Черно-серые линии

       Наконец добравшись до стола, Галю усадив, принялся Нил перед всеми извиняться. Он был заметно смущён, и не желая ни в ком боле подобные чувства не возбуждать, решил покинуть компанию. Галя мужа не желала отпускать, словно прилипла к нему, да чушь продолжала бормотать. Этот запах алкоголя от нее Собакину, тем паче, чудился тошнотворным. Тот был явно сильно взволнован, ждал пока освободится. Ну, совсем некомфортно в таковой компании, ничего не сказать. Если Галю принял, так подобных ей вряд ли выдастся. Не такие они, как ни верти.        За столом не сидел, от выбора своего не отказывался и уж, тем паче, не распивал. Даже Дамир сего терпеть не стал, решив, что займёт себя чем-то иным. Конечно, женщин видеть в столь хмельном состоянии, как минимум, очень неприятно. Нил же решил покинуть дам, ссылаясь на плохое самочувствие. Разумеется, мало в огонь подлила ситуация с мокрым мясом. Ну, пусть девушки вдвоем веселятся. Никто против этого не имел что-либо, хоть и побаивались мужчины оставлять их наедине с вином.        Нил, в очередной раз перекурив, вернулся в летницу. Там было прохладно, он даже на мгновенье подумал, что окно открыто. Стоило бы проверить. Включив свет, что горел так тускло, всего одна лампа, чуть дернулся. Испугался тот непрошенных, можно выразиться, гостей. Сёма за столом сидел! Да и не один, с котом черным в руках. Видно, не знал как пространство осветить. Смотрелись они, как Нил отметил, довольно гармонично вместе. Были б деньги — и домой такого друга завели. Тем не менее, не рад был сына видеть — желал один время провести. Да и тот, чудится, тоже отца не больно хотел застать. Поглядели друг на друга, да Нил внутрь зашел.        Додумался, благо, Сёма одеялом укрыться. А нос-то, лицо-то… Как ж тут ночь им проводить? И Нил, одежку свою после падения меняя, самое теплое что имел с собой доставал. — Чего ты не с ребятами? — откинув куда-то к порогу мокрое, сам присел он на кресло рядом, да тоже укрылся. Нил прежде не знал, что у Алисы с Дамиром еще и животные для души имеются, понравился ему крупный и пушистый кот. Особенно тёплый, поразительно громко мурчит. Старший Собакин решил тоже его погладить — давно таких зверей не видел. Кому они ныне нужны? А у кого и были прежде, чего случилось с ними после тяжелых времен… не стоит об этом вспоминать. Не сейчас. — Не хочу! — Сёма ответил довольно резко. Нилу не нравилось, когда сын голос повышал, хоть и так безобидно. Думалось ему, распоясался совсем! Ну, учить жизни сейчас не будет. Младшему и самому невесело, а уж если того строить начать сейчас — общение их станет несколько иным. Нужно разобраться в проблеме его, а уж потом новой темы касаться. — А ты почему со всеми не сидишь? — кот добродушно морду выше тянул, головой чуть толкая младшего Собакина. — Не хочу, — посмеялся Нил, подражая Сёмушке. Вскоре по крыше словно тысяча камней полетела — дождь полился. Звук противный, зато окна красиво выглядят, словно они за водопадом находятся. Однако, вместе с тем возникает и страх, что промокнут они — летница доверия не вызывает. Над ней еще работать и работать. Но все это не удивительно — в сезон иной заехали. — Ты мяса поел? Вот мокрое оно из-за меня — упал с ним у всех на глазах… да и Галя там. Не желаю. — Снова поругались? — удивился Нил, что Сёму выяснение отношений старших стороной не обходит. Перед ним, в отличие от всех остальных, ему желалось извиниться. Нет, никак не должен таковое ребёнок слышать. Все рухнуло внутри, и разводиться даже немного расхотелось. С таким исходом вся жизнь его порушится, разумеется. — Нет, она наоборот уж очень навеселе! Пусть там девушки с девушками общаются, а мы тут. С котом посидим. — Это кошка, Маруся. Но она злая, она мышей ловит. — Да, для этого нужны кошки. Она ж хищник, не от злобы то делает — пропитание. — Я думал они нужны, чтоб их гладить. — Для этого, конечно же, тоже.        Сёма внимания на дождик не обращал, и даже тот жуткий грохот по хлипкой крыше его не волновал столько, сколько Маруся. Такая ласковая кошка, как Нил отметил, не могла бы ребёнку не понравится. Однако, вмиг эмоции свои мальчик сменил на омерзение, и гладил ее уже менее охотно. Что-то явно в головушке его недоброе случилось! Можно было бы подумать, руки устали, однако проблема таилась в другом. — Знаешь папа, когда я увидел как она за мышкой бежит, я заплакал! Так что она злая все равно!.. Можно ж было поесть каши из тарелки. И потому же я решил с ребятами боле не общаться — засмеяли меня. Вот теперь тут сижу с ней, говорю, что так делать нельзя, — пригрозил он ей пальцем еще раз, а та все мурчит. — Сёмочка! — восклицал Нил. — Нет плохого в том, что крысами она питается. Ты же тоже с остальными мясо ел сегодня? Не злой же? Для нее различия меж тем, что на костре, и что бегает — нет, — он чуть призадумался, осознав какой серьезной вещью мальчик поделился. — И чего? Боле не дружишь с ними? — Дружу, но не сегодня. Ну дети они, конечно… Как дикие! Каждый день видят, как убивают мышек! И ничего! — выражался Сема как настоящий взрослый. В целом, вполне разумные размышления. Для человека, кой всю жизнь в городе провел — понятен шок.        Нил чуть нахохлился, но ничего не ответил. Прав был в общем-то мальчик, и мнение его отец разделял. Ну, несмотря на стремление ныне горожан стать одинаковыми, воспитание даже самых маленьких пока еще, во всяком случае, совсем различное. Боле того, дети Городков, вполне вероятно, и похуже вещи видали. Полуодичавшие они даже, можно сказать. Надо радоваться, Сёме этого удалось избежать. Почувствовал себя отец его хорошим родителем, но все ж сожалел, что таковое пришлось мальчику увидеть. Как ситуацию исправить, понятия не имел.        Призадумавшись, поглядел он снова в окна. Красиво. Сейчас бы теплого чего выпить, но не горячащего кровь. Надо было сюда чего отнести со стола, но сам уж к знакомцам не явится. Галя с Алисой обязательно в сотый раз чуши нагородят, да обратно сложно будет воротиться. Сёма, как видно, тоже желанием не горит вставать. Характер, все ж, от Нила в кой-какой степени перешел. Есть эта, скажем, черта отдаленности, закрытости от общества. Ну, у младшего на то свои причины. — Представь себе мы, есть надежда, скоро к бабушке и дедушке поедем. Малая, разумеется, но все ж надежда. Соскучился горячо я по ним, — решил тему на более добрую Нил перевести. У него все имелся страх с ними общаться, но за годы начал его перебарывать. Мозг, надо сказать, потихоньку от плохих воспоминаний начинал избавляться. — А ты? Помнишь их? — Знаешь папа, — через вздох отвечал юнец, — не помню. И этих мальчиков и девочек, — кивал куда-то в сторону двери, — тоже. И еще, отдых такой мне не по нраву. Не поеду я больше в Городки, а уж если у бабушки с дедом такое же — дома один останусь. — Полностью тебя поддерживаю, Сёмочка, дорогой мой. Мне тоже тут совершенно не нравится! Галка одна, коли пожелает, сюда ездить станет снова. Ну или, редко я с ней, для безопасности…. Хотя, с иной стороны поглядеть, тебя одного я не оставлю. Не знаю, — кошка потянула к нему лапу, да стала мять — больно впивались когти через брюки. Что она вовсе делает? Зачем? — В Праге все совершенно иначе. Я помню, был там много-много лет назад. Возраста, быть может, твоего был. Да, — потянул он, про себя вечным вопросом задаваясь, куда дни бегут. Вернулся бы с удовольствием в то время, и уж, если слова Алисы не пьяный разговор, может это и случится. Для сего, правда, нужно будет очень сильно постараться. Прошелся бы по тем же улицам, что во снах видит очень редко, с тетей Розой вновь повстречался. Сами родители, разумеется — основная часть поездки. Ну, у Гали несколько другие планы на Чехию — Собакин относился к ним довольно скептично. По больницам там мотаться, боле того, не весело и попросту бессмысленно. — В школе куда веселее, чем здесь! — Ну-с, не сравни школу с Прагой. Там даже замки есть, как в сказках, соборы волшебные, мосты, старинные библиотеки… Есть на что посмотреть. И все еще на Чешском разговаривают, пишут. — Как это? — Ну, например… Žádný učený z nebe nespadl. Ни один учёный с неба не упал — народная поговорка. — А скажи еще? — Нет, Сёмочка, плохо язык знаю, малое помню. Коли придется, так сначала буду учить. И ты, кстати сказать, тоже.        Реакция у мальчика была неоднозначная — вроде согласен, а вроде всерьез заявленное не воспринял. Уж как-то все это далеко, необычно загадочно. Нил почему-то снова увидел в нем себя — после заявления Алисы об этом же подумал. Но, во всяком случае, предыдущая тема жестокости закрыта, и можно радоваться. Теперь мальчик чутка повеселел, но к кошке, надо полагать, относился так же. Думалось, с ним еще много важных разговоров нужно повести будет. Да и Галя недавно о том Нила просила, но сил для сего он в себе не мог найти. Почему-то хотелось ему надеяться на отца. Он наверняка в стороне не останется, если они приедут.        Продолжал старший наслаждаться громом, общей атмосферой, и радовался, что с сыном время проводит. Хорошо бы, если таких дней больше в жизни было. Правда, в общении о чем им сойтись бы — большой вопрос. Ну, главное, пока брак сохранить. Быть может, из того, пусть и позже, чего хорошее выйдет. Если ж нет… Придумать надо, как Сёмочку делить будут, ведь оба того крепко любят. Нил хоть того и не показывал никогда, но эмоции определенные ощущал. Жить же в одной квартире с Галей дальше — чушь. Подгонять события он не станет — незачем. Однако, если в сердце кто появится, так обязательно жене сообщит, и там уж решать будут. Пока все это ни к чему. Торопиться некуда.        Вскоре в летницу еще один человек пожаловал — Дамир. Собакины совсем того не ожидали повстречать, и понять не могли чего хочет. Он мялся у входа, словно не хозяин здесь, и ничего не говорил. Глядели на него отец с сыном, будто к себе зазывая. Прошел, и лишь оказался под светом лампы, как заметили они, что тот принес им еды со стола, и даже чайник. Кое как, видать, дотащил в двух руках. Еще и время тянул с тем, чтоб от него избавиться. Но это уже не важно. Случилось то, о чем Нил мечтал — выпить горячего. Громко поставил Дамир все на стол, да чуть отошел от стола. — Ты меня извиняй, — низким басом произнес он. — Я не со зла. Вон, чаю, или кофе попей, не думай о случившемся. Молока могу принести, козьего или коровьего? А может вина? — Дамир, дорогой, вы о чем? Коли все выпьют, так следить за детьми некому будет, — поспешил Нил таковое сказать — речь похожа на то, словно зависимый глаголет. Затем же, чтобы в плохом ключе себя не показать, улыбнулся, словно пошутил. Разумеется, правда в словах его была — не смог бы остановиться. — Боле того, не стоило вам извиняться.        Он даже несколько засмущался, что, вероятно, на Дамира мало походит. Стыдно сталось! Спорить не стал и так дров наломал, показав себя не в лучшем свете. Желал уж уйти, оставить в покое Собакиных, но мгновенно что-то вспомнил — то по лицу было видно. Приподняв брови, и чуть приоткрыв глаза, собирался что-то сказать. Ожидали гости новостей, предложений. — Давайте Семена мы к детям заберем? Подвинутся, они места мало занимают, а он хоть в комфорте переночует. Не рассчитали мы, что на дворе не июнь, дождь пойти может, — чуть потрепал он свои влажные волосы, поглядел на еду, коя тоже успела пострадать. — Мог бы предложить его на свое место положить, иль Галину в тепло отправить, да пока супруга моя пьяна — дом на мне. Вы извините и за нее, день сегодня не задался. Перебрала, скажем… Не уследил. — Я тоже неуследил, — они, что для Сёмы, как видно, было поразительно, посмеялись. Разговор крайне напряженный. Затем же, внимание к мальчику перешло — ожидали от него ответа. Он замялся, кошку чуть выше к лицу приподнял, что той не больно понравилось — мурчать перестала. — Идешь? — тот молча, но довольно резко, головой вертеть стал. Нил, конечно, понимал, что в летнице ночью еще хуже будет, но против не стал высказываться. Все ж, осознавал и то, почему к остальным идти не желает. Собственно, он уже довольно взрослый, чтоб самостоятельно делать выбор. — Нет, не хочет.        Задумался старший о том, чтоб попросить Дамира, как уснет младший, перенести в тепло. Обидится, конечно, Сёма потом, но не заболеет зато. Ну, при младшем о таковом говорить — кощунство. Тогда он, конечно же, вообще не заснёт, а опосля доверие будет уж порвано, ведь тому не три года уж. Ну, надо надеяться, позже обсудят это, пока вставать никому не хочется, да и времени ещё мало. Часов шесть от силы, пусть уже темнеет. Тем не менее, чем тут заниматься? В окна глядеть? Нил уж затосковал по дому, где всегда есть чем себя занять. Им тут только с Сёмой да Марусей общаться, боле делать нечего. — У вас может книги какие есть? — вопрошал Собакин. — Соскучился я тут. — Книжки-то есть, да лампы нет… Глаза себе подпортите, — печально сообщал Дамир. — Чем же вы тут занимаетесь целыми днями? — вопросец довольно резкий. Знакомец замялся, как думается, в голове перебирая свою рутину. На это, в самом то деле, тоже можно было б обидеться. — А давай поиграем во что-нибудь, папа? — тихонько встрял Сёма, как в детстве за рукав того оттягивая. Эта привычка осталась у него вплоть до юношества, хоть ныне с первого раза Нил сына воспринимал. — Прятки, к примеру? — Думаю, в дождь это не больно уместно, а в летнице… Я ж большой, милый, никуда не влезу, — Дамир слушал их диалог, как думается, не собираясь никуда уходить. Одначе, и новые идеи не выдвигал. — Тогда в жмурки. — Чтобы мы тут все разнесли? Сёма, места мало. — Ну, — потянул он, — мы ж осторожно. — Погодите! — встрял Дамир. — У нас бирюльки есть, даже несколько видов.        Мальчик обрадовался, да и отец его тоже. Старший однако, уж позабыл как играют ими, но от того интереснее. Ну, значится, и память освежит, и время с сыном проведет — все как желал. Весело ему сделалось, с охотой ожидал, когда наконец фигурки принесут. Вечер проходил их лучше дня, и даже можно сказать, последней недели. Подумал Собакин, что сын ему помогает с печалями справиться. Хорошо это — не приходится, как Гале, к алкоголю обращаться. Однако, не мог он сказать себе, что боле от него не зависим. Гланое — вечер за различными играми прошел, а не за столом со спиртом.        Утром с трудом четверка взрослых контакт налаживала после случившегося, слова с просьбами о прощении звучали отовсюду, хоть злобы никто и ни на кого не держал. Тем не менее, ситуация, что вышла отважнейшая — все плохого наговорили. Сама же Алиса, как Нилу думалось, уж пожалела, что о знакомце из НКИД рассказала — теперь сей вопрос больно Собакиных интересовал. Если бы тот месяц, о коем она твердила вчера, был выделен им — счастье большое настало. Ну, даже в трезвом рассудке от слов своих не отказалась — сказала, так сказала. Обговорит со знакомцем вопросы все, да поможет. Галя, после всего произошедшего, в отличие от мужчин своих, была в восторге от минувших выходных. Чувства свои в порядок привела, с подругой, если так ее можно назвать, время провела.        Нил, возвратившись в Новгород, работать стал все больше, выходных выделял себе все меньше, желая мечту осуществить. Сему это, разумеется, не устраивало, но он виду не подавал — покорно ждал, пока все разрешится. Хотелось, конечно, больше времени с папой проводить, а не видеть того лишь по утру, перед сном, да во время решения задачек. При том, не забывал он Алёше хвастаться, что скоро поедут в гости к бабушке и дедушке. Зря балаболил, понимал, но остановить себя не мог. Проболтался бы сосед, и пришли к ним невесть кто — за решетку утащили. Старшему Собакину уж пригрозили смертной казнью единожды — вновь бы не хотелось повторения той картины. Младший, благо, то смутно помнит. Можно сказать, настало время, когда трудились все особенно упорно.        Главной гордостью для Семена стало почетное звание «хорошист», кое получил благодаря воспитателям — очень много времени на него затратили. И, тем не менее, иная мечта у него имелась — не ученым быть. Давно уж привязался к ней, и как бы отец не запускал словечки против профессии выбранной — не помогало то. Ну, нравилось его детскому сознанию музыка, незачем на ином настаивать. Да и, боле того, уж лучше таковые планы на будущее, нежели стать каким-нибудь бандитом или вором — некоторые дети и этим кичатся. Но, главенствующий плюс во всех этих минусах — бабушка с дедом оценят. О таком сыне, каким внук их родился, надо вспомнить, те только воображали. Как повстречаются, будет им о чем поговорить и чем заняться. Боле того, уж приняли давно Сёму.        Через три месяца упорного и тяжкого откладывания денег накопили они на то, чтоб документы себе заделать — полпути сделано. Боялись правда, что впустую то совершено было, не выпустят, а все слова Алисы — туман. Теперь в планах, конечно же, билеты приобрести, и, что крайне желательно, чутка на пропитание за границей оставить. Поругаются вдруг с родственничками, да останутся они на улице — к плохому исходу тоже нужно быть готовыми. Но нет, совсем это не выгодно. Боле того, если верить письмам родительским — Нила очень ждут, хоть и сами возможности приехать не имеют.        Лишним будет описывать как Галя с Нилом трудились — теми же способами, что и прежде. За полгода они накопили на дорогу, но, надо заметить, только на билеты до туда и обратно, визу наложили. Все это, конечно же, заняло очень много времени, за кое те могли уж дважды развестись. Не разбегались, не сходились, но и тепла особо меж ними не бывало. Приняла Галина участь свою, но в иных людей не влюблялась, Собакину была верна. Не симпатичен ей был никто, но и сердце уж боле не страдало. Мужу не до романтических отношений было — с головой в работу он погружен. Замечая то, не требовала от него ничего, и даже о изменах не думала — не с кем. В это, во всяком случае, хотелось верить. Иногда он был с ней нежен, тепло к ней обращался, и редко мог поцеловать — это уж было знаками хорошими. На том, тем не менее, все.        Боле близости меж ними не было, хоть ссоры происходили довольно редко — неразбериха какая. Честно, видно, сказал, мол, знакомкой ее считает. Галина не понимала, почему не сходится жить как супругам, лишь есть некоторые точки соприкосновения. Когда сама предпринимала попытки любви получить — отказ. Объятия он принимал, но большего не желал. Устал, нехорошо, поздно — на правду не больно походит. Ну, ни на чем она не настаивала, хоть и желала сильно. Во всяком случае, не чувствовала от него женского аромата, волос на одежде чужих не видала, и уж, тем паче, после поцелуев боле не возвращался домой. Думалось ей, все ж, на стороне кто-то есть. Но в этом ж чтоб уличить хоть уловка нужна — ее нет. Да и, тем паче, в целом, ведет себя как порядочный муж.        Галя первые недели думала все наладится меж ними, но все как соседи проживали. При том же, не говорил Нил о разводе боле. Пыталась она разговор завести, да тот все отнекивался, мол, потом. А иногда даже словно не понимал в чем проблема союза. Собственно, заморозился их брак, можно сказать. И пока о том гадала она, время шло, а толстая книжечка, куда они складывали все деньги, что откладывали — становилась больше. Галине, честно признаться, никуда не хотелось, ей и дома хорошо, но глядя как глаза Собакина сияют, как много он с Сёмой возится над языком, вкладывала и свои усилия в поездку.        Как оказалось, Чешский у мальчика шел с трудом, но основные фразы, на случай, если потеряется где, он заучил. Хотели и детский словарь взять для него, да нигде не нашли. К тому же, он на Русском с ошибками еще читает, пишет — второй язык только в приоритете. Собственно, можно было бы книжек у родителей, как и деньги, попросить отправить, да как-то неудобно. Без того много на Сёму те тратятся, хоть с ним, боле того, дела совсем не имеют. Не писал он им писем, лишь иногда, по праздникам, открытки рисовал. Надо же, какова любовь бывает. Она, в какой-то степени, лишь в одну сторону проявляется.        И все ж, когда пришел день отъезда, пожалели они, что ничего не попросили — на поезде добираться, при том, с несколькими пересадками, оказалось крайне сложно. Боле того, Сёмочка все время плакался, некомфортно ему было. Пусть не запрещал никто эмоций проявлять, у старших от сего голова уж кругом. То есть ему желалось в неподходящей ситуации, то спать, то скучно, то еще чего — с ребенком в столь дальнее странствие опасно отправляться. Нил страшился, что ребенок болезнь какую подхватит — микробы всюду. К концу второго дня у мальчика и озноб появился, и рвота — точно подхватил чего-то. Хотелось старшим верить, так происходит акклиматизация — скоро пройдет. Но, вероятней всего, съел чего-то не то, да и отравился.        Уезжая, Сёма все думал о Алёше, о доме — а вдруг не вернутся? Таковые разговоры и с соседом водил, мол, риски имеются. Хорошо все то понимали, да выбор уж сделан. Это же заставляло его, уже в пути, задавать по несколько раз старшим один вопрос. И казалось бы, чего в Новгороде ловить, да привязался он как-то. Да и школа там, знакомцы все… Страшно очень туда, где твоего языка не знают, ехать.        Бабушка и дедушка встретили их на вокзале поздней ночью, застали в крайне нехорошем состоянии — уставшие, больные и грязные. При том, успели родственники и кольнуть, мол, сильно похудели, выглядят не лучшим образом, а мальчик из-за невнимательности старших приболел. Никто, на счастье, не в состоянии был им чего-то отвечать, доказывать — пусть так считают. Сталось ясно, что месяц ждет их неспокойный. Желая скорее уж в душ зайти, да спать лечь, гости ни о чем ином думать не могли. Наконец тяжкая дорога подошла к концу и можно отдохнуть! На людей не походили, в дом явившись, и комментарии о нем, несмотря на довольно благородный вид, не давали. А ведь, надо заметить, жили старики в достатке, о коем сын их, теперь уж, мог только мечтать.        Утром Нил вокруг сына все расхаживал с градусником, бабушка ему все фрукты совала, мол, полезно, поможет желудку наладиться. Однако Сёму уж окружающий мир интересовал, и лишь чутка голова кружилась — болезнь потихоньку начала сходить на нет. Не нравилось ему лежать в кровати, бесконечно завтракать, желалось все изучать. Бегал он уж и по дому, по двум этажам его, и по саду, рассматривая окрестности. Все это совершенно не сравни квартирке их — столько места! Никто не мешает, никто за стеной рядом не живет, да и делай чего хочешь. Одна лишь гостиная, занимающая почти весь первый этаж, чего стоит! Мальчик очень хотел бы показать все то имущество Алёше, чтоб тот обзавидовался. Тем не менее одному, без сверстников, даже в этих просторах скучно становится. Радость, буквально спустя пару часов, в грусть превратилась.        Заприметив настоящий рояль, не фортепиано, в комнате хозяев, Сёма был крайне удивлен — никогда такого не видел. Значится, будет чем заняться, пока папа своими делами занят. А уж если бабушка или дедушка исполнят для него — верх блаженства будет, пусть родственникам своим пока и не доверяет. О них малое знает, а чтоб ближе стать — общаться надо. Тем паче, необычно мальчик себя чувствовал, осознавая, что отец следит за ним куда более пристально, чем раньше. Боится чего-то? В больницу с собой, тем не менее, не брал, и пока в город не выпускал. Но ждал сын того дня, когда узнает о стране больше, чем одну улицу.        Долго не тянул Нил с обращением ко врачу — планировал к нему в ближайшие сутки. Сёме в тот же день пообещал, мол, вечером вместе погуляют они по центру города — наконец это случится! Не терпелось уж ему дождаться — глядел в окна, в коих лишь такие же домики, да деревья, народу, как дома, нет, в игрушки играл. Тем не менее, пообщаться не с кем. Даже бабушка, в первую очередь в роли переводчика, с сыном в больницу собиралась. А ведь та его всяким вкусным угощала — прощаться не хотелось. Младший даже подгонял их, мотивируя — чем раньше уйдут, тем скорее воротятся.        Тем же утром сложилась довольно необычная ситуация — дедушка, замечая неслабый интерес Семена к инструменту, предложил тому помузицировать, сам играл, ребенка учил. Это в юнце вызывало только восторженные чувства, и звук, как слышалось ему, в разы лучше фортепиано их домашнего. Как романтично это, что у кровати рояль стоит — пред сном взрослые друг другу музицируют? Очень жаль — у Нила таковое не принято. Галя бы, надо полагать, таковому рада была. Самый младший из Собакиных о этом бы, невесть почему, тоже мечтал. Да и в целом, в последние дни тянуло его на нечто менее детское, и даже лирическое — потому так же взрослым себя считал. Однако, в столь неинтересных и невеселых стенах, в минималистичном решении украсить дом, было б тоскливо таковое слушать.        Тимофей заиграл что-то быстрое, очень живое и яркое, пальцы быстро двигались, одна нота другой сменялась — ребенок был поражен. Восхищаясь мастерством дедушки, после исполнения живо зааплодировал. Эмоции ярче, чем краски всей комнаты той. Тем не менее, на этом они не остановились — и Сёма тоже решил показать, чего умеет. К печали, от волнения получалось все криво, но старик того хвалил. Наконец, мальчик занимался тем, чем желал, без упреков отца — иные родственники больше поддержки оказывают. Можно сказать, доверие его было завоевано с первых дней. При том, и заметно, что за инструментом ухаживают. В Новгороде же им один лишь Сёма пользуется и, собственно, один его протирает. — Нил, глянь какой твой мальчик молодец! — со всей осторожностью, дедушка положил свою ладонь поверх маленькой ладошки. Сёма, весело отдавшись занятию, не знал, что папа за спиной стоит, и совсем тому не обрадовался — думал уж ушли. Хотя, может быть, тоже за него порадуется? Сложно представить, ведь за последние полгода тот ни копеечки на репетитора не потратил — не знал юнец, что денег много старший откладывал. — Талант! — Я знаю, — сухо ответил Нил. Обернувшись, Семен заметил, что отец стоит в одежке на выход, а значится, должен был уж в больницу направиться. Больно долго собираются — на улице жарко, а значится, не надо мучать себя шарфами и теплыми ботами — накинул бы легкое, да и побежал. Соответственно, специально воротился к покоям. — Заканчивайте, и больше никаких инструментов не трожьте — только под моим чутким наблюдением. — Что? — опешил мальчик, второй рукой случайно стукнув клавиши. Все это походило на сценку комедии, в коей Семен однажды папу видел. — Почему? — Сёма, извини, я когда-нибудь тебе это объясню, — взволнованно выглядывал он из комнаты в зал, ища кого-то взглядом. Абсолютно встревожен Нил был невесть по какой причине. — А где Галя? — Может, мне ситуацию изложишь? — Тимофей внимания на удар по клавше не обратил, зато слова сына его всколыхнули. Послышалось, как со входа бабушка Нила зовет. Тот, собственно, бросив хмурый взгляд, к выходу направился — никто и возразить не успел. Сёмка, тем не менее, сильнейшую обиду ощутил. Конечно, даже тут, за тысячи километров, нет свободы музыке. Ну это же, просто говоря, несправедливо! Он бы даже устроил забастовку, ведь никакой цепочки между запретом и логикой человеческой — нельзя так нельзя. Уж очень обидно, можно даже расплакаться. Еще печальней наблюдать, как дедушка Нила слушается — закрывает рояль. Но ведь разве не Тимофей тут главный? На него кричать, однако, боязно.        Сердито сложив руки на груди, мальчик старался всем видом показать свое недовольство. Тем не менее, из-за скромности своей возразить малознакомому человеку не мог. Не положено. Молча он сидел, не желая даже с зелененькой седушки подняться — высказывал так свой протест. Ни города, ни друзей, ни даже музыки! Это настоящее издевательство. Решил теперь младшенький, что с папой, по крайней мере до извинения, разговаривать не будет. Ради своего бойкота готов пожертвовать даже прогулкой в город. Не понимает отец, думается, как неприятны беспочвенные запреты. Дома Сёма соседям мешает по вечерам, а тут чего?        С некоторой жалостью изучал внука Тимофей, но не бранил, хоть вел себя Сёма абсолютно неподобающим образом. Не злился даже, надо сказать. Нилу бы уж перепало за такие выходки — Сёму никогда за эмоции не ругали, и уж, тем паче, не заставляли их подавлять. Сложно с уверенностью сказать хорошо то было, или плохо. — Ну что же я сделаю? — наклонился он пред мальчиком, при том, от сего действия спина его, без того кривая, хрустнула. — Не стану я против отца твоего выступать — сам решает как тебя воспитывать, — совсем не лечили Сёму эти слова. Боле того, хлопнула уж дверь — пока папа не видит, можно и ослушаться. — Давай лучше мы тебе сходим и купим шоколадку? Не переживай, он одумается еще!        Повеселел тогда мальчик, хоть сладкое и не могло ему развлеченья заменить. Придется теперь другое дело искать, а думать чем себя занять в столь «взрослом» доме — большая сложность. Но, во всяком случае, пока не размышлял о том Собакин, представляя какие угощения в Праге бывают. Наконец из заперти его выпустят, дадут хоть послушать чешский от носителей его. Может быть, даже на других детей посмотрит — они ж совсем иные! Может, у них есть какое-то место, где они собираются — нужно с кем-то подружиться, иначе месяц станет невыносимым. Язык, разумеется, барьером станет — малое он за столь краткий срок выучил. К тому же, больше внимания Сёма уделял, все ж таки, школьной программе. Но скоро, в отличие от Нила, собираясь, крепко надеялся завести новые знакомства даже с имеющимися знаниями.        За воротами, что не мудрено, другие дома оказались, совсем не походившие на Новгород, но по своему красивые. Те побогаче были, чем в Городках, но рассматривать было нечего. Расположены они очень близко друг другу, да и тропинка до магазина казалась очень узкой. Зато, яркими они были — шел он, поднимая голову, внимательно разглядывая все каждую деталь. Но, к сожалению, путь был не далек, а магазин — с небольшим размахом в выборе. Сёма расстроился, подумал даже, что вся страна такая, ведь от вокзала до дома спал — все пропустил. Надо было в квартире одному оставаться!        Однако, уж около дома, поздоровался Тимофей с соседями — мать с девочкой, как чудится, возраста чуть младше Сёмы. Загаданное сбылось! Он обрадовался, что нашел в этом округе ровесника, но смутился пользоваться своими знаниями Чешского, хоть и помнил как поздороваться. Жаль, конечно, что девчонку повстречали, а не мальчика. Ну, лучше чем толпа взрослых! Мялся он пред ней, не слушая разговоры взрослых. Они почему-то не спешили внуков своих представлять друг другу, как видно, встречи совсем не ожидая. — Драхослава, — имелся сильнейший акцент, от чего голос ее казался довольно грубым. По сей же причине, надо сказать, Сёма совсем ничего не понял. Чешский? Нет, мать то ее на русском с дедушкой общается. — А тебя как зовут? — от смущения захотел мальчик, чтоб старшие скорее закончили разговор и они разошлись, сталось совершенно не по себе. Не получится у него тут друзей найти с такими манерами. — Сёма, — спустя целую минуту, с трудом разобрал он сказанное ей. — Это татка? — указала она на Тимофея. — Что? — Тебе. — Что?        Потянул он, как с прежней детской привычкой, дедушку за рукав. Вот, мол, переведи. Однако, тот в разговор иной был погружен, и, вместе с тем, не понимал чего внук хочет. Поглядел он на детей, да на соседку, стараясь в ситуацию вникнуть. Но, в общем-то, никто и не спешил объясняться что происходит. Не знал даже, тем паче, Сёма чего сказать. Засуетился, и чуть даже задрожал. — Роза, а пущай они к нам пойдут? — обратился Тимофей к женщине. — Внук совсем извелся дома, нечем ему заниматься. — А чего ж тогда не к нам? У вас-то, я разумею, нет ничего для детей, — Сёма находил в себе силы глядеть на нее, с большим любопытством изучал девочку. — Отец у него злыдень, ругаться будет, полагаю. Не больно он мне доверяет. А уж коли мы надолго уйдем, так опосля крик на весь дом будет. — Отчего же? — Есть причины…        Сёма, несколько перепуганный случайной встречей, уж и русского не понимал — как вода в ушах. Но, собственно, в чужой дом, где на чужом языке говорят, и чужие господа живут, он совершенно не хотел. Уж лучше дома одному куковать, чем невесть с кем! А вот затея девочку домой привести показалась ему довольной интересной, хорошая практика Чешского с носителем. Благо, слов общих много есть, боле того, Драхослава чутка на родном его говорит. Нужно, значится, больше времени, чтоб понять друг друга — тогда все получится. Но, все ж, внимательнее надо быть в разговорах — упустив одну деталь, можно суть абсолютно потерять.