Пожалуйста, хватит

Сколько бы дней ни прошло, как тебя не видел — не могу взять себя в руки. То, что произошло тем вечером, просто отказывается укладываться в голове. Постоянно накатывают воспоминания, заставляя вздрагивать: в столовой, в постели, за столом. Неловкий вздох — я снова прижимаю к лицу ладони, мечтая исчезнуть. Обедаю в столовой — нервно кашляю, поперхнувшись едой, из-за внезапно всплывшего в голове кадра, который я посмел увидеть тогда. Лежу в постели, стараясь не думать обо всём этом, но резко подрываюсь, не зная, куда себя деть, снова вспомнив какое-то твоё слово или звук. Уснуть с пустой головой — непосильная задача. В дрему воспоминания мешаются с вымыслом — испуганно смотрю в потолок, разглядывая его часами. В голове пустота, граничащая с истерикой. Не думать ни о чём час, два, но после снова вздрагивать, увидев перед глазами тебя. Как сидишь на мне в том развратном наряде — вот бы исчезнуть. Ванная — раз за разом опускаюсь под воду, надеясь, что это поможет собраться, но становится лишь хуже. В тишине, под толщею воды, воспоминания словно оживают и, мне кажется, чувствую твои руки, губы, что касаются меня. Какой бы горячей ни была вода — бросает в холод, и я покрываюсь с ног до головы мурашками. Подрываюсь, наглотавшись мыльной воды, задыхаюсь. Отплёвываюсь, надеясь, что вместе с водой смогу избавиться от надуманных касаний. Когда одеваюсь, всплывают твои слова перед тем, как ты ушла — кидает в холодный пот. Долго-долго сижу на полу ванной комнаты, в попытках избавиться от нежелательных воспоминаний и мечтаю об амнезии. Что бы я ни делал, каждый раз в голову лезет произошедшее, заставляя снова и снова краснеть, зарываться в одеяло, прижиматься к подушке, крепко жмурясь. Не могу думать ни о чём другом. Всё, что меня ранее волновало, отошло на задний план, и даже желая сосредоточиться на прошлом — не могу. Не могу прекратить вспоминать то, что ты… мы делали. «Забудь. Было и было. Что ты, как маленький? В этом нет ничего такого», — убеждаю себя в который раз, хлопая по щекам. Собраться. Прекратить смущаться. Как реагируют другие люди? Кажется, они не меняются. Не представляю, как они могут спокойно разговаривать о таких вещах, как секс. Не сгорать со стыда и не вспоминать, как непристойно трогали друг друга. Или же вспоминать, но не видеть в этом ничего такого? Не знаю. Как Лави может не смущаться, обсуждая все те вещи вслух, перед всеми? Про Канду даже говорить не стоит: думаю, в этом мире не существует вещей, которые могли бы его смутить. Теперь я, кажется, догадываюсь, почему многим нравятся скромные девушки. Думаю, они ведут себя совсем не так, как ты: стесняются и вряд ли проявляют инициативу. С такими спокойнее, ведь понимаешь, что не одному тебе неловко. С такими волнуешься куда меньше. Чёрт. О чём я вообще думаю? Это совершенно не имеет смысла, ведь ты никогда не была и не будешь такой, и единственный, кто был и будет переживать — это я. «Как девчонка», — язвительно шипит подсознание, заставляя позорно жмуриться. Я похож на одну из подобных дам, да? Боже. За что мне всё это? Мне казалось, все эти пошлые разговоры друзей я пропускал мимо ушей, но почему-то в голове всплывают воспоминания. То, что мне казалось, я не слышал и не слушал. И, сказать по правде, я всё чаще роюсь в подсознании, надеясь найти ответы на свои вопросы. Понять, как прекратить накручивать себя. Понять, как не думать об этом. Понять, как я должен себя вести. Ты ушла, оставила одного, и я, правда, не знаю, радоваться этому или нет. Из-за всех этих событий, прежнего страха совершенно не осталось. В жизни не поверю, что такое мог придумать мой воспалённый разум. До такого я бы не додумался. Одной ночью благодарю тебя за то, что ты ушла. Не знаю, на самом ли деле у тебя есть дела, или же ты просто в очередной раз знаешь меня настолько хорошо, что без слов понимаешь, когда мне нужно побыть одному. Это не играет никакой роли, главное, я могу побыть один и как-то собраться с мыслями. Но сколько бы ночей ни убеждал себя успокоиться, не паниковать, не думать о том вечере — толку нет. Другой ночью я злюсь, что ты ушла. Снова. Ты столько лет изводила меня, думал, скажи я: «Сдаюсь» — никогда больше не смогу остаться один. Но ничего не изменилось. Так же, как и раньше, ты приходишь, когда захочется, выводишь меня из равновесия, а после снова уходишь. Может, останься ты после того, что сделала — было бы легче? Когда ты рядом, все мои эмоции, переживания, так быстро сменяются, что я просто не успеваю осознавать. Вероятно, будь ты рядом, я бы столько не накручивал себя, снова и снова стыдясь. Может, останься ты тогда, мы бы сейчас ругались? Не знаю. Задумываюсь, как бы вела себя ты, но от подобных размышлений мне становится не по себе, и я опять радуюсь, что ты ушла. Да, какое счастье, что я один. Но не проходит и дня, как я вновь злюсь, следом — радуюсь. И так по кругу. Чёртовому кругу. Раньше мечтал о покое, молился, чтобы прекратить переживать, но я и предположить не мог, что захочу вернуться в прошлое. Тогда было тяжело. Правда. Настолько, что просто не выдерживал, но те эмоции стали уже привычными. Столько лет жил с тем грузом, что привык к ненависти. Сейчас же — не понимаю собственных чувств и не знаю, куда себя деть, чтобы успокоиться. Ха. Если бы ты была здесь — у меня бы не было времени на все эти размышления. Чёрт. Как я должен реагировать на всё это? Я не понимаю. Теряюсь в потоке противоречивых чувств. Вот я спокоен, считая, что смирился и отпустил ситуацию, следующая минута — хочется провалиться сквозь землю. Лежу, напоминая себе, какая ты, кривясь от отвращения, но после — краснею, вспоминая эту чёртову спущенную бретельку. Ужинаю, думая, не сбежать ли мне куда-нибудь, где мне точно не придётся смотреть тебе в глаза, но в следующую минуту — злюсь, ведь словил себя на мысли, что хочу тебя увидеть. Чувствую обиду, считая, что ты наплевала на моё «нет», но через мгновение виню себя. Злюсь, что сломал все твои планы, а после — радуюсь, ведь мне не пришлось спать с тобой. И снова, снова злюсь. Каждая мысль, эмоция, меняется, меняется, меняется… я запутался, совершенно не зная, как себя вести при встрече. «Злиться. Должен злиться», — подсказывает сознание, когда задумываюсь о твоём поступке. Я отказал. Не хотел этого. Точно не хотел. Ты наплевала на мой отказ. Это называется насилием. «Пха. Ты что, баба, которую трахнули против воли?» — гогочет то самое высокомерное нутро, и мне вмиг хочется застрелиться. Какая глупость. Не так сильно я сопротивлялся. «Равнодушие. Не реагировать вообще», — другая мысль, когда думаю о том, что я сдался. Сам согласился, сам сказал, что ты можешь делать всё, что захочешь. Ты поступила так лишь после моих же слов. Значит, я должен быть верным псом, игрушкой. У игрушек нет чувств. От этих мыслей я снова злюсь на себя. Не смогу быть таким. «Насмешка. Она, вся такая опытная, осталась ни с чем из-за чрезмерной уверенности. Посмейся с неё, унизь», — неприятная подсказка разума, от которой не по себе. Это я был смешон, а не ты. Это ты смеешься с моего поведения. Бесит. «Не хочешь злиться на неё, не можешь проигнорировать? Так давай, поддайся этой суке. Тебе же понравилось. Понравилось то, о чём даже думать не хотел. То, что раньше вызывало отвращение — сейчас заставляет томно вздыхать? Безвольная тряпка. Виляй хвостом, когда придёт хозяйка — так ведут себя послушные псы», — снова чувствую, как злость душит меня. Заполняет лёгкие, не давая сделать и вдоха. Ни за что. Никогда. Никогда не буду таким. То, как я вёл себя тогда — не мои настоящие чувства. Просто… просто я должен был подчиниться. Был не в себе. Действовал и думал так, как не свойственно мне. Мозг отключился, вот и всё. Я никогда не захотел бы поцеловать тебя. Меня не интересует интим, тем более с тобой, просто тогда был возбуждён… чёрт. «Врёшь». Ха. Я раз за разом вспоминаю того себя. Безвольного идиота, который ответил на поцелуй, и ненавижу себя всё сильнее. Хочется орать, придушить, выбить всю дурь из того Аллена и оправдываться. Оправдываться, оправдываться и оправдываться, что это всё не то, каким кажется, нет, я не хотел, честно-честно, но другая часть меня мерзко шипит: «Хотел. Хотел эту мразь. Ты, жалкое подобие экзорциста, не только прогнулся, но и хотел. Ей на потеху. Ничтожество». И я понимаю, что единственный, на кого на самом деле злюсь — не ты, а я сам. Не знаю, как должен относиться к тебе, не знаю, что чувствую и не знаю, как смотреть тебе в глаза, но чувства к себе однозначны. Себя я ненавижу так, как никогда до этого. Даже после тех приступов агрессии было проще, чем сейчас. Чем больше проходит дней в одиночестве, тем сильнее хочется заорать: «Это был не я, я не хотел!». Только кому? Тебе? Нет. Тебя ведь не заботят мои чувства, совершенно плевать, услышишь ты в свой адрес «сука» или «привет». Будешь улыбаться в независимости от моих слов. Так почему мне так хочется доказать, что я всегда буду тебя ненавидеть? Блядство. Единственный, кого это всё волнует — я. Однако чем больше оправдываюсь, убеждаю себя в том, какая же ты отвратительная, тем сильнее злюсь. Не на тебя, нет, только на себя. «Лжец». Ха. Ты права. Я вру себе. Сказал вслух, что сдался, признался тебе, что «победа» за тобой, но это лишь фасад. Всё моё нутро ни разу не приняло такой исход. Я знаю, что это ложь, лишь бы не признавать твою правоту, но не могу с собой ничего поделать. Даже в собственных мыслях не хочу произносить это. Вот ведь идиот. Конечно, куда проще признать проигрыш, но продолжать считать, что я прав во всём. Просто вынужденное «да-да, пусть будет так, как хочешь ты. Ты не права, но я уступаю тебе», чем признаться, что это «да. Ты права. Я скучал по тебе, ты нужна мне. Не уходи, пожалуйста». От одной подобной мысли меня кидает в дрожь, и я снова, снова слышу другую часть себя, которая орёт: «Бред, это всё бред! Просто привычка. Ничего больше. Прекрати так думать, прекрати!» Как же это тяжело. Когда я замечал только твою ложь, было куда проще. Но что мне делать сейчас? Я знаю, что лгу, но не могу перестать. Это всё из-за твоих чёртовых ядовитых слов, что пропитали меня всего, я вижу в себе фальшь, но избавляться от неё не хочу и не могу. Даже если я захочу объятий, я никогда тебе не признаюсь в этом, ведь даже себе признаваться не хочу. Чёрт. Думая об этом, я чувствую, как меня сжирает ненависть и злость, а волнение и стыд больше не преследуют. Знаешь, в одном ты точно ошиблась: мы не такие разные. Оба лжём. Оба ничтожества. Жестокие монстры, забывшие, что такое быть человеком. И оба привязаны к друг другу, как бы я ни хотел отрицать этого. «Я нужна тебе, а ты нужен мне». Проклятие. Ты можешь просто прийти? Выведи из себя, заставив вмиг переключиться. Одна твоя чёртова фраза, одно касание, и я забуду обо всём, что мучает днями, неделями, погрузившись в новый круг ада. Я не хочу ненавидеть себя. Я не хочу вспоминать тот вечер. Не хочу оправдываться. Не хочу, не хочу, не хочу тонуть в этом дерьме. Чёрт. Если раньше я постоянно срывался на тебя, то сейчас мне хочется, чтобы кто-то сорвался на меня. Пха. Может, заявиться в Орден, сказав, что я — предатель? Хотел бы я увидеть те лица, полные ненависти. Стук в дверь заставляет отвлечься от мыслей. От неожиданности я вздрагиваю — ты никогда бы не стала стучаться. Кому я стал нужен? Тихо лежу в постели, не желая шевелиться. Управляющий? Неужели мы так сильно шумели? Нет. Нет-нет, если бы это было из-за того вечера, он бы не тянул целую неделю. Снова тихий, неуверенный стук, что выбивает все те мысли, в которых я варился. Ха. Кто бы там ни был, я не хочу никого видеть. Чёрт, Роад, почему я до сих пор здесь? Я твой, всё, забери, не хочу пересекаться с людьми, накручивая себя. Но человек за дверью не намерен уходить — тихий стук снова слышен. Нехотя встаю с кровати, подходя к двери. Лучше решить этот вопрос, раз кто-то настолько нагл, что даже здесь решил меня достать. — Привет, — тихое, торопливое слово. На пороге Линали. И видя её, я не могу сказать и слова. Почему она здесь? Волнение, как безумный поток холодного воздуха, пробирает до костей. Меня видели с тобой? В гостинице есть экзорцисты помимо меня? «Предатель». Мои прошлые размышления об Ордене всплывают в памяти, и мне хочется в страхе сбежать. Хлопнуть дверью перед её носом и не решать этих проблем. Она всё стоит, терпеливо ждёт каких-то слов, а меня всего трясёт, мысли о том, что она что-то знает, что все всё знают — пугают так сильно, что я никак не могу собраться. Смотрю на неё, не в состоянии и слова сказать. — К-как дела? — взволнованный голос Лин. — Я… я не хотела тебе мешать, просто ребята переживали за тебя, и… и я тоже. Т-тебе лучше? — всё тараторит, запинается, краснеет, а после снова что-то спрашивает. И видя её волнение, меня отпускает страх. Нет. Не знает. Ну конечно, я несколько недель не появлялся. Соскучилась, что ли? Из-за неё чуть сердце не остановилось. — Я в порядке, — заученная фраза и дежурная улыбка. Стою, не желая приглашать её в номер. Не хватало ещё, чтобы она увидела ту кучу конфет, которые ты напихала в мои ящики, видимо, ещё в тот самый первый день, как мы пришли в гостиницу. Явно не верит моим словам — продолжает взволнованно смотреть на меня. Наверное, хочет зайти, но правила приличия её ограничивают. Пха. Хоть для кого-то они не пустой звук. Смотрю, выбирая слова, которые бы помогли избавиться от неё, но та, наконец, говорит: — Я рада, что тебе лучше, — улыбается. Точно врёт. — Ох, я так устала, может… — жмётся, стеснительно опустив глаза, запинается, делая паузу. Ха. Хочет, чтобы я пригласил зайти? Раздражает. — Я поесть собирался, — схватив ключи с полки, выхожу из номера. — Ой, замечательная идея! Мы так давно вместе не обедали, — неловко улыбается, пока я закрываю дверь. Да, конечно же. Кто бы сомневался, что она воспримет мои слова, как приглашение. Пока идём вниз, в столовую, та всё что-то там бормочет, рассказывая о недавнем задании — пытается скрасить неловкое молчание. Совсем нет желания вникать в слова — киваю, мягко улыбаясь. Когда оказываемся внизу, замечаю на себе взгляд управляющего, и мне в момент становится не по себе. Он знает тебя. Знает, что ты знакома со мной и даже была со мной в номере, а теперь видит меня с другой? Отворачиваюсь, стараясь игнорировать его взгляд. Как же неприятно. Не хочу быть здесь, не хочу, чтобы он думал про меня, не хочу улыбаться Лин, не хочу делать вид, что всё хорошо. Избавиться бы от свидетелей. Линали. У меня совсем нет никакого желания с ней разговаривать. Где, чёрт возьми, тебя носит? Почему я вынужден всё еще быть здесь? Та глупая мысль, чтобы признаться обо всём друзьям — такая чушь. Я не хочу этого. Не хочу, чтобы они знали, не хочу, чтобы презирали. Не хочу, чтобы управляющий нелестно думал обо мне. Раздражает. — Комуи переживает за тебя… И, и ребята тоже. Тебе… тебе, правда, лучше? Братику сложно будет прикрывать тебя больше месяца, — сидя за столом, вновь бормочет она. Ха. Месяц. Из-за тебя голова кругом — совсем об этом забыл. — Я в порядке, — повторяю, ковыряясь вилкой в салате. Быстрее бы она отстала. Грустный взгляд, но улыбку натягивает. Ха. Ты притворяешься куда лучше. — Значит, я могу обрадовать ребят, что ты вернёшься через несколько дней? Несколько дней? Вернусь? Кажется, я совсем потерялся во времени. Неужели я тут уже месяц? Без понятия. И без понятия, вернусь или нет. Наверное, должен волноваться, но после того, как понял, что тебя никто не видел — совершенно плевать, что там говорит Лин. Сам не знаю, вернусь ли, может, это последний раз, когда я вижу её. — Наверное, — не особо задумываясь, отвечаю первое, что пришло в голову. — Аллен… — тихо произносит та. Потеряла улыбку. Пха. Всё, больше нет сил на фальшь? Так странно. Мы давно не виделись, но она лишь сильнее стала раздражать. Волнуется, мямлит что-то себе под нос, боясь задеть, смотрит с теплотой, а мне хочется выругаться. Но не могу. Она ничего не сделала плохого, я не могу, не должен срываться на неё. Не должен язвить и не должен злиться. Повода ведь нет. Линали не заслужила такого обращения, его заслуживаешь только ты, но мне дико хочется сказать: «Не лезь ко мне», а после уйти. Вот бы повод дала. Сказала что-то, за что я мог бы зацепиться. Но нет. Вся такая милая и нежная. Скромная. Аж скулы сводит своей порядочностью. Лишнего никогда не скажет, смущается, стоило заикнуться о том, что соскучилась. Не к чему придраться. Не на что злиться. Как же раздражает. Вместо злости вынужден сидеть и улыбаться. Ха. Забавно. Когда-то давно я притворялся перед тобой, надеясь отпугнуть. Расслаблялся и мог отвлечься, когда рядом были друзья. Сейчас же я притворяюсь перед Линали и совсем не могу расслабиться. Если не буду себя контролировать — точно прошиплю что-нибудь отвратное. — Это всё из-за него, да? — не сдаётся. Заметила, видимо, что я совсем её не слушаю, продолжает допрашивать. — М? Ты о чём? — я, правда, понятия не имею, о чём она там всё твердит. — Я… я помню, что говорил Мариан Кросс, Аллен… это вообще ты? Или сейчас, передо мной сидишь ты, Неа? — хмурит брови, напряглась так, словно ждёт, что на неё нападут. Смешно. Неужели не понравилась моя улыбка?  — Боже, успокойся, у меня всё под контролем, — хихикаю в ответ. Мне и правда, смешно слышать о том, кого я даже толком не помню. Значит, вот как я выгляжу в их глазах. Сумасшедший Аллен с раздвоением личности? Пха. Что, не прокатила отмазка «не выдержал войны»? Чёрт, как же хочется засмеяться в голос. Приходится задерживать дыхание, чтобы угомонить себя. Ты была права. Они списали все беды на Четырнадцатого. Какая же чушь. — Конечно, я Аллен, — взяв себя в руки, наклоняюсь ближе к Линали, слегка погладив её по голове. Вроде, ей это нравилось. Надеюсь, это успокоит её, и я смогу избавиться от внимания. Всё ещё напряжена, но не пытается отстраниться. — Прости, — недоверчиво смотрит прямо в глаза, видимо, пытается понять, правда ли это я, — ты… ты всё еще переживаешь, да? Джонни не обижается, не вини себя, ладно? О чём она на этот раз? Снова какой-то вопрос с подвохом, чтобы понять, кто перед ней? — Не понимаю, о чём ты говоришь, — улыбаюсь ей в ответ. Та с подозрением всё смотрит на меня, смотрит, а после тихо смеётся, отвечая: «Да, ты прав, не стоило мне начинать. Прости!» Какая же ужасная игра. Кажется, я понял, почему она меня так раздражает. Вся её скромность, взволнованность — кажется наигранной. После тебя, видеть девушек такими, как Лин — ломает всё представление. Зажимается так, краснеет, что хочется выругаться: «Сука, скажи нормально! Думаешь, я слепой? Думаешь, если будешь вести себя так скромно — я не замечу твоих истинных намерений?» Это всё из-за тебя. — Ох, знаешь, что-то я не выспался, — доев салат, я встаю с места, — не против, если на этом мы закончим? — улыбаюсь ей, наблюдая как она следом поднимается. — Я провожу тебя, — мнётся, опустив взгляд, а после, видимо собравшись с мыслями, протягивает ко мне руку, сжимая в пальцах рукав моей рубашки. Раздражает. Знала же, что я хочу уйти один, специально взялась, чтобы я не нашёл предлога избавиться от неё. Голову опустила, губы дрожат — будто вот-вот заплачет. Как же хочется выругаться. Мягко убираю её руку с себя, добавляя: «Всё хорошо, я могу и сам дойти». — Аллен. Что ты задумал? Куда ты собираешься идти? Ты попадёшь в неприятности. Ты вообще думаешь возвращаться? А? С чего вдруг у неё такие мысли? Я не мог себя как-то выдать. — Конечно, — улыбаюсь, замечая как её глаза покраснели. Всё же плакать собралась? Заметив мой взгляд, она опускает голову, а в руках сжимает край юбки, видимо надеясь, что это её успокоит. Я улыбаюсь, тихо добавляя: — Всё хорошо, не переживай. — Если ты уйдешь, нам с тобой придётся сражаться против друг друга!!! — не выдержав, кричит на меня Лин. Ха. Догадливая. Это женская интуиция? Странно, но прежнего волнения я совсем не чувствую. Чего я так перепугался, когда её только увидел? Идиот. — Всё в порядке, Линали. Ты так завелась, что я чувствую себя виноватым. Если хочешь, ты можешь меня ударить, если я сделал что-то не так, — хихикаю я. — Это тебе не шутки! Достала. Обнимаю её — она явно этого не ожидала, дёргается. — Не говори глупостей, ладно? Ты же знаешь, что я был экзорцистом и всегда им останусь. Куда я денусь? Я люблю тебя и всех в Ордене, вы — мой настоящий дом. Навечно. — Правда? — слышу, как тихо хныкает та, прижимаясь ко мне. — Конечно, — мягко отвечаю ей, легонько хлопая по спине. Значит, так ведут себя нормальные девушки? Как же это утомляет. Хотел просто уйти, а вынужден успокаивать её. Ха. Кажется, я слишком привык к тебе, что видя подобную реакцию — лишь злюсь. Злюсь, что приходится быть ещё нежнее и добрее, чем был до этого. Долбанное притворство. Может, к черту это всё? Я почти уверен, что не вернусь, мог бы выругаться, и плевать, что она там подумает. Смысл и дальше носить эту долбанную маску добряка? Нет. Я вообще не знаю твоих намерений. Что, если мне придётся вернуться? Чёрт. Как же достало не знать, что ждёт меня завтра. Я просто вынужден был обнять её и успокоить, если не хочу ещё больше расспросов. Она совсем на тебя не похожа. Ты бы никогда не стала плакать, прижимаясь к моей груди. Пха. Увидь ты сейчас эту картину — как бы отреагировала? Думая о твоей возможной реакции, мне почему-то смешно. — Прости, я и правда, завелась на пустом месте. Переволновалась, наверное, — спустя несколько минут, наконец, она отстраняется от меня, неловко улыбается. — Ничего, — усмехаюсь я, всё ещё рисуя в голове твой недовольный образ, взъерошивая волосы Линали, — я всё понимаю. Просто, это последние деньки отпуска, и мне хочется лишь спать и есть. Молчит несколько минут, а после еле заметно кивает, добавляя: «Да, я знаю. Извини меня. Я передам ребятам привет от тебя. Они будут дико рады вновь увидеть тебя. Джерри, небось, столько еды наготовит, что даже ты с ней не справишься! До встречи, Аллен!» — смеется, а после, чуть поклонившись, уходит первой. Наконец это закончилось — облегченно выдыхаю, только сейчас замечая, как повар презрительно смотрит на меня. Чёрт. Я совсем забыл о нём. Видя его взгляд на себе, я невольно вспоминаю, как повёл себя на этом же месте с тобой. Стоило припомнить, как чувство вины снова заставляет чувствовать груз на сердце. Да, я не должен был так поступать. Почему её я так спокойно обнял, даже чувствуя раздражение, а с тобой поступил совершенно иначе? Ха. Я так запутался. Отвернувшись от повара, я тихо ухожу. Обратно в комнату, сверлить потолок взглядом, снова отсчитывая дни, когда же ты резко подскочишь ко мне, обнимая со спины, когда снова будешь говорить свои лживые речи и снова выводить из себя. Вернись уже, пожалуйста.