назад. Как оказалось — мяч, задел леску, срывая её, и раздался сильный хлопок, что больно впечатал парня в сервант. Стену, напротив самодельного дробовика, и всего в метре от Эйдена, усыпали мелкие дыры, и та осыпалась комками выдернутой с мясом побелки. Звон в ушах резал как лезвие, но Эйден не зажмурился, медленно перешагивая по осколкам стекла, от дверцы серванта. Голова раскалывалась, спина ныла от удара, но парень стойко сверлил взглядом дверной проём, окутанный облаком дыма. Рукоять оружия больно впивалась в ладонь: так сильно он его сжимал. Через секунду, сквозь развевающиеся тучки, у входа появилась тень. Из-за, всё ещё стоящего гула, по началу не расслышал, но через мгновение до слуха стал доноситься заливистый, детский смех. Когда дым и вовсе испарился, парень, часто дыша, уставился на смеющегося и тыкающего в него пальцем мальчика, лет так восьми, не больше. Убрал оружие. Голова буквально раскалывалась от, всё ещё, стоящего в ушах звона. С грохотом быстрого бега в комнату влетел Хакон, едва не сшибая ещё скалившегося, жёлтыми зубами, пацана. — А это, кто у нас тут? — уставившись на ребёнка, с долей паники и дрожания в голосе, спросил Хакон, — в порядке? — быстро перевёл взгляд на парня, водя по нему взглядом, — Эйден, не ранен? Парень отрицательно мотнул головой, нижней частью ладони разминая ноющие ухо. — А кровь откуда? — Придерживая мальчика за плечи, мужчина отодвинул его с дороги и быстро подошёл к другу. Мигом осмотрев себя, взгляд упал на пол, где среди осколков было пару бордовых капель. Пожал плечами. Хакон взяв его за плечо, аккуратно стал разворачивать, парень послушно стал к другу спиной. По коже пробежали приятные колики, когда слегка шершавые, но тёплые руки прикоснулись к пояснице, поднимая водолазку. — Ничего страшного, пару царапин, — придерживая ткань, одной рукой, Хакон снял с пояса небольшой мешочек. Прорезиненные внутри кулёчки, всегда находились в лёгком, для доступа месте. В таких, была пропитанная водкой или настойками ткань, чтобы быстро обработать рану. Так же находились и бинты. — Парень сорвал леску, вот я с перепугу и впечатался в сервант, — проводя по разбитой дверце взглядом, заключил Эйден. Поясницу пронзила резкая боль, кожа вокруг стала гореть, проходясь по телу током. Тихо шикнул, на что получил медленное, успокаивающие поглаживания по спине. — Нельзя так делать. Эйден вопросительно повернул голову, оборачиваясь назад, и лишь краем глаза увидел как Хакон, вполоборота, грозится пальцем в сторону мальчика. В ответ, ребёнок прижал кулачки к груди и поджал губы, не спуская взгляда с друзей, вальяжно пошёл в сторону, где от выстрела раскурочилась стена. Присев в том углу, он начал выковыривать пальчиками всё, что встряло, собирая стальные шарики в жестяную коробочку из-под консервы. За этим любопытно наблюдали оба. Заклеив порезы, Хакон опустил водолазку и приобнял Эйдена за талию, потянул его в сторону. Подпрыгивая на одной ноге, от неожиданного жеста, парень вопросительно охнул. — Это же ребёнок, Боже, Хакон, — парень вопросительно уставился на друга. Тот недовольно зыркнул на него и в секунду усмехнулся. Мужчина подошёл к мальчику и присел рядом, сняв и поставив в сторону рюкзак. — Что интересного? Пацан развернулся, и с сопливой улыбкой, ткнул Хакону пару шариков. — Камушки, — он звонко засмеялся. Собрав все, он закрыл банку, обматывая крышку резинкой и быстро потрусил ею. Звон снова резанул по слуху, Эйден недовольно сморщился. — Где твои родители? — В голосе Хакона появилась до сель неведомая нотка. Мальчик пожал плечами, но всё равно ткнул пальцем вверх. Эйден посмотрел в поросший паутиной потолок и словно сквозь него увидел чистое небо. — А кто-то из взрослых с тобой есть? — Такой осторожный, нежный голос, но всё равно по-отцовски заботливый. Эйден улыбнулся, подходя ближе, что бы с первого ряда увидеть, включившего в себе папу друга. — Дома, — ребёнок кивнул, вырисовывая на, посыпанном побелкой, поле какие-то узор. — Дома? — Хакон на секунду повернулся на севшего рядом парня, — далеко твой дом? Пацан отрицательно помотал головой. — Здесь не безопасно ходить одному, — продолжил мужчина, — уже поздно и страшно. С тобой точно никого из взрослых нет? — Нет, — мальчик перевёл взгляд со своих рисунков на рюкзак Хакона, — чё там? Горящими глазами, он полез к мешку, жмякая толстую ткань пальцами. — Ничего интересного, — взяв рюкзак, друг снял с него все опасные обвесы и убрал подальше за свою спину, после открыл, пододвигая к мальцу. Тот, аж занырнул в мешок. У Эйдена ёкнуло в сердце, вспоминая про пистолет. — Стоять, — резко рванул за лямку, и ткань проелозила по полу, вместе с уже зарывшимся ребёнком. Хакон вопросительно уставился на парня. Но есть у него такая способность, читать мысли Эйдена, и с улыбкой он приподнял край своей водолазки, указывая на вставленный за пояс пистолет. — Я не дебил, малыш, — опустив ткань, чтобы малой не увидел цацку, он похлопал друга по плечу. Мальчик, по очереди вытягивал с рюкзака и лапал всё, постоянно спрашивая «Что это?», «А это что?». Вход пошли и нужные нам инструменты, благо крышку не открыл. И повертел в руках УФ-лампы, и даже разложил спальные мешки, водя ладошками по шелестящей ткани. Он всё так разглядывал, и немного бережно, но всё же с опаской прикасался ко всему, будто видел в первый раз. Я наблюдал не только за горящими глазками, бегающими по всему, что смог достать мальчик, но и за интересным выражением лица Хакона. В какой-то момент, я словил себя за, буквально пожиранием, своим взглядом друга. Почему-то именно сейчас, не пытался себя одёрнуть. Мыслей почти что не было. Я просто наслаждался: с каким трепетом, он отвечал на все вопросы мальца. Хакон — что же такое творится? Придвинулся поближе, включаясь в эту познавательную игру. Малой будто не замечал меня, пока просто, вот так спонтанно, не решил вручить все находки мне, складывая в ладони. Это была как мини игра, сколько же я смогу удержать. И когда наложенная гора повалилась у меня из рук, заливисто засмеялся. Что-то я как-то забыл, и про время, и про то, что спина дико ныла от, намазанных на раны, лекарств. — Ооооо, что это? — мальчик вынул из бокового кармана небольшой целлофановый свёрток. — Мёд, — с улыбкой произнёс Хакон. Ребёнок приложил свёрток к носу и громко вдохнул. — Вкусно, — он зарыготал, — что это? Друзья переглянулись. — Конфета, — Эйден ответил первым. Забирая закрученные соты у мальчика, Хакон развернул его и ножом отковырнул немного, протягивая ему. Мальчик жадно схватил и пару секунд, скрутив губы трубочкой, перетирал содержимое во рту. После расплылся в детской, счастливой улыбке. Глаза были как полная луна, такие же голубые и бездонные. — Вкусно, я такого не ел, — он быстро залепетал, — можно ещё? Он потянулся, но Хакон прикрыл лавочку, закручивая пакетик, и держа свёрток на расстояние от ребёнка сказал, пригрозил пальцем. — Много нельзя, обещай, — он протянул конфету мальцу, — что будешь есть по чуть-чуть. Хватаясь за свёрток, мальчик быстро закивал. — Молодец, — потрепав его по голове с короткими, светлыми волосиками, сказал Хакон. Ещё пережёвывая соты, выпивая последний сок с них, мальчик стал напевать какую-то песенку; по звучанию детскую. — Как тебя зовут, — всё же поинтересовался Эйден. — Мигель, — сквозь пение пробормотал он, — домой пора. Он ошарашил своей серьёзностью. — Пойдём со мной, — он переводил свои молящие глазки с одного, на другого. — Пойдём, — уже запихивая все разбросанные парнишкой вещи обратно в рюкзак, сказал Хакон. От его прежней раздражённости и настороженности, казалось, не осталось и следа. Что осталось Эйдену — только кивнуть, соглашаясь. Я спросил его о ловушках, пока собирались, но он лишь смущённо отрицательно закивал. По сути, было стрёмно, соваться к тем, кто так тщательно себя обезопасил, но мы не могли просто бросить парнишку, не отведя его в безопасное место. Люди современности хоть и жестоки, но кто сейчас не жесток. Даже себя, Эйден мог охарактеризовать как — весьма жестокую личность; хотя окружение утверждало обратное. Возможно — плохо его знали, возможно — это он, себя плохо знал. В любом случае, стоит идти вперёд. Боятся волка — в лес не ходить. Собрались и вышли, довольно быстро. На часах «6:15» — всё ещё светло. Парнишка сразу схватился за руку Хакона, я шёл позади. Пару улочек, я просто пялился в затылок друга. Чёрные волосы переливались в свете уже заходящего солнца. Хакон — папа. Улыбка так и не сходила с лица. Но вдруг, парнишка отвлёкся от вечного лепетания, рассказывая всякое Хакону, и обернулся. — Давай, — жмякая свое ладошкой, он подозвал растерявшегося парня. Друг на это также одобрительно протянул руку, зовя парня. Я подошёл и взял за руку шебутного мальчонку. — Как семья, — с улыбкой произнёс Хакон. Меня почему-то это смутило, и кашлянув в кулак, я лишь отвернулся, рассматривая всё вокруг. Тёплая ладошка, то и дело ёрзала в руке, но будто почувствовав огромную ответственность, я ни на секунду её не выпустил, придерживая парня в его весело подпрыгивающей походке. Прошли мимо сгоревшей пожарной части — ирония. Солнце стремительно скрывалось за большой горой на горизонте. Ветер усиливался, всё нося жёлтые, погибшие листики деревьев и кустов. Задумался, в который уже раз. Хакон — бегун. Лоан — стала бегуном. А как проходила ночь бегуна? Я вот помню, как проходила ночь пилигрима; забившись в укромном месте, тихо дожидаясь рассвета. А они, выходили под покровами, в самые злачные места. Пробираясь по тёмным улицам, сквозь вылезших исчадий ада. Сквозь преграды разрушенных зданий, добывали то, что спасёт остатки человечества. Он не был трусом: взглянул на Хакона. Не был трусом, каким его обзывали Лоан с Фрэнком. И сейчас, такой уверенный, хотя недавно говорил, что это место клоака, с которой лучше выбраться. Почему он так поменялся? Может, мальчонка повлиял? Мне не понять. Хотя, он всё равно переложил оружие поближе, значит, всё же опасается. Я тоже полез к поясу, проверяя доступность своего мачете. Кончики пальцев слегка коснулись мирно висящей на ремне рукояти оружия. Спокойствие — спокойствием, но наготове. Проходили мимо воронок, что стали учащаться — следы на разорванном брюхе земли. Взглянул наверх — красиво. Небо озарил каскад облаков, переходя с белых и пушистых, в более ровные, с красным оттенком на горизонте. Город оказался побольше, чем на первый взгляд. Шли они где-то минут двадцать, по бескрайним улочкам. Послышались тихие голоса. Стало немного тревожно. Вышли на главную дорогу, которая была заставлена машинами. Видел такие в Вилледоре — служили ловушками, со встроенной взрывчаткой и громким гудком. Здесь следили о безопасности, по крайне мере от заражённых. Возле одной такой машины стояло двое мужчин, что озадаченным, но всё же грозным взглядом смотрели на парочку, ведущую мальчика. Парнишка заулыбался и те не сразу, но всё же успокоились, продолжая сматывать провода на ловушке. Мигель резко повернул заворачивая за последние, на улице, здание. Эйден скривился, снова ощущая запах канала. Как оказалось, «дом» парнишки — целая крепость. Взгляд упёрся в высокие стены, из всего, что можно было найти; доски, сталь, капоты, крыши, двери машин, сетки и даже бетонные блоки. Подход к «дому», перегораживал тот же канал с мостом, так же ограждённым колючим шлагбаумом. Из стен, возвышались на метров так семь, стояли смотровые башни, со стоящими наверху, серьёзными ребятами. Подошли к началу моста и мальчишка пролез под намотанной, на палку, колючей проволокой и ринулся к воротам. С вышек послышался крик, призывая друзьям не двигаться. В последнем свете заходящего солнца, сверкнули отблески оптик. Вот сейчас стой и думай. Может, всё-таки стоило вернуться на трассу, ночевать в окружение гниющих тварей.