Черно-серые линии

       Долго после этой ссоры они не разговаривали. Прошло, наверное, чуть больше недели в молчании, а диалоги велись с одним лишь Семой в их доме. Галя бойкот прекратила лишь тогда, когда муж стал ее особенно раздражать. Может, ничего не поменялось, но отношение к нему стало совсем иным.        Казалось, что он стал гораздо громче, и ее это раздражало. В самом деле, она уже на следующий день после произошедшего задумалась, что поцелуя не было, но раз уж и супруг обиделся — не старалась идти на контакт. Если хотел доказать — пусть действует. Так оба и молчали. Все ждала, пока он преподнесет сюрприз в виде красочных извинений, но ему было не до этого. Другим стихи пишут, картины рисуют, а он что? Хоть бы ради приличия пару строк насочинял. Она вспоминала, как за ней, за ее некогда знакомыми, ухаживали любовники, и все было совсем не так… Словно не чувствовала ничего за этим холодом, повторяя про себя слова свекрови. Как жаль, что посоветоваться самой было не с кем. Разве что Алиса, да она далеко. И более того, ее слова могут не устроить.        Нил в голос читал Семе книгу, находились они в зале. Мальчик лежал на диване, укутавшись в одеяло, будто спать собирался, но, видно, просто за день устал, да сил набирался, а отец его сидел, что в диковинку, на полу пред ним, да по спинке сына гладил. Забавно, что в такой позе он умудрялся эмоционально излагать историю. Так что, Галине казалось, словно специально он выражается непривычным тоном речи, завлекая тем самым ее внимание. А зачем это надо? С кухни ей был отчетливо слышен рассказ про Пиноккио. Она не знала этой истории прежде, хотя и видела книгу дома, потому первые минут десять внимала с интересом. Однако, уже на второй главе это начало раздражать сильнее. Невозможно своими делами заняться, когда человек так нахально тянет к себе интерес. Думалось, это такой необычный способ пойти на перемирие? Не для Семы он уж точно это делает, ведь они в одной комнате. Более того, даже шепотом можно было бы обойтись.        Еще немного погодя, все же пожелалось попросить его вести себя потише. Ну, в самом деле, это поведение выходит все рамки приличия. Более того, Собакин всегда с малышом общается таковым образом, но сейчас чудилось, он особенно кричит. Так же точно он обращается с посудой, иными вещами, особенно по ночам будто специально гремит. Все это мешает полноценной жизни. Она не просила его вести себя иначе, ведь у них же молчанка. Потому же, собственно, казалось, придумал он как ее прекратить. Не легче ли было ему самому что-то сказать? Любое теплое слово принялось бы супругой. Но, все ж таки, настал момент прекратить весь этот цирк. Буквально влетела Галя в комнатку, когда последняя нервная клетка решила отказать. — Читай потише, — Нил, надо заметить, руку с ребенка сразу убрал, повернулся к ней, но ничего не ответил. Взгляд его отражал просьбу повтора вопроса. — Читай потише, пожалуйста, — он чуть наклонил голову влево, губы задрожали, а брови опустились. Галя посчитала, что он намерен далее продолжать бойкот, хоть поведение его отнюдь странное. Слух, может, повредил? Решила уйти, да была остановлена довольно неоднозначной фразой.        Галя вздохнула. Разумеется, пустой ответ ее не очень устраивал, и хотелось чего-то более развернутого. Чего он вообще хотел добиться своим поведением? Хотел бы продолжить общение — ответил. Ничего не ясно… Размышляя об этом, слов никаких подобрать не могла, да и кричать не больно хотелось. Как же теперь они будут? Точно разводиться надо.        Сема решил вступить, высказать свое возмущение по поводу сложившейся ситуации. — Папа, гладь! — Собакин посмотрел на него, ничего не сказал, а потом снова на супругу, выжидая пока та среагирует на ребенка, судя по всему. Не получив желаемого, мальчик раздосадовался, губки поджал, глаза сразу на мокром месте. — Нил, ну что же ты? Дитя ласки просит, — тогда она сама рядом опустилась, попутно громко выражаясь, стараясь говорить крайне четко. Пару секунд назад ей казалось что проблема со слухом, сейчас же думалось иное — с голосом. Но такого не могло произойти, ведь Нил же работает… По крайней мере, ей казалось именно так. Сам же отец наблюдал за этой картиной с недоумением, глядя как малыш слегка потягивается от теплых женских рук. — Галя, мы книжку читаем про мальчика, — Сема произнес довольно длинное и ясное продолжение. Совсем недавно он начал разговаривать больше, отрывистыми словами. Собакина давно успела пережить эту радость, но каждый раз сердце стучало скорее, когда мальчик говорил чуть более внятно. — Нравится? Чем мальчик в книге занимается? — потому же старалась выводить на разговор, чтоб старался он больше высказываться.        Он медленно, лица от одеяла не отрывая, закивал, но не желал ничего уточнять. Любые сдвиги в речи пасынка, тем не менее, уже хорошее событие. Должно быть, и отца его это очень радует. Мелочь, по сравнению в окружающим их миром, но безмерно приятная. А уж если маленького все устраивает — так и старшие становятся счастливы. — Галя, я голоден, — и снова в слезы. Значится, первая попытка разреветься была обусловлена далеко не желанием почувствовать расслабление от рук. Хотя, может быть, оба желания сложились друг с другом вызывая истерику. Организм ребенка требует нужных витаминов, от чего тот и раздражается, их не получая. Печально, тем не менее, видя как мальчик хоть чем-то перекусить желает, знать, что помочь ты ничем не можешь. Страшная вещь, надо сказать. — Семушка, — потянула она, чуть приподняв брови. По ее большим и светлым глазам можно было прочитать лишь сожаление. — Потерпи до завтра, совсем ничего предложить тебе не могу. Поспи, во сне терпеть гораздо легче…        Тогда он быстро зашмыгал носом, и даже поглаживания, о коих просил, перестали успокаивать. Конечно же, голодовка влияла на него так же, как на всех остальных. И даже более того, она могла бы повлиять на рост, развитие и мозг ребенка. Все это понимали, да поделать ничего не могли. Вновь вспомнилась Алиса… Как жаль, что нельзя съездить к ней только ради того, чтоб поужинать! Даже для их семьи, вероятно, уже не лучшие времена настали. — Довела его до истерики! — возмутился Нил, ближе к мальчику подсаживаясь, хотя снова касаться его не желал на чужих глазах. Уж очень много времени прошло, да он не мог проявить себя как более мягкого человека при жене. Наверное, никогда уже не сможет. — Что наговорила? — Сему и папа хотел успокоить, но не знал как сделать это словесно. В общем, кратко говоря, заботой со всех сторон окружили. — А я чем ему помогу? — Галя тоже возразила. Но, по крайней мере, она знала, что Собакин может говорить. Значит, правильно поведение его разгадала. — Я не грядка. — Какая грядка? — Сема еды требует. — С чего ты взяла? Ты пока его не трогала, слезки у него не текли, — стал он их аккуратно, подушечками пальцев, с сына стирать. Прикасаться к нему, когда рядом Галя, все же было сложно. — Он ведь только что сказал. Неужто ты так плохо слышишь? Или речи собственного сына для тебя загадка? — Семочка пролепетал что-то, но невозможно понять это на русском языке. — Ты слушаешь его невнимательно. Как уши приведешь в состояние, так поймешь, что он уже вовсю обменивается мыслями. У него высокий голос, вестимо, от того тебе ничего не ясно. Вслушиваться надо! Во время нашей ссоры он еще больше умение говорить усовершенствовал — как Алиса и советовала, множество диалогов с ним велось, побольше обычного. Можно сказать, наша размолвка пошла ему на пользу. — Не шутишь? — Нет, Нилушка, нет, — тепло сталось ей в области груди от мыслей, что наконец нечто сердечное вернулось в их отношения, и чувствовалось это каждой клеточкой тела. Скорее, не вернулось, все ж таки, но общаться они начали. Боле того, реакция мужа ей крайне понравилась — выглядел он довольным. Потому ж и обратилась к нему таким образом. Общение их, конечно, выглядело довольно нелепо, все эти около перекрикивания. — Какая же это победа! Я думал, он останется немым. Сейчас быстро время полетит — не заметим как учиться начнет, — после таковых слов ему почему-то захотелось крепко обнять членов своей семьи, но сделать этого, конечно, не смог.        И он был прав. С того дня Нил стал особенно внимательно вслушиваться в то, что сын говорит — Галя переводила ему. Вскоре ему это не понадобилось, и стали сын с отцом общий язык находить, стали вести вполне вразумительные разговоры. Дружно начали взрослые мальчика языку учить, счету и даже чтению, хотя время для того было не лучшее — маленький еще. Однако, информацию усваивал довольно быстро. Уж очень сильно ему повезло, видно, с разумом, хоть в общем развитии, как уже всем известно, и довольно запоздалый. Надо радоваться, что не инвалид — от зависимых и пьющих такие часто рождаются. А принял бы Собакин такого ребенка? Сложно сказать.        Галина, что для ее супруга оказалось удивительным, была необразованной. Большинство знаний получены ей были как раз в тот неприятный период, поскольку крутилась она с вполне умными людьми. Тем не менее, даже письма, кои Собакину присылала, писала не в одиночестве, поскольку допускала бы много ошибок, по ее словам. Конечно, учитывая сколько она читала, это вряд ли, но веры в себя не имелось. Ни о каком профессиональном учении, разумеется, речи тоже быть не могло. Слушала она о чем муж говорит вместе с ребенком, даже не стеснялась того, что много пробелов о представлении жизни имела — она не виновата в этом. Точно так же, как и многие другие. Отучилась три класса в школе, и, соответственно, к десяти годам уже помогала маме по хозяйству. Многие ровесницы так существовали, и никакого шока ни у кого это вызвать не могло.        Спустя всего полгода произошло уплотнение населения. Незадолго до этого Собакиных поставили перед фактом, что к ним подселят двое или трое человек, перед этим, конечно, прочитав размеры квартиры. Второй раз жалели они тогда о своих богатствах, о том, что живут в самом центре города. Более того, им настоятельно рекомендовали разделить гостиную на две маленькие комнаты, мол, так проще будет уживаться с незнакомцами. Этого они позднее решили не делать, да и лишних денег не имелось. Нил протестовал. Он объяснялся, жаловался, писал письма в Москву, бегал до жилищного подотдела, но везде его разворачивали и посыпали угрозами. Ему было абсолютно неясно, почему собственность, заработанная честным многолетним творческим трудом его родителей, должна быть отобрана? И ладно, если самого Нила за счет кабаре можно было отнести к эксплуататорам, так за квартиру вдвойне обидно. Не думали они тогда, разумеется, о том, каково семьям, спасенным из подвалов благодаря такой деятельности.        Вскоре на горизонте появилась Фрося с мальчиком, практически ровесником Семы, Алешей. Ефросинья Павловна отстояла полное право находиться там, подтвердила свои доводы пропиской в паспорте, пусть уже и недействительным. Крик был с самого входа за порог, поскольку совсем ничего Собакины не подготовили для въезда новых жителей: милиция с новоявленной семьей стали некоторые вещи небрежно бросать в коридор, Галя различную мелочь утаскивала в покои, тяжелое надрывно тащила, дети молча наблюдали за всем этим, а Нил продолжал, не помня себя, требовать отселить их. Нехороший был день. В какой-то степени, один из худших в их жизнях. И Семочка все это видел! Очевидно, хранитель порядка стал прояснять ситуацию спокойным тоном, но все что слышал в ответ — оскорбления со стороны Собакина. Стукнул он его первый раз — не понял. Немного переждав, второй раз нанес удар. На третий пригрозил смертной казнью, и лишь тогда успокоился. А может, если б супруга не потащила его, вместе с остальными вещицами, в покои, подальше от всех, и продолжил бы что-то доказывать.        Долго еще происходило принятие настоящего, ругались Собакин с Фросей на пустом месте, а бывшая служанка даже принимала попытки переместить сожителей в другую квартиру. Вот мол, ведут себя неправильно. Но и тут, конечно, милиция ей помочь ничем не могла. Больно много возмущались люди, что соседи им не нравятся. Разумеется, у кого была возможность, съезжались с родственниками, с ними ютиться легче. Точно так же сделали и родственники Соломона Давидовича после того, как была отменена черта оседлости. Но, по крайне мере, Нил с Ефросиньей Павловной был знаком прежде. Это уже кой какой плюс.        Галя к ситуации отнеслась более спокойно, поскольку в голове всю проблему предварительно заранее несколько раз пережила. Она знала, что так все закончится. Правда, очень жаль, что и с домом в Городках ей пришлось попрощаться — нужно было сделать выбор между квартирой и деревней. На этом мнения супругов расходились, а итоговое решение осталось за Собакиным. И это очень жаль, ведь там у них был бы огород, и можно было бы начать вести хозяйство. С другой же стороны… Работы у них бы никакой не было. Таким образом, они отгородили себя от людоедства, кстати сказать. Но об этом чуть позже.        На том стресс не закончился. С частной собственности списалось кабаре, и, соответственно, музыкантов чуть оттуда не погнали. Однако, они вцепились за это место мертвой хваткой — отстояли. Быть может, не пошел бы Нил к ним работать, так это и не вышло бы. Осталась так труппа без всего. Случилось, что остались они одними из немногих, кто продолжал в столь голодное время творчеством заниматься. Глядеть на них народу было на пользу, хоть зрителей приходило крайне мало, и то, большая их часть — бывшие люди. С трудом, но все ж заведение отстояли. Надолго ли — другой вопрос.        Война закончилась, чему все были безмерно счастливы. Люди поздравляли друг друга, радостно глядели в будущее, представляя, что их ждет. Таинственное, но все-таки, хочется надеяться, светлое.        Сема потихоньку рос, готовился к школе. В семь лет, правда, пойти ему туда не удалось — дети лишенцев не имели права на бесплатное образование. Это совершенно не честно! Почему ж они виноваты должны быть за грехи, если можно так выразиться, своих родителей? Когда Алеша пошел в школу, Сема продолжал сидеть дома, и ему самому это, конечно же, очень нравилось. Не надо было ни о чем думать, работать тоже никто не заставлял (хотя сверстники его уже зарабатывали первые деньги), лишь лежал, проводил время с родителями. Друзей, как таковых, он не имел — негде найти, общаться с детьми не любил. Может быть, эта черта характера передалась от отца, а, может быть, произошедшие события в глубоком детстве повлияли на его настоящее. Дома, под руководством отца знания получать ему конечно не нравилось, и вовсе казалось бесполезным.        Пока Галя домом занималась, за детьми ухаживала, ходила на работу, да принимала все происходящее как должное — муж ее из кожи вон лез, чтоб пойти против строящейся системы. Опасное занятие, надо сказать. Сначала квартира, после кабаре, далее школа для ребенка… Везде нужно доказать свое право на существование. От всего этого хотелось убежать куда-то подальше, где проблем бы не было. Вечные нервы повлияли на его хромоту, к сожалению, не лучшим образом.        Вскоре же Собакин решил обратиться к старшим за помощью, даже не в том смысле, чтоб попросить чего-то — высказаться, пожаловаться. Они молча, без ответного письма, отправили количество денег, достаточное для того, чтоб Сему приняли в школу. Однако, учителя предупредили, ежели стараться плохо будет — никакие суммы не помогут. Так что, внимательно готовили они мальчика к поступлению. Для него самого все это были конечно муки. Боле того, в тот же год была введена пионерская организация, что стало для всех Собакиных чем-то глобально неясным.        Семе все эти учебники не нравились, и он представить себе не мог, что ими придется заниматься еще несколько лет! Папа его продолжал надеяться — еще удастся добиться специального образования для мальчика. Видно, ему казалось, такая участь ждет не всех, и потому просил Нила отправить его учиться музыке, ведь это, по крайней мере, интересно. Отец, прошедший весь этот путь, был против. Он не против стремления сына к искусству, в нем имелся страх, что мальчик вырастет, да станет вести такой же богопротивный образ жизни как старший. Более того, пристрастие к этому в любом случае будет — передается кровно. Но как только Собакин представлял, что Семочка становится кабацким певцом… Сразу все тело передергивает. Потому же, собственно, предложил альтернативу — редкие занятия с учителями. Такие берут не очень много, вытянут как-нибудь. Пошел навстречу, так сказать.        По названной причине первый школьный день был для Собакиных праздником… Добились наконец своего! Галя с Нилом очень хотели проводить Сему в школу, вместе собрать, нарядить, за парту усадить. У Собакиной, благо, выпадал выходной, у мужа ее — нет. Однако, время выступления совпадало аккурат с началом первого урока. Значится, с кладбища ему нужно было бежать сразу домой чтоб успеть. Поверив в себя, счастливый встал он с утра пораньше. Не проспал — уже хорошо.        Несмотря на довольно траурную обстановку, а конкретно кладбище, настроение было прелестное. Люди плакали, да у Нила на то уже иммунитет выработался. Он думал о ребенке, а не о человеке в гробу. Уже никому не сожалел, не строил из себя страдальца — есть кому этим заняться.        После похоронной процессии началось прощание с усопшим, и решил он тогда, что уж очень хочется перекурить. Вот, невесть от чего, прям не терпится! Делать это в такие минуты не для всех приемлемая вещь, потому подсказали, мол, там есть небольшая беседка, если чутка пройти. Весело потянувшись за сигарами, он направился в указанное место. Кладбище было огромным, и очень старым, но при том, имело какую-то свою красоту. Правда, погода стояла не лучшая — листья под ногами, слякоть, тучки нехорошие собираются. И везде как-то тихо, жутко.        Немного пройдясь, заворачивая по различным отделениям, указателям, нашел беседочку. Выглядела она, надо сказать, нехорошо — абсолютно ржавая, грязная. Но, благо, если ливень будет, не промокнет… А ведь еще работать. Стоял он, покуривал, слушая, как птички поют, глядел на могилы рядом с собой. Кстати сказать, таким редко занимался — примета плохая. Одна привлекла большее внимание — из-за продолжительных ливней ее, можно сказать, затопило, грязи много. Жалко сталось того, кто под землей покоится, нехорошо это как-то. Но что тут поделаешь? Природа. Помимо этого, однако, за местом никто не ухаживал: калитка грязная, все вокруг в гниющей траве. — Мне жаль вас, — подумал про себя Нил, опираясь на перила, чего делать не стоило — замарался, — Рябова Мария Тимуровна, — это имя всегда вызывало в нем неприятные чувства. Стал вчитываться, кто пред ним лежит, и на удивление, даты жизни, в общем-то, были схожи с теми, когда Маша погибла. Да и возраст тоже. Почему-то определенно точно решил, что пред ним именно она. — Вот видите, как сложилось? Вы говорили, что мне не рад будет Семочка, я сегодня уж его в школу веду, а вас даже некому навестить. Недостойно вы жизнь закончили, своей деятельностью ребенку жизнь подпортили — бабушка с дедушкой относятся к нему с осторожностью. Я пойду, а вы лежите, разлагайтесь дальше, несчастная дама полусвета.        Бросив окурок поближе к могилке, поковылял он обратно. Долго находиться на ногах для него теперь было сложно, а еще работать. Нечего себе нервы воспоминаниями трепать. И тем не менее, «встреча» с Машей настроение ему подпортила. Очень подпортила! Хорошо хоть Галя ее не посещает… Тут же всплывает вопрос «почему?». Насколько Нил помнил, пусть и очень смутно, ее не было на похоронах, провела это время в Городках — тяжело было. Значится, даже в обычные дни сил прийти не нашла. А, может быть, раз уж на прощании не была, то и где покоится не знала. В любом случае, ему было бы неприятно знать, что погибшую посещают. Не достойна она, по его мнению, даже этого.        Глядел он куда-то ввысь, к мокрым после дождя деревьям, влажной листве и редким лучам из-за туч. Не хотелось на покойников смотреть, думать о них. Шел по памяти, но все понять не мог, почему так тихо? Думалось, вот-вот подойдет, но пред собой все коллег не видел. И вот, чудится, куда надо повернул… А обратно вернулся! Сначала, разумеется, подумал к другой беседке прибрел, да Мария рядом была — круг обошел.        И все ж, снова к ней ступил, остатки сигареты решил себе в карман прибрать. Нехорошо поступил. Однако, поднимал окурок он с неприязнью, с тем же взглядом, каким глядел на еще живую Рябову. Не хотелось снова к ней приближаться. — Какая ж вы отвратительная! И даже Галя, глянь, к вам не ходит, — нервно дергая тонкими губами прошептал, озвучивая свои недавние мысли. — Один я тут, а вы при жизни б погнала уже… Прощайте, терпеть вас не могу.        Решил, что стоило бы пойти другим путем, раз уж предыдущий Нила подвел. Он был зол на себя, что дорогу не запомнил, хотя и думалось, мол, где тут можно потеряться? Кладбище состояло не более, чем из шести секций, потому пытался ориентироваться по указателям, запоминать кого проходит. От стресса, что в столь недружелюбном месте заблудился, тело сковало. Теперь определенно идти сталось сложно. В обоих ногах, что большая редкость, стал чувствовать легкое онемение, спина заболела. Эта общая слабость абсолютно неуместна. Немного задрожал, раздумывая, что делать далее будет, если снова вернется к беседке.        Пройдясь еще чуть-чуть, продолжил мысленно Машу ругать. Даже после смерти от нее одни неприятности! В тот же миг, запнувшись о свои же конечности, или может быть, о камушек какой, понять не успел, как на землю полетел. Не стоило делать упор на руки, царапины остались, да и весь грязный ныне, как выступать? Как до дома ехать? Позор какой. Не стоит забывать, что тогда страна только отошла от сильнейшего голода, люди потихоньку вливаются в новую жизнь, а их организмы — все еще нет. Случались такие осечки. Ну, пусть лучше это, чем каннибализм, настигнувший, собственно, само Поволожье и наиболее пострадавшие губернии… Всюду грязь еще, без воды никак, да и она больно не поможет — мыло надо. И все ж, оставаться одному в лесу хуже, чем явиться перепачканным.        Нил подумал, им повезло, что они находились в городе, ведь, что довольно удивительно, люди из сел и деревень голодали гораздо сильнее. Причин к сему было много, и ныне от таковых слов даже поразительно, ведь у тех огород, пусть и с засухой. Случаи нападения на близких, чтоб избавиться от недоедания, в более населенных пунктах были единичными. Может быть, без поддержки друг друга у Собакиных все сложилось иначе. Тем не менее, та же Галина, многажды слушая о тех ужасах, что в стране творятся, не представляла, чтоб кого-то перерезала ради удовлетворения жажды. Даже Нила, на коего так злилась временами, и пальцем бы не тронула. Да и что там, впрочем, трогать? Кости грызть?        Поднялся, более решительно и внимательно. Сейчас пойдет налево, раз уж направо дорога не та. Вся эта путаница сделала такую шутку с разумом, что он совсем позабыл откуда пришел. Вернее помнил, да казалось, что воспоминания не его. Чушь какая-то словом. И… Оказавшись вновь у беседки нисколько не удивился. Если бы это повторилось еще раз, он бы точно к могиле Маши кинулся не с лучшими желаниями. Тут, все ж, решил, что стоило бы передохнуть, потому просто подошел, нужно хоть мыслями сбросить напряжение. — Посмотрите! — внутренний голос Нила восклицал. — Мне теперь, что самое обидное, не в чем Семочку в школу провожать. Увидят меня другие родители в менее праздничном, да подумают о нас что-то плохое, — на нем было всего-то пальто со шляпой, да заменить их было не на что. И уж если головному убору повезло, так уж верхней одежде — отнюдь нет. — Разве вам хотелось бы, чтоб о вашем ребенке думали, что он из плохой семьи? Вот, мне тоже нет, — он ориентировался на свист ветра так, как реагируют на человеческий ответ. Достал он с внутреннего кармашка последнюю роскошь, кою никто не украл, и пока удавалось прятать от чужих глаз — карманные часики. — Я понимаю, вы меня не любили, но отпустите же, прошу! Извините за всякое, чего наговорил… Но ведь Сема не виноват ни в чем? Я не должен отсутствовать. Галку попрошу у вас порядок навести, если сейчас выйти отсюда смогу. Спасибо вам заранее, Мария Тимуровна.        Это был, конечно, глупый монолог, но Собакин почему-то верил, что он ему поможет. Время без пяти час! У него есть не больше десяти минут, и то, это если близкие подождут его, чуть опоздают. Пошел по той дороге, которую в памяти отложил как верную. Сердце стучало, нервничал сильно, боясь пропустить столь важный момент в жизни сына. Это будет уж очень обидно. Домой он ковылял буквально с часами в руках, при том, надеясь, что они показывают неточное время. Может, они спешат? Это было бы славно. Обратно к похоронам и коллегам не возвращался, ведь это было не только бессмысленно, сколько и неприятно. Позориться при них… Все ж надеялся, что никто его не заметит — шляпу чуть ли не до носа натянул. Хотя, конечно, не узнать Нила было бы сложно.        И все ж таки, на какую-то новую дорожку ступив, кладбище смог покинуть. Это большой подарок судьбы, но он продолжал думать, что сама Маша ему помогла. Отношение к ней, конечно, не сменил, но снова задумался о чем-то мистическом.        В квартире осталась одна лишь Фрося. Нил обошел все, залез туда, куда ему нельзя было больше нос совать — в чужие комнаты. Но с горечью отметил, что Сема с Галей ушли. Даже Алешка, видно, уже на занятиях. Сталось крайне досадно. Он возвратился за двадцать минут, что для ребенка стоили многого. Как же так могло произойти? Теперь уж ничего не поделаешь — первый урок у мальчика давно начался. Скоро уж жена возвратится. Нету смысла куда-то бежать. Подумав, Нил решил спать прилечь, ничем не заниматься. Пусть одежка в таком разе, со всеми иными проблемами подождет. Грязь окончательно засохнет, и, может быть, легче будет отстирать.        Крайне опечаленный своим утром, в сон провалился. Очнулся к вечеру, лишь тогда, когда Сема с Алешей домой вернулись — шумели сильно. Галя же решила не будить мужа, видно, незачем было. Ждала, чтоб обсудить его отсутствие, пробуждения, своими делами занималась. — Семочка! — Нил сразу вышел навстречу сыну, только-только проснувшись. Сам же мальчик выглядел крайне недовольным, уставшим и каким-то измятым. Сильно напоминал своего же отца по утру. — Как уроки прошли? — Почему ты не пришел, папа?! — и был он в крайне плохом настроении. Но, чудится, проблема больше была не в отсутствии отца, а в очередной ругани с соседом, и в том, что день, все ж таки, ему не понравился. Однако, от внезапной грубости в свою сторону Собакин несколько опешил, и правда посчитал себя очень виноватым. Он присел рядом с ним на диванчике, стараясь понять простые истины. — Я не успел из-за работы… — Ничего там примечательного и не было, — Галя занесла в новую детскую вещи ребенка. — Детей не очень много, кстати сказать. Завтра можешь так же проводить его, атмосфера, в общем, такая же будет. — Нет, я хотел в первый день, — отвечал Нил как будто сам еще школьник. — Ну что ж теперь сделаешь? — жена не до конца понимала, к чему такие расстройства. — Придется нового рожать тебе, чтоб я смог те же чувства пережить, — пошутил Собакин. — Нет-нет, даже не думай. Не будет такого. — Нет, не надо! — возразил и Сема.