Черно-серые линии

       Дома девочка вела вела себя уж так, словно знала там все — и где вешалка, и куда пройти. Сёмен глядя на нее, на себя абсолютно не походил — ну, существо словно не из мира этого: кроме речи, и повадки другие, и уверенность такая, кой завидовать остается. И вроде пред ним обычный человек, зато голос какой! Не слыхал он прежде подобного, в жизни чехов не знал. Но от того страшно подступиться, сказать чего-то неправильно. Уж боле того, когда одна она в окружении является той, с кем разговоры можно повести. Внешность ее, те прически, над коими старшие точно старались, для мальчика оставались какой-то посредственной деталью. Может быть, нужно было время, чтоб ее, такую маленькую, но необычную, принять.        Боялся Собакин показаться скучным, или наоборот, наглым и надоедливым — все никак слов изученных подобрать не мог. Краснел, бледнел, но не смел свои знания показать. И так, собственно, со всеми в зал направляясь, чудилось ему, что все позабыл. На каком языке к ней обращаться теперь? С Драхославой в зале время проводить будет неловко, но и на второй в одиночку, где Галя с папой ночевали, не спешил он подниматься. Вдруг туда нельзя? Да и если б мачеха спустилась — счастье огромное наступило. Как Нил и приметил — пропала она невесть куда. Ну, если отсыпается, так пусть — тоже устала. Одначе, она могла бы повеселить детей, хоть чутка растормошить — чувствовал бы Сёма себя более раскрепощенно с родным человеком.        Мама, или, может быть, бабушка девочки, договаривалась с Тимофеем, что вернется через пару часиков. Сёма поразился тому, как просто Драхославу отдали им на попечение. А ведь с самим мальчиком разговора она не повела, хоть русский знала на уровне кристально чистой воды. Вдруг он плохой, драчун? Значится, с дедушкой они в наилучших отношениях. Очень жаль, что в Новгороде все иначе, там соквартиранты совершенно другие люди. Хорошо, когда у тебя имеются доверительные отношения с теми, кто тебя окружает. Представлял он, как Алёша завидовать станет, когда об поезде узнает. Но, пока домой не хотелось — в Чехии столько неизученного! Вечером, тем паче, семью ждет прогулка.        На мгновенье дети стали предоставлены сами себе — подходящее мгновенье, чтоб познакомиться поближе. Дедушка, конечно же, не походит на того, кто вместе с ними время станет проводить, сводить их не станет. Нужно набраться мужественности. О какой дружбе идти речь может, когда Сёма так робеет? С девочками, как и примечали взрослые давно, дела он не имел в целом. В школе, конечно же, с мальчишками водился, и то, мало с кем. А тут! Боле того, иностранка! Глядел он на нее, и ждал, пока сама предложит чем-то заняться. А то сам ляпнет чего, и потом стыдно будет. С иной же стороны, сейчас шанс упустит, а потом — ищи-свищи. Маловероятно, что в дом друзей еще поведут. — Что будем делать? — все ж, сам поинтересовался смущенно, но так отрывисто, словно свой же голос слышать не хотел. Можно сказать, он это вскрикнул чуть, быстро протараторил. И, что самое обидное, знает ж слова Чешские, да не желает на них выражаться. Глупо это будет, много ошибок допустит. Девочка ничего не ответила, лишь плечиками пожала, взяла табурет, да в шкаф у окна полезла, как думается, в поисках чего-то съестного — из него бабушка фрукты доставала. Но откуда ж Драхослава знает? Боле походит, что она тут живет, а не Сёма. Вскоре на столе появилось печенье. И все ж таки, это как-то неправильно, пока дед на знакомку отвлечен, таковым заниматься. Но Сёма уже насмотрелся на ябед, и не желал выглядеть как Алёша. Подглядывал он на входную дверь, глядел как Тимофей с женщиной прощается, готовясь к тому, что отругают за самодеятельность. Нил ему не устраивал выговоры о еде, да знал он — дома экономят. При том, совершенно на всем. Пусть папа смолчал бы, все съестное, что можно, всегда отдает сыну.        Тут же ситуация невесть как повернуться может. Глядел он на лакомство, что на стол положила Драхослава, но двинуться не мог. А если оно не понравится? Отдать на доедание некому, бросить на столе — неправильно. Совсем некомфортно себя без близких чувствовал, хоть хотел расслабиться. Нет никакой защиты словно, и чего угодно случиться может. Чужое брать нельзя, к тому же, чужое ли то — определить не мог. Как только догадались его оставить наедине с родственником, коего совсем не знает! Тем паче, репутация у него не лучшая, что Семе лишь краем уха известно, а сладкого-то хочется… И печенье словно вот-вот из плиты — огромная редкость таким лакомиться. — Где Галя? — все ж мальчик не сдержался, да окликнул дедушку. Это хороший ход — от предложенного отвлекся. Тимофей же, громко дверь закрыв, наконец распрощавшись со знакомкой, медленно обернулся. Сёма ежесекундно глубже окунался в мысли, что находится в окружении чужих для него людей, и оттого все сильнее переживал. Это чувство, словно в запертом пространстве, ему не больно нравилось. Казалось, словно бросили. Пусть дедушка и произвёл на себя хорошее впечатление купив сладкого, да все ж пока рано ему доверять. Наверное, не просто кричал на него папа… Не понятно ничего.        Уверенной походкой, внимательно разглядывая детей, Тимофей к ним подходил, разглядывал чем занимаются. Теперь они остались втроём. Обстановка до безумия нагнетающая. — Ушла, не знаю куда… бабушка ее отправила, — пожал он плечами. Как заметно, не лазил он в женские разговоры никогда. Может быть, на пропажу ее, если б не внук, внимания и не обратил. Сёма запаниковал пуще прежнего — незнание хуже всего. — Мнится, в цирюльню. Что-то слышал я таковое. — Куда? — оба ребенка вопросом задались. — Кадержнцтви.        Драхославе после перевода, очевидно, все сталось ясно — покачала головой. Боле ничего не говорила, возвращаясь к сладкому. О Сёме того же не сказать — растерялся, да стал печенье в руках вертеть, нашел силы лишь прикоснуться к нему пальцами, но не ртом. Подумалось ему, что плохо расслышал, но не желал переспрашивать. Наверное, все ж таки, это чешское слово — надо было учить. И переспрашивать неохота. А если уши предложат почистить? Ужасное и очень неприятное занятие. За Галю, во всяком случае, начал он сильнее прежнего волноваться — нужно как-то отвлечься. Как же теперь быть! Вдруг они с папой не вернутся? Как теперь играм различным отдаться, когда такое происходит? Каждое мгновенье до их возвращения будет тревожным. — Семен, я тебя за главного оставлю, ты ж большой уже, — именно от него слышать такого не хотелось — на дедушку в первую очередь надежды все возлагал. Тем более, дом такой огромный — тут нужно как минимум десять мальчишек, чтоб за ним уследить. — Пойду на улице чуть посижу, воздухом подышу пару минут. Поухаживаешь за гостьей? — тот вмиг согласился, хоть совершенно сего не хотел. Девочка больше понимает по здешнему хозяйству, чем он. Нисколько он на хозяина не походит, и сам ничего не знает. — У Драхославы бабушка пусть и русская, да в семье принято на чешском общаться, потому меж вами пропасть. Ну, в общем, язык общий найдете. Нил, полагаю, тебя чему-то должен был научить, да и фраз столько сходных.        Уж очень хотелось надеяться, что без слов им удастся подружиться! Во всяком случае, нужно перестать робеть. Что-то ж он знает, правильно? Взволнованный мальчик, однако, нашел ж в себе силы задать вопрос, с коего их общение началось. Значится, дальше может все пойти более плавно. Заранее сталось ясно — половину того, чего девочка рассказывать будет, к сожалению, мимо ушей пролетит — то невнятно, то непонятно. Она, несмотря на случай с печеньем, оказалась довольно скромной и воспитанной. Даже на родном не смогла ничего предложить из развлечений.        Им понадобились бумага и перья, чтоб друг друга понимать — рисовали, если выразиться не могли. Весело придумали — Собакину это занятие нравится. Забавно выходило, слова на Чешском Сёма стал запоминать куда быстрее, чем сидя над учебой — Драхослава озвучивала все, чего тот рисовал. Конечно, с носителем гораздо быстрее процесс идет, недели с учебником. Много времени тратили они на рисунки, даже из бумаги старались всякое построить. Таковая идея и ей помогала в русском лучше разбираться. Конечно, по мнению Сёмы, с ней куда веселей, чем с Алёшей, и никто никого не оскорбляет. Боле того, денег в долг не берет! Спокойно время проходит, размеренно и тихо.        Жаль, правда, всего два часа им выделено было на время вместе. Отпускать девочку никак не хотелось, ведь уж заяшкались они, как думалось Сёме, пусть и много молчали. Хотелось думать, завтра она придет снова. Вскоре общаться смогут они языком, а не бумагой. А может быть, папа к ним отпустит, после прогулки? Интересно ж посмотреть, как она живет. Надо их познакомить, чтоб не волновался, понял, что нашел сын хорошего друга для себя. Пусть она и девчонка, зато с ней интересно. Даже о втором этаже успел он позабыть за то время. Туда хоть и желалось заглянуть, но не тянуло.        Уже собираясь на выход, велено им было убрать все, чего разбросали за два часа, в шкафчике, где бумагу нашли, заметили иную вещицу — губную гармошку. Она показалась необычной и абсолютно уникальной, хоть очень старой. Играть на ней никто, разумеется, не умел. Они, совсем позабыв куда собираются, по очереди стали дуть в нее. В покоях оказалось шумно в самом плохом смысле слова, но то показалось Сёме забавным. Эта чушь, что в воздухе витала, некрасивая и не ладная, но такая веселая. — Все прибрали? — шумели они минут пять, и затем дедушку, тоже звуки привлекли. Не привык он в гаме детском время проводить. — Сейчас бабушка Драхославы придет, а мы ничего не услышим — дверь не откроем. Вы слишком громко ведете себя! И уж, тем паче, это неправильно, — протянул он чуть сморщенную руку в надежде, что дети инструмент передадут. Собственно, они то и сделали. Тимофей краем от рубахи своей протирать стал гармошку, при том, очень тщательно. Ясно, откуда таковые манеры у сына, и ничего удивительного. Мелодия шла у него хоть слабо, как-то коряво, но чуть лучше того, что слышалось прежде. Значится, все вместе изучают находку, никто не развлекает себя в этом доме подобной музыкой. Бабушка, надо полагать, тоже от этого далека. Но, собственно, как она тогда в доме оказалась? — Вот, видите как надобно? — Драхослава попросила ее обратно. Игра девочки ничем не отличалась от той, коя звучала на протяжении пяти минут.        Стали они невесть что сочинять, и даже, можно сказать, заигрались с занятием тем. И старый, что маленький, совсем позабыл обо всем. Всегда получалось что-то разное, иногда даже вполне хорошего звучания, однако повторить одну и ту же мелодию оказалось сложно. Сёме такая вещь пришлась по душе, а особенно ее компактность — можно брать куда угодно, играть где и кому желается! Но, в первую очередь, конечно же, стоит научиться как гармошкой пользоваться. Решил он, что попросит такую же в подарок на день рождения. Или, может быть, намекнет бабушке и дедушке, чтоб сейчас отдали ему? Зачем она им? Папе тоже, думается, сладостно будет узнать, что есть и такие вещи. А то, к примеру, с фортепиано никуда не спрячешься.        Теперь, когда девочка уйдет, ему будет чем заняться. Может быть, даже удастся какую-то толковую песенку сочинить. Был он так увлечен, что перестал печалиться о том, что подруга скоро домой воротится. Можно где-нибудь спрятаться, да продолжить изучать находку. Во всяком случае, теперь у Сёмы есть и бумага, а рисовать он с самого детства любит. Может быть, если дедушка такой щедрый, еще чего предложить в магазине купить?        И так, расплываясь в занятии том, позабыл он обо всем, но вскоре обомлел — папа и соседка в дом зашли. Значится, не бросили его! Не соврал дедушка — с покоев не слышно было, чего у входа происходит. Значится, бабушка всем дверь и открыла. Обрадовался Сёма, да желал скорее обнять папу, что происходило не часто в жизни его. Эмоции от поездки, знакомства и находки переполняли его — желалось с близким поделиться. Думал он, сейчас подбежит, да обхватит, что есть мочи. Вскочил, да подойти не успел — заметил, что не в духе Нил. Он грозно осмотрел своих родственников, на кровати сидевших, на Драхославу, да учтиво подождал, когда гости уйдут. Всем сталось ясно — будет крик. Думалось даже пресечь это — в окно прыгнуть, да в саду погулять. Конечно, не был настолько мальчик решителен, чтоб подобное проворачивать, но мысль допустил.        Встреча девочки с бабушкой ее оказалась вполне себе милой, и вызвала, как думается, во всех теплые чувства. И старшая Собакина, что с Нилом уходила, показалась в дверном проеме — прощался Сёма с подругой своей. Явно они вместе на входе встретились. И правда, надо было осторожнее сидеть — сейчас грядущего разговора можно было избежать. Поник мальчик, и прощался с Драхославой совсем нехотя. Даже не верил уж, что вечерком к ней отпустят. А уж что до совместной прогулки… Присел он поближе к дедушке, точно желая защиты от него получить. Вмиг сталось снова как-то траурно и печально. — Отец, Семен! — Нил был крайне озлоблен на близких своих, на пороге стоял, из комнаты не выпускал, но дождался, пока лишние для разговора уйдут. Боле того, гостям даже «до свидания» не бросил. — Я же наказал вам инструментов не трогать! — он был в абсолютной ярости. Тимофею, чудится, даже стыдно сталось — выглядывал он, чуть нагибаясь за спину Нила, ушли ли соседки. Двери бы закрыть, так вопросы решать, как думается, чтоб криков поменьше было, но двигаться сын был не намерен. В общем-то, у всех уж голова кругом, хоть ссора только завязывается. Сёме тоже сталось стыдновато, но за то, что папу ослушался — забыл. В ином случае, извинился бы, да сейчас, глядя на то, что и дедушка в лице изменился, своё слово вставлять не желается. — Ну-с, что ж сказать? Случается, — вести себя, тем не менее, пытался Тимофей спокойно. — Ты не кричи, расскажи лучше, как сходили? — Ты мне скажи, почему одну единую просьбу выполнить не в состоянии? — Нил обращался к Сёме, абсолютно игнорируя вопросы отца. Конечно же, характер мальчика тут слабину свою дал — он распереживался, не смог слова деда повторить. — Семён! Не могу, не желаю на тебя кричать, но как же так! — Вот и не вопи, если не желаешь! — вступился за мальчика Тимофей. — Сам его срамить буду, если потребуется. Так что, иди, жену свою лучше поищи. Ее и учи чему вздумается! — Не давай мне указаний. — Ты не давай указаний мальчику. Погляди в его глаза, и скажи, в чем причина твоих запретов? — Нил не спускал взгляда с Сёмы, и понял, что тему ту пока поднимать не желает. Разумеется, Тимофей говорил о том, наперед зная чем все то закончится может, и таком образом схитрить решил. Но, как оказалось, сын его был настроен более решительно. — А коли не в состоянии, так и не запрещай! — Я обсужу это с ним тогда, когда он дорастет до сего разговора. — Дорос уж, не маленький! — словно специально провоцировал. Сема же слышал то чего хотел, словно мед ушам, и все больше против папы настраивался. То, видать, и было дедушкиной целью. Необычно однако, то папа от Алёши его защищает, то дедушка от папы. — Не имея хоть кой какого объяснения — права не имеешь запрещать. — Да, не имеешь! — довольно писклявый голос встрял в разговор. Сёма решил, что тоже хотел бы принять участие, высказать свое слово. Осмелел, можно сказать, в мгновенье — даже Алёше никогда не перечил. — Сёма! — Нил опешил от такого предательства, и даже развел руками. Поглядел он на него с явным презрением и непониманием. Как же так? Впервой таковое встречает. — Пойди отсюда. — Не выгоняй его! — все больше Сёме нравилась позиция родственника. Он еще поближе к нему прижался, и был окончательно уверен, что свою правду они отстоят. Более того, удивительно, почему папа, кой к нему всегда по-доброму настроен, сейчас ведет себя абсолютно иначе. — Просто завидно, что бездарным всегда был, а отличие от сына, верно? Тут надо за него радоваться, а не ворчать, — Нилу совсем не понравилось как его авторитет подрывает Тимофей, однако, тему ту решил не развивать. Обидно, во всяком случае, подобное слышать. — Я с ним буду разговаривать лично позднее, сейчас с тобой желаю, — растерянный высказыванием Сёмы, Нил обратился к отцу. — Хорошо, давай переговорим, выскажи, чего желаешь, коли совести совсем нет! — Выговорю, когда Семен уж послушается, — сильнее голос повышал, — да прочь уйдет! Запрись где-нибудь на десять минут, и уши прикрой. И, кстати сказать, ни на какую прогулку сегодня не пойдем — наказал себя своим поведением! — резко мальчик глаза открыл, губу поджал — мгновенная эмоция после той, когда чувствовал себя под опекой дедушки. Из дому его, когда Нил уж дома, никто в центр города не отпустит, если у папы на то желания не будет.        Сёме хотелось закричать, ведь его слово, в столь резком мужском разговоре, совсем веса не имело. А ведь он не малыш, тоже хочется быть услышанным. Сейчас как никогда желается активно участвовать в семейной жизни, иметь вес своего слова. Почему бы и ему характер не показать? Ничего ж плохого не говорит — мнение лишь высказывает. Разозлился, чего давно ни к кому не ощущал, да покрепче сжал кулачки. Хотелось мстить! Отстоял бы он сейчас и себя, и дедушку, коего ни про что обижают. Все это казалось Сёме абсолютно несправедливым. Разве так поступают со старшими? С младшими? Тимофей ведь, в сути, для него такой же отец? Уму непостижимо, какие различия в семьях бывают.        Однако, не смог Сёма слова дурного сказать. Ну, не в силах он отцу перечить. Даже уж произнесенное — дерзость, за кою стыдно. Нужно вспомнить, ругались они довольно редко, и посему чувствовал внутри себя он некий дисбаланс. Неясно что происходит, и какой толк в разговорах этих взрослых — пусть сами решают! Тем не менее, втройне обиженный, вспоминал он и то, что давал себе слово с Нилом не разговаривать. Надо бы и старшему напомнить. Возможно, хоть чутка пристыдит его факт обиды ребенка. — Все! Я больше с тобой не якшаюсь, папа! — голос тоже был довольно резвым и громким. Особенно обидно, что его не слушали, как бы ни надрывался. — И никакие прогулки мне не нужны! — а Нил и не воспринимал выходки сына, все свое внимание уделив отцу. Как уж говорилось, важнее ему было свое имя отстоять, нежели другие вопросы решать. Пусть довольно важные слова прозвучали, Собакины оба пропустили их, совсем не взяли во внимание. Собственно, как на такое можно не обижаться? Сёма был очень зол на всех, кто на первом этаже присутствует, и потому, все ж решил негласные запреты нарушить — наверх поднялся. Ему даже хотелось, чтоб его потеряли, а потом с криками и извинениями искали. Так сказать, планировал он спрятаться, да ждать подходящего момента. Он обязательно настанет, когда все остынут.        Быстро добежал он до лестницы, да наверх, не глядя на ступеньки поднялся. Никто не извинялся, и даже дедушка не просил вернуться. Плохо! Благо, наверху закрытых дверей не оказалось, да и потеряться там было негде: подобие кладовки с одной стороны он увидал, с другой — еще одна комната. Места неизвестные, тем не менее, боязно тут что-то нехорошее повстречать. Или… кого-то? Однако, из комнатки той единственной, горел свет. Нельзя пусть в чужом доме хозяйничать, а интересно. Ведь там что угодно может быть? Но, раз уж папа с Галей там ночевали, переживать, должно быть, не о чем.        Осмотревшись, дверку он сильнее приоткрыл. Нос сразу же сильнейший запах ощутил — то ли духи, то ли иная парфюмерия какая. Наверное, это комната бабушки, и живут они, когда гостей нет, раздельно. Необычное предположение, но надо сказать, хоть вполне резонное. Смесь, во всяком случае, ароматов такая, что сложно сказать, приятно ли то ощущать, или нет. Однако, Сёма чутка поморщился, но то его зрению не мешало — огляделся по сторонам. Первое чего заметил — туалетный столик рядом с дверью, на коем много всякого разбросано, а за ним, собственно, Галя сидит. Ни в какой цирюльне, значится, не пребывает? C самого утра ее не видел, и рад был встрече. Неужели целый день на прихорашивания потратила?        Выглядела она хорошо. Сёма не стал вглядываться, изучать детали ее образа, но понял, что та прическу подправила, на лицо какие-то краски нанесла. Точно так же, как и в случае с соседкой не обращал внимания на, казалось бы, такие значимые вещи. Боле того, ныне понимал, что даже не запомнил о Драхославе ничего, кроме двух ее косичек. Внешность какая-то расплывчатая… Но сейчас не о ней надо думать, о иной даме. — Галя, ты всегда была тут? — вопрошал мальчик с некоторым негодованием. Можно даже сказать, желал упрекнуть за ее отсутствие — бросила. Ей дурного же, в отличие от супруга ее, сказать не хочется — не заслужила. И, тем не менее, в Сёмке самые разные эмоции пылали. Он не понимал, в самом плохом смысле слова, от чего же отсутствовала она весь день, в игры с ним не играла. — Я переживал.        Та была в некотором недоумении от резких, но столь честных выражений. Отложила черные тени, да на пасынка поглядела. Несколько не понимала, чего такого сотворила, что тот недоволен. При том, еще и сказать может чем. Чудится, речи о том, чтоб за ним глядеть, у Собакиных не было. Надо было его предупредить, видать. В спешке поездки этой, множества событий и встреч, о столь важном позабыла. Но, собственно, и сама она не заметила, как столько времени провела за зеркалом — это в планы не входило. Зато чувствовала себя самым лучшим образом, и готова была к вечерней прогулке — давно себя не красила. — Зачем же? Вы с девочкой и дедушкой хорошо время провели, мне чудится, — замечая, что Сёма несколько взволнован, она не могла вернуться к приведению себя в порядок. Глядела на него застыв, отмечая то, что видела лишь краем глаза. — Я волосы ходила стричь, бабушка денег дала, да домой воротившись, краситься пошла. Вы ж настолько заняты были, что даже не поднимались ко мне. Ну, свои дела у меня имелись… — Мы думали ты вовсе не дома. Такая незаметная, прям как мышка!.. Двери тут такие тихие, — вспомнилось ему, что и как папа зашел он тоже не заметил.        Она приняла это за комплемент, возвращаясь к зеркалу. Думается, свое отражение ей нравиться начало — улыбалась ему. Однако, продолжить свою деятельность при ребенке не могла, словно он над душой стоит. Раз не зовет ее гулять идти — рано еще. Да и, боле того, еще даже мужа не видала. — А ты чего такой красный? — разглядывала средства всякие, размышляла что еще добавить, чем образ разбавить. Пока еще не знает, что вечер, вероятно, испорчен — все старания напрасны. — Папа таким сделал! Накричал! — и не плакал он, как бывало то раньше, а злобу лишь имел. Топал ножкой, кулачки сжимал. Удивлялась Галя, но несколько даже гордилась им. — Теперь я с ним не разговариваю. — Вот это да… Из-за чего ж? — Не разрешает никакие инструменты трогать. Так вот, забыли мы с дедушкой о наказе этом, да чутка гармошкой проиграли. Папа и завидев то, кричать стал, а дедушка — меня защищать. — А почему нельзя? — Дедушка сказал, это папины прихоти.        Галя призадумалась. Ей, разумеется, хорошо понятно было, в чем причины такового поведения мужа — волнение о безопасности ребенка. Да и свекру ее, должно быть, все тоже чеканно ясно. Один лишь Сёма видит в отце неуравновешенного. Надо исправлять. К тому же, не замечает супруг разницы, между отношением Тимофея к сыну и ко внуку — в корне разные вещи. Второго им, как хорошо заметно, хочется баловать, в веселье с ним проводить, да ничему не учить. Может, время должно пройти, чтоб те характер показали — но то вряд ли. Возраст у них уж не такой, чтоб агрессию проявлять, а Нил все прошлое отпустить не может. Понять его, конечно можно, если человек ты взрослый и осведомленный, чего о Сёме, разумеется не сказать. Боле того, мальчик все еще считает, что отец его в детстве упал, и лишь потому подобные проблемы по сей день имеет. Конечно, Гале не хотелось те тайны рушить — рано пока.        Тем не менее, желала она перемерить их. Каким бы Нил ни был, старается все ж отца из себя хорошего слепить, пусть то и не всегда выходит. Нужно, ко всему прочему, научиться и принимать свои ошибки в этом деле. С этим он только учится справляться. Соответственно, печально будет, если бойкот долго продлится. Кто ж знает, насколько Сёма обозлился? Не чужие ж люди, друг на друга голос повышать, запретами, словно беспочвенными, бросаться. Случается и такое, что всю жизнь не говорят — самый страшный итог. Галя пусть и накрутила себя знатно, но в этом и плюсы были — быстро пошел мыслительный процесс, нужно что-то решать. — Сёма, дедушка прежде был строг к папе, и потому он переживает, чтоб с тобой история не повторилась, — Галя решила немного приоткрыть завесы тайны. Не хотелось, тем не менее, грань перейти, и сказать лишнего, а то было вполне возможно — пусть как прежде к родственнику относился, так и будет. Сейчас наплетет чего, и потом мальчик доверие к миру абсолютно потеряет. Осторожно она прощупывала его настрой ко всем членам семьи. — А в чем различие? От криков дедушки своими криками предостерегает? — высказывание ее поразило. Оно было, если можно так выразиться, довольно взрослым. Остроумно, и даже несколько иронично. Она призадумалась, как бы ответить, чтоб то не прозвучало более мудрено. — Дедушка был раньше злым? — довольно уместно он то спросил. Но здесь же лед и может надломиться, сейчас же все их семейные узы, что так долго выстраивались, могут быть разрушены. Нужно быть крайне осторожной. — Да, правильно мыслишь. Но, как видишь, он заметно подобрел, а папа упорно в то не верит, — Галя тоже не больно осознавала что говорила. Уж очень опасными вещами делается, до конца не осознавая, хорошо ли то. — Нужно время еще, чтоб общение меж ними наладилось. Ты ж, Сёмочка, не забывай, пять лет они не виделись. Я полагаю, вскоре перестанет папа бояться таковых мелочей. Еще сам перед тобой извинится, вот увидишь, — мальчик заметно поменялся в лице. — Зла не держи, и не устраивай саботаж, и так ему тяжко происходящее воспринимать. Жди пока прощенья попросит, — тут же поняла она, что ответственность за сказанное теперь на ее плечи легла. Ну, думается, с Нилом всяко обсудит, и вновь все по прежнему будет. Так же по ее настоянию подойдет.        Сёма хотел хоть Галю приобнять, раз уж папу не удалось, да так красиво нарядилась, что страшно чего испортить. Но не зря пожаловал — успокоила она его. Вздохнул он, да поглядел на дверь — из-за нее все еще крики слышались. Глухие, невнятные, но все ж очень яростные. В первую очередь, конечно, самым звонким был отцовский голос. Зачем только что-то доказывать? Можно было последовать примеру сына, и гордо обидевшись, уйти. Все меньше Сёма понимал происходящее, даже на секунду забыл, что его печалила и иная проблема — прогулка отменилась. Вскоре и женский голосок встрял, как слышно было. Бабушка тоже свое слово вставить решила. — Что они там шумят? — несколько неумно было таковое Галине спрашивать. Но гам ей показался более отчетливым, и несколько даже опасным. Неясно, что внизу ждет. — Так ругаются ж. Папа даже сказал мне уйти. — Нет, надо их разнимать. Хорошим это не кончится! — Галя, бросив все, вниз ринулась — Сёма за ней. Столько разного произошло за эти пару минут, что даже и не верится. Мальчик, тем не менее, не все произошедшее успел переварить. Собакина, собственно, тоже. Однако, первому нисколько не боязно было, только непонятно чего происходит. Интересно, тем не менее, кто в споре выиграет, хоть обратно идти не хотелось. Осторожно он следовал за Галиной, не желая никому на глаза попадаться. Он же сказал — обиделся. Желание быть потерянным только подогревалось. И если бы не мачеха, видит б-г, он бы совсем из дому сбежал — во дворе спрятался.        В общем-то, Сёме даже понравилось участвовать в стычке, хоть слова и не дали сказать. Но, тем не менее, все ж могло все и получше сложиться, будь он чуть старше. Впервые против высказался, ни о чем не переживая. Обычно же, как можно вспомнить ситуации с Алёшей, папа за него вступался, а не выступал против. Тут же непривычно, и больше напоминает какую-то игру, нежели действительно волнующие проблемы. Так что, навеселе был мальчик — психика весь негатив отталкивает. А сейчас, стараясь быть незамеченным, уж словно новой игрой забавлялся, в прятки играл.        Внизу оказалось словесная война идет. Чудилось, никто друг друга не слышит, но и было ясно — двое на одного кричат. В какой-то степени нечестно, что мама Нила против него высказываться начала. Он отвечал обоим по очереди, и пока один родитель в баталиях участвовал, второй либо подсюсюкивал, либо просил его успокоиться. Не успевал отбрыкиваться сын, путался уж в проблеме, поскольку ссора, а вернее разговор, кой хотели они повести, превратился в настоящую ссору. Гале сталось печально, что муж так одиноко свою позицию высказывает, да как того угомонить не знала. Сейчас подойдет, да тот еще и ей чего скажет. Собственно, против всех кричит пока, кроме нее.        Сёма побежал к софе, на коей ночевал до этого, и спрятался за подушками — все еще желал быть ненайденным. Темно, далеко, но послушать все ж удастся. Галя тем временем к огню ближе подошла, да постаралась тихонько к супругу прикоснуться, чтоб от семьи оттащить до комнаты. — А ты где таскалась весь день? Почему они делают что хотят? — собственно, и на нее набросился. Это было вполне ожидаемо, но довольно смешно. Разве не желалось бы хоть в ее лице поддержки увидеть? Хорошо понимая, что тот совершенно никаких раздражителей мимо пройти не может, учитывая его совсем слабую нервную систему, не злилась. Даже если сейчас плохого наговорит — вскоре об этом пожалеет. Хорошо то понимая, решила, что стоит драму пресечь. — Нилушка, ну я ж не знала, что ты кому приказал. Сам ж мне ни слова не сказал! — А ты будто сама не разумеешь как отец ко мне относится? — очень нескромно и храбро было такое говорить. — Ты ж тут какое дело имеешь? — вновь бранился Тимофей. — Как угодно могу к тебе относиться, а внук — другой разговор. Запретить общению нашему не можешь. — Что? Я не желал, — Нил немного пыл приумерил, настроение изменил. — Мне ж это только в радость, лишь бы ты его не обижал. — Откуда мысля, что я его хоть пальцем тронул? — отец его, во всяком случае — нет. — Сёма довольный, счастливый, сытый и веселый. Чем еще ты недоволен? — при том, активно жестикулировал. — Баста! Галина, забирайте его от греха подальше. На улице пусть проветрится, домой не пускай, пусть подумает о жизни! — Не желаю! — он решил не дожидаться когда жена действия предпринимать станет, да к комнатке пошел — назло. Разумеется, без денег, без знания даже окрестностей, никуда б не побежал, за то никто и не волновался. Старательно, как можно скорее, вверх подымался. Решил, для пущей важности можно и дверями похлопать! Все с облегчением выдохнули — это закончилось. Во всяком случае, на пару часов точно — позже, надо надеяться, кто-то из них по иному на ситуацию посмотрит. Нил, во всяком случае, как ребенок себя вел. Пожелал чего, а разъясниться не мог. Забавно, в какой-то степени, хоть и кристально ясно почему так поступает. В очередной раз решать его проблемы Гале не хотелось, но приходилось. Надоело уж.        Поразилась она однако, что не одна за ним ринулась — вместе с матерью. Так зачем же она на стороне мужа находилась? Почему против ничего не сказала? Галя не рассматривала страх как вариант, почему та замолчала, когда она пришла. Мама Нила казалась ей гораздо более загадочной, чем отец — более закрытой и сложной. Кстати сказать, даже имя ее пока оставалось неизвестным. Кажется, Наталья? Или Наталия? Наталина, может быть? Представление от супруга как-то обошло ее, а переспросить стыдно — нужно внимательней было слушать. Все ж, рано или поздно неудобно будет лишь на «Вы» к ней обращаться. Боле того, зная, какое о ней думают, какое ей предлагали…        Неясно, чего Нил желал найти в комнате, оборудованной под женский алтарь. Ему, как и Сёме, неясно было, отчего родители вместе ночи не проводят. Ничего, кроме средств ухода он не видел в той, такой же идиллической, комнатке. Да и в шкафчиках рыться не желал — нехорошо, и незачем. Наскучит, кратко говоря, ему там уж через пару минут. Может знал, что жена воротится — уж по привычке это делала.        Нил упал на стульчик, на коем еще мгновенье назад Галя посиживала, да к зеркалу повернулся. Невесть что в голове творилось, нужно с мыслями собраться. Таковое видеть жене его уж наскучило, и желала уж обговорить с ним эмоциональные скачки. Благо, хоть себя успокоить старается, на нее боле не кричит. Оттого же, наверняка, и был он настолько побледневшим, из-за эмоций. Не знала жена его что сказать, как ситуацию разбавить, но, надо сказать, взгляд его на себе словила, хоть и через отражение. Это ей понравилось — поглядев на нее, несколько повеселел. Значится, не зря старалась! Понравилось, как себя представила? Хотела б к нему поближе примоститься, да дым не желала вновь ощутить. — Ну пойди ж на уступки, — но вступила мать его, кою тот, конечно, взглядом не оценивал. — Старый человек — надо его понять, — а Нил все глаз с Гали не спускал. Поразительно даже, что окружающие его предметы, довольно необычные для восприятия, интересовали не так сильно, как зеленое платьице супруги и темные губы. Почему-то все это было так неуместно, но ей даже льстило внимание. — Галина? Не мешайте разговору семейному, сейчас не до девиц ему, — довольно колкая фраза. Одначе, не ушла бы она после услышанного. Не девица она, а законная жена! — Куда? — Нил развернулся в ним, руку к Гале потянул, точно маня к себе. — Мы ж гулять вечером собирались. Погляди, как она навела марафет для сего. Некогда время тратить на разговоры с тобой еще. — Галина сама, полагаю, справится с тем, чтоб красоту свою Праге показать. Тебе не стоит никуда идти, тебе ж только укол поставили! Подумай, как организм среагирует — одному б-гу известно, — несколько Собакина перепугалась. Значится, все ж, лечить его взялись. Это, совершенно прекрасные новости! Она даже слегка улыбнулась на радостях. — С Тимофеем Ниловичем время проведи, вспомни что такое уважение к родителям. — Что ж за укол? Все ж, вылечить удастся? Теперь все будет хорошо? — решила наконец Галя уточнить то, чего волновало сердце. Даже то, как назвала свекровь свекра — вопросов не оставляло, мимо ушей пролетело. — Нет, не лечится, — он несколько поник, но рад был, что супруга, несмотря на то, чего ей выговорил, рядом подошла, руку в ответ протянула. — Кость деформировалась за года. Лишь укрепиться посоветовали, правильно питаться, физическую культуру изучить, да и здоровый образ жизни вести… Такое и в союзе мне наговорить могли! Говорил я, зря мы сюда приехали. Полгода откладывали напрасно — ни радушного приема, ни лечения. Домой хочу! — вновь заводился он, с таким же напором, с каким гирька часов обычно поднимается. — Здесь не слышат, здесь не ценят и унижают! Я устал от вас, чувствую себя тут не более, чем щепкой. Хоть вешайся! — Чем тебе там заниматься? — и мать его, в том числе, терять спокойствие начала. — Что ты заводишься опять? Хоть бы зацепиться за что ищешь, не пойму? Только ж угомонился! — знала она, что и ей прилетит пару нелестных, коли сейчас не успокоит. Очень сложно с такими вспыльчивыми близкими держать душевное равновесие — мать его знала, что таковое ей дается слабо. Сейчас и сама ввязнет в ссору, а сын так редко приезжает — сего совсем не хочется. — Остынешь — обсудим все.        Мать спешно спускалась — там еще двое недовольных остались. Умно, все ж таки, разговор на данной ноте закончить. Нилу же, верно, это не понравилось, но собеседник еще один остался — жена. Знал что и той предъявить, как куснуть, чтоб обидеть, да не желалось отчего-то. Вздохнул он, разглядывая во что себя превратила. Красиво… Но волосы, тем не менее, жаль. Теперь они, а особенно за счет кудрей, что накрутила, доходили лишь до середины шеи ее. Ну, что ж тут еще сказать? Не так уж близки они, чтоб мнение супруга спрашивать — не поспоришь. Глаз, во всяком случае, радуется, и за то ругать не хочется.        С иной же стороны Нил понимал, что мать Гале денег дала для подобного преображения. Даже боле того, платье на ней — тоже старшей Собакиной. Подобные мелочи хорошо он видел и понимал. Нехороший это жест, когда тебя в цирюльню отправляют — насмешка над внешним видом, иными словами. Конечно не хотелось Собакину, чтоб девушку его, пусть и так завуалированно, унижали. Она, как считал он, глупая, и даже ничего не поняла. Само загляденье, и в подобных подачках не нуждается. Ведь без прочего глаз не оторвать, к чему было на иное соглашаться? Да, Галя всегда была падкой на деньги. Сейчас это, тем не менее, обсуждать не хотелось.        Потянул к себе ее еще ближе, попутно сладкий аромат ощутил — он же на столике рядом находился. Опять же, ощущения необычные — не Галины духи. Глядя на то, как старалась она к прогулке подготовиться, даже стыдно становится, что все так развернулось. Можно, разумеется, и поехать куда-то, да не больно хочется — все устали от криков, а Сёма обидится пуще прежнего, коли без него пойдут, ведь он наказан. Лучше уж завтра всем собраться, да по Праге погулять. Но ведь Собакина полдня на белила с тенями этими истратила! Завтра все сначала? — Хочешь, одна едь, — глядел он на руки ее — все грязные от косметических средств. — Только Сёмке ни слова! — Галя опешила. Однако, поразмыслив, решила, что ей есть чего сказать. — Поеду, — ответила она игриво. Хотелось, все ж, чтоб Нил отставил все переживания без повода, да с ней отправился. Во всяком случае, хоть близь дома бы прошлись — всяко интересней, чем в четырех стенах сидеть. — Найду себе какого-нибудь хорошего чешского мужчину в центре города! — теперь уж муж ее был ошарашен подобной шуткой. Неудовлетворенно покачал головой, да за пачкой потянулся — она лежала на столе, портила общий вид, поскольку рядом со средствами ухода находилась. Зная, разумеется, что к окну муж направится, или даже обратно, к выходу, решила Галя его остановить — уверенно напротив встала, руки на ручки кресла опустила. — Хорошо задумала? — он снова молча покачал головой. Решила она тогда, стоит действовать — на коленях мужа очутилась. Странное, и очень пугающее чувство для них обоих, непривычное. Как тут вести себя — оба не понимали. Но, во всяком случае, удалось ей Нила задержать. Глупо, и нисколько не романтично. — Перестань куражиться, — все ж, папироску он достал, да принялся одной рукой, крайне осторожно, табак разминать. — Как дите малое! — Не станешь бояться за мою верность тебе? — Нил, видно, чтоб говорить меньше, фильтр принялся покусывать. — У самого кто-то есть, разумею ж… Но не хочется мне в это верить. Совсем никакого внимания ко мне не проявляешь, а я глянь как принарядилась. Думала, хоть то заставит твое сердце трепетать, — на плече Нила оказалась ее рука, она показалась холодной. Надо бы ей на плечи что-то накинуть — из-за красоты пострадать здоровье может. — Кто? Желал бы иную, тебя сюда не повез. Это, пожалуй, было бы многим дешевле. Любовь моя, просто говоря, странная…        Ответ был вполне понятный и закономерный. Галя выдохнула, но один вопрос покоя не давал ей. — Тогда почему я боле не могу назвать тебя своим любовником? — нашла в себе силы наконец уточнить. Вопрос был совершенно неуместен, но, в какой-то степени, наконец обозначил бы меж ними нужные границы. Сейчас она могла бы, что правда, задуматься о поиске нового партнера, если уж меж ними все погасло. Для сего, конечно, нужно подтвердить наконец какой статус их брак имеет. — Отвратительный день! — подпер он подбородок рукой, да говорить принялся с сигаретой во рту. Тему в очередной раз пытался свести. — Вы все сговорились против меня. — Нет, это ты, вспомни ж, на всех кинулся. Одна я тебе плохого не говорю, лишь шутя вопрошаю. — Шутя! — усмехнулся он. — Вопросы такие задаешь… — А чего? Мне ж интересно знать, куда всякая близость пропала. Если планов, что правда, на меня не имеешь, так к другим пойду. Я ж не Фрося тебе! Тоже, как и любой женщине, любви хочется. А тут только крик, и только. — Все, что я отдал тебе — не проявление любви? — намекал он на поездку в Чехию, материальный вклад в жизнь их семейную. — Разумеется, проявление… Но мне и иного хочется. — А мне не хочется. — Почему ж? — Послушай, когда я шел до Шофранки, я понял, что не хочу боле физической любви — одни проблемы от нее, — Галя перепугалась. Но, значится, ни с кем он связи не имел — была уверена, что зря о изменах переживала. — После того дня я увлекся Платоном, его взглядами на жизнь, пока ты о проблемах земных пеклась. Тебе советую почитать, пока время есть на то. Знаешь, что Бертран Рассел сказал? Я запомнить решил одну фразу, — с полнейшим непониманием глядела она на мужа. — Любовь — это нечто гораздо большее, чем желание полового акта; это главное средство избавления от одиночества… Кратко говоря, как окунешься в то, поймешь, — он все ж обнял ее крепко, и вздохнул. — Никому не хочу отдавать тебя, а значится, дома сиди, если цель в виде вечера в компании с мужчиной, — понравилось Гале, как тот заревновал. — Все будет только так, как ты пожелаешь, подожди чуть, я все устрою. Не хочу тебя терять из-за Платона! — она смутилась, но нить разговора показалась ей крайне запутанной. Надо сказать, Гале действительно ничего из сказанного понятно не было. — Поедемте, если желаешь? — Нет, не стоит, — смущенно ответила она. — Мне и твоего единственного внимания хватает, дома. — Хочешь я тебе свои стихи почитаю? Или даже спою чего, тихонько?