Пожалуйста, хватит

Знаешь, иногда, когда остаюсь один, думаю: может, это всё сон? Длинный-длинный. А я сижу в том самом переулке. Или вовсе в те пятнадцать лет, как ты меня впервые затащила в мир Мечты, я так и не выходил из него. Может, мне кажется, что прошло столько лет, а на самом деле — это длинная иллюзия моей жизни. Я проживаю здесь года, но когда меня вытащат — окажется, прошли секунды, и ты сделала меня своим одним щелчком пальцев, а все мои действия были просто-напросто бессмысленны. Всё, о чём переживал и о чём думал — не имело никакого смысла. Или вовсе добиваешься не подчинения. Это лишь один из способов жестоко расправиться с экзорцистом. Сломать ту веру, с которой живёт каждый экзорцист, сломать его понимание зла и добра. Чтобы тот привязался к тебе. Влюбился. Идеальная расправа. Может, поэтому твои жертвы после «игр» не реагируют на внешний мир? Тебе даже не нужно их ранить. Они сами будут рвать на себе волосы и сдирать кожу, когда поймут, что их чувства были созданы таким ужасным способом. И от этих чувств, даже понимая всё, они уже не избавятся. Твой мир Мечты. В котором вымысел становится реальностью. Почти как во снах: когда человек думает, что происходящее с ним — реально. Даже если это самый нелепый сон. Но всё же в твоём измерении иначе: я понимал, что попал в него, когда он отличался от реального мира. Но всё же, если в нём долго находиться, возможно та грань между реальным и миром Мечты стирается в сознании? Так долго жить в иллюзии, что принимаешь её за действительность. А может, в ту первую встречу, самую первую, я просто убил тебя. И застрял здесь. Навечно. И те картины суицида — отголоски разума, что пытаются напомнить, что я сделал когда-то. С тобой сложно. Слишком. Даже когда ты ничего не делаешь. Можно сойти с ума от этих подозрений. Наверное, не будь в тебе такой силы — я бы не чувствовал себя безнадёжно потерянным. Не будь ты Ноем, врагом — возможно, было бы проще. Если бы экзорцист управлял силой Мечты — я бы не стал подозревать его так, как тебя. В Чёрном Ордене никогда не ставилось под сомнение, какие вы, Нои. Враги. Просто враги, которых нужно уничтожить, чтобы защитить мир. Враги не могут поступать во благо. Тысячелетний Граф обманывает людей, подобно демону искушения. Давит на слабые стороны человека, говорит сладкие речи, обещает невозможное: вернуть умершего к жизни. И когда человек, который потерял того, кем дорожил, соглашается — он возвращает душу умершего и делает из него акума. Демона, живое оружие. Души не могут сопротивляться, они просто рыдают, наблюдая, как их тело убивает того человека, который так горевал, что согласился на эту проклятую сделку с Графом. А после вырезают людей, пока тех не уничтожит экзорцист. Ха. Когда-то я тоже попался… Мана. Он, наверное, даже будучи мёртвым, продолжает меня ненавидеть за то, что я пытался когда-то сделать. Нам всегда говорили, какая важная роль лежит на нас. Мы должны защищать, иначе весь мир погрузится в хаос. Граф хочет уничтожить этот мир, а все Нои — поддерживают его. Ведь вы семья. Вас связывают «узы». И все вы одинаковые. Настолько высокомерны, что «экзорцистишки» — просто игрушки, с которыми нужно вдоволь наиграться перед тем, как сожрать. Все сладкие слова, человеческий вид — лишь инструмент, чтобы жертва испытала полное отчаяние. Ведь быстрая смерть — слишком просто. Неинтересно. Впервые, когда я столкнулся с Ноем, мне было пятнадцать. Это была ты, и заявила о себе громко. Ха. Это был первый и последний раз, когда ты нанесла мне физические раны, прибив мою руку к стене. Да и про выбитый глаз я всё ещё не забыл. И то, как сама, моим же оружием, снесла себе пол лица — тоже не забыл. Кровоточащее месиво с содранной кожей, смеялось во всю глотку, давясь кровью. Я тогда не испытал ничего, кроме ужаса. Просто смотрел, и всё. А потом, когда вдоволь наигралась и со мной, с другими — ты нас просто отпустила. Не убила Миранду, которая смогла исцелить все наши раны, отпустила и других. А после мне рассказали, кто такие Нои. И что вернуться живыми — нам несказанно повезло. Да я и сам так думал, не задаваясь даже вопросом, почему отпустила. А после понял, что чем-то заинтересовал, и ты стала преследовать меня везде и всюду. Позднее увидел Тики Микка — ещё одного Ноя. Мы встретились в поезде, он был в простой рабочей одежде, болтливый и беззаботный. Сидел с обычными людьми, общался с ними, называл их друзьями. Я, не зная, кто он такой, с их компанией в карты играл. Ха. Мы просто немного повеселились, поболтали, и всё. Он ушёл вместе с ними. Но в следующую встречу — напал, убив нескольких экзорцистов. Он чуть не убил и меня. Но в следующий раз — снова весело болтал, будто ничего не случалось. Встречи с Ноями всегда были странными. Никогда не знаешь, что ожидать. Раньше я верил словам Ордена: вы зло. Просто играете с нами, поэтому иногда отпускаете: как кошка, что играется с мышью: иногда отпускает, чтобы было немного повеселее, а после ловит, наносит несколько ран, и снова даёт убежать. Чтобы жертва почувствовала, что может выжить, а после — забирают эту надежду. Медленно. Удар за ударом. И когда-нибудь «мышка» сама уже будет молить о смерти. Но твои слова, поступки — заставили сомневаться. Зачем высокомерным Ноям, врагам, так поступать, как поступала ты? Какая кошка будет ранить себя, чтобы причинить боль мыши? Какой враг будет говорить «люблю»? Почему Тики Микк дружит с людьми? Почему их не убивает, а из года в год притворяется обычным человеком, работает, как все люди? Почему вы такие странные? Не знаю, во что мне верить. Имея такую силу, как у тебя — возможно, даже те воспоминания — лишь иллюзия в мире Мечты. Может, те чувства, которые испытываю, — тоже результат воздействия. Зная, что ты на такое способна, зная, какой силой обладаешь — не могу перестать сомневаться хоть в чём-то. Реальность или иллюзия, мертва или жива, может, ты ничего не делала, и это я схожу с ума, а может, вовсе убил тебя в том чёртовом переулке, и сейчас сижу в номере совершенно один — ничего не понимаю. Когда ты исчезаешь, становится так страшно, что подобные мысли сами лезут в голову, и я лишь глубже окунаюсь в собственные страхи. Нахожу ещё больше причин для беспокойств, мучаюсь с кошмарами. Да чёрт, я точно знаю, что несколько раз видел то, чего не было на самом деле, и знаю, что не могу верить собственным глазам. А потом приходишь ты, и мне становится легче. Ты реальная, правда-правда, главное, не уходи. Ты… нужна мне. Да. Ты нужна мне. Когда ты рядом, чувствую себя живым. И сейчас жив. Сижу на полу рядом с тобой посреди ночи. Обнимаешь меня. И я обнял в ответ. Пальцы словно каменные, не могу пошевелить, но чувствительность не потеряли. Тонкая ткань, наверное, платья, тёплая кожа под ним, чуть выпирающие кости — всё чувствую. Если бы пошевелил пальцами — определённо мог бы пересчитать все позвонки. Почему ты такая худая? Какая странная ночь. И мысли спутались. Я ужасно вымотался за день, ещё и ты чуть ли не до самого вечера меня таскала по городу, не успели заселиться в гостиницу — отключился практически моментально. И мне снова, снова снились кошмары. Наверное, свалился с кровати. Или же меня накрыло, как когда-то, и бродил по комнате не в своём уме, сел на пол. И разбудил тебя. А может, ещё хуже, что-то говорил во сне, вот ты и проснулась. Что мне снилось? Никак не могу вспомнить. Кажется, я что-то сказал о сказках, но в голове ничего не осталось. Как мы вообще начали говорить? Может, ещё спал, а может, снова выпал из реальности. Как тогда, когда находил себя на улицах или в других частях комнаты, не понимая, как там оказался. Так странно. Даже хочется из глупого интереса спросить, почему я сижу на полу. Но не думаю, что стоит. Ответишь ли ты мне честно? Вроде что-то говорила о своей вине. Или это мне тоже приснилось? Ни черта не понимаю. Мозг просто отказывается вникать. Будто он вовсе настроен забыть даже то, что происходит сейчас. О чём я думал, когда обнял тебя? Не помню. Ха… да плевать. Главное, очнулся. «Аллен, отдохни», — вспоминаются твои слова. Не помню, слышал это сегодня или когда-то давно. «Спи», — знакомая фраза, которую, кажется, слышал в каком-то из снов. Давно. А может недавно. А может, то был вовсе не сон. Твои пальцы чуть поглаживают меня по шее, зарываются в волосы, а иногда опускаются так низко, что на секунды становится неловко. Будто мелом что-то рисуют на спине. Незамысловатые узоры, точки и линии. Ты так смело касаешься, что моя одеревеневшая рука, что когда-то легла на талию, вызывает усмешку. Мы такие разные. Твоё сердце спокойно, а моё — кипит. Несёт горячую кровь по венам, обжигает даже мозг — тот отказывается внятно работать. Ты так близко. Совсем рядом, в неудобной позе, на полу. И снова то ли волосы, то ли ты сама — пахнешь приторно-сладко. Знаешь, раньше я терпеть не мог этот запах. Даже когда видел, как другие едят конфеты — вспоминал тебя. И становилось тошно. Больно. Вспоминал и думал: почему я заинтересовал тебя, за какие грехи расплачиваюсь в этой жизни? Вспоминал каждый раз, как был груб, надеясь, что моя жестокость охладит чувства. И снова винил себя. Помню, как спросила меня, почему не выбросил конфеты, которые ты иногда подкладывала в мою комнату. «Почему не выбросил, ведь они принадлежат отвратительной мне?» Тогда я не нашёл ответа на этот вопрос. Сейчас — понимаю, но не смог бы озвучить его. Но было бы не так уж плохо, если ты подслушала бы мои мысли. Мне хочется сказать это хотя бы здесь. Я не выкинул их, потому что они — единственное, что остаётся после тебя, когда исчезаешь. Потому что это единственное доказательство твоего существования, в которое я, не сомневаясь, продолжаю верить. Раз они реальны, то, по крайней мере, когда-то ты точно приходила. Наверное, это глупо, но они кажутся чем-то очень важным для меня. И всё это лишь потому, что ты так резко пропала из моей жизни. Сколько я тебя не видел тогда? Сколько месяцев чувствовал, будто во мне нечто проедает дыру? Как червяк сомнения выгрызает сердце и заставляет бежать, не зная куда, лишь для того, чтобы встретить тебя? Ты вернулась, но я всё ещё чувствую пустоту. Ты рядом, а я вместо облегчения, наоборот, всё чаще сомневаюсь. И чаще думаю о таком. А потом, в какой-то момент это проходит. Иногда. Когда ты что-то рассказываешь или целуешь меня. Когда вытворяешь нечто странное. Когда смущаешь. Когда выводишь или злишь. Когда прижимаешься, и я чувствую, что от тебя всё ещё пахнет конфетами. Сладко. Странное желание отдаётся в груди. Волнами накрывает, дурманит. Прижимаюсь к тебе. Сам. И чем больше вдыхаю этот запах — тем меньше сомнений остаётся. Ты здесь. Наверное, неудобно сидеть вот так, передо мной, упираясь голыми коленями в ковёр и гладить меня. Позволять так держать тебя. Наверное, просто терпишь, ведь я попросил помолчать. Волнует. Вдруг ты откроешь рот и озвучишь мои странные действия? Что, если скажешь о том, что обнимаю я, а не ты, или скажешь, что была права? Я проиграл в этой игре. И проиграл в войне с самим собой. Видимо всё ещё не до конца очнулся, но сейчас кажется, будто ты меня спасла от кошмара. Знаю, я просто хочу выдать желаемое за действительное. На деле — ты просто воспользовалась ситуацией. Чтобы ещё сильнее привязать к себе, чтобы снова и снова чувствовал, будто ты мне нужна. Пожалеть, успокоить нуждающегося. Дать булку хлеба бедняку, чтобы тот почувствовал благодарность. Я понимаю это. Знаю. Но это ничего не меняет. Хочется зарыться, погрузиться с головой в этот надоедливый запах и просто отключить голову. Не думать ни о чём. Положить вторую руку на тебя. Крепко прижимать, пока окончательно не поверю, что ты здесь. Жива, реальна и рядом. Главное, молчи. Молчи, молчи, молчи. Пожалуйста, не надо ничего говорить, иначе я сбегу. Разожму руку, встану, закручусь в одеяло, будто оно сможет спрятать меня от чувств. Пожалуйста, посиди молча. Притворись, будто мне снится сон. Ты не должна меня будить, если хочешь, чтобы тебя обнимали. Это так тупо. Знаю. Но пожалуйста, только сегодня. Будто в том кошмаре из меня, правда, достали сердце. А я сейчас пытаюсь залатать дыру. Хоть чем-то. Только бы не чувствовать себя так, будто в чёртовом сне рухнул весь мой мир. Я действительно чокнутый, зависимый. Но… «Пожалуйста, поцелуй меня». Я даже не помню, что во мне проело дыру, но всё равно хочу забыться. Забыть тот факт, что что-то забыл. Отключиться, окунуться в омут чёртовых конфет и сдохнуть от передоза. Или не сдохнуть, но очнуться с пустой головой на следующее утро. Такие мысли кажутся инородными. Непривычные, но в то же время — знакомые. Будто крутилось где-то совсем рядом, близко-близко, но оставалось не озвученным. Но сейчас это кажется чем-то необходимым настолько, что я всё-таки сказал это хотя бы самому себе. Не прикрываясь отговорками, что хочу просто потому, что соблазнила. Заставила чего-то желать, думать о сексе и злиться на то, что такого продолжения с твоей инициативы я, видимо, не увижу. Боже, да мне с самого себя смешно. Подумать только: бегал, как от чумной, кричал, чтоб не приближалась, а когда получил то, что хотел — грызу сам себя за длинный язык. «Надо было молчать, надо было молчать, молчать, молчать! Идиот! Какого чёрта ты не держал язык за зубами и говорил то, что на самом деле не чувствуешь? Гордость задели, видите ли, обида взыграла? Ну, радуйся теперь. К тебе в коем-то веке прислушались и даже поверили во весь тот бред, который ты нёс, лишь бы не признаваться, что она права оказалась», — вертится надоедливо в голове, заставляя раз за разом вспоминать всё, что я говорил. «Вот теперь сиди и дуйся, что тебе, о ужас, верят. Непривычно, да? Не нравится, да?» — будто назло та самая тёмная сторона меня насмехается над тем ребёнком, который вечно кричал «ненавижу». И тому обиженному мне хочется ответить на всю эту тираду: «Но я ж не знал, что она примет мои слова всерьёз…» «Ты же ныл, что твои слова для неё пустой звук. Ну вот, теперь видимо не пустой. Чего не радуешься?» — мой внутренний диалог, в котором продолжаю высмеивать сам себя, звучит совсем не весело. «Потому что это просто очередная манипуляция, чтобы заставить чувствовать вину». — Я, правда, думаю, что это так. «Если думаешь, что она не воспринимала твои слова всерьёз, что это лишь очередной её подлый ход, почему тебя это так задевает?» «Потому что когда говорил и думал так я, а не она — это не выглядело настолько ужасным». — Упёртая часть меня, которую с каких-то пор я стал меньше слушать, всё-таки находит, что сказать. «Но ты же так не думал! Зачем говорить то, что не думаешь? Задеть хотел? Обидеть?» — Будто меня только что пристыдили. Хочется опустить голову и невнятно пробормотать на манер Миранды, которая всегда говорит одну единственную фразу, когда не находит никаких аргументов: «Ой всё!» И тут же себя уколоть: «Ну да, идеальный ответ для такой истерички, как я». Хочется рассмеяться, взвыть подобно побитому волку и просто прекратить этот внутренний диалог, который, видимо, нацелен на самоуничижение. Смешно. Правда, смешно. Я раньше так держался за того себя, который не хотел сдаваться, но не заметил того момента, когда встал на сторону «чокнутого придурка, которого ни в коем случае нельзя слушать, ведь он, словно внутренний демон, искушает меня изменить свои взгляды и принять во внимание то, что я упорно лгу самому себе». Да, это определённо смешно. Настолько, что хочется поступить, как тот самый Ганс и вмазать себе пощёчину. Может быть, мне бы полегчало. Знаешь, Роад, когда я погружаюсь в эту тёмную сторону моего «Я» — нахожу неожиданные ответы на некоторые вопросы. Будто та часть меня всё знает. Просто пока был на стороне истеричного упёртого мальчишки, я не хотел смотреть правде в глаза и поэтому считал, что не знаю ответов. «Тебя тянет к ней не потому, что заставили. Тянет, потому что ты показал всю свою отвратительную натуру, но она всё ещё не презирает тебя. Тянет, потому что при ней ты давно не притворяешься добряком. Потому что продолжает говорить «люблю», даже когда ты бьёшь её. Тебе с ней легче. Ты можешь быть собой. Неправильным, злым, странным. Любым». Я это говорил сам себе представляя, что это просто тёмная сторона меня, которую нужно победить, но сейчас это кажется куда более адекватным объяснением того, что со мной творится, чем это жалкое «заставила, не люблю, не хочу, отстань». Хотя признавать такую правду всё ещё не по себе. Как сложно. Ощущения такие, будто один «Я» другому «Я» рот ладонью зажимает и кричит, чтобы тот помалкивал. И сил у него хватает не только заткнуть, но и сделать вид, что той стороны не существует. «Да, Аллен, вдох-выдох, успокойся и разберись в себе», — мысленно подбадриваю себя, слыша, как ты что-то там недовольно ворчишь. Видимо, надоело сидеть на полу, и терпение скоро придёт к концу. Чёрт, не хочу ничего говорить. Посиди так ещё немного, пожалуйста, мне нужно привести мысли в порядок. Почему мне так хочется сопротивляться? Себе, тебе. Это так тупо. До ужаса тупо и нелогично. Желать поцелуя, но каждый раз сопротивляться. Хотеть увидеть, а после того, как окажешься рядом — пытаться убежать. Что на самом деле чувствую? Может, мне просто до одури одиноко и мне нужен рядом человек? Или не человек. Что-то, что будет обнимать и успокаивать. После кошмара так пусто внутри, что это кажется вполне похожим на действительность. Я почти уверен, что мысль о поцелуе крутится в голове лишь потому, что в прошлый раз… интимная близость расслабила и помогла отвлечься. Ну, по крайней мере, в тот момент я просто сгорал со стыда и не думал ни о чём другом. Хочется повторить… и забыться. Тогда, может, это не симпатия? Как к таблетке, обезболивающему, чтобы просто стало легче — я тянусь к тебе. Просто потому, что мне сейчас плохо. Потому что хочется, чтобы кто-то успокоил. Ты нужна мне просто для того, чтобы использовать тебя, как таблетку от всех проблем. Как нечто, чем можно закрыть дыру в груди. Чтобы не чувствовать опустошение. Может, поэтому мне стало так страшно, когда ты исчезла. Если не лжёшь и любишь меня, то я — лишь пользуюсь? Мне просто показалось, что это может быть симпатия, а на деле — просто желание почувствовать себя… живым? Кому-то нужным? То, что обо мне кто-то думает? Пусть вот так, как какая-то маньячка, что следит за мной круглосуточно, но я хоть что-то значу для тебя. Не знаю, можно ли назвать твои чувства любовью или только нездоровой привязанностью, или же желанием обладать мной, как личной вещью, но я тебе не безразличен? Даже это глупое желание поцелуя — не из симпатии к тебе. Или я просто вру себе. Когда думаю о том, что хочу тебя лишь для того, чтобы не чувствовать пустоту — немножко легче, чем принять то, что мог влюбиться. Чёрт. От одной мысли мурашки бегут по коже. Но мне хотелось приблизиться к тебе и раньше. И думая о том, что если бы сейчас кто-то другой был рядом — я вряд ли бы так хотел обнять того человека. Ха. Я задался слишком сложным вопросом. Не могу дать внятного ответа. Это не страх признать правду, а просто… просто не знаю. Может, это не ты преследовала меня, а я заставлял быть поблизости? Как собаку, которая привязалась ко мне. Не разрешал ей подходить, но оглядывался каждый раз, следил, чтобы та шла следом. Просто на расстоянии бежала за мной и не смела исчезать. «Поцелуй меня». Включи сейчас свою приставучесть, пожалуйста. Не спрашивай моего мнения, оно не понравится даже мне. «Сделай хоть что-то, чтобы я не чувствовал себя безнадёжно пустым». Ты главная. Я подчинюсь. И плевать, это желание получить таблетку, после которой станет легче, или что-то большее. Возможно, просто привык к такой роли, а может — она кажется удобной, но мне не нравится то, что правила ты решила изменить. Будь это прежняя игра — не сидела бы молча только потому, что я этого попросил. Это нелогичная игра, в которую давно не верю, а ты — не верила никогда, но пожалуйста, давай продолжим её. Мне так проще. Проще не чувствовать себя такой мразью, что предала всех, кто был рядом. Я эгоист. Знаю. Но пожалуйста, возьми на себя роль виновника. Будто ты меня заставляешь, силой обнимаешь. Будто это нужно только тебе. Пожалуйста. Пожалуйста, давай и дальше играть в эту игру. Я обещаю заткнуться и не говорить чушь в попытках задеть. Озвучить эти мысли у меня точно не хватит духу. Чёрт, зачем ты вообще сказала, это долбанное «я слишком грязная для тебя»? Хочешь, чтобы сам сказал, что это не так? Хочешь, чтобы проявил инициативу? Господи, я больше не буду упираться, но давай без вот этого всего. Не смогу из себя выдавить ни слова. Ха. Раньше казалось, что играют со мной, как с игрушкой. Вещью. Но я сам был активным участником. Всё говорю, что поступаю с тобой так, как заслуживаешь, но на деле — я заслуживаю ещё худшего отношения. Как эгоистично. Виню тебя за всё потому, что когда перестану это делать — утону в ненависти к себе. Роль жертвы — удобна. Спасибо, что не являешься белой и пушистой. Ты даёшь столько поводов ненавидеть, что я даже виню тебя в некоторых вещах по-настоящему. Ты не во всём виновна, но сделала достаточно, чтобы я был зол и обижен. И это не ложь, ты вымотала мне все нервы, я срываюсь на тебя и просто не могу остановиться, даже зная, что перебарщиваю. Меня просто накрывает с головой, не могу сдержаться. Знаю, виноват, но ты это первая начала, а я продолжил. Не заметил, что свыкся быть пострадавшим даже в те моменты, когда это ты больше походила на жертву. Забавно. Даже когда умудрялся извиняться — делал это через силу и вовсе не считал, что ты заслужила моего «извини». Да, чувствовал вину, но обиды во мне было куда больше, чем всего остального. Мне казалось, что жалкой мыши вроде меня не нужно извиняться перед кошкой за то, что она кусается. Не думаю, что с самого начала лгал. Когда-то всего этого не хотел, а ты заставляла, вынуждала и давила. Это было. Было когда-то правдой, но потом перестало ею быть, но всё равно старался отпугнуть тебя. Раз за разом плевал на те чувства, которые были во мне, и продолжал отталкивать. Закапывался всё глубже и глубже. Находил тысячу аргументов, что ты мне не нужна, не привязался. Оправдывался перед самим собой, что противна близость с тобой. Если я к тебе что-то чувствую, если хочу, чтобы ты была рядом — тогда все мои прошлые поступки станут в моих же глазах ещё ужаснее. Если я сам хотел к тебе прикоснуться, но продолжал отталкивать — то кто из нас виновник всех проблем? Кто на самом деле отвратителен? Может, тот, кто постоянно орёт, отталкивает, но когда остаётся один — идёт и ищет того, кого сам же прогонял? Хочется горько улыбнуться такой действительности. Я просто боюсь возненавидеть себя ещё больше, чем есть. Тот груз, что ощущаю на плечах — и так давит слишком сильно. Я пытался переложить его на твои плечи. И сейчас продолжаю так поступать. Хочу, чтобы ты поцеловала меня, но боюсь не то, что сделать шаг сам, а даже просто сказать: «Поцелуй меня». Раньше был уверен, что никогда от меня не отстанешь, что ты всегда рядом. Тогда так просто было желать, чтобы оставила меня в покое. Отталкивать и знать, что пропустишь мимо ушей все мои слова. Говорить оскорбления и знать, что и их ты не услышишь. А теперь нет уверенности ни в чём. Что, если мои слова воспримут в серьёз, и на этот раз «уйди» — будет означать, что ты уйдёшь? В тот момент, когда поддамся тебе — не смогу себя простить. Ведь это будет означать, что я говорил кучу гадостей, толкал не мерзкую ненавистную психопатку, что преследует днём и ночью, а хоть и чокнутую на всю голову, но девушку, до которой я и сам хотел дотронуться? Я поступал ужасно не с врагом, а… Дрожь пробирает, когда думаю о таком, и мигом хочется оправдаться. Я же экзорцист, это моя обязанность быть против Ноев. В конце концов, так ведь было… нужно? Да, потому что это правильно. Вы же зло, почему я должен относиться иначе? Не воспринимать Ноя, как врага — значит предать Чёрный Орден. Я просто пытался оставаться экзорцистом до самого конца, верил, что никогда не поддамся, и враг — останется врагом. Я не думал, что окажусь в такой ситуации, что твоё присутствие станет важнее Ордена. А. Ну да. Просто прекрасно. Ай да молодец я. В коем-то веке вспомнил, что всё ещё экзорцист. Но ведь это так?.. Ни один экзорцист не станет извиняться перед врагом, это же естественно. Кто извиняется за нападение на врага? Да за моё «извини» меня бы и враги, и друзья не поняли. Даже тот факт, что я виню себя за то, как поступал и продолжаю поступать с Ноем — ненормален. Я же просто был на стороне Ордена, боже. Так почему продолжаю себя винить? Почему моё отношение к тебе заставляет чувствовать не верность Ордену, а то, что я просто ублюдок? Наверное, потому что давно не чувствую себя экзорцистом, но зачем-то продолжаю поступать с тобой так, как считается нормой там, где я вырос. Боже. Ты просто меня сломала. Изменила взгляды на пресловутое «зло», что теперь сомневаюсь, что поступал правильно. Не понимаю, как стал таким человеком, которому перестали быть нужны друзья. Человеком, который сочувствует врагу, а беды друзей — игнорирует. Не нужна ни война, ни попытки сделать мир немного лучше. Я просто свернул с той дорожки, которую когда-то, в лет четырнадцать, решил проложить. Хотел защищать людей, но вырос и стал тем, кто выполняет задания Ордена лишь из чувства долга, считая, что у меня нет иного выбора, пока в голове вертится: «Я не хочу этим заниматься». Ха. Я выбросил из своей жизни близких, которых считал семьёй, но их взгляды и отношение к Ноям въелось в меня настолько крепко, что продолжаю следовать правилам Ордена. Запутался, устал. Тех людей нет рядом со мной, да и не хочу их даже видеть, но продолжаю волноваться о том, что они обо мне подумают. Как на распутье стоять: с одной стороны — ты. С другой — прошлое, которому был долгое время верен. Оно вроде уже и не важно, но я всё равно продолжаю оглядываться. Но теперь стал переживать о том, что подумаешь ты. Угодить тебе — значит окончательно отвернуться от Ордена. Следовать негласным правилам экзорцистов — значит продолжать ненавидеть себя за поступки. Сложно. Хочется просто промолчать. Не говорить ничего, чтобы не обидеть ни одну из сторон, но преследует ощущение, что даже если я не буду говорить оскорбления и замолчу — в этот раз ты не возьмёшь меня за руку, просто уйдёшь. А я так и останусь стоять на месте. Один. — Устала? — совсем тихо, но всё же решаюсь заговорить первым. Молчишь, но отрицательно вертишь головой, чуть крепче обнимая меня. Не хочешь говорить, потому что сказал помолчать? Но я же спросил, могла бы ответить. Мне и это одно слово далось нелегко. Просто пугает, что те опасения могут подтвердиться, и ты уйдёшь, если буду молчать. Или снова залезешь в мою голову, достанешь от туда мысли и переврёшь их, произнесёшь их вместо меня. И они будут звучать ещё хуже, чем есть на самом деле. — Тебе не обязательно так поступать, — всё ещё пытаюсь как-то заговорить, но слова даются тяжело. Громко вздыхаешь, что-то пробормотав совсем тихо под нос, но внятного ответа не слышу. — Обиделась на мою просьбу и теперь молчишь на зло? — Ты сказал мне молчать, — недовольно шипишь сквозь зубы. Неудивительно. Наверное, пока я летал в мыслях, ты только сильнее бесилась, что моя просьба «помолчи, пожалуйста», затянулась на такое долгое время. — Ты могла проигнорировать мою просьбу, — И мысленно добавляю: «Как всегда игнорировала». — Мой Аллен попросил то, что я не против выполнить. — А если бы попросил уйти? — Подлежит рассмотрению в зависимости от времени суток, настроения и расположения луны, — хихикнув, выдаёшь ты. — Что? — переспрашиваю. Не понял. Это была шутка или ты серьёзно? Хотя, какая разница. — Аллен. Ещё ночь. Может, всё-таки ляжешь спать? — переводишь тему. Я и не ждал, что станешь что-либо объяснять. Как всегда, твои ответы на вопросы странные и непонятные. Мы пришли в гостиницу, когда на часах не было и девяти вечера, я сразу заснул. Уже прошло достаточно времени, чтобы выспаться — не привык спать слишком много. В Чёрном Ордене зачастую приходилось рано вставать и поздно ложиться. Кошмары — то, что лишало и того крошечного отдыха. После них засыпать заново нет никакого желания: стоит уснуть, и прошлый сон может вернуться. Тело ломит, голова кружится, и я совершенно не чувствую себя отдохнувшим, несмотря на то, что проспал довольно долго. Непривычно долго. Но лечь спать? Не думаю, что это хорошая идея. — Мне достаточно. Иди спи, я никуда не убегу, — дёрнувшись, чуть отстраняюсь, наконец отлепив руку от тебя, но вставать ты не спешишь. — Тебе нужно поспать, Аллен, — шепчешь. Твой голос кажется немного грустным. — Не думай о… всяком. Забудь. Ладно? — добавляешь как-то неуверенно. Не знал бы тебя — подумал, что ты переживаешь обо мне. Ты вообще о чём? Замираю, пытаясь сообразить, что ты там в своей голове напридумывала. Ты о кошмарах, что ли? Но у меня и так в голове пустота, просто… нет никакого желания ложиться спать. Даже не знаю, что на это ответить. Как я могу думать о том, чего не помню? Теперь даже как-то интересно стало. Я что-то говорил вслух, пока спал? — Я… — Забудь, — перебиваешь, — не думай об этом. Ты ведёшь себя странно. Голос не такой, как всегда. Кажешься нервной и даже каплю расстроенной. Подумал бы, что я накричал на тебя или же наговорил гадостей, но обычно такое ты всегда спокойно принимаешь. Даже когда говорила долбанное «я грязная», продолжала давить улыбку. Напрягает и заставляет копаться в сознании в попытках хоть что-то вспомнить. Твоя реакция слишком подозрительная: хотелось бы знать, что я такого наговорил или что сделал. Кажется, ты думаешь, что я всё помню, и рушить эту иллюзию совсем не хочется. Слишком любопытно видеть тебя такой, это лишь сильнее будоражит интерес: чем я умудрился так тебя задеть? Или я тут не причём? Кажется, что-то говорила о своей вине. Может, это не я сделал, а ты? Но что? Чёрт, голова трещит, ничего вспомнить не могу. Но это состояние мне знакомо. Со мной и раньше такое происходило. Даже до того, как ты исчезла, иногда мне снились кошмары. Тогда это случалось редко, но те ощущения я помню до сих пор. Сложно. Если устрою допрос — не думаю, что ты скажешь правду. — Ты говорила, что виновата, — запинаюсь, осторожно подбираю слова, думая, что сказать, но ты не даёшь продолжить: — Это просто иллюзия! — неожиданно громко произносишь, но после, видимо опомнившись, привычным ровным тоном добавляешь: — Это всё шутка. Ложь. Я неудачно пошутила, а ты повёлся. Вот и всё. Не переживай. Честно-честно, это не правда. Просто иллюзия, и всё. Что с тобой такое? Отчеканиваешь короткие предложения, делая между ними паузы. Прежним холодным тоном, но он кажется слишком натянутым. И какая иллюзия? Разве мне не кошмар приснился? Нет, если бы ты меня затащила в мир Мечты, я бы помнил о том, что увидел. Сны я часто забываю, но вот твои жуткие иллюзии — нет. Они остаются в голове, въедаются в мозг и преследуют меня. И зачем тебе было бы посреди ночи, пока мы спим, показывать мне жуткие картины? Я не выводил тебя, не сбегал. Я лёг с тобой в одну кровать, в конце концов. И я молчал. Да, скорее потому, что просто дико устал и спать хотел — не до паники было, но тем не менее я уснул рядом с тобой. Как ты того и хотела. Но и врать сейчас у тебя нет причин. В чём может быть выгода говорить, что мои кошмары — не кошмары, а твои проделки? Какая вообще разница? Что сны, что иллюзии: одинаково к реальности не имеют никакого значения. Лишь нацелены добить меня окончательно. — Зачем? — после непродолжительной паузы всё же обращаюсь я, поглядывая на тебя. Чёрт, слишком темно. — Мне было скучно. Поэтому не бойся, иди спать. Я больше не буду, — виновато бормочешь. Просто скучно. Ха. Это на тебя очень похоже. Но всё равно: почему ощущения сейчас не такие, как после иллюзий? Почему не помню, что происходило? — Скучно? — переспрашиваю. — Да, — поспешно киваешь головой. — Забавно. Тебе стало так скучно, что решила лишить меня крохотного отдыха? Молчишь, еле заметно утвердительно киваешь головой, а я совершенно не знаю, чему верить. Почему, даже если это была иллюзия, ты не пытаешься переложить вину, сказав, что это просто кошмар? Зачем ты так хочешь, чтобы я вновь обвинил тебя? Я только-только размышлял, что стоит прекратить вечно огрызаться, винить во всех грехах, а ты, будто правда подслушивала мои мысли — не хочешь, чтобы я даже пытался измениться. Это злит. И даже не знаю, что больше: то, что ты специально настраиваешь меня винить тебя или то, что так желаешь разбить меня на осколки. — А обещала, что больше не будешь заставлять меня переживать. Тебе так хочется, чтобы я страдал? Я так пытался перенастроить себя. Убедить, что нет смысла и дальше упираться: я ведь даже не хочу возвращаться в Орден. Что ужасное отношение к тебе — отражается и на мне. Я пытаюсь из раза в раз заставить себя говорить нормально, а не как со злейшим врагом. Но ты… ты не даёшь мне и шанса исправиться. — Как? Как можно быть такой сукой? Тебе так хочется быть монстром в моих глазах? Заводит, что ли, когда тебя оскорбляют? — скорее лишь из чувства безысходности из меня лезут подобные слова. Но конечно, ты молчишь. Всегда, когда я говорю подобное — не пытаешься оправдаться. Сидишь рядом, вцепившись пальцами в край моей рубашки: уже не обнимаешь, но всё-таки и не отпускаешь. «Ненавидь меня. Аллен. И люби. Тоже. Хотя бы иногда. Или не люби. Какими бы ни были твои чувства, я хочу их всех». Да. Я что-то такое слышал. В поезде, кажется. Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидел? Кошмар это был, порождённый моим разумом, или же иллюзия, похожая на кошмар — ты заберёшь на себя всё? Тогда у меня плохие новости: я не могу возненавидеть тебя. Мне просто дико обидно. Почему ты пытаешься меня запутать? Я уже и сам сомневаюсь, кошмар ли это был. Впервые пытался не нападать, не винить. Даже оправдывал тебя, считая, что ты наоборот, разбудила меня, помогла прийти в себя. Но сейчас… я не понимаю. Может, ты создала иллюзию и вытащила из неё, чтобы я в очередной раз почувствовал, что ты нужна мне? Навязываешь мне чувство привязанности, необходимости твоего присутствия, а я уже и сам верю, что так и есть. Невозможная. И на что я только надеялся? Верил, что ты не настолько плоха, как мне казалось? Нет, ты ужасная. А я просто пытался оправдать тебя. Вдох-выдох, нужно успокоиться, не накручивать себя. Если бы это была иллюзия, я бы помнил, что видел. Ощущения ведь именно такие, как и раньше, когда я просыпался в холодном поту. Когда уснул в ванной — ощущал такие же чувства, но тогда тебя точно не было рядом. Но зачем врать о таком? Даже вспоминая сказанные тобою слова, в них звучало: «И люби. Хотя бы иногда». Если ты это сделала ради того, чтобы я думал о тебе, то разве не выгоднее было бы оправдаться? Я ведь даже обнял тебя. Не стал даже отдёргивать руку, когда заговорил, просто молча убрал, когда хотел, чтобы ты шла спать одна. Без толку что-либо спрашивать. Ни ответа честного не услышу, не узнаю, что я там увидел-то такого. Тяжело выдохнув, я встаю, отворачиваясь от тебя, но тут же слышу: — Аллен. Я люблю тебя. Только тебя и никого другого. И к чему это? Боишься, что сбегу? Да мне некуда уходить, я даже с номера не сбегаю: ночь на дворе, холодно. Собирался просто умыться, выбив из себя остатки сна. — Твоя любовь похожа на ненависть, Роад, — передумав идти в ванную, присаживаюсь на край кровати, наблюдая, как ты продолжаешь сидеть на полу. — Твоя любовь тоже жестока, — тихий, но такой знакомый ответ. Когда-то я его уже слышал. Наверное, тогда разозлился на подобные слова. Но сейчас… даже не хочется отрицать. Это не любовь. Наверное. Я уже и не знаю, как мои чувства назвать. Что-то другое. Но в услышанном есть доля правды: я не менее жесток. Бью словами, отыгрываюсь, оставляя синяки на теле, а ты — лезешь в душу, разрушая меня изнутри. Мы разные, но всё же похожи. — Значит, это был не сон? — перевожу тему, не желая комментировать услышанное. — Это моя вина, — мигом отвечаешь, подползая ближе. Не встаёшь, сидишь на полу, обнимая меня за ногу. Прижимаешься щекой к колену, чуть отвернув голову. Зачем ты так поступаешь? Не унижайся, хватит, прекрати так делать. Чуть дёргаю ногой, надеясь, что поймёшь намёк и сядешь на кровать, но ты, словно пиявка, даже не думаешь отлипать. — Значит, иллюзия. Может, тогда расскажешь, о чём она была? — с подозрением в голосе. Кажется, я нашёл неплохой способ что-то узнать. Если расскажешь — хотя бы узнаю, что видел. Если же ты и сама не знаешь — значит, это всё-таки был сон. — Аллен. Не надо. Я же сказала: извини. Не нужно больше об этом думать, — уклончиво отвечаешь, чуть крепче прижимаясь к ноге. Ха. А я, дурак, подумал, что хоть что-то узнаю. По такому ответу не понять: то ли не хочешь больше делать мне больно, то ли просто не знаешь толком. Выхватила пару фраз, пока я бормотал во сне, и по ним сообразила, что я мог видеть. Ну, и чёрт с ним. Видя тебя такой, тихо сидящей у ног — я чувствую себя каким-то тираном. Вся обида, что я чувствовал до этого — больше не рвётся из меня. Плевать. Ты или не ты, сон или иллюзия — какая разница? Всё равно не помню. И ты столько раз мне делала больно — что я уже привык. Не хочу ни гадать, ни думать больше об этом. — Хватит сидеть, словно собака, у ног, — снова дёргаю ногой, — прекращай. — А ты больше не злишься? — чуть приподнимаешь голову, и в этот раз даже в темноте вижу, что ты смотришь на меня. — А какая разница? Это ничего не изменит, — не выдерживая взгляда, я ложусь спиной на кровь. Поглядываю на потолок, на котором, еле заметно, отражается свет от тусклой гирлянды. Синеватые пятна на потолке помогают отвлечься всего на несколько секунд — снова слышу тебя: — Тогда забудь. Пожалуйста. Ладно? До чего же ты упёртая. Я это «забудь» за ночь услышал столько раз, что даже обидно, что всё забыл. Хочется вспомнить, узнать. Может, там было что-то важное? Но сколько бы ни копошился в сознании — толку нет. — Если встанешь с пола — ладно, — недовольно бормочу сквозь зубы. Встань. Пожалуйста. Это напрягает. — Точно хочешь, чтобы я поднялась? — чувствую, как твои руки поднимаются вверх, ложатся на бёдра, заставляя меня чуть заметно дёрнуться. Странно. То ли я уже начал привыкать к твоим пошлым выходкам, то ли сонный до сих пор — но не ощущаю той паники, как в первый раз. Мороз пробегает по коже, когда чувствую, как твои руки подбираются всё ближе к паху. Медленно. Очень. Прижимаешься к коже через ткань штанов, которые я так и не снял с себя — слишком устал, да и неловко было. Боюсь, если бы сидел в трусах — то я бы давно растерял всякое спокойствие. — Хотела, чтобы я спать лёг, а сейчас что? Передумала? — пытаюсь выговорить слова без намёка на сбившееся дыхание. — Я решила помочь, — хихикаешь, продолжая гладить меня по бёдрам. — Ты невыносима, знаешь это? — устало вздыхаю я. — Значит, мне прекратить, — прижимаешь руку к паху, заставляя меня замереть. — Да? Чёрт. От этих касаний дыхание сбивается. Почему ты выбираешь для… такого моменты, когда мне совершенно не до этого? Я хотел поцелуя. После — не хотел уже ничего. Просто стало обидно и больно. А сейчас… ты снова дотрагиваешься до меня. Приятно. Но в груди так давит, сжимает. Не могу переключиться и думать только о руках, что гладят меня. Поднимаешься чуть выше, касаешься тёплыми подушечками пальцев живота, пробравшись через рубашку — щекотно. Но хочется сказать: «Мне сейчас не до этого». Но вспоминаю прошлые попытки тебя оттолкнуть — боюсь озвучивать подобное. — Мне прекратить? — как на зло вновь интересуешься ты. Я не знаю. Просто не знаю. «Сейчас ничего не получится» — наверное, будет звучать слишком тупо. И стыдно такое говорить. Твои касания — вновь подаренный тобою шанс показать, что я не считаю тебя грязной. Я не хочу отталкивать. Чёрт. Ты точно сведёшь меня с ума. Роад. Я могу просто промолчать, а? Это чертовски нечестно.