Считая шаги к океану

Лёгкий ветер обдувал лицо, приятно развивая короткие, мокрые волосы. И этот запах, о, этот запах. Мокрой почвы и травы, ни тебе гнили и вони испражнений. Истосковался по этому и телом, и душой. Половица тихо скрипнула. Рядом стал Хакон, протягивая кружку парню. Помимо лёгкого запаха заваренных трав, в носу ударил ещё какой-то, стойкий и сладкий. Забирая кружку, Эйден провёл взглядом по уже севшему рядом мужчине. Одет друг был в лёгкую светлую кофту и джоггеры цвета хаки, но без присущих пятен. Сам парень, на замену основной одежде, взял тёмную, спортивную водолазку с коротким горлом и леггинсы, поверх которых, натянул шорты. В таких, яйца чувствуют себя не так свободно, как например в джоггерах, у которых мотня болтается до колен, но всё равно удобно. Для длительных походов и бегу по крышам, по которому уже успел соскучиться, самое то. Одежда была хоть и потрёпанной, но служила верно, всё же сколько не штопай, новой не станет, но по другому никак. Магазины давно закрылись, всё, нового товара не будет. — Что это за запах? — Эйден слегка наклонился к мужчине и принюхался. Чем он намазался? — Просто чай с ромашкой, полезный и нервы успокоит, — тихо ответил друг. — Нет, от тебя, — отшатнувшись, Эйден немного смутился, от своего же вопроса. — А, это, — Хакон оттянул ткань, неглубокого выреза на шее, и поднёс к носу, — привычка. Отпустив мягкий хлопок, мужчина повернулся к парню. — Когда был военным, часто спали на сырой земле, всякие букашки доставали, вот и намазывались лавандой, — он на секунду задумался, видимо снова погружаясь в воспоминания, — но её не так часто можно было встретить, вот и сушили, что могли собрать, потом хранили одежду в ней. Хорошее средство от всяких комаров, муравьёв, в общем, от всех, кто норовит грызануть. — Полезно, — Эйден отхлебнул с горячей кружки и по телу прошёлся тяжёлый ком, убирая напряжённость. Хакон улыбнулся и пристально стал всматриваться в друга, этот взгляд давил, но Эйден терпел. — Я многому могу тебя научить, — он пододвинулся ближе и прошептал на ухо. От его голоса прошла мелкая дрожь по телу, и подавившись горячим чаем, парень стал громко кашлять. Сука - пронеслось в голове. Голова больно запульсировала, а этот козёл ржёт, и не сильно похлопывает, по и так ноющей, спине. Отодвинувшись и ещё лыбясь, Хакон взял свою тарелку, что принёс с собой, и стал есть, уже остывшую кашу. — Приятного аппетита, — ещё откашливаясь сказал Эйден, — не подавись, блядь. Ухмыляясь, друг кивнул. Последующие несколько минут прошли в тишине. Ароматный, горячий напиток расслаблял скребущее от кашля горло, а всё не утихающий слабый ветер, щекотал уже подсохшие волосы. — Уфэшек не осталось, — доев, Хакон уже сидел с горячей кружкой. — Сделаем, — тихо сказал парень. Благо припасов, на такое жизненно необходимое приспособление, имелось в достатке. — Я осмотрю сарай, — друг кивнул в сторону небольшой постройки, неподалёку от дома, — Может, что полезного откопаю, а ты проверь второй этаж. — Угу, — смиренно согласился парень, — только будь осторожен, вдруг эти твари от туда пришли. Каждый тёмный уголок для мутантов, был — аки спасительное убежище для людей. Так что стоило остерегаться подобных мест днём. На этом и разошлись, только Хакон ещё зашёл в дом, взяв оружие и фонарь. Проводив взглядом, скрывшегося за входной дверью друга, Эйден застыл в коридоре. Посмотрел наверх, но глаза так и тянуло к двери в подвал. Проверю сначала его. Решив, он тоже взял фонарь и подошёл к, зловеще-монящиму, спуску. Дверь звонко скрипнула, открываясь, и луч света, от включенного фонарика, упал на деревянные ступеньки. Каждый шаг сопровождался истошным поскрипыванием. У-у-у-у, как в страшилках на ночь, что часто нам рассказывали дети постарше в поселении, да и мы сами, не гнушались приколоться над младшими. Эстафета, переходящая от поколения к поколению. А внизу всегда ждал монстр, с острыми когтями, чёрными глазами и пожирающей, детскую плоть, пастью. Ничем не отличается сказка от реальности, и наверное, такое впервые. Спустившись и осветив нижний этаж, парень потёр ноющий от пыли нос: здесь её было больше чем наверху. Тёмное помещение было не таким большим, как хотелось, точнее представлялось. Даже не знаю, чего ожидал, может всё же увидеть хоть что-то из страшилок? В нём, всё ещё, играло детское любопытство. Побродив, по воняющему сыростью, подвалу, Эйден наткнулся на что-то большое, накрытое большим покрывалом, покрытым плесенью. Стянув тряпку парень чихнул, тихо выругавшись от резкого жжения внутри носа. Под тканью хранился большой бильярдный стол, с аккуратно положенными на него двумя киями и пластмассовым треугольником, с вложенными в него шарами разного цвета. Повесив фонарь на гвоздь, не аккуратно вбитый в деревянную балку, отрегулировал свет, на сколько, это было возможно. Эйден снял треугольник, так, чтобы не нарушить положение шаров, и убрав один кий на пол взял в руки второй. Не доводилось играть - то времени не было, то некому было научить, но пару раз видел как нужно. Причём позориться сейчас не перед кем. Примостившись у прорезиненного борта, нагнулся, почти что ложась на столешницу животом. Вроде так, по крайне мере так делал девчонка, в одном из так называемых баров. Хотя. Парень поднялся, может она делала это не по правилам? Потому что играла она, честно говоря, скверно, а вот овации от позы — были громкими. Пофиг, умею как умею. Снова прилёг на стол и попытался ударить. Кий ушёл куда-то в сторону, и даже воздух не шелохнулся рядом с шарами. Блять. Попытавшись ещё пару раз, и один даже разбил, только единственный шар, который ушёл в отверстие, был главным, а помниться по правилам — это позорный проигрыш. Не моя игра: оставив несчастную палку, положив её на место, парень тихо выдохнул. Позади что-то протяжно загудело. С перепугу, он быстро сорвал с гвоздя фонарь, и посветил на источник шума. Им оказался большой, железный, покрашенный белой краской бак, от которого наверх шла большая труба, а вниз вдоль стены несколько поменьше. Подойдя ближе и хорошо осмотрев его, парень постучал по небольшому окошку, по центру бака, за стеклом которого, была небольшая стрелочка, стоявшая на нуле. Стрелка не сдвинулась, да и гула больше не последовало. Приложив ухо к железу, парень стукнул по низу ногой: внутри булькнуло. По всей видимости, это был бойлер или котёл, для подачи горячей и холодной воды во весь дом, а гул, из попадающего внутрь труб потока воздуха. В носу защекотало и Эйден снова чихнул, вписываясь лбом в этот агрегат. Со злобой ударив несчастный бак, и получив в ответ недовольный гул, парень отошёл от него. Решил продолжить изучение подвала, вот только больше смотреть было не на что. Пару коробок, стоящих в углу, при открытии которых, вечно чихал, и что таили в себе старую посуду и кипу разных, неинтересных бумаг. Несколько стульев, сломанных в разных местах, и старый, потёртый диван. На этом всё. Скудно, бедно и неинтересно. Разочаровавшись, парень поспешил уйти из помещения, которое только нанесло ему увечья. Поднявшись на второй этаж, Эйден посмотрел по сторонам. Всего три двери, две из которых смотрели друг на друга. Решил проверить считалкой. Как там: «Эне, бене, рес, Квинтер, финтер, жес» Блять, что я несу. Накрыв лицо рукой, парень просто прошёл к дальней двери. Ещё такой же, идентичный туалет, с чугунной ванной. Ладно, неинтересно. Следующей, была дверь на одной стороне, что и уборная. Открыв её, парень тихо выдохнул, осматривая комнату в нежных, но уже грязно-розовых тонах. Над небольшой кроватью, что была застелена кружевным, вязаным пледом, на всю стену, красовалась наклеенная, вырезанной, блестящей бумагой, фраза. «Любовь — лишь протянутая между сердцем и душой нить. Порой она рвётся, порой становиться крепче стали, а парой, так и остаётся тонкой, натянутой нитью». Немного завис. Здесь явно жила девчонка, лет так четырнадцати — шестнадцати, не старше. Хах, любовь просто нить. Я то думал, этому чувству будет дано более красочное обозначение. Хотя, каждый трактует любовь по своему. Для кого-то, настоящая любовь — это любить маму, а для кого-то — просто поебаться. А что любовь для меня? Никогда не задумывался. Просто, хотелось бы верить, что она есть, и если есть, то это должно чувствоваться не только сердцем и душой, но и кожей, глазами, запахом. Это должно наполнять всего тебя, до краёв, чтобы всё остальное, казалось невесомым. Ладно, хватит. Рядом с кроватью, ближе к выходу, стоял комод, с большим зеркалом, с кучей, наставленной на него, женской атрибутикой. Сейчас, дамам особо нечем краситься, но они всё равно умудряются: ну женщины же. А раньше, вон какой комплект штукатурки. Несчастное зеркало, по краям, было усеяно наклейками: бабочки, сердечки, поцелуйчики. Появилось чувство, что сейчас, радугой с блёстками блевану, но умиляет. Пол был устелен волосатым ковром, поэтому ходя по нему, паркет не скрипел, уютно. Девчонка видимо любила рисовать. На небольшом столе, помимо компьютера, лежали всякие краски, карандаши и ручки. В большом шкафу уйма милых туфель и платьев. Представляю, чтобы сейчас так одевались. Сейчас, куда меньше важна красота, чем борьба за выживание, а в юбке, которая едва прикрывает попу, хрен повыживаешь. Здесь уж точно не найду ничего интересного, а носить хлам, в виде парфюмерии, которую можно было бы продать, смысла, как и желания, не было. Осталась последняя комната. Как и прежде, вошёл, сначала осматриваясь. Здесь тона уже были более тёмными, взрослыми. Тяжёлые шторы, тёмно-зелённого цвета, свисали с погнутого карниза. Большая, двуспальная кровать, с резной спинкой, упёртой в стену. Обои, того же цвета, что и шторы, покрытые складками и пузырями от влаги. А здесь любят зелёный, приметил для себя парень, вспоминая гостиную. Комод, с уже не заклеенным, милотой, зеркалом. Здоровенный шкаф и большое пианино. Чёрный, потрескавшийся лак, на музыкальном инструменте, собирал на себе слой пыли, и непроизвольно, в носу, снова стало щипать. Первое, что сделал парень, это подошёл к инструменту. Поднимая тяжёлую крышку, он лишь вскользь провёл пальцем по одной, из пожелтевших клавиш. Легонько нажал, и комнату наполнил глухой, и протяжный звук, что эхом прошёлся не только по углам помещения, но и углам глубоко в душе парня. Если Хакон будет выделываться, «что было бы пианино, он бы сыграл», то Эйден знает куда его привести. Улыбнулся, стало как-то тепло. Почему, при воспоминании друга, становиться так тепло? Не начиная, даже не думая, продолжать эту мысль, парень закрыл крышку не желая мучить и так расстроенный инструмент. В шкафу, на удивление, было мало одежды, и то, по большей мере, лёгкой и женской. Проходя к кровати, он заметил на стене, над кроватью, картину. Ваза с цветами, не то чтобы гениально, но душевно, а внизу подпись, «маме и папе». Подтвердилась догадка, что девчонка любит рисовать, ну или любила. Кто знает, где сейчас все эти люди. Они возможно и не представляют, что по их дому лазят два оборванца. По обе стороны кровати, стояли небольшие тумбочки, залез в первую, какие-то таблетки, по описанию снотворное. Ещё пару платков и старый футляр для очков, только пустой внутри. Пройдя к другой и открыв, нашёл лишь ещё упаковку лекарства, только теперь, это было успокоительное, и старый блокнот. Взяв записную книжку, парень сел на мягкое одеяло и открыл блокнот. Вначале была парочка записей, напоминалок, писала женщина, почерк красивый и нежный. Чем дольше читал, тем записи становились беспокойней. Среда, 16 число: «Позвонить дочке. По телевизору говорят о каком-то вирусе. Надеваем маски и перчатки, в город не выезжаем». Четверг, 17 число: «Дозвонилась-таки. Говорит, что не сможет приехать, город закрыт на карантин». Среда, 11 число: «Долго не общались. Говорит не переживать. Говорит у них по домам ходят с проверкой, посылают в больницу». Понедельник, 20 число: «Переживаю за внучку. Дочь сказала у неё повышенная температура. В который раз отказала на моё предложение приехать сюда, хоть как то бы, хоть нелегально, но она боится». Среда, 22 число 2021 года: «Внучке хуже». Буквы размазывались кое-где, а бумага была покрыта старыми каплями — слезами. Воскресение, 26 число 2021 года: «Позвонила дочь в слезах, сказала, что внучку забрали и связь оборвалась. Кто-то забрал мою маленькую девочку. Уезжаем к ним, иначе никогда себя не прощу». Страшно представить, куда могли забрать ребёнка в то время. Стало тяжело в груди: сидел пялясь в одну точку. Сколько просидел не понял, но грузные воспоминания о больнице стали вовсе съедать. Решил покончить с этим, хотя бы на сегодня, и закрыл блокнот, как и закрыл неприятные мысли. Нужно быстро закончить и пойти к Хакону, что-то долго его нет: я стал переживать. Продолжил осматривать комнату, порылся в комоде и вдруг, уши пронзил громкий стук. — Ты ещё наверху? — донёсся эхом голос. Парень поспешил выйти, и остановившись на середине лестницы, опёрся об перила и взглянул вниз. — Да, — с улыбкой произнёс Эйден. — Какой улов? — Хакон подошёл ближе, дожидаясь, когда друг спуститься. — Куча приятных и грустных воспоминаний, и упаковку батареек, — парень покрутил в руке ещё не распакованную пачку, — а у тебя? — В основном хлам, но полезное нашлось, — мужчина потрусил небольшой мешочек, в котором что-то брякнуло, — и самое полезное это, — он поднял вторую руку, которую, до этого, прятал за спиной, и в которой была бутылка, с чем-то жёлтым, — виски, старый, ещё запечатанный. И да, кстати, прыгунов там не было. — Ах, да, — Эйден подошёл к другу, и отобрав бутылку, стал читать название, — а то я переживал. Квадратная бутылка, с бежево-чёрной этикеткой, «Джим Бим» 2016 года разлив. Вечер сулит быть весёлым. — Ах да, у меня тоже подобный туз в рукаве, — парень улыбнулся, — только его не спрячешь за спиной. — Заинтриговал, — Хакон потянулся забрать свой трофей, но Эйден убрал руку, игриво не давая схватиться охотнику за добычу, — засранец. — Да ну? — Эйден кивнул на дверь в подвал, — там бильярд, а наверху пианино. — Бильярд? — у друга загорелись глаза, — определённо ты выиграл.