Черно-серые линии

— Я ведь не просто так это говорю, — потянула Галя, глубже в воду опускаясь, еще бы чутка, и рта было не видно. — Причины есть. — Какие еще? Мне тоже малое нравится, но, моя дорогая… — Если мы не уедем, нужно будет достать рублей двадцать… Обязательно. — Зачем? Сумма большая. — Знаешь, так… Чтоб прозапас были… — Ну-с, почему именно двадцать?        Галя постаралась понять, чего может думать ее мужчина, но глядя на него, совсем не разумела. Не выводит ли на агрессию такими разговорами? Или, может, с интересом он вопрошает? Нужно быть осторожней. Они прожили вместе пять лет, и все ж, не всегда можно предугадать его реакцию. Всякое случается. Но разговор она планировала повести серьезный, ведь к тому и была вся эта романтика. Разумеется, не Нила рук дело! Идея с тем, чтоб уединиться в ванной полностью принадлежала Собакиной, так хотелось обсудить все это в тихой обстановке. Людей в квартире много, а на улице, иль в иных местах, о том не дело рассуждать. Хочется чего-то домашнего и уютного.        Мялась она, краснела и бледнела, да ничего не могла выдавить. Тяжко, всему телу неприятно. Но, что самое обидное, Галина заранее продумала речь с признаниями, только произнести ее оказалось сложно. Конечно, не каждый день такое говорит! Все ж решила легче отстреляться чем тянуть. Открыла рот и… Ничего не вышло. Нил слегка приподнял левую бровь. Сам, видно, тоже разволновался, и даже захотел невесть зачем извиниться. Гале нужно бы объяснить, что она не проводит никаких экспериментов над ним. Никаких проверок на верность. Никаких к нему вопросов, в общем-то, не имеется.        Тем не менее, была убеждена, что собственный муж ее не поймёт, не поддержит. Однако, к кому ещё обращаться, если не к нему? Сложную тропинку она себе выбрала, отказавшись от всех в пользу Нила. Хотела она вырастить из себя взрослую и счастливую женщину, но ныне осталась неуверенной девушкой. Да и куда такие мечты? Ей всего двадцать пять. Но именно те мысли всплывали в голову… Дела шли не так хорошо, как хотелось бы. Но по-другому быть не могло. Никто в том не виноват. — Мне нужно будет обратиться к одной женщине, — ей казалось, будто даже губы ее обмякли, потеряли возможность четко выражаться. Надо надеяться, с первого раза ее расслышал, и повторять мучительную фразу не придется. Не помнила прежде Галя, чтоб ещё так нервничала от обычной беседы. Боялась остаться глубоко разочарованной после своих же слов, но молчать больше не могла. — К какой ещё женщине? — он зачем-то посмеялся, закинув руки на ванну так, словно сидит в кресле. Нет, не понимает. — Она что, золотая? Или плохой человек? — Нет, она занимается… Проблемами женскими.        Нил веселиться перестал. — Ты плохо себя чувствуешь? — задался вполне уместным вопросом, но позы своей, выражения лица, пока не менял. — Что болит, Галенька? И как давно? — ее даже удивило, что ему это оказалось интересно. Получается, не станет краснеть в сих вопросах. Не стыдно абсолютно, значится, уж о таковом. Наверное, уже догадывается… Напрягись оба. Нил, все ж таки, больше за компанию. — Да, это заставляет меня волноваться… Потому мне к ней надо… Я наверное… Все как у Маши начинается… Я полагаю… — Мне думается, она была вполне здоровой, как бы Сема тогда на свет явился? — Не было речи о болезнях, Нилушка… Я про беременность.        Он впал в ступор. Реакцию эту отнюдь нельзя было назвать бурной. Поглядел на лицо Гали, на совсем плоский живот, что из-под воды был практически не заметен, на розы в воде… Сталось как-то неуютно. Впрочем, она сама такую же реакцию испытала, когда впервые о таковом подумала. Радоваться тут нечему. Затем он стал судорожно подниматься — руки не слушались, а из ванной он все же решил выбраться. Собакина, разумеется, перепугалась. Ещё как перепугалась! Что может быть в его голове? Одному б-гу известно… Даже губы ее, прежде размякшие, от страха посинели.        Нил молча потянул жену к себе, и, видно, таким жестом просил так же выйти. Зачем это? Все такое скользкое, непонятное и неясное. Пожалела даже, что выдала таковые предположения. Но, тем не менее, у кого денег просить? Она, как и учителя, получает совсем малые суммы. Да и тайн от мужа иметь не хотелось бы, уж боле того, таких! Она встала, по этой немой команде. Столько мурашек на теле своём Галина, кажется, не ощущала никогда. И приятные ли они — сложно определиться. Атмосфера абсолютно перестала быть романтической.        На плечах оказался халат. Выглядело это несуразно, ведь в рукава она не лезла, так уж обомлела, двигаться было довольно сложно. Тем не менее, Нил пытался ее опоясать, не замечая глупости ситуации. Руки его тряслись, но лица не видно. Так же, поправляя подол халатика, вел он ее в сторону покоев. Страшно обоим поскользнуться, но двигались довольно быстро.        Скромно присела Галя на край кровати, задавая себе вопрос, что же будет дальше? Никто не ответит. Тревожно как-то, словно не по настоящему происходит. Сердце стучало, как казалось, даже похуже того, как бывало с ней ранее. Никогда не моделировала в голове она ситуацию, чтоб такое происходило. Неприятно, все ж, когда на тебя смотрят сверху вниз. Шагал он из стороны в сторону, больно покусывая собственные губы. Зачем?        Мгновенье, такое краткое, и супруг оказался пред ней на коленях. Картина удивительная! Не покраснеть тут было бы сложно, надо сказать. Выглядел он каким-то жалобным. — Галя! — восклицал, что довольно необычно, шепотом. — Галенька, сладость моя! Тебе нельзя в ванной сидеть, это может плачевно обернуться, милочка, — столько тёплых слов в речи поражали, что нить разговора терялась. Она глядела с непониманием на Нила, пока тот все глаз с живота оторвать не мог. — Ребёнок ведь может… Я слышал о таком, не ведаю, правда ли, но лучше уж себя уберечь. — Мне это не помогает, я пробовала уж, — когда руки его оказались на Галиных коленях, те неслабо задрожали. Она все ещё не понимала, что с ней происходит, но и внутри все крутило. Токсикоз, видно! — Пробовала? Зачем? — Чтоб деньги не тратить… — Дорогая, если сможем обратиться ко врачу — обязательно. Если ж нет — найду тех, кто дёшево, но хорошо поможет тебе пройти весь этот тяжёлый путь. Я крайне восхищён информацией, которую сейчас узнал… Ты не представляешь! Это огромное счастье… Надо Сему позвать. Мы должны быть все вместе в такой момент! — Ему-то зачем это знать?! — Галя чуть подскочила, но заворожённый муж совсем того не замечал. Вспомнился диалог недельной давности. Он считает, будто она собирается сохранять беременность? Какие глупости. Боле того, нет никаких доказательств, что внутри Собакиной есть ещё человек. — Он-то, наверное, и не знает о том, как дети на свет появляются. А уж тем более, как из него уходят, — добавила она еле слышно. — Да будет тебе! Я слышал, дети в его возрасте уж побольше нашего знают — с ума сошли из-за совмещения девочек с мальчишками. Раньше такого не было, и жилось ученикам славно. Хотя, при мне многие юнцы тоже теряли голову, — плавно, как нечто неживое, он раздвигал ее ноги, так беспринципно пододвигаясь к любимому телу, — но это было не в восемь, не в семь, и даже не в десять лет. Тут все очень плохо с этим.        Чувствуя, как тепло муж к Гале относится, она оставалась несколько неживой, приподняла руки над головой рядом с собой, да не знала куда их положить. Думалось, словно все ниже рёбер уже не ее, обнимают ныне совсем другого человека. Отчасти, можно сказать, так и было — Нилу хотелось, пусть и таким необычным образом, прикоснуться к своему созданию. Пусть и так, но все ж! Наверняка в тот момент думал он, что подождать осталось всего ничего, прежде чем ребёнка увидит. Молчал, размышляя какой путь им вдвоём придётся пройти, задавился вопросом о сумме, что была Галей названа. — Значит, тебе обязательно надо поговорить с ним, раз такие дела, — немного отошла от темы. — Пусть детством наслаждается, пока это возможно. — Радость моя, — все продолжал слишком мягко выражаться Собакин, точно забывая о проблеме Сёмы, кою сам озвучил, — давно ты о беременности узнала? Нам нужно это отпраздновать. — Нил… Я вижу, ты совсем не то думаешь… То, что случилось — крайне печальная вещь. Ты ж сияешь весь! — Да, весть, в самом деле, спорная. Но, все ж, если так случилось, я сделаю все, чтоб дальше жилось нам славно. Уехать хочешь? Обязательно решу что-то с этим, не переживай. Тебе, не забывай, вовсе нервничать противопоказано. Так же точно, как и в ванной сидеть, Галюша. — Нам стоило бы прервать эти страдания как можно раньше…        Нил ничего не понял. Он нехотя отодвинулся от жены, снова прикрыл ее, да сел рядом. На эти действия ему понадобилось, кажется, всего пару секунд, но сердце ее в те минуты будто не стучало. Оно, чудилось, отказывалось работать. Сейчас точно будет самый отвратный разговор, какой только может быть. Что ж хуже? — Нет, — отрезал он, — такого не будет. Нет! Не думай, мы справимся с тобой. — Мы, может быть, и справимся, а вот организм мой крайне истощён… Не думается ли тебе, что эта беременность может погубить меня? — Тебе боязно, что таковое произошло, вот ты и надумываешь себе всякого. Я помогу тебе со страхами справиться, Сёма так же. — У нас нет ничего для того, чтоб нового человека в свет пускать. — И что ж, ты предлагаешь его убить? — это были те слова, коих боялась она больше всего. Человек крайне эгоистичен, хоть явно создаёт ныне иное впечатление. Глупыми решениями он может загубить существование всех, включая ещё нарождённую душу. Не станет Нил распоряжаться ее телом. Никак не станет. Все Галина сделает, но рожать — в коем случае. Как же грубо было слышать отказ в свою сторону, а не слова поддержки в выбранном решении.        Сидеть рядом со своим же супругом сталось ей совсем неприятно. Ну как же так? Они уже пять лет вместе, а он совсем не меняется. Остаётся с этим лишь смириться. Живет ни с двумя, с тремя детьми! Куда ещё четвёртого? Нилу его не вынашивать, не кормить, ради него ночью не вставать, да и не ему прощаться с собственными зубами, волосами. Все что станет делать он — наслаждаться веселыми моментами.        Галя прекрасно понимала, что будущее дитё никак здоровым не родится. То, что Семочка вполне развит — большое везение. Но, надо отметить, у Маши были деньги на то, чтоб вести правильный образ жизни свои девять месяцев. Не лучший, разумеется, но она не голодала. Самой Галине казалось, подруга рожала в более раннем возрасте — проблем меньше. Отнюдь меньше. Смог бы Нил ей обеспечить все, чего пожелает душа? Маловероятно. Да и зачем это все?        В отличие от Собакина, она любви к детям не разделяла. Никакой. Сёма — дело совсем иное. К нему она привыкла, а вот к Алеше, например — отнюдь нет. Хотя второй, можно сказать, вёл себя достаточно правильно, хотя и не больно тихо. В общем, не пакостничал, правда с пасынком ее часто ругался. В прочем-то, если смотреть без исключений, счастья никакого она в материнстве не видела.        Из двадцати пяти лет, около пяти она была зависимой, подвергалась таким вещам, при коих могла бы иметь сотни болезней. Да и имела, вероятней всего. Занимаясь различной непотребщиной, сразу знала, чем это может обернуться. Учитывая все эти факторы, шанс забеременеть, как считала сама Галя, ничтожен. То, что случилось, могло не произойти никогда. Да и не должно было, собственно. Тысячи раз все проходило без каких-либо осечек, а тут же… Что случилось? Для чего такой дар? А может, что правда, нет там никого… Но, все ж, лучше быть готовой ко всему. — Мы не можем убить того, кто ещё не жив, — бурно возразила она. Нужно как-то вбить человеку, что есть иные позиции кроме его, кроме той «правильной». Нил чуть вздохнул, но от сего действия словно пришёл в себя. — Чушь какая, — только вышедший из транса, он не нашёл боле слов.        Они снова замолчали. Каждый остался при своём мнении. По-другому и быть не могло. Да и доказывать друг другу что-то, давно они поняли, смысла нет. Но тут, все ж, отмолчаться не получится. Ну, никак не получится! Боле того, такая проблема требует немедленного решения. — Ты не избавишься от него, — по сей же причине Нил решил пойти в атаку. — Не хочешь ребёнка, я сам буду за ним ходить, только на свет явится! — Галя про себя посмеялась, отметив в очередной раз, что не смыслит Собакин, чего требует. Коим образом представляет такое — неясно. Мечты сумасшедшие… Переночует с этой мыслью, да выступать боле на эту тему не станет. Сейчас пусть чего угодно чудится. Жена его знала — лучше уж прокричится, да забудется. Не настолько ж глуп, эмоции играют в нем. Никаких указов, разумеется, слушать она не станет. — Не смей ослушаться. — Хорошо, — произнесла она крайне лукаво. Смешно даже, что считает Нил, мол, может на это повлиять. Скажет, значится, что выкидыш случился. К таким как он нужно искать, как уже известно, особенный подход. Так, проглотив всю обиду и печаль, она решила не делиться интимными подробностями своей жизни. Бессмысленно, и поддержать некому. Деньги теперь, видно, придётся искать самостоятельно. — Ты мне врешь! Я вижу это. Я чувствую, — но, что было поразительно, это не сработало. Нил явно сильно разволновался из-за полученной информации, да так, словно шестое чувство проснулось. Точно пёс, прочуял где и что от него скрывается. Прежде не замечала за ним такого, и, в отличие от супруга, не считала она, что меж мыслями их есть какая-то связь. А, видимо, есть. Чудеса, кои неподвластны реалиям. — Все, довольно, помолчи, — от этой стычки голова закружилась, пожелалось прилечь. Боле того, недавно упомянутый токсикоз никуда не пропал — накатывал второй волной. Славно было б, если Нил принёс ей во что нарядиться, укрыл, да воды подал. Вся суета неуместна, незачем решать что-то в спешке. Врать, доказывать правду или делать выводы — устала. Не сейчас. Нужно час на размышления выделить, как минимум. Эти пару минут уже большое потрясение для троих. — Ты мне рот закрыть пытаешься? Не выйдет. Если таковое вышло, так уж будь добра со мной решать! — Собакина закрыла лицо руками то ли от стыда, то ли от злости, но говорить не желала. — Я донесу на тебя, что плохое говоришь о стране, хочешь из неё бежать, если слушаться не станешь. — Абсолютно разума лишился? Или ещё что-то в голове плавает? — Как ещё избавить тебя от этого полудурья?        Гале все это надоело. Физическое состояние страдает, а тут и моральное супруг готов изрезать. При том, глупо, что стал он голос повышать — если желает видеть в ней будущую мать, страдания приносить не стоило бы. Излишняя вспыльчивость в данном вопросе неуместна. И вроде бы, хорошо, ребёнку он рад, но плохо, что решению Собакиной нет. Она сделала свой выбор, иного сюжета не рассматривает. Если б жили хоть хорошо, можно было подумать. Но это абсолютно смысла не имеет. — Когда ты успел все эти надежды построить? Мы никогда с тобой детей не планировали, — хотелось бы ей добавить, что любви к ним не испытывает, но сдержалась. Лишним высказывание станет. — И чтоб ты не сказал — позже их тоже не будет. Семочкой займись. — Не будь такой жестокой! Чего ты желаешь получить, чтоб срок свой отходить? Двадцать рублей? Пожалуйста, найдём! Переехать? Как пожелаешь! Только в кровь руки свои не окунай, прошу тебя. — Помолчи, прошу! — Галя закашляла невесть от чего. — С такими страданиями, я подумала, никакие переезды не стоят оставления жизни малютке, — почему-то настроение резко переменилось, — отбрось эти дурные мысли. Не нужен мне никто… Ни сегодня, ни через год, ни через два, ни через три! — с этими словами вскочила, да побежала в сортир. Разговор был перевран на вполне однозначной ноте и обсуждению не подлежал. Нил, как казалось девушке, только может рушить!        Организм издевается над ней. Все, чего ела, надолго в желудке не задерживалось. Мерзко от самой себя! А ведь, вероятно, Сёма такие звуки может услышать — неприятно. Нужно поскорее избавиться от вредителя внутри себя, пока хуже не стало. Дальше веселее…        Весь день у неё проболела, невесть от чего, голова, а вместе с тем — общая слабость. А сидя на холодном полу, настроение резко сменилось, и Галя была готова заплакать… Как же глупо все получается. Размышляла, какие ещё методы могут быть самостоятельно малыша извлечь, чтоб денег не истратить. А ведь ей ещё работать! Нил бы не потянул в одиночку обеспечение всей семьи — к сожалению, неутешительный факт. Сам бы Собакин в этом, разумеется, никогда не признался, но жена его это знала.        Это все длится уже второй месяц, но надежд Гали на то, что она всего-то заболела, становилось все меньше и меньше. Мысленно она обращалась к нерожденному малышу, просила потерпеть, ведь скоро все это закончится. Затем сразу же говорила себе, что таковое в голове иметь — знак, разум потихоньку теряет. Однако, с Нилом сложно его не потерять!        Он же даже мгновенья не дал ей прийти в себя — стучал, что есть мочи, по двери, требовал открыть. Чего желает обнаружить? Не стоит ему видеть Галю, скрючившуюся пополам. Забавно, тем не менее, слышать от него вопросы вроде «что ты делаешь?» и «почему ты меня не пускаешь?». Как же такой человек может быть отцом? Ей почему-то подумалось, что если б Сёма был девочкой, то никакого семейного тепла меж ними не случилось. Не знает об отцовстве, в общем-то, совсем ничего. Обращается с сыном как с самим собой! Да и в глазах супруги выглядит совсем не как человек, в свободное время штудирующий книги о воспитании. Если уж и идти на шаг к рождению второго, так только полностью осознанно, чувствуя почву под ногами. Никак уж не сейчас! Может быть, через пять, а то и десять лет.        Галя не реагировала на внешний шум, и все чего происходило за сортиром ей было не интересно. Пусть же хоть раз в жизни Нил самостоятельно успокоится, мысли переварит без криков. Через дверь, разумеется, не мог свой негатив на неё сбросить. Ко всему прочему добавился голос Семочки, но чего он говорит, перебрасываясь словами с Нилом — не очень внятно слышно.        Конечно, мужа своего она любила от чистого сердца, да на поводу у него никогда не шла. Делала б так — их история давно закончилась. Нил видит в большинстве ситуаций, все ж, в первую очередь свое мнение. За ним уж, если выйдет, других послушает. Черта характера такая, ничего не поделаешь. Да и делать ей, впрочем-то, никогда не хотелось. Давно уж привыкла.        Мысли сбивались от стуков в дверь, но не прекращались. Галина разозлилась, решила отпереть — хочет видеть, пусть! И не такое случалось! Понравится ли столь брезгливому и придирчивому человеку наблюдать за происходящим? Раз так рвется, значит поглядеть желает. Может, полезно будет, как размышляла Собакина, познает как страшна беременность. Жаль, что Нилу не доступны такие ощущения… Хотя, надо полагать, с его решениями и образом жизни, будь он девушкой — являлся б многодетной матерью одиночкой. Смешно, от того не так грустно.        Резко дверь толкнув, чуть Семена не сшибла. Как оказалось, рвался к ней именно он. А долго ли? Определенно точно слышала голос отца его… Похожи чем-то. Как у Семы он ломаться начнет, верно, сложно станет отличить. Мальчик, как казалось, был несколько заплаканным. — Что у вас случилось? — оглядел измятую Галю пред собой, да добавил дрожащим голосом. — А куда папа ушел? — Он ушел? — ей оставалось лишь отвечать вопросом на вопрос. — Поругались немного… Прогуляется, да домой воротится, не переживай. — Галиша, мне страшно, — пробурчал он сквозь сопли и слезы, кои так старательно пытался сдержать. — Из-за чего? — Не знаю… Я кушал, и услышал, как папа стал кричать… И кричал папа так громко, а мне теперь боязно одному сидеть. — Погоди, — Собакина решила — стоит привести себя в порядок перед тем, как идти за ребенком, — пойдем обратно к тебе в комнатку? Давай, ты сыграешь мне что-нибудь? — она знала, что нужно отвлечь мальчика чем-то, но не больно понимала чем. У самой мысли невпопад. — Папа и Алеша говорят, что нельзя сегодня шуметь… — Со мной ты можешь нарушить эти правила, — лучше ей нисколько не стало, но пыталась она держаться, лица не кривить. Семочка же обрадовался услышанной информации, а это главное. Какой-то цирк!        Никаких виртуозных навыков не имел он, хоть слушать его стала мачеха внимательно. Мальчику стало поспокойней, но играл он коряво, вечно запинался, и нервничать начинал. Всюду стресс, даже для ребенка! Хорошо, с иной стороны, что Нил квартиру решил покинуть — криков поменьше. Каждый пытался избавить себя от негативных эмоций так, как сам умел. Правда, что же в голове Семы творилось в те минуты — неясно. Наверное, целый вихрь, и даже тайфун, чувств в нем побывал. Как хотелось бы надеяться, что несильно переживает, когда делом занимается. Но как ж тут о ином думать?        Галя была почти уверена, что ему удастся отвлечься. Вскоре, однако, крышка громко захлопнулась, оттого Собакина даже чуть подскочила. Нельзя было так делать, инструмент повредиться может, с тем и маленькие ручки. И кресло это какое-то неудобное, и шум… Голова раскалывается. — Ничего у меня не получается! — закричал тогда Сема. — Папа придет, покажет все, чего не выходит… Нужно очень много заниматься, чтоб выходило складно, Семочка. Побольше работай, да вскоре будет хорошо звучать. — Ничего он не покажет, и ничего лучше не станет! Все, не хочу больше! — он упал на кроватку рядом с Галей, резко повернувшись к стенке. — Почему ты думаешь папа откажется помогать? — Он почти всегда отказывается, ему не нравится. — Понравится… — Как же понравится, если он ушел? Вдруг он не придет? Вдруг он теперь будет жить с другим мальчиком, с другой Галей? А вдруг он умрет? — Как-то больно сильно ты переживаешь, Семушка. Все хорошо будет. Всякие ссоры бывают, и маленькие, и большие, — бессмысленно было это говорить, ведь младшенький хорошо то знал, — главное набраться сил и пережить их. — А вдруг мы не переживем?        Ее удивила, крайне удивила, реакция маленького. Боле того, он ведь не знает совсем ничего, а если б знал… Тревожный ребенок вырос, очень робкий и ранимый. Неужели так всегда переживает, когда в жизни неурядицы происходят? Каждый раз ужасные сюжеты продумывает, когда все идет не так, как желается? Больше времени с ним надо проводить втроем, как она подумала, легче станет влиться в детский коллектив. Но как не хотелось бы Семочку туда отпускать. Жаль, что малышей нельзя воспитывать там, где все сладостно и по-доброму. Так или иначе, они рано или поздно приходят в мир взрослых. Тоскливо, серость иногда в жизни их начинается с самого рождения.        Когда с Семочкой такие дела происходят, нужно повнимательней к нему относиться. Боле того, как уже известно, в школе его не больно любят, держится там, можно сказать, на честном слове, а значит, даже таким образом он от проблем не убежит. Алеша тоже много внимания не получает, да тут уж и воспитательница его не в том возрасте, но тот, в силу своего бойкого характера, с многими ребятами общается. Семен же чаще дома сидит, за этим враждебным фортепиано горбится. Нужно оказывать ему больше любви, в первую очередь, чтоб социализироваться было легче — сверстников в его жизни было крайне мало. Ну куда тут еще ребенка? С этим бы разобраться! Думает ли хоть Нил о том?        Сидя на пристани, вдыхая свежий и морозный аромат Волги, размышлял он совсем не о сыне. Если только о неродившемся. Но тут уж как повезет… Дочь — тоже замечательно. Повезло бы, надо сказать. В руке Нила, что не удивительно, был спирт. Правда, бутылочку раскрывать готов он не был. Словно не стоит этого делать, да только почему — неясно. Хочется захмелеть, но точно что-то не позволяет. Хорошо он понимал, что алкоголь не поможет ни в коем разе. Наоборот, лишь все усугубит. Но что ж еще делать? Как свои мысли с эмоциями выразить иначе? Ему думалось, в бреду хоть не так печально будет.        Распивать на улице, конечно же, затея не из лучших. Потеряется и в разуме своем, и в родных бульварах. А там что? Случится все по страхам Семиным. Этого нужно обязательно избежать. Если не ради себя, так уж ради маленького.        Нилу всяко нужно провести время в одиночестве, подумать о произошедшем. Боле, впрочем-то, он ничего сделать и не мог — его мнение не берется в счет, и от того так горько. Голос его такой же, что и у немого. Становилось как-то мерзко на душе, неприятно от того, что ситуация с нежеланным потомком — не первая. А может быть, и не последняя известная. Вдруг кто еще от него ребенка имел, но не знал, от кого он, избавлялся от него? Почему-то ценность зачатка жизни была для него важна. Теперь сказал себе Собакин, что больше уж точно не пожелает заниматься тем, от чего дети появляются. Никогда! Ни с кем и ни при каких обстоятельствах! Зачем оно вообще надо?        Он все ж открыл бутыль, понюхал, а затем сразу поморщился… Может, это с реки так пахнет? Какую-то мглу видел пред собой, и она напоминала лишь об одном… О смерти, коя так скоро настигнет его ребенка. Как стемнеет, так виды еще хуже станут. Лодочки, что возвращались обратно к городу, выглядели крайне завораживающе. Плавать бы в них, да ни о чем не думать. В трезвом рассудке за ними лишь и останется наблюдать. Надо будет выделить время, чтоб посмотреть на Нижний с иных видов, взять с собой Сему и… И какой-нибудь легкий перекус. Хорошо, мысли, кажется в норме. Нилу вполне удавалось уйти от темы с беременностью Гали, да она вновь и вновь вспоминалась.        Не хотелось думать не только о самой страшной части их разговора, о изгнании плода, также о том, что родителями им уже не быть. Никогда, как бы страшно то не звучало. Нил уже считал себя очень старым и немощным для продолжения рода, а что ж будет в тридцать пять? Сорок? Пятьдесят? Когда ребенок, уже осознанный, на свет явится, отцу его нужно уж будет себе на поминки откладывать, как ему самому думалось. Считал он, что недолго ему осталось, а жена больше не понесет. Значится, последний шанс обходит их стороной. Уж и Гале, пусть она младше его почти на десять лет, тоже поздно будет думать. Казалось ему, если природа дает, отказываться нельзя. Грешно это, в первую очередь.        Нил заметил, как кто-то шагает по самому краю Волги, нагибается, что-то подбирает, иногда кидает в воду. Таковое занятие его заинтересовало, а наблюдение за незнакомцем помогло отвлечься от печалей по нерожденному. Беды эти терзали душу, но волнами, точно в реке, что была столь тревожной в тот день, накрывали и отпускали. А потом снова накрывали. Когда-нибудь это закончится… Лучше бы уж жил в неведенье, да не переживал. Как итог, оба на иглах. А ведь могла одна Галка переживать, это было бы попроще!        Мужчина, что приближался к Собакину, передвигался довольно неуверенно, точно стараясь не поскользнуться на камушках, не реагировать на ледяной ветер. Хотелось бы ему помочь, да Нил сам сидел, подложив газетку, что так часто приходилось носить с собой, лишь потому, что боялся в воду упасть. Опасное место это для него, не стоило бы гулять по берегу без чьей либо поддержки. А ведь еще обратно тащиться. По крайне мере он может идти… Таковые, довольно позитивные, слова редко говорил себе, да тут другой случай был — шагающий оказался инвалидом. На руку, не на ногу, но это все ж хуже чем хромать. В случае Нила все конечности на месте.        Так внимательно разглядывая незнакомца, вскоре он понял, что тот известен ему… Еще несколько секунд потратил на то, чтоб вспомнить откуда. Это кто-то из прошлой жизни явно — при взгляде на того мурашки по коже бегут. Подсознание все понимает, все помнит побольше нужного. — Арсен Кхмалович, это вы?! — даже не знал для чего то спросил, и был уверен, что на вопрос ответа не получит, но бывший солдат приближался, реагировал. Тем паче, он прислушался, даже закивал, и занятие свое оставил — ничего боле не поднимал. — Вы уж простите меня за грубость, но извольте, могу ли я узнать, как сестра ваша поживает? Я не видел ее около пяти лет, и я очень сожалею о ссоре с ней.        Нахмурился цыган, да вскоре оказался совсем близко с Нилом. Он же того, чудится, не узнал, поскольку общаться стал так просто, добродушно, словно действительно старого приятеля увидел. Их единственную встречу сложно назвать хорошей. Тем не менее, Собакин продолжал пребывать в шоке от того, кого видит пред собой, в каком виде… Жаль сталось Арсена, он был достаточно молод. — Здравствуйте, друг мой! — воскликнул он, попутно складывая какую-то мелочь в карман, своей единственной и очень тяжелой рукой. — Вы о какой? — О Шофранке Кхмаловне, — отвечал с опаской — выгнал ж ее в столь неподходящий момент! Она, вероятно, злилась на него еще долго, если не решила свой план довести до конечной точки. — Приятно, что интересуетесь, — и глядел на его черные брови как на нечто крайне необычное. Яркая внешность у Арсена, попритягательней Нила будет. — Замуж собирается, дома сидит уж полгода, ждет. До того ж в таборе жила, затем медицину дальше изучала… Видите, без нее все пошло кругом — безруким остался. Но она за мной ходит, в квартире одной проживаем. Кратко сказать, замечательно у нее жизнь сложилась. У вас же как дела, Нил Тимофеевич?        Диалог был спонтанным, и не случись бы ситуации с Галиной, пропустил бы Собакин его, лишь проводил горьким взглядом. А тут и солдату, как видно, поговорить хотелось, и ему самому. Да только Нила передернуло — его помнят, боле того, обращаются так, как он не заслужил. Тогда, в кафе, он оказался более грубым и неприятным.