Считая шаги к океану

Уже через секунду я пожалел о том, что сказал о своей находке. Хакон не отставал, ходя за мной повсюду, выклянчивая сыграть с ним в бильярд. Через минут пятнадцать я сдался, но с условием, кто проиграет — выполняет желание соперника. Я об этом ещё пожалею, но мне жуть как хотелось услышать, как он играет на пианино. И да, он сказал что умеет, но только одну мелодию: и почему я не удивлён. Перенеся в подвал весь имеющийся у нас свет, даже свечку с камина взяли, и расставили так, чтобы было хорошо видно. Пока Хакон подготавливал пирамиду из шаров, Эйден взял уже свой кий и встал в позу, которую знает. — Ты кого-то пытаешься соблазнить? — Смотря на парня, Хакон скрестил руки на груди и потянул хитрую улыбку. Так и знал. Эйден выпрямился, опёрся о свой кий и недовольно усмехнулся. Обойдя парня, Хакон пристроился сзади немного сбоку. Снова прошла дрожь, стало как то не по себе. — Ты чего? — Эйден повернулся, но был, ткнут пальцем в бок, вынуждая стать в прежнюю позу. — Учить буду, — мужчина потянул за руку парня, чтобы тот немного отошёл, — стань как стоял, только не полностью ложись, ты не должен касаться телом стола. Расслабься и возьми кий за утолщение. Эйден послушно выполнял. — Обхвати его тремя пальцами, а большим, только придерживай. — А мизинец? — Оттопырь, как королева на чаепитие, — он выдохнул смешок в затылок парня и по телу того пробежали мурашки, — Только рука должна смотреть вниз, подними локоть вверх. Вроде всё сделал, но получил лёгкий пинок, по пятой точке, коленом. — Не прихуел? — парень хотел выровняться, но мужчина надавил на его спину. — Я сказал, поднять вверх, куда он у тебя пополз? — мужчина едва сдерживал смех, что невыносимо нервировало. — Всё, задолбал. Давай ты просто выставишь меня как нужно. И что я только что сказал? Но друг, видимо, тоже думая, что так будет проще, стал двигать парня как нужно, а тот просто покорно фиксировал каждые его движения. Закончив, он отошёл, а парень так и стоял, в жутко неудобном положении. Поставив белый шар ближе к Эйдена, Хакон снова подошёл, и тоже взявшись за кий, ещё немного откорректировал целясь. — Смотри на шар, кроме него ничего больше не существует, всё зависит, насколько ты хорошо разобьёшь, таков и будет исход игры. А я пропитался. Прицелившись, я ударил. Шары раскатились по всем углам и один, даже тот, что нужно, попал в лузу. — Ну вот, видишь, с первого раза и почти все шары в капкане, — Хакон похлопал по плечу, всего такого гордого из себя, парня. Мужчина отошёл и пропало то тепло, что сперло дыхание. Тихо выдохнул. — Ты хоть что-то в этом мире не умеешь? — Эйден озвучил так крутящийся на языке вопрос. — Ага, жрать устриц, — Хакон стал на свою позицию, — попробовал однажды, и она полезла через нос. Эйден залился смехом. — Кого? — Успокаиваясь от хохота, спросил парень. — Да так, живут в океане эти твари, и хорошо, что не знаешь. — Когда дойдём, наловим, и попробуешь снова, а то неправильно, что такая мелочь, портит твою ахуенность. Хакон поморщился, а парень снова залился смехом. Дальше последовала игра, в которой я, честно говоря, отсасывал. Мы попробовали ещё раз, и когда я так же, неизменно себе, проебал, на третий уже не согласился. Уходили с подвала два настроения. Счастливый Чеширский кот и дьявол во плоти. Поиграли и хватит: нужно было заниматься делами. Хакон заколачивал разбитое окно, а я собирал уфешки. Собирал так усердно и яростно — дуя губы. — Ладно, пошли, — Хакон не выдержал моей наигранной обиды, — сыграю тебе. Ни хрена себе, а девушки не врут, говоря, что этот метод работает. Поднимался я наверх уже с улыбкой, а когда Хакон придвинул к пианино стул и сел, поднимая тяжёлую крышку, то счастье моё не выдерживал мочевой пузырь. Счастье продлилось недолго. Стоило только начать ему играть, как и так расстроенный инструмент выдал глухие стоны. Мелодия, конечно, распознавалась, но это было мучение для ушей. Положил другу руки на плечи и несильно помассировал, призывая заканчивать. — К устрицам, добавляется игра на пианино, — похлопав мужчину по плечам, сказал Эйден, — версия, ахуенного и паздатого, рассыпалась в дребезги. — Малыш, может отсосёшь? — Хакон закрыл крышку и встал, поворачиваясь к парню, — я вообще не должен был играть, ты же проиграл. — Ладно, ладно, прости, — признал тот, — скорее дело в том, что долго стоит и уже расстроилось. По крайне мере, он хоть что-то мог выдать. Я же вовсе ни на чём не умею играть, и если вот так, спонтанно, мне дадут в руки что-либо, то этим и окажусь отпизжен. — А ты где-то учился играть? — Нет, — окинув взглядом комнату, Хакон последний раз, вскользь, провёл по потрескавшемуся дереву, — первая жена играла, приучали и меня, но быстро сдалась. Мне стало вдруг любопытно, раньше как-то не задумывался, но сейчас, вопрос возник в голове. — А как вы познакомились? — озвучил любопытство парень. Среди его, часто задумывающихся гримас, эта резко выделялась. Может что-то не то спросил, или задел за живое? Никогда, видимо, не научусь, не переходить грань. — В кинотеатре, — с лёгкой улыбкой, что убрала тень с его лица, ответил мужчина, — сидела ниже моего ряда. Он словно потерялся, в этих воспоминаниях. Его глаза прищурились, скорее, просто прикрылись, а уголки губ едва дёрнулись, приподнимаясь вверх. — Сидела с подругой и вечно комментировала всё, что происходило в фильме. Кстати, не помню, на что тогда пошёл, да и не смотрел я вовсе. Помню только голос у неё, — он тихо промычал, пытаясь то ли вспомнить, то ли снова распробовать его, — как у ангела, такой мелодичный. Она вообще творческая личность. Когда сеанс кончился, решил подойти, познакомились, разговорились, — он всё глубже погружался в те годы, — пригласил в кафе, и так быстро всё закрутилось, а что, мы были молоды, игривы, ветрены, всего по двадцать, с копейками, лет, — скользнула милая улыбка, — свадьба, ребёнок, год в идиллии, а после… Что-то вмиг произошло, и он словно стал серым. — После разошлись. Спрашивать, почему и как, желания не было. И так подпортил настрой своим вопросом. — А ты? — вдруг выдал друг. — Что, я? — будто не понимая, я скорчил озадаченную гримасу. — Ты так и не рассказывал, был ли кто-то у тебя. Тема была для меня, мягко говоря, неприятна, но на своё любопытство, обязан был заплатить тем же. — Ну были, — нехотя ответил я, — да так, просто… — запнулся не договаривая, — и всё. Серьёзного не было, если ты об этом. В моей биографии не было места даже для мыслей о браке или детях. — Ну, в твои годы, у меня уже было два ребёнка, — будто читая мысли, сказал Хакон. — Я предпочитал не делиться своим ДНК, — может, прозвучало и грубо, но друг хохотнул. От его мрачной энергетики не осталось и следа. — Молодой ты ещё, что бы ею брызгать. — Фу, — как-то само вырвалось. — Не фу, а прекрасно, но не сейчас. Хоть мир и спасёт любовь, как сказать, — мужчина поднял указательный палец вверх, — любите, плодитесь и размножайтесь, но всё же, — он добавил уже более серьёзно, — думать нужно головой, когда, с кем, и готов ли ты к этому, а все мировые проблемы, решаемы. Я ещё не общался так откровенно ни с кем. Что было в моей жизни. Больница — агония и боль. Трудное взросление — работа и голод. Потом стал пилигримом — вечная игра со смертью. И поиски единственного для меня родного человека. Конечно, была физиологическая потребность, как и у всех обычных людей. Я не скажу, что секс был чем-то для меня важным или неотъемлемым, я не искал и не добивался его. Если у меня и у девушки была обоюдная симпатия, по согласию, оставались вместе на ночь, а утром я уходил, так же по согласию, без обид и взглядов куда-то далеко в будущее. А вот отношения, с этим всё сложно. Не привязываться. Главное правило, что я выработал за недолгую жизнь. Впервые подметил для себя, что так просто говорю на эту тему. Немного стеснялся, сводя подобные разговоры на нет. А с ним, почему-то, стало вдруг так просто. — Любовь сама должна прийти, — продолжил друг. Он всё твердит о любви, и я понимаю, не было у меня никогда любви. Почему же так сторонюсь её? Она разрушает. Её описывают как самое прекрасное чувство, а я видел другую сторону медали: вскрытые вены, пустые банки из-под лекарств, тяжёлые записки и раскуроченные лица. Любовь должна быть лёгкой, а ложиться невыносимым грузом, и не всем дано пронести его до конца. — Никакого оружия здесь не находил, — вдруг сменил тему Хакон. — Нет, — уже спускаясь по лестнице, сказал парень, — ну только те сабли, — вспомнил он, про висящее над камином оружие. — Странно, — мужчина задумался, — на фермах должно быть хоть что-то. Мы спустились, и я вошёл в гостиную, снова зацепляя взглядом упомянутые сабли. Может, стоило бы их взять с собой? — Схожу ещё за дровами, — уходя, сказал Хакон. А я, всё же полез, за так манящим, висящим крестом, возможным оружием. Пододвинув к камину стоящее в углу кресло, он стал на спинку, немного пошатываясь. Снять то снял, эту конструкцию, но спустившись и сев, с горечью понял, что это всего лишь бутафория, хоть и смотреться реалистично. На первый взгляд, острая и тонкая сталь, всего лишь кусок плохо обработанной, шатающейся в рукояти, железяки. Фыркнув от недовольства, убрал расстроившую его декорацию подальше от глаз, за тяжело свисающие шторы. Чем бы себя занять? Вроде всё важное сделали. Есть не хотелось, спать тоже. Может своё оружие привести в порядок? Подойдя к мирно лежащим на столе рюкзакам, Эйден, стало быть, потянулся за, прикреплённое к своему, мачете, но глаза бросились в приоткрытый мешок Хакона. С глубины что-то блеснуло: манящи так блеснуло. Засунув руку, пальцы коснулись чего-то холодного, изогнутого и кое-где шершавого. Поспешил вытащить: оказался пистолет, что своей увесистостью немного давил в ладонь. Раньше видел пару раз, настоящие, не сделанное из говна и палок, а вышедшее, когда-то, с конвейера, оружие. Но в руках не держал. Кроме одного раза, когда нашёл однажды, проржавелый и залепленный грязью, что буквально распался в руках. Тот уже не выстрелил бы никогда. Поэтому к этому пистолету был неподдельный интерес. Сталь холодная, толстая и тяжёлая: хоть и весит всего, от силы, немного больше чем пол килограмма. Рукоять из чёрного, шершавого пластика. Сам пистолет серого, металлического цвета. Грозное, серьёзное и пугающее — очередное орудие убийства. Стал рассматривать детальней. Где же тут магазин вытянуть? Помимо основного рычажка, на который лучше не нажимать: по крайне мере сейчас. Имелись и другие, поменьше и отвечающие хрен пойми за что. Не разбирал, не держал, не стрелял, видел, но не знаю как устроен. В самодельных, всё просто; дуло, рукоять, крючок. Отсоединил дуло, запихнул пулю, установил боёк, закрыл, стреляй. Если не обожжёт и не взорвётся в руках, просто нужно было правильно собирать, то попадёшь в цель, возможно — ранишь, реже — убьёшь. Самодельные пистолеты, были одновыстрельные, их тяжело было заряжать, стреляли недалеко, так что это, было скорее оружие — на крайняк. Когда враг близко и от него быстро нужно отбиться. Если Хакон сказал правду, и в этой, уже серьёзной, пукалке, так же один патрон, то и смысла от него столько же, сколько от кустарных. Однако интересно: продолжил искать, как вытянуть обойму. Понажимал и покрутил всё, что плохо торчало, но нужного эффекта не добился. — Эйден, — громко послышалось за спиной, — застрелиться вздумал. Хакон бросил на пол охапку дров и быстро подошёл к парню, отвешивая не сильный подзатыльник. Не больно, но обидно. Забрав оружие, он демонстративно нажал на маленькую кнопочку на стволе, ближе к рукоятке. — Это предохранитель, — мужчина сказал уже более спокойно, — снял его, и теперь это не просто красивая цацка. Он взял пистолет за ствол и протянул обратно. — Я искал как магазин вытянуть, — оправдываясь, произнёс парень. Взяв протянутый пистолет, Эйден покорно ждал, когда его снова начнут лечить. Указав на невзрачную кнопочку с лева у рукояти, мужчина не нажал, просто вопросительно взглянул на парня. — Не заметил, — взявшись удобнее, парень подставил руку под обойму и нажал на указанную кнопку. Та, с тихим, скользящим звуком, отпружинила в ладонь. Повертел в руке, смотря на единственный, мирно вставленный патрон. Быстро вставил обойму назад и та, с щелчком, упокоилась в родном месте. Думал уже отдать его Хакону, протягивая, но тот обошёл меня сзади и взяв за руки, заставил крепко сжать рукоять. Что-то он зачастил с этой позой, позади меня. Указательный палец, машинально лёг на курок, и его немного придавил, так же протискиваясь в скобу, палец друга. — Радиус поражения около восьмидесяти метров, и если хорошо прицелиться, одна пуля — один труп. Без особых усилий. Он говорил уверенно, и я, прищурив левый глаз, направил свой взгляд сквозь мушку, в стеклянную фигурку на камине. — Было бы больше, попрактиковались бы, — он сказал тихо, и горячее дыхание, обдало мочку уха. Прошла приятная дрожь. Я задумался. Сколько он убивал, из подобного? Сколько я убивал, не имея такого? А что здесь вообще практиковаться, если стрельба из лука в разы сложнее? Может просто чувство другое? Будто пытаясь мне это передать, Хакон надавил на мой палец и курок едва сдвинулся. Он будто упёрся в препятствие: сработал предохранитель. Но по телу пронеслась волна: кожа усыпалась мурашками. Будто слыша, этот разъедающий, громкий хлопок, воображение обрисовало рассыпающегося, на мелкие осколки, взятого на мушку бычка. — Ты собрался всему меня учить? — тихо, переводя дыхание, сказал парень. — Тебе не нравится? — отпустив руки друга, мужчина отошёл. — Было бы чему учиться, — взяв себя в руки, от ещё расходящихся приятных волн по телу, парень протянул пистолет. Руки немного поколачивало: хоть и пытался это скрыть. — Нам есть, чему поучиться друг у друга, не так ли? — Подметил Хакон, — мы всю жизнь будем учиться, будь это что-то стоящие, или просто мелочь. Согласившись, Эйден кивнул. Остаток дня прошёл мирно. Дело близилось к вечеру. Пододвинув два кресла к камину, ставя их друг напротив друга, и взяв с кухни две кружки, друзья уселись. Хакон настоял, хоть я и был против, выпить. А, впрочем, почему бы и нет. Причём, я ему вроде как желание задолжал, за проигрыш в бильярд, но он как-то не спешил озвучивать свои замыслы. — Завтра пожалеем, — подметил парень. — Завтра будет завтра, давай побудем в сегодня, малыш. Ну, в прочем, если мы увлечёмся и перепьём, можно было бы и остаться, ещё на денёк. Я стал привыкать к этому месту. Ни тебе гула, ни проблем, спокойствие и тишина. Наверное поэтому, некоторые люди, раньше, убегали от напичканных цивилизацией мест, в подобные. Наверное, в нас ещё живёт дух предков. Зов природы — так сказать. Первый глоток жёлтого алкоголя дался с трудом. Во рту всё защипало и жгло. — Что у меня с зубами? — скривившись, спросил парень. Хакон промолчал, лишь пожав плечами. Он знал, но не говорил. Почему? Может к лучшему. — Интерьер, как в — семидесятых, — делая глоток, сказал мужчина, — прям ностальгия. — Будто ты жил в те года, — боль немного прошла и парень улыбнулся. — Я нет, бабуля жила, — на выдохе ответил друг, — подобный дом у неё был, только меньше, часто на лето родители отсылали меня к ней. Я прям, представил, как маленький Хакон, от нечего делать, уничтожает палкой бабушкины посевы. После чего, стоит в углу и пускает сопли. Парень улыбнулся ещё больше, алкоголь дал в голову, легко так, но это всего с глотка. — У неё были утки, — нырнув в воспоминания, продолжил он, — и два больших гуся, знатные такие, жирные. Вот один был спокойный, а другой кидался на всех, кроме меня. — Почему? — Один раз, — едва сдерживая смех, — я утром вышел в туалет, тогда у бабули он был на улице, — уточнил он, — а эта тварь, увидев меня, расставил крылья, пасть открыл и фигачит, своими косолапыми ластами на всех порах. Я представил: смех вырвался из груди. — Ну а я что, — друг сделал важный вид, закидывая ногу на ногу, — не растерялся, замахнулся и влепил ногой промеж глаз. Тот как брыкнулся на жопу, так и просидел минут пять, мотыля своей башкой. — Садист, — сделав ещё глоток, обвинил парень. — Да знаешь, они больно кусаются, так что не ты его, он тебя — закон природы. Мне стало жаль, что мне нечего вспомнить из такого. — Было, провалился в навозную кучу, — с лёгкой улыбкой продолжил он, — и что бы, не возвращаться так домой, пошёл к речке обмыться, чуть не потонул, знал, бабушка прибьёт, если утону, кое-как выкарабкался и ночевал на чердаке, а утром проснулся уже переодетым и у себя в кровати. Я уже не мог, заливаясь хохотом, но он решил добить. — Конечно, потом бабушка спалила мою одежду и постельное бельё, но мне так слова и не сказала. Он встал и подошёл к рюкзаку: что-то там, копошась, искал. — Я любил в детстве находить на жопу приключения… — Ничего не изменилось, — сквозь слёзы перебил его я. — Это да. Хакон подошёл к парню, садясь на подлокотник, и положил мне на колени, мой старенький магнитофон, с уже не раз отремонтированными наушниками. — И зачем? — Смотря на маленький кассетник, что подарил мне Спайк — единственный мой друг среди пилигримов, спросил я. — Хочу, чтобы ты послушал, — друг достал из кармана коробку, и вынув её содержимое, вставил кассету в магнитофон, — нашёл в сарае, думаю тебе понравиться. Я и не стал спорить или отказывать. Допив содержимое своей кружки и отдав её другу для новой порции, я надел наушники и нажал на кнопку — воспроизвести. В уши полилась тихая, спокойная, периодически завывающая мелодия, и я прикрыл глаза. Тон колеблющейся музыки сменился в лёгкую, слегка трогательную игру на пианино. И голос, что был пропитан историей — историей, что не просто пелась, вытягивая ноты, а говорила с душой. «Я найду тебя, где бы ты ни была, пойду за тобой даже на край света. Я не усну, пока не найду тебя, чтобы сказать, что от тебя у меня захватывает дух…» Я внемли строки, я выпил музыку до дна. И когда она кончилась, всё ещё утихая приятным эхом голоса, переходя в тихое шипение, я приоткрыл веки. Я застал с интересом разглядывающего меня Хакона. Песня — про любовь, к которой я равнодушен, всё же тронула. То ли от ударяющего градуса в голову, толи… Блять. Снял наушники и встав, откладывая кассетник на небольшую тумбу, подошёл к Хакону забирая свою кружку. Куда-то не туда плывут мысли. А он всё смотрит на меня своими карими глазами, что блестят, от играющегося своими языками огня. — Понравилось? — только когда я сел, он всё же спросил. — Вполне, — я сделал большой глоток, игнорируя вновь проснувшуюся боль, — расслабляет. — Это «Queen», жаль не застал его при жизни. Аааа — пытался понять, «Queen» — это имя или кто. — Фредди Меркьюри, вокалист группы «Queen», — он что, мысли мои читает? — Понял, — я кивнул, — очень круто. В ушах всё ещё стояла сладкая музыка, что-что, а эту кассету я приберегу. — Давно хотел у тебя спросить, — начал друг, — что это у тебя? — Что? — парень, недоумевая, нахмурился. — Ухо проколото? Я машинально схватился за мочку левого уха. — Нет, — последовал смущённый смешок, — так однажды баловались. Я сдался. — Я уже и не помню. Делать было нечего или на спор, профигачил булавкой и проходил с ней так дня три. — Смело, — хохотнул друг, — серёжку не пробовал вставить? — Какая к чёрту серёжка, Хакон? — Парень фыркнул, — начало гноиться, Мария вытащила, обработала и надавала затрещин, на этом всё. — Та женщина из поселения? — уточнил друг. — Да, — кивнул парень, — сказала больше так не баловаться. Один глупый поступок — плюс один шрам на теле. — Где бы мы были, если бы не совершали глупых поступков, — поникнув, сказал Хакон. — Наверное, где-то бы жили спокойно, а не в этом аду, — тихо констатировал Эйден. — От всего не предохранишься, малыш, — он тихо выдал и поднял кружку вверх, — за то, чтобы мы больше не делали глупостей. Я повторил жест, и мы выпили до дна. Так много было потеряно, так много уже не вернуть. Но то, что имеем сейчас, обязаны сохранить.