Пожалуйста, хватит

Вот и всё. Я сказал всё, что мог из страха столкнуться с ужасающими иллюзиями, но сейчас чувствую дикое опустошение. Чего я боюсь? Столько раз уже видел тебя в крови. Нечего тут пугаться. Давай, показывай всё, что хочется, если моих слов тебе недостаточно, но я на большее не способен. Я больше ничего не хочу говорить. Тихо подхожу к кровати, присаживаясь на край. Снова и снова одно и то же. Это когда-нибудь закончится? Я ведь сдался, лишь бы больше не мучиться, но почему ничего не изменилось? Господи, как же я устал. Хочется побыть в одиночестве, зарыться головой в подушку и просто разреветься, но всё, что могу — молча сидеть, опустив голову, надеясь, что ты снова поймёшь всё без слов, оставив меня одного. Пха. Я и правда, не могу определиться. Злился, что ты ушла, но, вот, я снова мечтаю остаться один. Нет. Ты подходишь следом, стоишь какое-то время передо мной, но я не поднимаю голову, видя перед собой лишь твои ноги, а после обнимаешь меня. Какая же ты странная. Пальцы в волосах. Гладишь, пока я упираюсь макушкой тебе в живот. Тёплые руки, мягкие прикосновения — совсем тебе не подходит. Твои руки должны быть грубыми и оставлять синяки, выдирать с корнем пряди волос — вот, что подходит твоей натуре, а совсем не эта противоречивая нежность. Ты жестокая, так почему, когда ты обнимаешь меня — не кажешься такой? Почему от этого мне ещё сильнее хочется взвыть? Нет, только бы не расплакаться. Пожалуйста, я не хочу, чтобы ты это видела. Не надо, прекрати, не обнимай меня. Долбанные конфеты. Повсюду этот сладкий запах. — Пожалуйста, мне нужно побыть одному, хотя бы пару минут, — не выдержав, чуть слышно говорю, но понимаю, что поздно. — Пожалуйста, Роад, — ещё тише, но, конечно, безрезультатно. Ты не уходишь, так и стоишь, прижимая к себе, и будто вовсе не дышишь. Слышу только свои постыдные всхлипы, от которых ещё хуже на душе. Задерживаю дыхание, надеясь, что это хоть как-то меня спасёт, но не могу остановиться, зарываясь лицом в ткань твоего платья. Заткнуть рот. Отключить эмоции. Всё, что угодно, только бы остановиться. Чёрт. Мне нужно было заткнуться ещё в столовой. Невыносимая. Стоило тебе обнять меня, и я не могу взять себя в руки. Пожалуйста, уйди хоть на минуту, тогда я, уверен, успокоюсь. Мне нужно побыть в одиночестве совсем немножко, но ты не двигаешься с места, перебирая пальцами волосы, совершенно игнорируя мои слова. Раз за разом повторяю, повторяю, повторяю, прося оставить меня одного, тихо-тихо рыдая. Лишь бы не услышала, лишь бы не сказала ничего, лишь бы ушла, лишь бы я оказался лицом в подушку, лишь бы ты соврала так же, как я лгу себе и сделала вид, что это происходит не со мной. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, уйди. Роад, уйди, пожалуйста. Умоляю. Хватит. Мне нужно побыть одному. Пожалуйста. Ты такая жестокая», — как заевшая пластинка, заикаясь и путаясь в буквах, словах — я и сам не знаю, сколько раз просил тебя, но ты так и не ушла. До самого конца. Пока я не сорвал голос, повторяя одну и ту же просьбу. Не помню, когда всё закончилось и не помню, как потом уснул. Просто срыв. Как, почему, когда — слишком сложные вопросы. Просто открыл глаза вечером, понимая, что уснул лёжа, а ты так и не отпустила меня. Не знаю, как я вообще спросонья понял это. Может, какая-то часть меня знала, что это произойдёт? Голова гудит, и шелохнуться дико неловко, страшно. Не по себе проснуться в полумраке, в одной комнате с тобой, упираясь лицом тебе в грудь и понимая, что обнял тебя. Проклинаю себя за слабость, хочется оттолкнуть, сбежать, стереть тебе память, но я не могу пошевелиться, боясь, что станет ещё хуже. Кажется, ты уснула, а может, я просто хочу в это верить, но цепляюсь за это, как за последнюю надежду. Оттолкну — проснёшься. Убрать руку, как-то выползти? Чёрт. Ты всё ещё обнимаешь меня за шею, одно неловкое движение — крах хлипкой веры. Без понятия, насколько у тебя чуткий сон. Я никогда не был в настолько ужасающей ситуации. Ужасающей? Нет, не совсем те чувства. Я не знаю, как их описать. Просто хочется превратиться в жидкость и впитаться в матрац, исчезнуть в недрах ткани, не существовать вовсе в этом мире, нет, чтобы я никогда до этого не существовал. Не вижу твоего лица, как бы ни высматривал боковым зрением обстановку. Не дышать и не шевелиться, боже, я не хочу дышать. Каждая минута после того, как открыл глаза — всё больше вгоняет в панику: поначалу просто понимал, что лежим вместе и, видимо, во сне обнял тебя. Да, неловко, и уже от этого хочется провалиться сквозь землю, но теперь стало ещё хуже. Лежать в тишине. С тобой. В полумраке. Я об этом не думал тогда, но сейчас… твоё платье такое тонкое. Моё лицо слишком близко. Близко? Ха. Я прижат к твоей груди. И не дёрнуться. Чувствую твою руку у себя на шее и, похоже, ты держишь меня стальной хваткой. Обычно твои объятия лёгкие, невесомые, даже когда ты прижимаешься покрепче — избавиться от твоих рук не составляет труда, но не сейчас. Мягкие… Блять. О чём ты, чёрт возьми, думала, когда не надевала под платье бюстгальтер? Ха. Ну конечно, ты же не знаешь, что такое стыд, и я, видимо, за двоих готов сгореть на месте: даже в зеркало глядеться не нужно, чтобы понять, насколько красное у меня лицо. Что ты со мной делаешь? Не понимаю. Почему каждый раз, когда мне кажется, что во мне умирают все чувства и я вовсе ни на что не способен — одно твоё движение, и нервная система сходит с ума. Только один день, а я боялся, злился, снова боялся, паниковал, чувствовал эмоциональное выгорание, боже, разрыдался, а теперь ещё и сгораю со стыда. Это даже не эмоциональные качели. Это дворик с качелями, в котором живёт обезумевшая акума. Та разнесла двор, качели упали на бок, погнулись, но она с силой толкает те, заставляя крутиться вокруг своей оси, таскает их, швыряет, как вздумается, периодически подкидывая их в воздух, или, разозлившись, вбивая в землю. Вот какие это качели. Мысленно успокаиваю себя, напоминая, что я сам подписался на это. Согласился быть с тобой, и, боже, нафантазировал столько всего, что дотрагиваться до тебя должно казаться меньшей из бед. Должен радоваться, что обошлось всё только этим, но, чёрт возьми, как взять себя в руки? Это смущает. Пугает. И мысли, словно рой мошек, путаются, мельтешат, не давая сосредоточиться хоть на чём-то, кроме… Чёрт. Извращенец. Это всего лишь тело. О чём я думаю? Ты — Ной. Та, кто выпила столько моей крови, что Кроули бы позавидовал. Я ненавижу тебя. Ты жестокий манипулятор. Невыносимая. Психопатка. Мягкая и тёплая. Приятно. Блять! С ума сойти. Это просто реакция организма, и только. Результат неопытности. Сама отбила любое желание, что мысли о близости хоть с кем-то вызывали во мне отвращение. Если бы и хотел — не решился бы. К чёрту. От твоих рук страдала Линали чаще других, и думаю, не только потому, что я когда-то волновался за неё. Она — девушка, которая постоянно крутилась рядом — вот причина. Что было бы с той, к которой я притронулся в таком плане? Нет, я ничего не хотел. Но что теперь? Я чувствую себя озабоченным подростком. Наверное, ты на это и рассчитывала. Теперь ведь не нужно заставлять идти с тобой, и ты придумала новую цель для себя, и она требует других подходов. Да? Тебя сложно понять, но если я прав, вероятно, ты ничего со мной делать не будешь, пока я снова сам не соглашусь. Соблазн — новая цель? Иначе я не понимаю, как мог оказаться в такой ситуации и положении. Просто знаешь обо мне всё, вот и бьёшь по слабым местам. Как всегда. Чокнутый. Лучше бы злился, а не поддавался на провокацию. Взять себя в руки и, стараясь не разбудить тебя, отползти подальше — вот о чём нужно думать. Аккуратно, медленно приподнимаю руку, но в тот же момент дёргаюсь от твоего голоса: — Положи обратно. Стоило тебя услышать, и сердце будто остановилось. Что может быть хуже? Боже, убей меня прямо сейчас, я не хочу быть здесь. Молчу и, словно парализованный, не шевелю поднятой рукой: просто не знаю, куда себя деть и что делать. Как же стыдно. Я обнял тебя, и ты об этом знала. Нет, хуже, ты не спала всё время. Слышала, чувствовала, наверняка знала всё. Знала, что я проснулся, и знала, что хочу сбежать. Поэтому так крепко прижимаешь? Чёрт. Чёрт. Чёрт. Ты недовольно цокаешь — жмурюсь, мечтая, чтобы всё это оказалось иллюзией или хотя бы сном, но все мои надежды разбиваются в дребезги: ты, прекратив обнимать, хватаешь меня за руку и опускаешь её на себя, а после вновь обнимаешь. Ха. Я и правда, как марионетка: кукловод дёрнул за ниточку и заставил обнять. Проклятие. Раз ты не спишь, самым верным решением было бы просто встать сейчас, наплевав на всё. Больше нет смысла быть тихим, но не могу заставить себя сделать хоть что-то. Чёрт. Почему каждый раз, когда я в панике — замираю и не могу ничего сделать? — Мне, это… можно я встану? — кое-как собравшись с мыслями, выдавливаю из себя, но слыша собственный неуверенный голос — хочется отмотать время назад и не говорить ничего. — Зачем? — крепче прижимаешь к себе, чуть дёргаешься, и от твоих движений грудь трётся о моё лицо. Боже, за что мне это? С чего сшито это проклятое платье? Я же всё чувствую. С такой тканью под него нужно что-то надевать. Нервно сглотнув слюну, я пытаюсь придумать лучший ответ, который бы тебя устроил: — Мне нуж… туалет. Мне нужен туалет. Слышу, как ты тихо усмехаешься — сильнее жмурюсь, надеясь, что бог услышит меня, и я исчезну. «Аллен, возьми себя в руки», — командую в мыслях. Нужно просто оттолкнуть и всё. Да, я сдался, но можно мне хоть немного времени привыкнуть к тебе? Сумасшедшая. Нет, развратная. Тебе нормально прижиматься к малознакомому парню и тыкать своей грудью ему в лицо? Чушь. Боже, какая чушь. О чём я вообще думаю? Малознакомому? Шесть лет. А может, больше — я считаю малознакомым? Я совершенно не знаю тебя, но ты знаешь меня. И я что, верил в такую небылицу, будто ты вся такая невинная и всё, что от меня хотела — присутствие рядом? Это даже не смешно. Я знал, что ты не такая. — Нет, не думаю, что получится. — Твой голос заставляет прекратить думать о всяких глупостях. Ха. Не поверила? Нет, ты не можешь знать, нужно мне или нет. — Что? Пожалуйста, мне очень надо, — быстро тараторю я, не теряя надежды, что отпустишь меня. Скомкано, неуверенно дёргаюсь, стараясь убрать лицо подальше от тебя, но это выходит крайне плохо. — Со стояком в туалет не сходишь. Завизжать охота. В панике отталкиваю тебя, разрывая объятия, а перед глазами ничего не вижу — так темно, что, кажется, сознание вот-вот покинет меня. Прижимаю дрожащую руку к паху — нет, ложь. Чёртова ложь. Слышу, как ты хохочешь, что-то там бормочешь, а после снова смеёшься, заливисто, громко, до икоты и, слыша твой хохот — хочется исчезнуть. Как? Как ты можешь постоянно с такой уверенностью говорить полную чепуху? Почему, почему каждый раз, после услышанного, я сомневаюсь в себе и вынужден убеждать себя, что ты снова просто солгала? Не успеваю даже сообразить, что это лучший шанс для бегства, как ты толкаешь меня в плечо, заставляя упасть на матрац. Пару секунд — и ты сидишь на мне, упираешься руками в грудь и нависаешь надо мной. Я, наконец, вижу, но, боже, лучше бы ослеп. В полумраке видеть твою улыбку — жутко. Будто мне сам Сатана улыбается. Ха… нет, ты хуже него. Открываю рот, думая что-то сказать, но, не находя подходящих слов, лишь хлопаю губами, словно рыба на суше. Нет, ты просто играешься. Как вчера, стоя у двери: просто хочешь повеселиться и понаблюдать за моей реакцией, а после отпустишь. Я снова повёлся, снова пляшу под твою дудку, вот и всё. Оттолкнуть тебя? Да, безумно этого хочется, но стоит успокоиться. Разве я тогда не поступлю с тобой так, как всегда? Не удивлюсь, если после этого ты затянешь меня в своё измерение, показав самый извращённый суицид — тот самый, что ты хотела мне показать днём. Успокоиться и не реагировать так остро. В конце концов, я сдался и не должен так поступать. Делаю глубокий вдох, выдох, прикрывая глаза: играйся, пока не надоест. Если я буду спокоен, ты быстрее потеряешь интерес. — Встань, пожалуйста, — стараясь сохранять спокойствие, тихо бормочу, терпеливо выжидая, когда ты встанешь с меня, — мне нужно в уборную, — всё ещё надеюсь, что моя ложь прозвучит убедительно. Усмехаешься, но вопреки моим надеждам, не спешишь вставать. — Но в твоём положении будет сложно справлять нужду. — Прекрати. Хватит лгать, — открываю глаза, наблюдая, как ты всё ещё нависаешь надо мной. Как же сложно сохранять долбанное спокойствие, когда ты в своей совершенно неприличной одежде сидишь на мне. Повторяю мысленно: «Прекрати себя накручивать, прекрати думать о том, где и как она сидит, успокойся», но, как бы я себя ни убеждал — сердце дико колотится. — Уверен, что я вру? — хихикаешь, наклоняешься чуть в бок и дёргаешь плечами, заставляя левую бретельку платья упасть ниже, практически оголяя грудь. Платье слишком свободного кроя, боже, оно же должно форму держать, какого чёрта ты надеваешь такое? Пижама и то надёжнее этой тряпочки. Отвожу взгляд, стараясь не смотреть. Только в глаза и никуда больше. Чёрт. Что ты творишь? Где твоя скромность? Готова вытворять такое только ради того, чтобы вывести меня на эмоции? Господи, как же я хочу раствориться здесь и сейчас. Вся эта ситуация — какое-то безумие. «Не смотри, не смей смотреть», — словно молитву, мысленно повторяю себе, не прекращая, но это мало спасает. Может, всё-таки оттолкнуть? — Ты всегда лжёшь. Я в полном прядке, — нервно выдавливаю в ответ, замечая, что всё старательно собранное спокойствие, исчезло всего за пару секунд. — Мммм… не верю, — делаешь вид, будто задумалась, а после снова улыбаешься, — я только проверю, и, если ошиблась, обещаю отпустить, — словно какая-то ерунда, не особо задумываясь, добавляешь ты, и я с ужасом понимаю, что значат твои слова. Нет. Нет-нет-нет. Я отрицательно верчу головой и приподнимаюсь на локтях, наплевав на свои прошлые размышления: какая разница, игра это или нет, я должен уйти и как можно скорее. Вся эта ситуация просто не вписывается в мою голову, я не могу, я не хочу ничего проверять, о боже, только не это. Я успеваю только немного приподняться, как ты с силой толкаешь меня обратно, что я, не ожидая подобного, громко выдыхаю, и пока лежу с потерянным лицом, не зная, как правильно реагировать и что мне, чёрт возьми, вообще делать — до меня доходит, в каком положении нахожусь. Ты виснешь надо мной, близко-близко, так наклонилась, что я хотя бы больше не вижу ничего, кроме твоего лица. Одной рукой прижимаешь меня к кровати, а другой — медленно спускаешься ниже. Боже, нет, это всё шутка, это просто игра. Ты касаешься ремня, и я слышу, чувствую, как ловкими движениями пальцев тот поддаётся тебе. Нет. Нет-нет-нет. Сейчас засмеёшься и отпустишь, да. Пара движений и пуговица на штанах более не помеха. «Пожалуйста, скажи, что ты просто играешь», — не зная, куда себя деть от переизбытка эмоций — жмурюсь, не в состоянии смотреть на тебя. «Нет. Не игра. Это я доигрался», — проносится мысль, когда слышу звук расстёгивающейся ширинки. Боже, сумасшедшая. Пошлая. Невыносимая. Ты хоть понимаешь, что я вот-вот сознание потеряю? Применить силу? Удрать? Закрыться в ванной? «Нет, успокойся, идиот. Даже если это не игра — пусть делает, что хочет. Ты ведь говорил, что она может делать всё, что ей вздумается. Сдержи хоть раз слово», — подкидывает разум адекватный совет, но я нервно отрицательно верчу головой, сглатывая слюну. Но ты не даёшь мне даже думать: целуешь меня в шею, чуть прикусывая кожу, а после снова целуешь. Проводишь языком до уха — от каждого движения бегут мурашки, а голова вовсе отказывается работать. — Знаешь, невинных мальчиков так легко возбудить, — оторвавшись от поцелуев, шепчешь на ухо. Я не смею открыть глаза, лишь впиваюсь пальцами в одеяло, пытаясь привести себя в чувства, но ни черта не выходит, когда чувствую твою руку, плотно обхватившую член через ткань трусов. Стараюсь отвлечь себя хоть чем-то, но в голову лезут совсем не те воспоминания: обрывки фраз, которые я когда-либо слышал. «Глупый ученик, выпивка и девушки — то, что осталось в нашей жизни хорошего. Если думать лишь о войне и не расслабляться в хорошей компании — с ума сойти можно». — Мариан Кросс пьёт дорогущее вино, обнимая очередную девушку. Нет. «Аллен, секс — единственная отдушина для экзорциста. В этом жестоком, полном боли мире — это лучшее средство, чтобы на время забыться», — грустная улыбка Лави. Нет. Выкинуть из головы, выкинуть, меня это не интересует. Какого черта я вообще думаю сейчас о таком? «Да он девственник», — едкая ухмылка Канды. Уйди, я не хочу думать о таком, боже, хватит. «Ты посмотри на эту кислую мину, ты хочешь стать как наш Канда? Эй, Юу, ты сам-то не девственник? От твоей вечно недовольной рожи девчонки не шарахаются?» — ржёт Лави, убегая от разгневанного мечника, что в след ему орёт: «Убью!» Нет. Я не хочу этого. Совсем. Пожалуйста, не трогай меня. «Аллен, ты такой милый и невинный», — смущённая улыбка, Линали прижимается к руке и неловко, с осторожностью, проводит указательным пальцем по рубашке в районе рёбер. Нет. Хватит, я не хочу вспоминать это. Почему эти глупости лезут в голову сейчас? Какая пошлость. Стыдно. Это всё из-за твоей фразы? Боже, нет, нет, нет. Чувствую, как трусы ползут вниз, а тёплая ладонь касается меня. «Мелкий, тебе стоит расслабляться хоть иногда. Ты же не ребёнок, понимаешь, о чём я говорю?» — подмигивает Джонни, хлопая по плечу. Господи, хватит, хватит! «Ах, прикинь, она сама меня зажала! Чёрт, у неё просто божественные сиськи. Огромные и такие мягкие…» — со счастливой улыбкой хвастается Лави перед Юу. Мерзость. Какая мерзость. Мягкие… Чёрт. «Ха-а-а-а, мальчики такие извращенцы», — недовольно бубнит Миранда. Нет. Нет, я не извращенец, это всё ты. — Извращенка, — сквозь зубы шиплю, слыша собственное сбитое дыхание. «Аллен, ты посмотри, как та красотка смотрит на тебя, ааах, завидую!» — Лави поглядывает в сторону незнакомки. Я с силой жмурюсь, в попытках прогнать нежелательные воспоминания, что совершенно не отвлекают, скорее, действуют наоборот. Слишком неловко. Стыдно. Лицо горит. Уверен, даже в полумраке это заметно. Не смотри на меня, Роад. — Извращенка — я, а стоит у тебя, — тихо хихикнув, прикусываешь нижнюю губу. Красивая. Чёрт, нет! Монстры уродливы. Я не хочу, не хочу, не хочу, не хочу. Нет. «Возьми себя в руки! Ты что, хочешь поддаться ей? Хочешь её? Нет, никогда! Контролируй себя, контролируй!» — орёт здравый смысл, и я хватаюсь за него остатками воли, как за последнюю надежду. Уйди, уйди, Роад. Не трогай, не целуй, не говори ничего. Ты усмехаешься, убирая руку с паха, а после медленно облизываешь ладонь, не отрывая взгляда от меня, и видя эту картину перед глазами, нервно дёргаюсь, отрицательно мотая головой. Но, не обращая внимания на мой протест, твоя рука вновь ползёт вниз и я, не зная, что вообще должен сделать — вновь приподнимаюсь на локтях, стараясь выползти из-под тебя, но ты лёгким движением толкаешь меня. Проклятие. Это всё из-за тебя. Влажная ладонь и мягкие движения вдоль члена. Уйди, я не хочу, не хочу этого. Господи, я не должен дрожать, не должен хотеть. Успокоиться. Я от этого не умру. А ещё, у меня всё равно ничего не спрашивают. Как наивно было думать, что ты будешь дожидаться какого-то глупого разрешения. Я ведь это принял, смирился ещё в первый день. Не сопротивляться. Сдаться. Так же, как я принял это вчера. То, что сейчас происходит — просто реакция организма на объективно приятные действия. Я не должен ненавидеть себя за это. Не верю, что кто-то другой бы смог устоять и не возбудиться. Зачем я сопротивляюсь? Зачем бежать? Я сдался. Да. Сдался. Мне некуда бежать. Просто веду себя, как перепуганный ребёнок. «Аллен, тебе двадцать один, а не пятнадцать, не позорься ещё больше», — напоминаю себе. Это просто секс. Нужно относиться к этому проще, всё равно мои жалкие попытки избежать этого, бесполезны. В конце концов, здесь только мы. Никто не увидит, никто не узнает. По крайней мере, в это хочется верить. Плевать. Да, возбудился, но это лучше, чем, если бы ты меня напичкала какими-нибудь таблетками. Так будет проще, чем вовсе не соображать, что происходит.