Одни несчастья

      — Тебе надо себе кого-нибудь найти, — говорит Кумаков.       Илья прижимает телефон к уху плечом и одновременно пытается отодвинуть заевшую дверцу холодильника в супермаркете. В одной руке у него рюкзак, в другой — обломанная до середины ручка.       — Ага, — отвечает он, — чтобы кто-нибудь меня тоже заставлял слушать Гроба, а я бы плакал, мучался и просил перестать?       Кумаков в телефоне мычит, задыхается и шипит:       — Вот су-ука. Я тебе не для того это рассказывал. Я с тобой делился приватными подробностями своей личной жизни, рассчитывая на понимание и дружеское сочувствие, а ты такая же психопатичная свинья, как и все вокруг!       Илья дёргает обломок ручки сильнее, и дверца отъезжает вбок на небольшую щель, в которую он просовывает руку. На улице пекло, даже в супермаркете липкая духота, а в холодильнике медленно перемешиваемый вентилятором холод. Так кайфово, что Илья на мгновение прикрывает глаза, прижавшись к холодильнику и сунув внутрь ещё и лицо. Вода по шестьдесят, всякие газировки по восемьдесят. Купит газировку — и на обратный путь денег уже не хватит.       — Хороший секс, — рассказывает тем временем Кумаков, — делает из мужчины творца с большой буквы «т». Раскрывает безграничный потенциал его когнитивных возможностей.       — Это из какой-то рекламной брошюры? — спрашивает Илья.       Кумаков подъезжает в поезде к Москве, и ему скучно до чёртиков, а когда ему скучно, он готов обсуждать что угодно вообще. В любое другое свободное время Илья готов слушать его бесконечно, можно даже не особо вникая в суть, — Илье просто нравится его голос, — но сейчас он опаздывает. И в магазин-то зашёл лишь потому, что понял, что сейчас помрёт от жажды.       — Я сам ходячая рекламная брошюра.       — Хороший секс из обезьяны сделал только обезьяну, а мне на работу пора, — говорит Илья Кумакову. — Не хочу окончательно деградировать из обезьяны в свинью.       — Ты мелко мыслишь. Чтобы достигнуть успеха, нужно не бояться сразу ставить большие цели. Человек…       Илья дальше уже почти не слушает, отвлекаясь. Он заворачивает к кассам мимо стеллажа с шоколадками. Хочется ещё и что-то такое, но денег по-прежнему в обрез.       — Займёшь мне стольник до завтра? — спрашивает он Кумакова.       Тот согласно мычит, говорит, что займёт.       — Могу и больше. Тебе прям щас?       Перед Ильёй в очереди пара полуголых потных девиц в платьях. Они расплачиваются и отходят. Илья суетливо лезет в рюкзак за мелочью, оперев его об коленку. Кассирша с потёкшей тушью пробивает его воду. На блюдечко перед ней Илья ссыпает несколько желтоватых грязных десяток.       — Не сейчас, вечером, — отвечает он Кумакову, застёгивая рюкзак.       — Ага. Я с карточки закину.       — Всё, мне пора.       — Давай. Пока-пока, дорогой.       Илья усмехается. Кумаков кладёт трубку, а он выскакивает с крыльца сквозь стеклянные двери на узкую улицу. Толпа движется медленно. Присосавшись к бутылке, Илья неловко шныряет между прогуливающимися людьми. Он уже опоздал почти на двадцать минут. Гриша точно ему вставит, тем более что без Фина он ещё злей, чем обычно.       Гриша Илью не любит. Не вообще в целом, а после одной истории, когда Фин, накурившись, потерялся в коридорах подсобных помещений на одной из работ. Раньше, как Илья знает, Фин с Гришей много бухали вместе, а потом Фин начал дуть. Потом появился Илья, и они занялись этим вместе, а уже затем случилась эта история с коридорами. Гриша раз двадцать обещал, что не будет с ними работать. Когда обещал это Фину, тот только хихикал. А Илья не говорил в ответ ничего вообще: легче всего с Гришей справиться, никак не реагируя, тогда его негодование медленно потухает само. Если они остаются вдвоём, Илье с ним неуютно. Гриша вообще ему не особо нравится. Не потому что брюзга, не любит Илью и этого не скрывает. Чисто по-человечески Илья его хорошо понимает: влез в их старую дружбу какой-то мелкий шкет, а Грише к пятидесяти, и дружит он с Фином так долго, что тот уже практически стал его собственностью. Это всё нормально. Но Илья тоже тут есть. И, наверное, в этом опять проблема. Илья существует.       Он прискакивает к крыльцу йога-клуба без четверти два. Запыхался, и майка противно липнет к спине. Гриша с красным вспотевшим лицом стоит рядом со входом, спрятавшись в ведущую во дворы арку. В руках у него почти догоревшая сигарета. Он мощно затягивается, приканчивая её в одну затяжку. Илья втыкается взглядом в сигарету и едва не забывает поздороваться и извиниться, прежде чем стрельнуть у Гриши.       — Свои надо иметь, — мрачно говорит тот, но протягивает вынутую из кармана джинсов мятую пачку.       Пока Ильи не было, он в одиночку перетаскал все колонки к залу. Не справился только с сабвуфером — здоровенным чёрным ящиком, весом примерно с приличного такого телёнка. Сабвуфер так и стоит на мостовой рядом с крыльцом. Илья, прикурив, ещё раз невнятно и глядя Грише куда-то в живот мямлит свои извинения. Зал им задерживают. Внутри, по словам Гриши, кто-то воет и пыхтит под музыку, так что время на перекур ещё есть.       От нечего делать и от нежелания говорить друг с другом они оба разглядывают топающих мимо людей — всех этих модников и модниц в очках и кроссовках. Йога-клуб расположен в самом центре города, и публика вокруг трётся весьма специфическая, всем своим видом пытающаяся доказать свою принадлежность к какому-то другому, более богатому и успешному сословию. Седой и патлатый Гриша с гримасой, больше всего напоминающей гримасу боли, провожает взглядом длинноногих загорелых красоток — непонятно, то ли любуется, то ли осуждает за что-то. Илья же больше пялится на парней. В голове у него всплывают кусками кумаковские рассуждения, которые он по первости пропустил, а теперь будто слушает заново, воспроизведя в перемотке. Что-то там про хороший секс, про найти себе кого-то. Илья шмыгает носом и невесело усмехается. С этим делом у него постоянно какая-то херня: дикие и одновременно нелепые одноразовые истории. Последняя даже почти стала тянуть на постоянную: Илья нашёл одного незамороченного растамана по имени Ваня, достаточно злобного, чтобы трепать Илью во время секса на грани, близкой к неадекватному насилию. Грань эта Илью и пугала, и возбуждала одновременно, и так могло бы продолжаться и дальше, но тут вдруг в последнюю их встречу в квартиру к Ване припёрлась его подружка. Илья о ней слыхом не слыхивал и уж тем более не знал, какие у них отношения. Поэтому, когда подружка за внезапный приход получила по морде, а потом в качестве наказания была заставлена вылизывать Ване ноги, он выпал в астрал от этой сцены окончательно и быстро слинял. Как человек Ваня не сильно ему нравился, поэтому Илья не скучает, скорее чувствует, что спасся, отделавшись от чего-то потенциально дурно пахнущего. И тем лучше. «Хороший секс, — думает Илья. — Хороший — это с точки зрения кого?»       Мрачный Гриша убирает налипшие на лоб волосы и подталкивает Илью в плечо, прерывая цепочку его размышлений. С крыльца йога-клуба неторопливо спускаются немного дезориентированные, словно после бани, люди.       — Пошли.       Гриша хватается за нагревшийся на солнце чёрный край сабвуфера.       Одна из шести подключённых к микшеру колонок гудит. Либо проблемы с гнездом у микшера, что неисправимо, либо беда с проводом. Они бьются уже десять минут, и дело начинает отдавать безнадёгой. Илья болтается у стола с пультами, к которому тянутся провода со всего зала, собравшись в один большой колтун у его ног. Гриша сопит, склонившись над микшером.       — А выключи канал, попробуй, — предлагает Илья.       Гриша откидывает волосы с покрасневшего лица и опускает бегунок. Гудение прекращается.       — Это гнездо, я тебе говорю. — Он шевелит подключённый к пульту провод.       — Есть вариант не через мастер подключить?       — Да блядь. — Гриша трясёт седыми кудрями.       — Надо попробовать провод заменить.       — Выключи колонку. Нет, дальнюю сначала, может, там дело, — указывает Гриша.       Пока Илья ковыряется, он роется в чемодане с проводами. Колонка, потухнув, замолкает, но две другие гудеть не перестают. Илья шмыгает носом и выбирается из-за угла, пытаясь не наступить на змеящиеся по полу провода.       — Ни хуя, — сообщает он, — это весь канал.       — Ну, я так и сказал тебе сразу, — раздражается Гриша.       В зал тем временем заглядывает модный долговязый типчик с ухоженной бородой.       — Ребят, у нас пять минут до начала, — говорит он.       Гриша даже не смотрит в его сторону, только хрипит в чемодан. Илья врубает колонку обратно, и гул становится громче.       — Да-да, — кивает он. — Пять секунд. Мы почти всё.       Гриша беззвучно матерится.       — У тебя есть переходники — джеки на тюльпаны? Я хочу попробовать вот эту срань заменить от саба, — говорит Илья.       В зал заходит бледноватый диджей, почти близнец модного типчика. Пробирается через провода за стол с пультами.       — Ну что, я могу включать? — спрашивает он.       На шее у него висят чётки из чего-то корявого и коричневого — не то ягоды, не то орехи. Илья выдёргивает из микшерного пульта провод, идущий к сабвуферу.       — Да-да, — говорит, — включите что-нибудь пока, звук проверить.       Звук не идёт, потому что половину колонок Илья вырубил, но диджею он об этом не сообщает. Гриша молча протягивает ему два металлических переходника. Илья цепляет их на концы сдвоенного провода и втыкает в пульт. Колонки врубаются с прежним гулом.       — Блядство, — выдыхает Гриша.       Илья поворачивается к диджею и тычет пальцем в провод, идущий к его красиво светящемуся кнопками пульту.       — А это, — спрашивает, — ваш собственный провод?       Диджей опускает взгляд с такой растерянностью, словно видит всё это добро первый раз в жизни.       — Ну да.       — А уберите звук на секунду.       Диджей опускает бегунок.       — Не, прям совсем, — мотает головой Илья.       Гриша оглядывается. Гул стихает. Илья хмыкает. Он нашёл. Гриша, до которого тоже всё мгновенно доходит, топает ближе и громко и злобно сопит. Илья надеется, что он не начнёт орать, хотя повод и есть: они тут уже всё облазали, а проблема в проводе самого диджея. Пижонская нейлоновая оплётка. Диджей всё ещё не въезжает, робея, мечется взглядом с Ильи на Гришу и не понимает, почему они вдруг встали.       — Это… — начинает Илья.       Гриша протягивает толстую лапищу и, без церемоний приподняв пульт диджея, выдирает провод из гнезда. Волосы падают на вспотевший лоб, и выглядит он в таком настроении страшно, словно горбун-чудовище из одной известной истории, только явно не добрый. Он молчит, и не произнесённые им ругательства речитативом проносятся у Ильи в голове.       — А что?.. — мямлит диджей.       — Да провод плохой, — поясняет Илья.       Гриша уже тем временем находит в чемодане другой на замену. Подключает к пультам. Выводит звук. Колонка молчит. Гриша бросает на диджея яростный взгляд.       — Готово, — говорит Илья. — Включите что-нибудь.

***

      На обратном пути он покупает себе на кумаковский стольник шоколадку и жуёт её, пока едет домой в метро. Шоколад от тепла его пальцев плавится и размазывается, прилипает к фольге. В другой руке у Ильи телефон. Кумаков доехал, пообедал со своими многоуважаемыми матушкой и батюшкой и снова скучает.       «Я хочу тебя кое с кем познакомить», — пишет он.       «Ага», — отправляет Илья.       Двери открываются, и в прохладный вагон набивается куча народу. Илья жуёт, краем уха пытаясь услышать название следующей станции. Во рту липко и сладко — кайфово. Кумаковское послание пролетает мимо Ильи. Так что, когда они встречаются на следующий день у него дома и Кумаков припоминает эту тему, Илья уже понятия не имеет, о чём речь.       — Чё? В смысле? — переспрашивает он. — Кумаков, ты чё, меня сватаешь кому-то, что ли?       — Хочешь, фотку покажу?       Кумаков лезет в телефон, а Илья не может поверить, что тот реально собрался делать что-то такое. От нелепости ситуации ему становится смешно. Ещё смешно, потому что они на пару сожрали по таблетке транквилизатора из списка стоящих на особом контроле лекарств, а потом сверху зашлифовали пивом. В общем, Илью не парит сейчас вообще ничего.       Кумаков протягивает ему телефон. Рожа у него сонная и помятая, очки на носу сидят криво.       — Бля, это ж какой-то лысый дед! — восклицает Илья.       Кумаков морщится, тоже втыкается взглядом в открытую фотографию.       — Лысый, но богатый, хочу заметить. Всё не так просто. Если б я был молод и хорош собой, я б и сам ему дал. Но я старый и некрасивый. — Кумаков делает рот корытом, словно собрался уродливо зарыдать. — Приличные мужчины меня не хотят.       Илья кособоко улыбается. Мужик на фотке ещё не старый, просто видно, что за сорок. Нормальный мужик. Нормальный, даже обычный.       — Бля, — выдыхает Илья. — И чё, он вот прям пидор?       — Прям пидор, — кивает Кумаков. — Прям как ты.       Илья скалится, шутливо толкает его в плечо, потом перестаёт улыбаться и говорит:       — Нет, это пиздец.       — Да чё ты?       — На хуя мне это надо?       — А ты что, ждёшь большой и чистой любви? Это профанация для лохов. Ты же умный.       Илья моргает. Умный? Чего он ждёт? Да чёрт его вообще знает. Мысли об ожиданиях от жизни пробиваются тленом даже сквозь убойный транквилизатор. Илья стряхивает их на самое дно, туда, где их будет почти не слышно до поры до времени.       — У каждой магии, — назидательно говорит Кумаков, — своя цена.       — Но не ебаться же ради материальных благ.       — Блядь, — Кумаков с горячностью прижимает руку к груди, — дорогой мой, вот клянусь тебе, если бы я мог… Это намного лучше, чем работа эта ебаная, где тебя дрючат и пердолят исключительно потому, что власть имущие.       — Так это то же самое.       — Не то же самое! Там ты хотя бы что-то имеешь, а не эту ссаную хуйню. Это что, деньги вообще? Я ебошу пять дней в неделю за эти копейки позорные! Хочу быть тёлочкой или славным мальчиком. Хочу лежать и ни хуя не делать, и чтоб мне говорили, какой я красивый и хороший, и классно трахали, а не вот это всё. Я ебусь с этой работой, потом прихожу домой, а там везде срач, и эта кикимора, пьяная в жопу, конечно же, на полу валяется и начинает орать, чтобы я, недостойный холоп, шёл отсюда, и что я ей жизнь испортил и во всём виноват. У меня два высших образования! Я учёный человек, а это быдло, даже школу не закончившее, об меня ноги вытирает. Всё я ей должен. Я её, замарашку эту, из грязи достал, отмыл, выкормил. На работу её пристроил… И что же? Заслужил ли я хоть каплю благодарности за свои преданные старания? Заслужил? Хрен! — Кумаков шлёпает ладонью по столу.       Он подавленно затыкается, и глаза у него становятся грустные-грустные. Илья от его выпада приходит в некоторое замешательство, но больше от того, что Кумаков орал, а не от самого содержания: подобные тексты Илья выслушивает регулярно. Он шмыгает носом и многозначительно произносит:       — Хуя.       А Кумаков, словно вдруг что-то вспомнив, запевает на манер песенки из «Котопса»:       — Кумаков, Кумако-ов, во всём виноватый малыш Кумаков.       Так же быстро, как завёлся, он успокаивается.       — Надо выпить ещё, — говорит он, взявшись за свою кружку, — а то всё равно больно. Надо залить эту боль. — Он поднимает вверх палец и изрекает ещё одну мудрость: — Нет мозгов — нет боли.       — Нет мозгов — нет боли, — повторяет Илья.       С этой мыслью он согласен на сто процентов.       — А с пидором я завтра еду на деловую встречу. В ресторане. Кальян, все дела. Заказывай что хочешь, он платит. Не хочешь — не ходи. А так могли бы посидеть круто.       Илья устало наваливается на стол.       — Не знаю, — говорит он.       — Щедрый мужчина. Даже не урод. Вот я урод, например. Ещё и нищий. Что тебе надо вообще?       — Блядь, да не знаю я. Ты чё вдруг сутенёром заделался?       — Это моё новое амплуа — сутенёр Кумаков.       Он поворачивает к Илье голову и картинным жестом трогает его за щёку костяшками пальцем.       — Ты симпатичный, — произносит он почти с завистью. — Надо пользоваться, пока дают.       — Давать, пока берут? — уточняет Илья.       — Да, точно. — Кумаков щёлкает пальцами и одобрительно кивает. — А ты соображаешь.       Ничего такого Илья, конечно, делать не собирается и даже не думает. Не думает, когда они с Кумаковым, немного пьяные, идут шляться ночью по дворам. Не думает, ложась спать уже ближе к рассвету. Вспоминает он об этой истории только к обеду. Кумаков плещется в ванной, а Илья в мрачном расположении духа валяется на диване в комнате. Хочется ещё спать, но больше не можется. А ещё хочется, чтобы Кумаков завтра не уезжал. Илья пытается сообразить, чем занять себя в ближайшие дни, чем отвлечься от жизни, от подступающего ощущения, что всё, что бы он ни делал, ни думал, ни ощущал, — бессмысленное. Всё — пустота.       — Так ты пойдёшь? — Мокрая голова Кумакова высовывается из-за двери.       Илья отвечает сразу, уже ни секунды не сомневаясь:       — Да.       Что бы оно там ни было. Лучше уж так.

***

      Лысого мужика зовут Олегом, и вживую он производит даже более обычное впечатление, чем на фото. На встречу припирается в рубашке под стать Кумакову. Они здороваются, коротко пожав друг другу руки. Рукопожатие у Олега сухое и слабое. Илья лишь раз встречается с ним взглядом, а потом они с Кумаковым принимаются обсуждать дела. Весь кумаковский лоск, всё хулиганство с него в момент облезает — он резко делается унылым дядькой среднего возраста. Илья, слушая его поскучневшие интонации, испытывает приступ почти отчаяния. Зачем он пришёл? Что он забыл тут? Даже тупить в потолок дома было бы веселее, чем слушать о том, кто кого куда каким замом назначил. Схожее чувство у Ильи бывало ещё в школе на уроках физички. Она зачитывала материал, как батюшка на службе — бубня без пауз в одной тональности. Илья и хотел бы вникнуть, но выпадал из смысла через каждое слово. Тогда нельзя было уйти. Сейчас же… Илья оглядывается на выход, оставшийся где-то позади — за диванчиками и пальмами в горшках. Громко играет какая-то электронная, холодная молотилка. За спиной большая компания из пьяных дядек и тёток. Выход далеко, а диван очень мягкий. Тем более, если он уйдёт, Кумаков точно обидится. Илья шмыгает носом и смиряется. Олег что-то показывает Кумакову на своём телефоне.       — Ну да, — кивает тот, — знаю я эту шляпу. Полное говно.       На лысине у Олега вспыхивают огни мигающей у бара подсветки. Илью неумолимо укачивает. То ли просто не выспался и раскис, то ли на контрасте со вчерашним транквилизатором всё сделалось таким откровенно ублюдочным. Он проваливается сам в себя, как в этот мягкий диван, упакованный в хороший кожзам или даже в натуральную кожу. Илья щупает его складки руками и вяло думает, что натурального тут уж точно не может быть. Уходит так глубоко в свои мысли, что аж вздрагивает, когда Кумаков рядом начинает трепыхаться, пытаясь встать.       — Пойду отолью, — сообщает он Илье, и тот хмуро кивает в ответ.       Когда Кумаков скрывается за зарослями, Илья сначала думает пощупать и их тоже: пластиковые? настоящие? — но тут чувствует, что на него кто-то смотрит, и поворачивает голову. Олег туповато разглядывает его лицо, затем сползает взглядом на руки, сцепленные на животе. «Бля», — думает Илья. В едва тлеющем свете вряд ли заметно, но всё равно кажется, что Олег видит покрывающую его кожу шершавую корку, треснувшую в некоторых местах. Иногда Илье отвратительны его руки. Особенно когда он думает, что кто-то может смотреть на них и оценивать. «Кошмар», — думает он. И чувство, что он не там, где надо, усиливается многократно. Не то чтобы Илья на что-то рассчитывал, когда сюда шёл: это же бред полный, если подумать. У Ильи никогда не было подобных связей. Были только такие же молодые, как он, немного отбитые парни, которым просто хотелось трахаться, и то их количество легко исчисляется по пальцам одной руки. Илья не особо опытен. Но этот Олег…       Олег странно кашляет, и до Ильи вдруг доходит, что ему неловко, что он не понимает, о чём с Ильёй говорить. Илья тоже не знает. Ситуация какая-то сверхнелепая. Илья начинает нервничать, шмыгать носом чаще и трясти ногой. Сзади раздаётся чей-то похожий на вопль смех, звон тарелок. Приходит свежая девочка-официантка и ставит на стол поднос с шотами и лимоном. Следом возвращается Кумаков. Он плюхается на диван с другой стороны и оттесняет Илью к Олегу. Они выпивают, и Кумаков начинает вещать.       — Пару лет назад я пытался пробиться в масонскую ложу, — говорит он, наклонившись вперёд. — И, скажу я вам, там всё устроено немного не так, как представлено в массовом сознании.       Илья эту сказку уже слушал и поэтому сползает по дивану, приготовившись дальше скучать. По случаю Олеговой щедрости они пьют не какое-нибудь дерьмо, а текилу, но на вкус она такая же отвратительная, как и всё остальное.       Другая, но даже ещё более свежая, чем предыдущая, официантка приносит пиццу — продолговатое прямоугольное тесто на деревянной доске, сверху колбаса, жирно блестящий потёкший сыр. Илья, шмыгнув носом, переключается на еду. Оттяпывает кусок пиццы и суёт в рот, обжигая пальцы и нёбо. Он делает несколько движений челюстями, а затем замедляется почти рефлекторно. Чувство такое, словно взял в рот горячий, покрытый маслом картон. Это почему-то расстраивает по-особенному и окончательно.       Олег, скованный близостью Ильи и тем, что предполагается, что нужно с ним как-то взаимодействовать, участвует в разговоре плохо. Импровизация и байки явно не его тема. Илья же просто не в настроении, поэтому Кумаков работает за троих. Оставив от куска пиццы тонкую корочку и прожевав, он вытирает руки салфеткой и продолжает с грустной улыбкой:       — Но меня не взяли. Я засыпался на тестировании. Там такие вопросы. Из серии: «Назовите самый плохой ваш поступок за всю жизнь и самый хороший».       Этих подробностей Илья ещё не слышал.       — И какой твой самый плохой? — спрашивает он.       Олегу тоже становится интересно, он бросает тупить в стол и немного оживляется.       — Эта информация только между мной и масонами, — отвечает Кумаков с вызовом.       Илья закатывает глаза и разочарованно машет на него рукой. Вечно так: как до дела, а не просто абстрактно трындеть — Кумаков сразу в кусты.       — Вон спроси у Олежи лучше. — Кумаков, поиграв бровями, обращается уже к нему: — Олежа, какой твой самый плохой поступок?       Олег хмурится и загружается на добрых полминуты. Илья мысленно накидывает варианты один другого хуже, включая всякую расчленёнку. Останавливается, когда представляет, как Олег снимает какой-нибудь снафф. Тот в итоге говорит всего одно слово:       — Женился.       Кумаков радостно всхрюкивает. Илья изумлённо косится на Олега, и тот заметно тушуется.       — Я тоже однажды чуть не женился, — с удовольствием подхватывает эту тему Кумаков. — Можно сказать, выскочил из поезда на ходу. Моя девушка захотела секс втроём…       — О нет, — вырывается из Ильи.       — Да. Дослушай. Это очень поучительная история. — Кумаков наклоняется через него к Олегу и продолжает: — Так вот. Захотела секс втроём. Понятное дело, с мужиком. Я выбрал самого страшного, отвратительного, максимально отталкивающего типа из своих знакомых. Такой весь волосатый, кривоногий, вонючий урод! Так вот, и что же ты думаешь?       Олег поднимает брови. Илье странно и неловко, что эти двое разговаривают вот так через него.       — Она в итоге вышла за него замуж!       — Мда. — Олег морщится.       — Вот такая вот история, ага. Вот, представь себе. Это, значит, если девушке надо, она, как хочешь, в любом случае своего добьётся. Поэтому я себе сказал: больше никаких мужиков в моей постели. Никогда никаких мужиков.       Олег опять говорит «мда». Илья шмыгает носом. Хочется курить.       Кумаков предлагает выпить ещё, так что они пьют, курят на крыльце, опять пьют. Затем Кумаков отвечает на внезапный звонок, а Илья обнаруживает на своей коленке лапу Олега. «Ни хрена себе», — думает он. Олег, судя по несколько ошалелому виду, думает приблизительно так же. Чувство неоднозначное. Помусолив его внутри, Илья всё-таки приходит к выводу, что ему скорее не нравится. Он поворачивается к Олегу лицом. Олег смотрит на него. Понятно, что ничего между ними тут на публике точно не будет. Но ещё Илье окончательно становится ясно, что и не на публике тоже. Он не хочет Олега. Совсем.       — Слушай, я… — открывает рот Илья, взявшись за Олегову руку, чтобы её снять.       Внезапно оказывается, что он уже достаточно пьян, слова выходят невнятные, а мысли все сплошь тупые и не по делу. Что сказать-то? Илья мучительно пытается выдумать, как Олега отбрить почеловечнее, но Кумаков тем временем заканчивает разговор, и Олег сам прячет руку куда-то в подушки.       — Выпьем ещё, — предлагает Кумаков, хлопнув в ладоши.       «Ладно, выпьем», — соглашается Илья про себя.       Они ещё раз выходят курить, а когда возвращаются, оказывается, что их соседи затеяли драку. Илья отвлекается, пытаясь из-за кустов рассмотреть безобразную сцену с выдворением двух неловко толкающихся всклокоченных тёток. За их опустевшим столиком тип с кислой миной допивает залпом что-то блёклое из бокалов.       — Да всё-всё, мы сейчас уходим, — доносится из зарослей ещё один голос.       Илью кто-то тянет за рукав. Он поворачивает голову. Олег оказывается близко-близко.       — Моя жена… — неожиданно произносит он очень серьёзно. — Моя жена очень хорошая женщина.       «Так, — думает Илья, — приехали». Спрашивает:       — А ты вообще не бухаешь особо, да?       Олег мотает головой, а Кумаков рядом негромко суфлирует, всё ещё поглядывая на удаляющуюся компанию:       — Олежа хороший, приличный человек. Пьёт только по праздникам.       «На хрена ты вообще тогда нас знакомишь?» — хочется возмутиться Илье.       — Я не оправдал её надежд. Не оправдал её доверия, — говорит Олег.       Рука его тем временем опять оказывается на коленке у Ильи.       — Я её обманул, — произносит он мрачно.       Илья с тревогой оглядывается на Кумакова. Тот только разводит руками, мол, а я что сделаю.       — Женщины хотят слишком многого, — пытается он утешить Олега.       Тот кивает, соглашаясь. Потом хмурится и говорит:       — Нет, да нет. Это простые вещи. Элементарные вещи.       — Элементарные вещи как раз самые сложные.       — Это всё софистика, — влезает Илья и окидывает мрачным взглядом их стол.       Одни пустые рюмки и корочки от лимонов и пиццы. Всё бухло они выпили, но этого явно было мало.       — Давайте ещё что-то закажем, — предлагает Илья.       Олег с надеждой поднимает лицо.       — Что ты хочешь?       «Я хочу домой, блядь», — чуть не произносит Илья. Кумаков щёлкает пальцами и привстаёт, вытягивая шею. Свежая официантка замечает его манёвр почти мгновенно и учтиво подкатывает к их столу.       — Моя жена… — опять начинает Олег, обращаясь уже непосредственно к Илье.       И какое-то время Илья всё это слушает. Про жену. Про её болячки. Про отсутствие детей. Про то, что Олег детей и не хочет. Про то, что он врёт жене о том о сём, о пятом-десятом. Изредка в его спич вклинивается Кумаков с каким-нибудь особо важным философским замечанием. Илья надирается молча. На душе становится противно. Лучше бы Олег хотел трахаться именно в буквальном смысле этого слова. «Хуже моей мамки», — думает Илья в какой-то момент. А потом его наконец пробирает. Тело делается чужим, в голове возникает шум. Илья запоздало соображает, что притормозить стоило ещё некоторое время назад.       Каким-то образом он опять оказывается рядом с Кумаковым. Тот смеётся и затирает Олегу очередную дичь, лезет что-то показать в телефоне. Илья чувствует, что, если ещё немного задержится, добраться до дома уже не сможет. Надо делать ноги прямо сейчас.       — Слушай. — Он тыкает Кумакова куда-то в бок. — Эй, Миша. Миша, слушай.       Кумаков, нахмурив кустистые брови, отдирается от телефона неохотно.       — Что?       — Я домой, — сообщает ему Илья, делая непонятный жест в воздухе.       — Куда домой? Двенадцатый час всего.       — Двенадцатый? Блядь… — Илья шумно вздыхает и трёт лицо.       — Олежа вызовет тебе такси, — говорит Кумаков.       Илья аж подскакивает. Несколько секунд они с Кумаковым бодаются взглядами. Илье ни хрена не нравится такой расклад, а Кумаков уверен, что так всё и должно быть.       — Просто не выёбывайся, — понизив голос, произносит он. — Это благодарность. Ты человека выслушал? Пожалел?       — Ни хера я…       — Скажи «спасибо» и езжай. Ты ещё молодой и глупый и ничего не понимаешь в этикете.       — Пиздец, — говорит Илья.

***

      В машине его размазывает окончательно. В окне проплывают смазанные силуэты и мутные цветные огни, машину болтает и потряхивает, воркует радио. Водитель курит прямо в окно, и дым течёт назад, к пассажирским сиденьям. Илье тоже хочется закурить. Он с трудом достаёт и едва не роняет впотьмах салона мятую сигаретную пачку. Суёт сигарету в рот, но зажигалку найти не может. Перед внутренним взором всплывает бородатая рожа Фина и его шуточки про то, что зажигалка счастливая. Вот такая вот счастливая. Илья её потерял. На этом соображении его разом покидают все силы, а попросить прикурить у водителя он не додумывается и так и сидит, как дурак, с незажжённой сигаретой во рту. Машина, подскочив на кочке лежачего полицейского, притормаживает.       — Приехали, — сообщает водитель.       За тонированным стеклом не видно ни зги. Чёрт знает, где они. Илья выбирается из машины, едва не ковырнувшись в асфальт. Асфальт норовит накрениться и сбросить Илью за борт — в черноту палисадника. Илья поднимает голову. Дом его. Всё в порядке.       До квартиры шлёпает, держась за стену. На ощупь она прохладная и резиновая. Илья немного кайфует, погрузившись в это ощущение. Под руку вдруг попадает шершавый дерматин, холодный металл ручки — Илья случайно цепляется за соседскую дверь. Он сразу же отпускает, но так и не успевает понять, нашумел им там внутри или нет.       Дальше ключ долго не хочет попадать в замочную скважину. Илья вздыхает, пробует и так и сяк, но без особого рвения, словно результат не особо важен. На его копошение высовывают нос соседи. Кто-то тихо окликает его по имени. Ключ, наконец, входит и проворачивается, замок щёлкает. Илья, прислонившись лбом к двери, косится через плечо. Там Диана. Илья уже хочет поздороваться, но, открыв рот, едва успевает поймать прилипшую к губе сигарету.       — Диан, слушай… Зажигалка, у тебя есть зажигалка?       — Ты пьяный?       Илья кивает.       — Да, конечно. Я проебал зажигалку. У тебя есть зажигалка?       Диана какое-то время молчит, не двигаясь с места, а затем отмирает и скрывается в своей квартире. Илья остаётся ждать, прислонившись спиной к двери. Закрывает глаза.       — Вот. — Диана суёт что-то маленькое ему в руку.       — Спасибо.       Илья прикуривает прямо в коридоре.       — Ты обалдел?       — Бля, я… — Илья спохватывается и начинает разгонять дым рукой.       — Сейчас кто-нибудь придёт!       Диана хватает его за плечо и выпихивает к выходу.       Отконвоировав его к лестнице, она не уходит, а остаётся стоять рядом, с недовольным видом кутаясь в накинутый поверх майки халат. Илья зачем-то пытается разглядеть, есть ли на Диане штаны, но за складками соединённого на животе халата не видно. Пояс почти развязался, вот-вот распустится. Илья с удовольствием затягивается и выдыхает.       — Ты не спишь? — пробует он завязать разговор.       На Дианином лице тень презрения. Она долго молчит, но потом нехотя всё-таки отвечает:       — Мне не спалось.       — Чего не спалось? — пристаёт Илья.       — Ничего.       — М. Ладно.       Диана смотрит куда-то вбок. Лицо становится всё напряжённее. Илья понятия не имеет, в чём вдруг дело, но дальше не лезет. Тишина повисает ощутимо неприятная. Диана, шаркнув ногой, заявляет:       — Ты две недели не появлялся.       — Да? — удивляется Илья.       Оказывается, она считает. Вот это номер.       — Да. Нормально?       Илья хмыкает. Пытается сообразить, нормально ли. Он ей что-то обещал? Он реально не помнит и на всякий случай говорит:       — Извини.       Диану это немного смягчает.       — Ладно.       Илья делает последнюю затяжку и отталкивается от стены. Вписавшись в дверной проём, раззявливает ковш мусоропровода и тушит внутри бычок. Искры попадают на пальцы. Больно. Или нет. Илья не понимает. Подносит пальцы к глазам, но рассмотреть не может: картинка перед глазами плывёт.       — Илья, пошли.       Диана бесцеремонно тянет его за локоть.       Почему-то они вдвоём оказываются у него на кухне. Из коридора на пол криво падает свет. Темно. Люстру никто зажечь не удосуживается. Илья падает на табуретку и неприятно ушибается позвоночником об холодильник. Всё вокруг немного едет вбок, потом возвращается, потом опять едет, словно заевшее видео.       — Илья, знаешь… — слышит он Дианин голос откуда-то издалека.       Он шмыгает носом и поднимает кренящуюся вниз голову. Диана стоит у окна — только её чёрный силуэт виден на фоне оранжевого фонаря. Она что-то показывает, говорит и говорит, но фразы распадаются на отдельные бессмысленные составляющие, Илья, рассредоточившись, пропускает всё мимо ушей. Диана вдруг возникает прямо перед ним. Пояс на халате всё-таки развязался. Илья поднимает руку, хочет об этом сказать, но тут она сама опускается, оказываясь неожиданно близко. Илья не успевает ничего сообразить — её холодные пальцы касаются его щёк, и Диана его целует.       В последний раз Илья целовался с девушкой в школе, в восьмом классе, ночью, на выезде в Псков. И тогда это было непонятно и нервно. Не хотелось, чтобы эта девчонка его обсмеяла — больше всего Илья переживал именно по этому поводу. Она была симпатичная и даже немного Илье нравилась, но гораздо меньше, чем пацан из параллельного класса, с которым Илье не было суждено поцеловаться никогда.       Диана оказывается приятной на ощупь безоговорочно — тёплая и тяжёлая. Однако когда она забирается к нему на колени, Илья всё равно цепенеет. Они так не договаривались. Илья отворачивает голову и с трудом выдыхает:       — Диан, погоди.       Одна её рука у него в волосах, другая держит за шею сзади. Еле ощутимо Диана начинает сползать на пол. Илье приходится обнять её за спину и прижать теснее. Диана тепло дышит ему в ухо. Чувства путаются. Илья вообще слабо соображает, кто тут в кого вцепился и зачем. Он ужасно пьян.       — Что? — спрашивает Диана.       Она отодвигается, но лица впотьмах не разглядеть, только общие черты, влажный блеск глаз. Илья не знает что. Что ей сказать? Он против? Он за? Он точно-точно против?       Пока он думает, Диана решает всё сама, она-то не пьяная и отлично знает, чего хочет. И Илья скорее рефлекторно, чем решившись, поддаётся её напору. Шмыгнув носом, он целует её в ответ.