А звёзды над Пантеллерией правда красивые

Иногда меня спрашивают, хороший ли ты отец. А я говорю, что спрашивать нужно не меня, а нашу дочь. И желательно не сейчас, а ещё годиков через пятнадцать, когда она уже станет вполне взрослым человеком. А что я могу сказать? Я помню, как ты переживал, когда я ждала её. Переживал за меня. За неё. И за то, что она тебя не будет любить. Не знаю, говорил ли ты об этом со своим психологом, но мне кажется, что ты до сих пор боишься этого. Что твоя дочь тебя не любит. А она ведь очень похожа на тебя. Только более здоровая. В психическом плане. Надеюсь, что у неё будет меньше душевных травм, чем у тебя. У нас. Ты гулял с коляской, потому что я стала постоянно мёрзнуть. Может, Питер всё-таки не мой город? Или это тоже часть ПТСР? В тот день тоже было холодно. Да, ладно, всё дело в щитовидке. Иногда я наблюдала из окон нашей квартиры за тобой. За тем, как ты гуляешь с коляской. Ты как-то активно жестикулировал и что-то рассказывал. Теперь я догадываюсь, что все безумные выдумки нашей дочери — это всего лишь результат этих прогулок. Что-то ты записал в её подсознание. Удивительно, что, несмотря на всю твою творческую загруженность, ты не пропустил ни одного важного момента в жизни дочери. По крайней мере — пока. Ни первого шага. Ни первого слова. Некоторые говорят, что отцам до определенного возраста скучно с детьми. Это точно не про тебя. Ты можешь играть с ней часами. И можешь запихнуть в нее совершенно невкусное брокколи. А это даже мне не под силу. Интересно, ты когда-нибудь включал ей свои треки? Я включала, когда тебя не было долго рядом. Может, больше для себя, чем для неё. А ты это делал? Иногда мне кажется, что нет. Ты слишком боишься того, что ей это может не понравиться. Больше всего на свете ты боишься того, что она в тебе разочаруется. Именно поэтому ты стал таким аккуратным после её рождения? Ха-х. Я поняла — ты всегда так абстрактно говоришь о ней в своих текстах, потому что боишься, что потом, будучи взрослой, она будет предъявлять тебе претензии. Ты хочешь быть идеальным папочкой, хотя понимаешь, что это невозможно. Но, поверь, она любит тебя. Возможно, даже больше, чем меня. И я ни капельки не ревную. Почти честно. Всё у нас было, вроде, хорошо. Ты выходил из андеграунда, а я выходила на канале «Культура» по четвергам. Мы нашли свои ниши. Но семья не может не переживать кризисы. И один из таких кризисов мы не пережили. Ты не мог написать свой второй альбом. Горгород. Я не могла избавиться от клейма «жена Оксимирона». Сейчас я бы просто радовалась тому, что твои фанаты ходят на мои публичные лекции по Шекспиру. Но тогда я чувствовала себя лишь жалким приложением к «великому и могучему». Мы пережили вместе много кризисов. Потому что вытаскивали друг друга. Когда ты находился в депрессии, то я тебя спасала. Когда в депрессии находилась я, то спасал меня ты. А в этот раз мы оба стояли у края. И некому было нас спасать. И как-то ты черкал листочки. И как-то я кричала. Кричала нечто очень обидное. Даже страшно вспоминать. Обижать — это тоже искусство. Чтобы действительно обидеть человека, надо хорошо его знать. Ты потом признался, что эти мои слова потом преследовали тебя долгое время. В кошмарах. Ты в первый раз ответил мне жёстко, громко, по-настоящему. Оказывается, что мы привыкли обсуждать всё. Только не то, что волнует нас на самом деле. «Давай пока поживём отдельно…» Пока не…что? Пока ты не напишешь альбом? Пока ты не начнёшь уничтожать себя изнутри? Пока не станешь рэпером номер один? Пока я не стану одной из популярнейших телевизионных ведущих? Пока я не сойду с ума от немыслимой тоски о тебе? Пока наша дочь не скажет мне: «О папе надо заботиться. Почему ты не заботишься о папе? Ты же его любишь». Или пока ты не проиграешь баттл с Гнойным? Я уехала в Москву. Начала заниматься карьерой. Сначала дочерью, а потом — карьерой. Ты никогда не забывал о ней. Я мастер по логистике. Сделала всё так, что мы не виделись почти два года. Но ты никогда не забывал о ней. Именно поэтому я не верила всем тем твоим безумствам, о которых рассказывали общие знакомые. Хотя я не хотела говорить о тебе. Когда кто-то произносил твоё имя, то у меня сразу начинал дрожать голос. И тряслись руки. То ли от страха. То ли от сильного желания увидеть тебя рядом. Ты звонил ей каждый день. Каждый день. Всегда. Каждую неделю ты либо сам приезжал к ней на выходные, либо она ездила к тебе с няней. Я так боялась, что тебе когда-нибудь это надоест. Но этого так и не случилось. Хотя потом ты говорил в своих текстах, что в твоей родительской любви много эгоизма. Ты пользовался её любовью, чтобы спастись. «Папа о тебе спрашивал». А я спрашиваю тебя о папе. «Может, папа приедет ко мне на день рождения сюда. Он ни разу не видел мою комнату. Я хочу познакомить его с Кексиком». Может. Да, нет. Сто процентов так и надо. Так и правильно. Но я пока не могу. Это история чертовски повторяет ту, что когда-то уже происходила. Я так и не научилась решать конфликты. Продолжаю их избегать. Честно говоря, я ждала, что ты просто позвонишь мне однажды и предложишь развод. Это же не может длиться бесконечно. А общие друзья говорили, что мне обязательно надо к тебе вернуться. А я подумывала над тем, что мне стоит вернуться в Германию. Всё, вроде, было хорошо. Но чувствовала себя чужой в этом пространстве. Хотя, может, дело в том, что в этом пространстве больше не было тебя? А вдруг все дело в гражданстве, которая я до сих пор не удосужилась получить? Вот тогда я впервые и пошла к психологу. И пока я решала свои психологические проблемы, ты решал, чем залить свою собственную несостоятельность. Как-то в Москве я случайно встретилась с Жиганом. Мы мило побеседовали. Он рассказал мне о своём фильме. А я поняла, как сильно на самом деле его боюсь. Через два дня я рыдала в кабинете у психолога, признаваясь себе, что все это время тайно обвиняла тебя в том, что тогда произошло. Обвиняла тебя в этих кошмарах, о которых никогда тебе не рассказывала, потому что знала — тебе не легче. Через несколько дней мне неожиданно позвонила Женя. Я испугалась. Дочь ведь была у тебя. Но Женя рассказала о баттле и с какой-то робостью спросила… «Может, ты приедешь?» А я честно не могла понять, зачем мне быть там. По-моему, я — лишний повод для твоего стресса. Не более. Но Женя настояла. И я поехала. Слушала по дороге твой второй альбом. Спустя два года после выхода. Впервые. В баре я зажала себя в самый дальний угол, чтобы никто меня не увидел. Может, история правда циклична? Сразу было понятно, что с тобой что-то не так. Да, ты был хорош. Как всегда. Но слишком нервозный. А Гнойный действительно хороший баттлер. Он почти точно угадал все твои слабые места. И бил по ним прицельно. Ты был хорош. Ты был всё ещё лев, но уже раненый лев. «О папе надо заботиться. Почему ты не заботишься о папе? Ты же его любишь».