Черно-серые линии

       Сейчас Арсен казался Нилу каким-то маленьким и никчёмным. Грозным он вызывал больше уважения. С иной стороны, если б к нему претензии имелись, день окончательно испортился бы. Драки ещё не хватало! Отвратных новостей по горло. Можно сказать, худшие сутки в жизни. Худший разговор. Худшие новости… Ко многому ещё это слово применимо. Но, все ж, весь свой срок об этом нельзя плакаться… Хотя и очень хочется! Надобно наконец о жизни своей задуматься.        Тяжко вздохнув, Нил любезно улыбнулся. Нужно выглядеть со стороны, словно все не так уж плохо. Надо надеяться, у него это вышло. Хотя, все ж таки, с бутылкой в руке это не может хоть толику на подобное походить. А что ж делать? Благо, она ещё не открыта. Собакин, к тому же, как стёклышко. Может, встреча с Арсеном заставит его перекроить планы на выпивание. Хочется надеяться, не зря они сошлись. Б-г видит кого к кому вести и для чего. — Дела у меня… Можно сказать, удовлетворительно… Лучше расскажите мне, давно она жениха знает? Обид на меня не держит? Вы меня извините, если и вас чем-то обидел, — приложил руку к месту где, должно быть, находится сердце. — Лет, наверное, с двенадцати они сосватаны. Представьте себе, какая любовь… Столько ждали, чтоб наконец свадьбу сыграть! — он, видно, больно рад за неё был. — То я на войне, то денег совершенно нет, то болезни — только сейчас удалось им задуматься, чтоб в брак пойти. Хорошо, что все так сложилось. Там уж дети пойдут, скорее надо, Шофранка уже немолода, — несмотря на то, что она была старше Гали всего на два с лишним года, Нила удивило высказывание. Как такое говорить? Это ж самый расцвет сил. — А что до обид… Не думаю. Вы ж пустили ее к себе пожить, при том, без каких-либо лишних мыслей. Я знаю об этом, и желаю отблагодарить. — Да, спасибо… Но я… Я виноват. Мы повздорили с ней пред тем, как она съехала. — Я не знал… Правда? — благодаря его манере речи прозвучало это как насмешка. Арсен хоть и имел грубые черты лица, в общении чем-то Юру начал напоминать. Чуть Нил поморщился, да попытался встать… Пришлось отряхиваться, точно ребёнку. Нехорошо снизу вверх смотреть на собеседника. Да и глупо это. Почему-то оплошность свою он признал с серьёзным запозданием. — Да, правда, — с некоторым скептицизмом отвечал. — Я бы извинился перед ней за свои грубые слова, извиняюсь и пред вами, что задел чувства сестры вашей. Очень жаль, что так получилось. — Желаете увидеть ее? Она была бы рада с вами встретиться, я полагаю, — Нил охотно закивал, тихонько пряча спирт за спиной. Сталось интересно, чего ж с ней стало. Изменилась ли? А если да, в какую сторону? Может быть, даже жениха удастся застать. Во всяком случае, явиться он желает с лучшими намерениями. Все ж таки, чего бы меж ними не случалось, они не чужие люди. Гале потом обязательно донесёт обстановку в их семье… Если супруги найдут общий язык вновь, конечно. Пока даже попыток предпринимать к этому нет желания.        Нельзя так доверять человеку, семье коего, в общем-то, ты насолил. Но Нилу думалось, что если б Арсен хотел атаковать — сделал это сразу. Собакин находился в самом беспомощном состоянии, да цыганин тем пользоваться не был намерен. Шофранка, значится, действительно зла не держала. Брат ее все ж покрупнее и посильнее Собакина — при желании сразу перешёл к нападению. По крайней мере, думалось, что ничего плохого не планируется. Это ж не Бухарин! Кто ещё станет подобные хитрости строить? Хотя стоило бы и задуматься о собственной безопасности.        Казалось, бывший солдат не проявляет агрессии, и даже жалобный какой-то. Наверное, война заставила его чуть приумерить пыл. А, быть может, в день их встречи Нил сильно того рассердил. Однако, и даже тогда, Арсен ничего плохого ему не высказал. Шофранка в те дни, выходит, уже имела себе жениха, а он к ней с какими-то любовными намерениями… Боле того, со столь наглыми! Нил, помнится, бестактно позвал ее провести время наедине. При Арсене! Не стыдно тогда было… Да и ныне, честно признаться, тоже. Забавно как-то, но, в тоже время, печально. С остальными ж такое проходило, а с ней как-то не задалось. Ну что же, значит так должно было произойти.        До дома они шли довольно долго, и выглядели со стороны нелепо. Нилу, боле того, очень хотелось отстраниться от знакомца… Он даже думал причины, чтоб идти чуть поодаль, но ни одна не была веской. Два калеки. Чудилось, все насмехаются над ними. Ковылял бы один — менее несуразная картина. Посему же боялся, что кто-то увидит, да пальцем станет тыкать. Неприятно… Боле того, ныне он более популярен, поскольку занял совсем новые позиции. Не хочется иметь славу шута. Тогда и без работы останется… Когда-то все это он уже пережил — второй раз не хочется.        Дорога была довольно волнительной не только от того. Тяжко на сердце от грядущей смерти ребёнка своего. Жалел, что так случилось, хоть не знал как повести себя иначе. Размышлял, почему же Галя считает, что рождение — хуже чем его гибель? И так, и сяк, исход может быть печальным. Кто знает, что там с ней делать будут? Не хотелось бы это представлять. А уж, тем паче, кровавые сгустки некогда человека…        Арсен всяко отвлекал от печалей своими рассказами. Как оказалось, он смог из службы вычленить и приятные моменты. Весёлые истории о сослуживцах поведал, даже какие-то шутки. Правильно, если иначе жить, в горе утопая, можно с ума сойти. С него, наверное, стоило бы брать пример. Многое прожил, но души не потерял. Это заслуживает уважения. Надо надеяться, и дома у них подобная атмосфера. Неприятно было бы напороться на крики со стороны его сестры.        Жили они недалеко. Надо отметить, вещь поразительная. Однако, с этим свезло — недолго позорились. Но почему ж не виделись с ней тогда целых пять лет? Недавно переехали? Где табор их проживал? Таковые вопросы задавать несколько неудобно. Вдруг чего подумают… Хотя, в общих чертах, ничего удивительного, если таким задастся. Сами расскажут. Вероятно… Нилу думалось, Шофранка просто стала вести более закрытый образ жизни, из стен, после возвращения от семьи, выходить перестала. Или, может, на днях они вернулись? Сложно представить, хоть очень интересно.        В квартире было тихо. Ну, разумеется, час не ранний — шуметь нельзя. И тем не менее, Собакин позавидовал этому умиротворению — соседи достойные попались. От Фроси ж в любой момент можно ожидать, что та вылетит с комнаты, станет греметь на кухне или пакостить в иных местах. Тут же никто встречать не вышел, ничего дурного не делал. Будто вдвоём живут. Спокойствие и умиротворение. Хотя, можно предположить, все это потому, что оба на фронте отслужили. Привилегии, видно, кой какие получили. Нил не углублялся в те вопросы. Самому ему не повезло в этом, зависть транслировать он не планировал. — Шофранка! — кричал брат ее, спешно разуваясь. Сделать это ему, несмотря на отсутствие правой, удалось быстрее Нила. И пока гость размышлял где бутыль оставить, попутно обувь в шкафчик составляя, Арсен уже к комнатке направился. Страх о том, что братец ее сейчас их тайны разгадает, все выше поднималась, к горлу. — Шофранка! К тебе гости! — Нил запаниковал. Ему сильно не хотелось, чтоб увидела она со спиртом. Вот, скажет, ничего не изменилось. Даже без того глядеть на неё было боязно, учитывая последнюю встречу.        Ждать она долго не заставила, явилась сразу, пусть и не в самом приличном виде. Чудилось, словно она у двери стояла, да ждала, чтоб отпереть — настолько послушно среагировала. В подобных пижама она разгуливала прежде у него по квартире. Смущаться не стал, хотя иной мог бы. Тем не менее, сердце скоро застучало. Первая мысля была о том, как страшно опозориться. У цыганки все наладилось, у Нила ж все как всегда… Без бранных слов сложно выразиться. Явно скоро в грязь лицом упадёт. Ну-с, главное, чтоб сути всех его проблем не узнала — посмеётся. Тяжко, словно лицо по швам трещало, натянул он улыбку. — Здравствуйте, Нил Тимофеевич! — по плечам, а затем по спине, пробежал холод. Вот это обращение! Не помнил он, когда та последний раз подобным образом выражалась. Кажется, это было в тот день, когда Шофранка впервые назвала его другом. Но это не мудрено, теперь они никем не являются. Интересно выходит. — Какими судьбами? — Встретились у Волги, — ответил за него Арсен, точно оценивая взглядом неподобающий облик сестры. — Доброго вечера, Шофранка Кхмаловна… Я, наверное, не вовремя? — ее внешний вид говорил лишь о том, что встретить она хотела совсем иного человека. Вероятно даже, другого пола, и потому братец не бранился. Невесть как являться, при том, когда рядом двое мужчин — не в принципах ее семьи. Это тогда, в квартире Собакиных, она могла делать чего угодно, ходить как угодно, зная, что ей вреда никто не причинит. Тут же ситуация другая. Да, видно, прошлое сестры Арсену известно. Это, разумеется, касательно близких отношений ее с гостем. Не воспринимается Нил как любовник, отнюдь. Это, наверное, должно радовать, да наводит на печали. Когда кричали на него, тем не менее, тоже неприятно было. — Нет-нет, — поясняла она, — к нужному часу пришли. Желаете поужинать? — Нет, спасибо, — он был абсолютно сыт сегодняшними криками. Да и, без шуток выражаясь, Галя за ним ухаживала, кормила, несмотря на положение. Боле всего, конечно, эмоции, как бы то ни звучало, переполняли живот. От еды ему вовсе поплохело б. — Осознаю, что отказываться нехорошо, да пересилить себя не могу. Поел совсем недавно. — Галя! Чистейшей души человек. Как она сейчас? Как у вас Семочка? — от вопросов о жене как-то колко сталось на душе. Знал, что тут боле не о чем поговорить. Можно заметить, что Нилу сталось несколько обидно — не о нем в перную очередь вопросы. Больно, если выразиться более четко, вовсе о Собакиной слышать. — Не стесняйтесь, проходите на кухню, — она указала на дальнюю дверку, — обсудим все. Я даже, можно сказать, соскучилась по вам. Столько лет, Нил Тимофеевич! Столько лет…        Он продолжил вести себя так, словно у короля с королевой на приеме, то же отражала и мимика лица. Впрочем, вёл он так себя обычно, да ныне, как-то деревянно. Но Нилу было крайне тревожно на душе, и почему-то захотелось вернуться домой. Сёма с Галей остались наедине, а сын уж точно в ссорах их не виновен. Волнуется, наверное… Собакин не был уверен. Но все ж таки, хотелось бы проследить за ситуацией квартире. Галина, кажется, сошла с ума! Чем она занималась в сортире? Ещё чего удумала, подобное посиделкам в ванне? Ей больше нельзя доверять. Себе тоже. Боле не хочется в подобной ситуации оказаться, ведь дети так просто на свет появляются.        Хватит об этом, он повторял себе сотни раз. Это должно когда-то закончиться! Нельзя ж так, сидя за столом, плакаться начать на дружеской встрече. Как бы ни хотелось кому-то высказать свои мысли — нельзя. Это совершенно неуместно. Придётся строить из себя счастливого отца и мужа — мерзость. Это же абсолютная чушь! Как же отвратно. Было бы кому высказаться.        Хоть то довольно некультурно, Собакин стал наблюдать за тем, как цыгане ужинают. Чувствовал он себя крайне некомфортно. Они могли бы и подождать, пока тот уйдёт. Зачем же так вести себя? Арсен, может, уставший и голодный, а вот что до Шофранки… Должна она была потерпеть. Пообщались бы, отпустила, да покушала. Нехорошие мысли варились у него в голове. Осуждал каждого, и это несколько заставляло забыть свои терпкие печали. — Как вы там? — большой ложкой она набирала борщ, совсем неразборчиво проглатывая похлебку. Она жадно облизывала покрасневшие от супа губы, уверенно глядя на знакомца. Нил всегда смотрит, чтоб в пищу ничего не попало. Какие ж люди удивительные бывают. Ни манер у неё, ни желания сохранить своё здоровье.        Поведал он все, чего в жизни его случилось за столь длительный срок. Звучало это, надо сказать, так же, как Сёма школьные задачки ему пересказывает. Совершенно безэмоционально и от того скучно. Брат с сестрой радовались за Сему, за то, что Собакины, несмотря не все проблемы, много вместе прожили. Столько дней вместе — удивительная вещь. Девушка даже несколько грубо пошутила, не думала, мол, что они в целом не погибнут. Злая ирония совсем Нилу не понравилась, да он не реагировал, переключаясь на свои достижения в музыкальном плане. Печалиться, рассказывая все это, было крайне сложно… Как же хорошо звучат его речи, когда неизвестны все проблемы, кои так терзают душу.        Не хотелось о себе. О чем угодно, лишь бы не о семье! Чушь творится в разуме, а ее еще и нужно приукрасить. Кто ж сухой кулич посыпает? Это вещь неприятная, явно на психику влияющая. Не успевает мозг столько новостей воспринимать… А ведь еще и старые надо передавать. Нил несколько поежился, скомкался, и благоговение на лице боле не строил — перестал контролировать такую деталь. Сам того не замечая, стал походить на понурого крота. — Значится, можно сказать, кабаре вам досталось? — Шофранка продолжала стучать ложкой по тарелке. Это не могло не раздражать. Надо было тогда, пять лет назад, манерам ее поучить. Мешает вникнуть в суть вопроса. — В каком-то смысле да, — старался он не отвлекаться на эти отвратные звуки. Голова загудела, а вместе с ней уши. — И вы ликуете? Рады, что у Бухарина так не сложилось? Он насолил вам знатно. Сейчас, как мне известно, совсем ничего не имеет, а из-за возраста — работать не может. Незавидная судьба, чего тут ещё сказать? — Я не могу с издевкой радоваться ныне, ведь он уж мертв. — Вы что-то путаете, мы виделись на днях. — Сегодня похороны прошли. Агата Михайловна позвала попрощаться, о вас, видно, позабыла. Но, справедливости ради, скажу что людей было не больно много. — Как же так? Мне никто ничего не сказал! — почему-то от сих слов хотелось оскорбиться. — Помимо неё, иных общих знакомцев достаточно! Видно это от того, что я из дому не выхожу, к свадьбе готовлюсь… — Кто этот человек? — наконец встрял Арсен. — Что ж за совладелец такой… Не первый раз о нем слышу. — Необычный был мужчина, — несколько загадочно разъяснила Шофранка. — Но очень общительный и дружелюбный! Подарил мне кальян… Да и помер.        Нилу наконец стало весело, да и хотел он рассмеяться, но это уж больно неэтично. Несуразные и нескладные вещи она говорит, чего уж тут? Ума не прибавилось. Лишнего, впрочем-то, Шофранка не сказала… Но коим образом это преподнесла — другое дело. Все, в общем-то, по сути. Почему ж ее поразила услышанная информация? Когда они стали друзьями? Не походил Бухарин на того, кто стал бы подарки делать без причины. Они явно были. Вероятно, от барахла избавлялся. У людей жизнь ключом бьет: свадьба, дружба и гостинцы. Остается только завидовать, себе такого же желая. Если б не его кружок энтузиастов, существовать было б вовсе скучно. Завидовал, как и прежде, ее беспечности, отсутствию каких-либо проблем. Хорошо жить, когда ты ничем не обременен. — Так, — и братец ее, так же некультурно стукнув ложкой по посуде, трапезу закончил, да принялся подыматься. Ему одной рукой посуду мыть, если Шофранка помощи не предложит? Все его движения выглядели довольно необычно, удивлялся Собакин, насколько сложно, наверное, жить без столь важной конечности. Приспособился ж еще как-то. — Я устал с работы, нужно поспать, а вам, я полагаю, есть чего обсудить. Приятно было вас увидеть, Нил Тимофеевич! — они пожали руки, прощаясь. Этот жест означал лишь то, что сестру Арсен доверил Собакину. Тарелка с ложкой остались в раковине. Ужасно. Но, тем не менее, довольно приятная ситуация сложилась, что девушка осталась под его присмотром, если на обстановку не глядеть. Сейчас уж правда, несколько неуместно это. Не рвался он как прежде с ней уединиться. Случись бы то лет восемь назад…        Нилу пожелалось скорее вернуться домой — чуть остыл, Семочка наверняка переживает. Поговорили, да и хватит с него. Удалиться бы куда подальше… А ведь еще нужно набраться сил, чтоб выпить! Таковое обязательно должно происходить в одиночестве, ведь если кто рядом будет — растреплется. Не мог он доверять себе в бреду, хорошо понимая чем все может обернуться. То, как детально изучил свой организм за годы, в самом-то деле, заслуживает уважения. Не создаст это таковых ситуаций, какие были в квартире у Бухарина.        Без Арсена сталось как-то неуютно. Чудилось, будто разговаривает совсем с чужим человеком, не с тем, с кем квартиру ранее делил. Она изменилась уж, немудрено. Дело, конечно же, в огромном сроке их расставания — он тоже не нашёл о чем боле поговорить. Обсуждать, кроме общих знакомых, им нечего. Какие-то мелкие новости он мог бы обсудить с Юрой или Галей, здесь поднимать неуместно. За краткие минуты пересказали друг другу все, чего только можно было. Время впустую потратит, если останется. Да, явно пора. — Я тоже, наверное, пойду, — робко пробормотал, медленно от стола отодвигаясь. Без прочего был оконфужен, как вспомнился момент их расставания. И так, оставшись наедине с ней, ожидать можно всяких слов. При брате не решилась всего высказать. Видно, не обсуждали они ее попытку мир покинуть. Но, вероятно, она все еще злилась на Нила, ведь тот даже слов извинения не произнес. Надо бы… Не хочется больно. — Куда ж вы? Посидите ещё со мной, — даже после того, как Арсен ушел, продолжала она обращаться на «Вы». Зачем — неясно. Что-то, видно, в головушке переклинило. Либо за друга Нила давно перестала считать — именно со слов о близком общении появилась меж ними более неформальная атмосфера отношений. Сейчас все, разумеется, не так. — Мне столько всякого надо с вами обсудить… Может, кальян покурим? Я уж позабыла этот дым, этот вкус… Вам бы, тоже, полагаю, память было бы приятно освежить? Давно ли дымили? — Я никогда таковым не занимался… — Разве? Мы ведь покуривали ранее за теми столиками, что Бухарин притащил… Мало чего с тех дней осталось в памяти моей. — Я видел их, но нет… Не желалось мне кальянов после монастыря. Да и вы… У вас так разум был вскружен, в любви ещё двое суток мне признавались. — Верно, Нил Тимофеевич, верно… Забывать я многое стала. Извините… Время то для меня не лучшее, тяжко вспоминать. Сами разумеете, — он покивал. — Как вам предложение? Это самый обычный табак! Тогда они невесть чем баловались, сейчас, я уверена, тем никто не занимается. — У меня ребенок дома, — эти слова стали отличным поводом и оправданием его не задерживать уж давно. Тут, правда сказать, не больно помогало, ведь он давно вырос, да и Галя с ним осталась — в рассказе с уст сорвалось. И все ж, оставлять Семочку наедине с внуком Фроси — затея не из лучших. Не думалось Нилу, что он должен начать учиться за себя постоять, сам защищал его вечно. Именно так он и может растрепать о том, о чем не стоило бы — случайно. Боле того, не понимал Нил, какое устройство у кальяна, зачем его курить? Насколько известно, это то же самое, что и папироски. Тогда толку в нем нет абсолютно. — Давайте еще полчасика посидим? — непонятно было ему, для чего упрашивать. Какой в том толк? Интересно вместе время проводить? Маловероятно. Нил растерялся, и снова глядя на ее совсем нескромный наряд, краснел. Почему-то почувствовал, будто нужен в этой квартире побольше, чем в своей. От того становилось несколько радостно, хотелось ощущать себя полезным, и посему идею свою отложил на потом. Может, поможет чем. — Курить будем там, у меня, чтоб соседям не мешать. Я уверена, вам понравится.        Поразмыслил, какие тайны она скрывает. Какой образ Шофранка старается создать? Чего от Нила желает услышать? Сложно, и не понятно, стоит ли вовсе этим интересоваться. Будет ли хоть кой какой толк? Тревожно даже как-то, что ведет его на свою территорию. Задумался он о том, какие коварные мысли могут быть в ее темной головушке… Все словно пропитано желанию к кровожадной мести. Это, наверное, все паранойя в нем бормочет.        Внутри, кстати сказать, места было крайне мало. Комната была такой же узкой и захламленной, какую имел Алеша. Но ведь Шофранка даже не ребёнок. Хозяйка постаралась разместить в ней и картины, и кальян, и стол, и даже шкаф! Не легче ль было оставить его в коридоре? Ощущение складывалось, словно кто-то старался впихнуть все возможное в одном месте. Может быть, рядом с ними жили не самые честные люди, да и оставив чего, с этим стоило бы прощаться, и оттого столь несуразные решения в расстановке. Но есть же шкафы с замками? Глупо это, тем не менее. Зато, что довольно забавно, все удобства под рукой. Нилу явно повезло побольше… Разглядывая мятую газету «Правда» на столе, как Шофранка набивает кальян табаком, и как угрюмо исполняет граммофон, стоявший прямо на полу под окном, начинал скучать по дому. Не верил уж, что снова такие чувства испытывает.        То, чего девушка делала со столь неясной вещицей, выглядело довольно занимательно. Красиво даже, в кой каком смысле. Она носилась с ней из комнаты на кухню, что-то мешала, что-то поджигала… При том, надо сказать, делала все это она с уверенностью, посему Нил не волновался, что курить им придется невесть чего. Интересно, все ж, какой дым из всего этого выйдет. Занимательно наблюдать за всем этим. Останется ли тот же мягкий табачный вкус? Пришлось ему сесть на край одноместной кровати, на белое белье, что так жаль загрязнять, но стоять уж попросту устал. Опять же, ноги подводили. Поведение это было неуместно, совсем даже не по-дружески. — Пробуй, — она протянула ему трубочку, что совсем не вызывала доверия. Кто еще ей пользовался? Боле того, Бухарин ее притащил… Отказаться — нехорошо, прикасаться губами к мундштуку — отвратно. Пожертвовал тогда он всеми своими принципами, наполняя легкие никотином. Внутри все зажгло, мгновенно заболело, что принялся Нил кашлять. Неприятная вещица, словно, что правда, проклятая! Боле курить ему не хотелось. Лучше б уж выпили, да сигарами угостились, нежели это. — Это нормально, я тоже потерялась, когда впервые попробовала. Еще раз, — она, присев рядом, настояла на том, чтоб Нил продолжил курить. В горле все пересохло, да опускать руки, чтоб показаться слабым, он не желал. Необычно было, тем не менее, что она настаивает. Сначала он ее впервые провожал в мир ядовитых веществ, теперь она его… Теперь уж они, правда, далеко не так молоды. — Отравить решила? — пошутил он, прокашлявшись. Хорошо бы воды, а то вмиг голова закружилась, да в горле засуха все хуже. Спирт, думается, и то проще потреблять. Шофранка, тем не менее, не морщилась, но тоже покуривала без каких-либо положительных эмоций. Выглядело это так, словно табак, может быть, просрочен. — Нил Тимофеевич, вы не меняетесь, — и лишь в тот миг он понял, что оставшись наедине, вернулись к столь непосредственному общению, пусть и частично. Когда уж эта «Вы» с уст ее соскользнёт? Неудобно. — Мне раньше нравилось дым пускать. Сейчас чего-то не то. Разным, бывало, забывали, а это… Наверное, нужно подождать?        Она тоже закашлялась. Нилу сталось вмиг все равно на здоровье приятельницы, он откинулся назад, чуть стукнувшись затылком об стену. Так повело, словно от пары пачек за мгновение избавился. Разумеется, что-то она сделала не так! Не должно кружить от кальяна, это он абсолютно точно понимал. Прикрыл глаза рукой, мечтая проклясть Бухарина за то, какую отвратную вещь подарил. От хлама, теперь уж хорошо понятно, избавлялся. Резко стали всплывать, точно снаружи, из внешнего мира, а не из внутреннего, какие-то неуместные воспоминания. Это довольно необычная вещь. — Пробуйте, эта дурь острая ушла, — героически протягивала она мундштук. — Мне говорили, нужно сначала подержать, а затем выдыхать, — голос ее звучал, словно они общаются в каком-то длинном коридоре, перекрикиваются. Невесть от чего уши заложило. Сосредоточиться сталось крайне сложно, рассудок плыл. — Наверное, теперь нам получше станет. Вы уж извините, мне самой поплохело!        Тогда подумалось ему, что если уж девушке под силу таковым заниматься, ему — запросто. Может быть, разница в возрасте так бьет… Нельзя подобным образом вести себя в гостях, тем не менее, кем бы ты ни был. Поднялся, чуть приходя в состояние, да потянулся за мундштуком. Вдыхать сложно, и неясно для чего себя так мучать! Какие цели преследует изведением собственного организма — сложно сказать. Верно, все та же проблема.        Сталось действительно не так отвратно, да воды желалось все больше. Хоть курить получается, не выворачивая лёгкие. Состояние его словно не позволяло попросить помощи, и боле того, мысль до уст не доходила. Где-то притаилась, да двигаться не желает. И вроде из-за всей сумбурности этой даже смешно становится. Какая комичная, все ж ситуация! Настолько глупая, что и слов нет. Только эмоции. Он даже улыбнулся, и чуть порозовели щечки. Новая доза никотина чуть взбодрила, и отравляя воздух вокруг дымом, глядел он на Шофранку, слегка улыбаясь. Ее лицо выглядело по особенному, крайне завораживающе. Почему-то подумал он о том, как ж повезло ее жениху. Вряд ли кто думает, как повезло Гале с ним… И почему? Мысли путались, и не имели какой-либо полноценной связи.        Сидели они так, молча друг напротив друга, словно вечность. В какой-то момент Шофранка взгляд от ошарашенных очей оторвала, да на спину улеглась. Нил мгновенье назад подобную позу принимал, да вскоре пришел в себя. Ее же поведение было неподобающим, хоть Собакин реагировал крайне необычно. Движения его можно было сравнить, разве что, с плавностью улитки. Сам этого он пока не понял, и чудилось, медлителен как обычно. Спустя целых две минуты, заметил, что состояние приятельницы в разы хуже. Надо же, сейчас еще в душе поплохеет! — Чего ты ревешь? Чего случилось? — он сам находился не в лучшем положении, да, покуривая кальян, его не менял. Сталось как-то легко и просто, словно уж позабыл кем является. — Я не реву, — она отвернулась к стене, чтоб слез ее никто не видел. Нила чуть дернуло изнутри. Он был искренно рад видеть ее живой, не такой, какой запомнилась. Чудится, чуть раны свои залечила. Сердце невесть от чего билось все скорее.        И все ж, хотелось правды. Поднялся, да перекинул руку через хрупкое тельце рядом — попытка поглядеть в глаза ее. Не лучшую позу они приняли, разумеется. Дурман тот не в край мысли заполонил, посему Шофранка сразу вскочить решила, но Собакин нисколько ей не препятствовал. Однако, своего он добился — увидел, какие эмоции она испытывает. И зачем надо было врать? Если плохо стало, так лучше уж сказать! Она — не он, чтоб молчать. Фляжник явно хотел цыганку отправить вместе с собой на тот свет. Как иначе объяснить реакцию их тел на подобное? Кто ж такое дарит, желалось ему воскликнуть.        И вновь оказалось ее лицо пред ним, на сей раз, разумеется, заплаканное. Чего стряслось за краткое мгновенье? И нужно ж как-то успокоить, его молчание неуместно. Невесть для чего, Нил потянулся к ее руке. Она оказалась отнюдь горячей… Была ли она такой всегда? Он никогда не прикасался к ней. Какие высокие, как оказалось, меж ними были границы! Так четко стал виден момент, когда себя потеряла она после тех безумных действий. Он мог сделать что угодно, и она была бы глиной в руках его, да не стал. Такого в мыслях даже не было! Не на хороший путь жизни она встала в тот день… Даже стыдно как-то. Вспоминать очень страшно. Это то, на что хотелось бы закрыть глаза. — Что случилось? — крепче сжал ее ладошку, словно выжидая, пока та вырвется. Делать она этого не стала. — Печально мне… Больно внутри… — Почему же? — Как завидели меня, так настроенье упало. Занимательно, однако! — Не от вас, от ваших известий, — плечи ее чуть дрогнули. Короткое мгновение, а такое животрепещущее. — Жалко-то как! Еще б ему жить и жить… Это что такое? Чего не день, так траур… Надоело! — Что ж вы так по нему плачетесь? — состояние чем-то напоминало солнечный перегрев. Может, и не ладошка ее греет, а все вокруг изменило свой градус. — Разве он вам хорошего хоть что-то сделал? При мне, и на моей памяти, одни лишь бедствия от этого фляжника. Иль это юмор ваш? Встали бы вы на мое место и, — почему-то замолчал на полминутки, — и… Да! Поняли бы, не стоит каждого мертвеца ценить. — В мире нет идеальных людей, но как человека, — она и второй коснулась его, отчего по телу скоро побежали мурашки, — как личность, мне его жаль. Мне всех, кто умер, боле того, жаль! Неизвестно ж, куда их души деваются, а как сейчас говорят — пропадают, — от слез глаза ее ядовито-карие, стали казаться несколько бледными. Столько лечиться от любви, чтоб вновь увидеть в ней красоту? Ну уж нет!.. А сердце-то все билось необычайно скоро.        Дабы забыться, Собакин вдохнул поглубже дым. Сказать больше ему было нечего. Мнения ее не разделял. И в тот же миг в груди все сжалось, да подумалось ему, что поступает совсем неверно. Боле того, что смешно, он забыл чего сказал. Не так еще стар, чтоб память подводила — проклятый табак всему виной! Почему-то сильно хотелось извиниться. С другой же стороны вспоминалась Галя… Сумбур похуже пьянства… При том, бутыль-то все в руках. Жена его получше, подостойней, да о негодных не ревет. Пред ней бы тоже извиниться.        Не понимая что творит, застал себя он пред лицом Шофранки. От неё пахло домашними яблоками. Легко, и будто даже не касаясь, он целовал следы от слез ее. И там, где было горько, в тот миг стало тепло и сладко. Она также молчала: не двигалась, не дергалась. Так, верно, тоже долго доходило, что за манящая любовь, тоска. Лишь вытянула шею, да подалась вперед, к приятелю своему. Почему ж оба так медлительны, бесшумны, и будто стали крайне глупы? Ответ у Нила, все один — табак, табак, табак… А счастье никуда не делось, и бьется все сильней в груди. Они сидели такие отстраненные, но словно ощущали какое-то сердечное родство. — Нил Тимофеевич, вы женат, — пошептала она, слегка улыбнувшись. Он же, в свою очередь, настроений не менял, отстраняться не спешил. Эти краткие осыпания нежностью, прикосновение холодных губ, ей, видно, нравились. Но ведь и тут проблема. — А вы, как помните, невеста. И что с того? Я вам плохого не желаю, не хочу, — он чувствовал лишь соль на языке, будто не понимая с кем все это происходит. — Но вы целуете меня. Этим занимаются любовники. — Я целую вас с теми же мыслями, с какими целуют ребёнка. Бросьте!.. Но извините… Я не прав.        И все ж, тонкие руки оказались на шее его. С ней он бы поиграл немножко, да не сейчас. Сейчас бы отпустил. Уж как-то чувства все не те… А может это бред? Если это так, хотел бы он отдаться своим мечтам о блаженстве, прям в тот же час. Не думал он о Гале вновь. Таков бывает человек. Мечта сбылась, хотя так странно… Прошло аж целых восемь лет!        И вот, Нил, поглощенный разумом своим, все пытался что-то осознать. Ну а она, кажется, кусалась, и это было больно… Да что ж, тем более, творит? Вся шея будет в гематомах. В конечном итоге, это просто стыдное и непристойное занятие. Приносит, разумеется, какую-то пользу, да лучше б нет. И плохо, ему все больше нравится, что происходит.        Новорожденные чувства в Ниле пылали, он все разглядывал ту кожу смуглую, как волосы ее щекотно лезли на лицо. Конечно, это не Шофранка. Все это просто глупость, бред. Они во сне. — Вы погодите, — даже так, не смог бы он измену себе простить, ежели все это наяву, — не спешите. У вас жених, а вы… — Нил Тимофеевич, я ж… Это несерьёзно. Совсем не понимаю что со мной… Я думаю, вам боле не будет печально, если позднее разойдёмся. — Но я хранил свою верность, исполняя священный обет, все эти тяжкие пять лет! Вам ведь известно, что прежде очень сильно я вас восхвалял… Так вот и знайте, что сейчас, все мои вздохи и мечтания сбываются, — он запускал в темнокудрые пряди ее пальцы, но уже жалел о сказанном, — будь кто иной на вашем месте, этого бы не случилось! Сейчас я… Эти чувства лишь на миг во мне возбудились.        Она не до конца понимала его речей, и то хорошо читалось во взгляде. Нил тоже терялся, робел, но знал, что правду городит — эти раны в форме поцелуев несколько заставили прийти в трезвость. Все равно, он ее любил, но очень давно это чувство забыл. Несколько признаний было, пусть не очень романтичных, и никакое душу ее растопить не смогло. Пусть. Не холодно теперь, не горячо — дома Сёма ждёт. А Галя… Пока меж ними ссора вселенских масштабов, о изменах думать желается все больше. — Вы ж понимаете, — кальян, стоявший на полу, что курили они каждый раз, когда мыслей желали набраться, удивительно, как ещё не шатался, — я всегда была сосватана… А вы меня любили… Только не попутайтесь в себе опять.        Нил осторожно вдохнул ещё. Несмотря на все тепло, кое к Шофранке ощущал, ему подумалось, что с таковой резкостью в интимных отношениях они бы долго не прожили вместе как пара. Следы вмиг заныли. Какая дерзость! Он ведь хотел ее лишь успокоить, да к сердцу прижать, как сестру. Почему не старался ее оттолкнуть? До последнего не понимал, какие действия с телом его совершаются. Не ощущал бы боли, так и не понял до трезвости.        Тянул ближе к себе ее, заранее не продумав, что собирается совершить. Обнять бы просто, да полежать, поговорить. Больше ничего не надо.