***
Антон не особо помнит, как добрался до дома дедушки. Но точно помнит, как увидел своего отца. Того самого человека, которого ненавидит примерно так же, как и мать. — Что ты тут забыл? — сквозь зубы проговаривает мальчишка, сжимая руки в кулаки. — О, ты уже приехал! Я так рад тебя видеть! Ты же золото завоевал… Молодец! — радостно отзывается Андрей, раскидывая руки в стороны для объятий. — Я так соскучился по тебе. — Какого черта ты тут забыл? Тебя не было в моей жизни несколько лет, а сейчас ты приходишь с фразой «Я соскучился»? И всё? — возмущается парень, нескоро разуваясь. — Ты свято веришь в то, что я побегу к тебе? Что буду тебя обнимать? Да мне видеть тебя противно! — Вообще-то я имею право здесь находиться. Здесь умер мой отец, а эта квартира переходит мне в наследство! — Я не хочу никого расстраивать, конечно… — тихо начинает Попов, снимая обувь. — Но все имущество Виктор Алексеевич завещал своему внуку. Так что… он имеет право Вас выставить, Андрей Викторович. — А это еще кто? — недоумевает Шастун-старший, глядя на Арсения. — Ты даже не удостоился чести посмотреть, как я катаюсь. Круто, — кивает Антон, падая на стул. — Это мой тренер, вообще-то. — Да. И законный представитель Антона Андреевича, если что, — мужчина открывает свой портфель, из которого достаёт папку размера А4. — Вот, можете ознакомиться. — Весело тут у Вас. Вы уже успели меня полностью вычеркнуть из жизни… Круто, круто, — обиженно отвечает мужчина, рассматривая документы. — У тебя даже появился личный представитель твоих интересов в суде? А адвокат когда появится? — Он мне не понадобится, ибо я ничего не нарушаю, в отличие от тебя, о-те-ц. — А сейчас я прошу Вас покинуть личную собственность моего подопечного, дабы не допустить ухудшения его психологического состояния. — А если я не захочу никуда уходить, а? Что вы вдвоем мне сделаете? Ударите? Выкинете? — нарывается Андрей, подходя к Арсению вплотную. — Тогда вам точно понадобится адвокат. — На стороне Антона стоит вся Российская Федерация. Боюсь, что даже если Вы попадёте в больницу, нас оправдают, ведь это будет самооборона. — М-м, понятненько. Значит, меня здесь не рады видеть, да? — спортсмены синхронно кивнули, явно издеваясь над мужчиной. — Ну ладно. Тогда я ухожу. Но не прощаюсь — завтра вновь увидимся, ага? — Пока-пока, — Антон машет ему рукой и радостно улыбается. — Можешь не приходить завтра. У тебя же мно-ого дел. Например, за хлебушком сходить. — Пошел к черту, щенок, — цедит он, пулей вылетая из квартиры своего отца. — Еще и этот урод приперся… Господи, за что… — Антон устало откидывается на спинку стула, а после резко выпрямляется и протягивает руку в требовательном жесте. — Точно, держи, — Попов кидает ему в руки пачку сигарет, которые Антон раньше курил, а после в тонкие пальцы летит и зажигалка. — Большое спасибо, Арсений Сергеевич, — кивает младший, трясущимися руками вскрывая несчастную пачку. — Сядьте рядом, прошу Вас. — Ну к чему весь этот официоз? — Арсений закрывает дверь, разворачивается и идёт в сторону кухни, на которой так ловко устроился Антон. — Я же для тебя Арс, разве нет? — Да-да, как я мог забыть? Совсем уже голова не работает, — вздыхает мальчишка, стряхивая пепел в пластиковый стакан. — Арс, вот скажи, какого хрена судьба так издевается надо мной? Мало того, что я вчера дорогого мне человека потерял, так сегодня ещё и это чмо приперлось. — М-да… мне даже добавить нечего, мой хороший, — он берет парня за руку, нежно поглаживая большим пальцем тыльную сторону его ладони. — Это реально издевательство какое-то. — Да вообще! И, блин, какое он право имеет ходить своими дебильными лапами по этому святому месту? — дуется Шастун, постепенно переползая на колени к Арсению. — Вообще осанател. — Да, согласен. Полностью, — мужчина гладит предплечье парня свободной рукой, другой держа чужую. — Но ничего, ничего. Он больше не имеет на тебя никаких прав, в отличие от… — Тебя, — кивает Шастун и быстро чмокает Попова в нос. — Так ты теперь получается мой папочка? — Антон заливается смехом, стараясь сделать затяжку и не подавиться. — Ай-яй-яй, Антон Андреевич! Какие у Вас пошлые мысли, однако. Ещё совсем недавно вы играли с трубочкой и кофе и засрали футболку, а сейчас… Я поражаюсь! — Ой, да, блин! Забудь уже этот случай! — возмущается мальчишка, снова делая затяжку. — Мне просто было скучно. И я не выспался. И идти никуда не хотел. Да чё ты ржёшь?! — Видел бы ты свое лицо в тот момент… Я никогда не видел, чтобы люди так беззвучно и красочно матерились, — ухахатывается старший, притягивая обиженного подростка к себе. — Но это было незабываемо. Особенно, новогодняя ночь в Эстонии. Ты же помнишь? — Я все помню! — бурчит Шастун, который, на самом деле, почти нихера не помнит. — А что там было, напомни… — Сначала я хотел тебе дать подзатыльник за кучу алкоголя в квартире, потом мы выпили по паре бокалов, послушали речь, потом ещё несколько бокалов, тебя повело, ты начал нести какую-то ересь, потом мы подумали что надеть наручники — идея супер, а потом поцеловались. Помнишь? — у Арсения улыбка до ушей, хоть застежечки пришей. И непонятно — стебется он, угарает или говорит это на полном серьезе с видом дебила. — Ну… как Новый год встретишь, так его и проведёшь, собственно… — зачем-то говорит Шастун, пока тушит окурок о несчастный стакан. — Разумная фраза, — соглашается Попов. И не успевает вставить что-то с подколом, как в его губы врезаются чужие — более сухие, с привкусом табака и жженой бумаги. Естественно, он не святой, чтобы просто сдержаться, поэтому углубляет этот поцелуй, несмотря на всю аморальность происходящего. Теплые руки скользят по тонкой талии, останавливаясь на ней, в то время как тонкие пальцы обвивают мужскую шею, чуть сдавливая её в области кадыка. Во рту у Арсения тоже появляется горький, смешанный с чем-то едва заметным, сладким вкус, который распространяется от кончика языка, скользит по небу, а после достигает корня языка, вызывая там наиболее сильное раздражение рецепторов. — Шастун, ну ты и… — Великий грешник, знаю. Но у меня уже нет сил тосковать. Это защитная реакция, как бы аморально это ни было, — вздыхает мальчишка, не понимая, как зевает. — Ещё и спать хочется. Как грустно. — Тогда давай, топай в душ, а потом пойдём в кроватку. Хорошо? — тихо спрашивает Арсений, обнимая уставшего подростка. — Ты устал от кучи пережитых стрессов, перелёта, сборов… Надо отдохнуть. Завтра ещё более тяжёлый день, малыш, — он аккуратно целует мальчишку в лоб и поднимается со стула, унося последнего в ванную. — Я принесу тебе одежду, не переживай. — Угу… Ты же будешь со мной спать, да? — с надеждой спрашивает Антон, глядя на мужчину глазами котёнка из Шрека. — А у меня был вариант спать отдельно?.. Почему я не знал об этом? — тренер выгибает одну бровь дугой, как бы всерьёз задаваясь этим вопросом. — Ладно, шучу. Конечно же я с тобой спать буду. Вдруг ты что-то сделаешь с собой ночью. — Да ничего подобного, блин! — фыркает Антон, закрываясь в ванной. — Я не подросток с несчастной любовью! — Очень хочется в это верить… — одними губами говорит Арсений, чтобы Шастун его не услышал. Потому что мужчина даже предполагать не может, что творится в голове у этого ребёнка.***
На самих поминках Антон старается не плакать — ему хватает ревущих друзей дедушки, которые, видимо, как и подросток, поверить не могут в происходящее. В голове у каждого крутится только одна мысль — как такой достаточно сильный, бодрый, весёлый человек смог «сгореть» за короткий срок? Это же невозможно… Священник читает какие-то молитвы, которые Шастун не слышит и слышать не особо хочет. Ему сейчас не до того, чтобы в них вникать. Он хочет в последний раз его увидеть, успеть попрощаться, сказать все, что хотел, но так и не смог. Так много всего, а времени нет совсем. Антон сжимает в руках эту несчастную свечку, глядя на её горячее пламя. И единственное, что он просит у Бога — это то, чтобы они с Арсением умерли в один день. Чтобы никто из них не страдал из-за утраты другого. Чтобы никому не было больно. Чтобы все было честно… На глаза подростка снова наворачиваются слезы, которые просто стекают по щекам и, какого-то черта, катятся к шее, что очень сильно его раздражает. Поэтому он просто резко и грубо стирает их, чувствуя, как катятся новые… И так снова, и снова, и снова… Все церковные обряды наконец заканчиваются, а Антон просто смотрит нечитаемым взглядом на людей, которые подходят к его единственному любимому родственнику. Он просто мысленно говорит все то, что не успел сказать ему при жизни. Например, что он его очень сильно любит; что ему всегда нравилось играть с ним в шашки; про то, что он не жалеет о порванных штанах, когда они с ним бегали во дворе… Он не жалеет ни о чем. Разве что только о том, что последние пару лет он редко бывал вместе с ним… Антон всегда хотел, чтобы дедушка был горд им, чтобы у него всегда был повод похвастаться внуком перед друзьями… Он и правда хотел быть идеальным внуком… О Боги, если бы кто-нибудь только мог представить, как Шастуну стыдно за то, что он начал курить… Да, дедушка знал об этом, но не ругался. Хоть и не был этим доволен. Но… Антон считает, что он его подвёл. Реально подвёл. И сейчас он клянется, что в ближайшем будущем обязательно бросит это дело. Ради обещания, которое он только что дал. Настала его очередь подойти к самому близкому человеку, который уже не дышит, никогда больше не встанет… чьё сердце уже не будет биться. — Дедушка, ты… я… я всегда тебя буду помнить. Я надеюсь, что рай существует, а Бог есть. Ты должен оказаться на небесах, слышишь? Передай Богу, что ты был лучшим дедушкой на свете, а ещё просто невероятно хорошим человеком… Все эти люди — это те, кому ты хоть как-то помог, понятно? — Антон улыбается, глядя на лицо покойного, которое, кажется, стало более светлым и улыбчивым. — Знаешь, честно говоря, после соревнований я хотел увидеть тебя живым, а не в гробу… Но ты все равно у меня красавчик… Просто… красавчик… Я всегда буду тебя любить, дедушка… Ты… Ты самый… лучший… Антон, сдерживая слезы отходит от дедушки, которого уже накрывают крышкой. Рядом, по классике, стоит Арсений, сжимающий кажущееся хрупким плечо подростка, чтобы последнего снова не накрыло эмоциями. — Спасибо, — выдавливает из себя мальчишка, едва сдерживаясь от того, чтобы не побежать и не скинуть крышку гроба. — Спасибо за то, что ты рядом, Арсений…***
На кладбище Шастун не с первого раза смог подойти и кинуть в новую могилу горсть земли. Кто вообще придумал такие традиции? В заказанном кафе он не может есть от слова «совсем», а каждый из знакомых дедушки или родственников считает своим долгом напомнить парню о том, что он «тощий, как сковорода». Радует только то, что Арсений каким-то чудом где-то откопал успокоительные. Иначе бы Антон просто заперся в комнате и сутками рыдал. Да что уж греха таить — он бы без Арсения просто вскрылся, ведь жизнь без дедушки стала бы адом. Ещё и без кучи перебранных бумаг парню пришлось бы жить с отцом, который явно не одобрил бы того образа жизни, какому следует подросток день за днём. В общем… респект Арсению. Но и это ещё не все… — Антош, мы тут подумали… С Павлом Алексеевичем, Левой и его родителями… В общем, тебе бы к психологу походить… Ты уже неделю на успокоительных сидишь… Это ненормально, понимаешь?.. — Хорошо, я схожу, — кивает Антон, свесив одну ногу со стула. — Когда там первый сеанс? — Завтра. В семь вечера. Пойдёшь? — Я же уже согласился… — парень выгибает одну бровь дугой, глядя на Арсения, как на человека, отстающего в развитии. — Мне реально нужен специалист, который закроет все мои гештальты, ибо я не хочу в депрессию. Мне туда не надо так-то. — Какой же ты у меня умница, солнышко, — Арсений едва ли не плачет от удовольствия, пока обнимает Шастуна. — Вот увидишь, тебе обязательно станет легче, моё ты солнышко. — Очень хочется в это верить, если честно… Ибо я всего неделю чувствую себя овощем, а мне уже это не нравится, — вздыхает мальчишка, обнимая мужчину в ответ. — Я всегда знал, что ты не из тех людей, которые хотят страдать чисто по-приколу и ничего с этим не делать. Ты у меня просто умница, Антошечка, — Арсений оставляет на лице младшего несколько коротких поцелуев, не переставая прижимать младшего к себе. — Не то чтобы мне когда-то было хорошо, когда на самом деле все хреново… — он закатывает глаза, запрыгивая на руки к Арсению. — Носи меня. — Ты ж моя маленькая коала… — Попов подхватывает его под ягодицы и идёт в сторону улицы. — Э-э-эй, куда-а-а, — возмущается мальчишка, стараясь вырваться из крепкой хватки. — Я не хочу на улицу, не-е-ет… — У тебя психолог только завтра. А ты на улице уже кучу времени не был. Пора проветрить тебя уже, — спокойно поясняет мужчина, усаживая Шастуна на комод. — От тебя так сильно сигаретами несёт… фу. Ты уже на восемьдесят процентов из них состоишь, пора бы и чем-то нормальным подышать. — Ну, А-а-арс, — стонет Антон, откинувшись затылком на стену. — Там же холодно… — Апрель месяц на дворе… там половина людей уже без курток ходят… Антон в ответ лишь бормочет что-то на арабском, не в силах сопротивляться. Гулять, так гулять. Все равно в частном доме обитает.***
Здание больницы совсем не похоже на больницу. Оно выглядит достаточно современно, модно и красиво, чтобы это было правдой. Внутри также сделан ремонт: коридор выполнен в серых тонах, где на стенах висели картины и детские рисунки. В принципе, все выглядело достаточно доброжелательно и позитивно, что не может не радовать. На первых двух этажах, как Антон узнал чуть позже, располагаются комнаты для тех, кому нельзя находиться вне контроля врачей. Ну, например, подростки-самоубийцы, к числу которых Шастун почему-то отнёс и себя. Оканчивается его путешествие кабинетом, скрытым от посторонних глаз стеклянной дверью, завешенной жалюзи и такими же стёклами, заменяющими стены. — Добрый вечер, Антон, — приветливо здоровается женщина-психолог, которой на вид не больше 30 лет. — Ты можешь сесть или лечь, как тебе будет удобно. — Ага, благодарю, — равнодушно отвечает парень, ложась на диван. — О чем болтать будем? — О чем ты хочешь. Расскажи, пожалуйста, что тебя волнует в первую очередь? — спокойно спрашивает она, глядя на подростка. — У тебя же помимо этой трагедии есть ещё какие-то болезненные воспоминания о родителях. Верно? — В точку… — чуть дрожащим голосом отзывается парень, чувствуя, как в глазах снова появляется отнюдь не приятная влага. — Расскажи мне, что случилось? Ты можешь полностью мне доверять, ведь я не желаю тебе ничего плохого, — ласково говорит девушка, растягивая на лице лёгкую улыбку. — У нас с тобой неограниченное количество времени, не переживай. — Хорошо, — вздыхает Антон, принимая более вертикальное положение. — Если кратко, то всё детство я боялся мать. Невозможно было понять, что с ней будет через несколько минут. Зато я всегда знал, что если у неё с утра плохое настроение, то оно весь день, поэтому я всегда пытался её радовать. Я ненавижу крики и скандалы, я всегда пытаюсь от них уйти… И знаешь, так обидно, когда ты слышишь крик и начинается паничка, — мальчишка снова вздыхает, доставая из кармана под, а после делая затяжку. — Я всю осознанную жизнь боюсь накосячить, потому что за каждым проступком дома следовало наказание. Ненавижу такое… Когда каждый день в страхе проходит. Ещё и отец тогда с нами жил… Вечно качал права, что он на моей стороне, однако… Ничего подобного. Он пытался меня «защитить», но, на самом деле… Короче, коэффициент поражения поражает воображение, попытка исправить усугубила положение. И, ведь, единственный, кто реально мне помогал — дедушка. Я очень его люблю… Это человек, который всегда был на моей стороне, всегда был за меня. Всегда с ним было так спокойно, хорошо… Я знал, что рядом с ним я в безопасности, понимаешь? Это… это не просто какой-то родственник… это и мать, и отец, которые тебя любят. Это два самых близких человека в одном. Я… я не знаю, как буду без него жить… — Антош, тебе главное знать и помнить, что все люди рано или поздно уходят на тот свет. Не забывай, что у тебя все ещё есть Лева и Арсений, а также множество других людей, которые тебя никогда не бросят. И даже если ты закроешься в себе, они дадут тебе отдохнуть и подумать… но когда ты будешь готов вновь вернуться в социум, они придут к тебе. — К слову о закрыться… У Вас же можно здесь остаться? Ну… на время. Я не хочу никого видеть и слышать, разговаривать и т.д. — Да… без проблем… — растерянно отвечает психолог и тянет руку к каким-то бумагам. — Вам нужно только подписать договор о том, что Вы на добровольной основе остаётесь здесь. — Без проблем. Куда ставить подпись?***
Арсений наматывает круги вокруг небольшого здания уже два часа. Он активно ждёт, что Антон вот-вот выйдет, и они вместе поедут домой, закажут какую-нибудь вредную еду, а потом, может быть, завалятся смотреть какой-то фильмец сомнительного качества. Но надежды начинают пропадать, когда вместо парнишки Попову приходит SMS от психолога. +7908… Арсений Сергеевич, добрый день. Антон решил остаться у нас на несколько дней.Арсений Попов.
Хорошо, без проблем.
Главное, чтобы ему стало лучше. Пожалуйста, пишите о том,
как он там себя чувствует. Прошу.
+7908… Хорошо. До встречи, Арсений Сергеевич. — Очень хочется верить, что он вернётся оттуда моим любимым, прежним, весёлым, слегка истеричным и неуклюжим ребёнком… — тихо говорит мужчина, будто боясь, что его услышат. Он с тоской смотрит вверх, как бы стараясь увидеть Антона, которому сейчас хочется побыть в гордом одиночестве. Самое больное — что он не сможет ему позвонить или написать… Но ради любимого мальчишки он готов на все. Даже если придётся остаться без него на неизвестное количество времени. Печально, что люди не могут знать всей правды до конца, ведь Антон стоит, прижимаясь рукой к идеально чистому стеклу, словно стараясь дотянуться до Арсения. Остается только верить, что парень быстро восстановится и все будет снова, как и прежде.