***
Снова кричат динамики и зрители. Снова волнение, как перед первым выступлением. Снова страх, предвкушение, истерический азарт. — На арену выходит Антон Шастун! Восходящая звезда Российского спорта! — восхищается Гришин, уверенно глядя в камеру. — Надеюсь, что наша русская звезда покажет всей Европе, как надо кататься! — Поддерживаю твои слова, Саша, — улыбается Тарасова, ожидая, пока закончит кататься итальянец. — Антон не уступил соперникам ещё ни разу за весь сезон! Это выступление должно быть самым лучшим. Как ты думаешь? Я права? — Безусловно! Я буду ждать что-то яркое и сильное, достаточно уверенное! Там должно быть много прыжков, его любимых акселей и всего остального! — А я думаю, что это будет что-то душевное и трогательное, что-то, что засядет глубоко в наших сердцах. — Может быть там будет и то, и другое. Зная Антона, нашу звёздочку, он может. — Без сомнений! — A Russian athlete appears on the arena –Anton Shastun. — звучит из динамиков, и Антон понимает, что ждать больше нечего. — Кстати, дорогие друзья, Антон для произвольной программы выбрал довольно необычное произведение — Black sorrow, — добавляет Гришин за несколько секунд до того, как Шастун оказывается в самом центре арены. Антон закрывает глаза, отсчитывает десять секунд до начала песни, а после делает мягкий толчок и скользит по льду в сторону. Первый аккорд — Шастун делает двойной лутц, даже не подозревая о том, что у дедушки уже темнеет в глазах. Дорожка шагов, которую парень уверенно выполняет, мысленно поговаривая как чёрное, чёрное, каким и бывает… Первый аксель. Чисто. Но Антону почему-то от этого не легче, а на душе слишком уж неспокойно, особенно после слов Арсения.Твои глаза должны смотреть
На мои кончики пальцев, что соприкоснутся С тобой в бесконечном месте ожиданий, Где песочные часы это алый свет Внутри чёрной тьмы, Где я с тобой стою…
Дедушка уже не может нормально дышать даже под аппаратом, а удары сердца с каждой секундой становятся все медленнее.Как чёрное, чёрное, каким и бывает Глубоким по приближению к себе самое чёрное море…
Парень делает каскад из тройного флипа и тройного лутца, стараясь не задохнуться. Но он знает, что должен дойти до конца, особенно, когда пути назад уже нет. Еще чуть-чуть…Подобно чёрной, чёрной печали, История которой сплошное горе…
— Я должен досмотреть… я должен увидеть его триумф… — хрипит мужчина, понимая, что вряд ли дотянет до конца. — Я… должен…Где в конце концов останется лишь холодный след, Окрашенный в цвет крови и…
Публика притихла, а спортивные комментаторы боятся что-либо произнести. Кажется, что каждый человек, который это видит, боится даже вздохнуть, чтобы, не дай Боже, не сбить парня.Такой чёрной, чёрной печалью. Там ты Для меня всегда будешь Чёрной печалью! Только для меня Чёрной печалью! Только для меня Чёрной печалью!
— Антоша… мой маленький мальчик… — пытается выговорить он, понимая, что воздуха в лёгких почти не осталось. — Я… горжусь… только… тобой… — по морщинистым щекам катятся непрошеные слезы, вызывая последнее в жизни пожилого человека раздражение. — Я люблю тебя… Последний прыжок, который переходит в «волчка». Это все. Конец. И, наверное, победа. Антон ждёт, пока доиграют последние ноты, и падает на лёд, словно кукла, из которой высосали всю жизнь. Он всё понял. Он прекрасно всё понял… — Нет… — шепчет подросток, утыкаясь лбом в сложенные на холодном льду руки. — Я не верю, ты не можешь… — Мой лучший… самый… лучший… — последнее, что говорит его дедушка, прежде чем уставшие глаза закроются. Навсегда. Его сердце перестает биться, а по палате раздаётся оглушающий, противный писк, оповещающий врачей о том, что их пациент мёртв. И реанимация уже не поможет. — Я же говорила, что это будет трогательно! — начинает Тарасова, вытирая тыльной стороной ладони появляющиеся слезы. — Он как будто рассказал нам свою трагическую историю… это невероятно. Просто невероятно! — Не могу не согласиться, — кивает Гришин. — Но это все же было невероятно ярко! И это неоспоримый факт. — Даже не буду пытаться с тобой спорить. Но давайте все же узнаем оценку жюри. — Anton Shastun scores 249.5 points. This is his best result of the season. Now he is in first place, — говорит голос из динамиков, пока парень сидит на чёртовом стуле рядом с Арсением и из последних сил пытается сдержаться. Он изображает невероятную радость, но в душе он уже рвёт и мечет все на свете. Ему страшно от своих догадок, потому что голос внутри только и говорит о том, что дедушки больше нет. — Я горжусь тобой, Антош, — шепчет мужчина, держа младшего за руку. — Ты мой самый лучший… — Спасибо, — выдавливает из себя парень, проклиная тренера. Зачем так говорить? Он же сейчас не выдержит, и его разорвёт прямо на камеру. — Награждение будет через полчаса. Держись, мой хороший.***
Антон стоит между Американцем и Японцем, невероятно счастливый, несмотря на предыстерическое состояние. Он всех уделал, он заслужил гордость миллионов, если не миллиарда людей. Он определённо молодец. Осталось только позвонить дедушке и Лёве. Тогда все точно будет круто. Золотая медаль на черном костюме смотрится как нельзя кстати. Антону очень нравится это сочетание, особенно, когда золото лежит поверх его чёрного костюма. Это определенно успех. — I won, bitch, — он подмигивает американцу, а после поднимает медаль вверх, чтобы точно все увидели, кто на самом деле король мирового льда. — Fucking russian athlete, — сквозь зубы проговоривает он, стараясь улыбаться сквозь «не могу», чем доставляет Антону невероятное удовольствие. — I will kill you. — Okey, my darling, – усмехается мальчишка, офигевая с себя. Ещё минут десять назад он места себе найти не мог, а сейчас посылает человека, который на десяток лет старше, туда, куда не надо. Хотя... – I hope they make a barbecue out of you in America. Be, – Шастун оправдывает себя тем, что он ещё ребёнок и ему можно под несколькими камерами показывать взрослому дяденьке язык. В принципе... почему бы и нет?... – Oh you little... asshole... – ворчит старший, продолжая улыбаться. – In four years, I'll kill you, understand? – I'm afraid that in four years you will already be an old man. Whatever one may say, but you are already fucking old, grandpa, – Антон заливается смехом. Он однозначно доволен своей остроумной фразой, которую только что выдал. Да и не только фразой он доволен: как ни крути, а олимпийские игры выиграл именно он. – Let's see more.***
Антон набирает номер, который уже давно знает наизусть. Идут гудки: первый, второй, третий… На десятом парень уже понимает, что дедушка сейчас не поднимет трубку. Что ж, видимо истерику услышит сначала Лева. — Антоха! — кричит в трубку Бортник, забыв про приветствия. — Ну ты, блин! Ну ты прям… Ну прям ахереть! Шастун, мать твою за руки и за ноги! Ну как ты… Я в шоке! — Популярное объяснение, однако, — смеется Антон, прежде, чем закричать самому. — Лева! Я их нагнул, прикинь?! Я в шоке, Левчик! Я в шо-о-оке-е-е! Я в полнейшем афиге, Бортник! — Я с тобой полностью согласен! Как ты их уделал! Блин, я прям не могу с тебя! Ты тако-о-ой, крутой! — Спасибо, спасибо, спасибо, — визжит Шастун, прыгая на полу. — Я такой счастливый! Только дедушка трубки не берет. Наверное, занят. — Антош… я не хочу тебя расстраивать… — Но его больше нету с нами, — синхронно говорят Лева и Арсений, вводя Шастуна в полнейший ступор. Радость быстро сменяется режущей болью где-то в груди. Потом пустота. Нет… Узел, завязывавшийся годами разрывается вместе с Антоном. — Этого не может быть… нет… — шепчет он, а после выходит из комнаты. Нет. Вылетает. Он идёт в неизвестном направлении. Шастун выбегает из номера прямо в толстовке, несмотря на весенний холод. Он не видит и не замечает идущих мимо людей. Ему больно. Адски больно. Но далеко он уйти не может. Только до первого переулка, в котором опускается на слегка припорошенный снегом асфальт и захлебывается в слезах. Смертельно хочется курить, чтобы хоть как-то успокоиться. Но сигарет, как и зажигалки, он не находит. Печально. Антон не кричит, не рвет волосы на голове, только лишь сидит, позволяя слезам литься по замерзшим щекам. Он не хочет ничего делать: ни вставать, ни истерить. Парень лишь дрожит то ли от холода, то ли от боли. Он клянется себе в том, что это будет самая ужасная, самая больная вещь в мире. Он клянется себе в том, что обязательно станет хорошим человеком. Он клянется дедушке, что станет сильным. Обязательно станет. — Дедушка… почему ты молчал… — спрашивает у неба подросток, стараясь сделать голос более чётким. — Почему ты ничего мне не сказал?.. Я ведь мог бы попытаться тебе помочь… — он всхлипывает и впервые вытирает слезы с лица. — За что… Почему… Я ведь так мало с тобой побыл… — снова наплыв эмоций, из-за которого парень содрогается и захлебывается в слезах. — Прости меня… прошу, прости… Ты ведь не увидел меня таким, каким хотелось бы… Я клянусь, что ты увидишь уже… оттуда… — он показывает в небо, а после кладет голову на колени и опять захлебывается в истерике. — Мне ведь уже тебя не хватает! Как я буду жить без тебя?! — Надеюсь, что мы справимся, — тихо говорит Арсений, кладя руку на спину подростка. — Антош. — Я не смогу без него! — дрожащим голосом сипит мальчишка, чувствуя, как ему резко становится теплее от чужого большого пальто. — Я всегда буду рядом. Обещаю тебе, малыш, — грустно улыбается мужчина, а после подхватвает замерзшее тело на руки и крепко прижимает к себе. — Мы все сможем. Ведь другой жизни не будет, только эта… И несмотря на всю херню, мы должны с тобой двигаться дальше, вперёд. Мы с тобой добьёмся всего, чего только можно добиться. Слышишь меня? Ты никогда не будешь в одиночестве. — Спасибо… — тихо шепчет Антон, прежде чем опять разрыдаться. — Я только не понимаю, за что? Почему я теряю всех, кто мне так дорог? Я могу смириться с родителями, но дедушка… Он же со мной все время возился… С самого рождения. Он ведь заменил мне и мать, и отца, и был моей родственной душой… Он был единственным родственником, с которым я мог поделиться чем угодно… Я… Я не знаю, как жить дальше… Правда не знаю… — Я буду тебе помогать. Вместе мы с тобой точно со всем справимся, слышишь меня? Мы с тобой все сможем, мальчик мой, — шепчет Попов, поглаживая плачущего подростка. — Всё будет хорошо…***
Уставший от кучи пережитых эмоций Антон быстро вырубился, в отличие от Арсения, которому ещё морочиться с кучей оставшихся проблем. На сломанного подростка же нельзя повесить похороны и остальную мороку с документами. Особенно, на него нельзя повесить подтверждение эмансипации. Хотя права совершеннолетнего он имеет уже месяц. Арсений нервно закуривает, водя пальцем по списку контактов. Ему срочно нужен хороший подростковый психолог, потому что не дай Бог с его мальчиком что-то случится… А ведь Попов не хочет, чтобы Антону было плохо. Он хочет, чтобы мальчишка жил, как нормальный ребёнок, даже несмотря на столько трагедий, произошедших с ним за столько лет. Он поклялся и покойному дедушке, и спящему Антону, что никогда не бросит, что всегда будет готов помочь… А сейчас не знает, как это сделать. Но сейчас надо идти спать. Завтра вылет в Питер. Снова Россия. Только теперь не надо будет никуда уезжать. Это конечная станция. Арсений ложится на кровать рядом с Антоном, обнимает сложившегося калачиком подростка со спины и нежно прижимается к нему, как бы говоря вселенной «Я его защищу от всех бед на свете и никогда не оставлю его одного». В этих словах нет ни капли лжи — он не отдаст своего мальчика никому, максимум, Лёве. Но это максимум. А так, Антон явно оказался в хороших, сильных и верных руках.