«Нельзя заставить себя
чувствовать то, чего нет.
Но можно заставить себя
поступить правильно,
несмотря на чувства»
Микки бы очень хотел, чтобы три следующих дня прошли для него незаметно. Но это было не так. Он своей кожей ощущал течение времени и иногда смотрел на свои руки, ожидая увидеть морщины и складки, но нет. Семьдесят два часа ощущались как семьдесят две недели. Причину этого он знал, но никогда в жизни не собирался признавать, а тем более озвучивать вслух. Просто под кожей завелись букашки, грудная клетка стала мала для его неспокойного сердца, а язык отказывался ворочаться. Добавьте к этому растерянность, жар и бессонницу, вызванные близостью Йена Галлагера. Рыжему не обязательно было находиться с ним в одной комнате или рядом, достаточно одного его нахождения на работе, чтобы Микки начинал испытывать симптомы чего-то страшного и неизведанного. Внезапно одной больницы для них стало мало. Таким непродуктивным Милкович не чувствовал себя давно. Даже на первом курсе университета от него было больше толку. Огромное спасибо, что у него не было операций, а интерны были достаточно компетентны для того, чтобы оставлять с ними пациентов. Сам Микки взвалил на себя всю возможную бумажную работу и даже вызывался помогать Мэнди время от времени, наивно предполагая, что пока руки заняты, то заняты и мысли. Да, он прятался, осудите его за это. Микки думал, что по возвращению в неотложное отделение, он столкнётся с Галлагером, который снова не будет давать ему прохода, особенно учитывая их неопределённые отношения. Но каково же было его удивление, что Йен даже не пытался найти его за всё это время. Он просто делал то, что делал всегда — работал. С ужасом для самого себя, Микки осознал, что это ему не всё равно на то, где находится Галлагер. Его взгляд скользил по помещению, в котором находился, ища Йена. Желудок сводило спазмом, когда он слышал, как кто-то из персонала говорил о втором ординаторе. А мысли уводили его в потаённые уголки разума, воспроизводя произошедшее на дне рождения Мэнди. Микки не был идиотом — он понимал, что с ним происходит. Но самое жуткое, пугающее и отчаянное было то, что во всём этом замешан Йен Галлагер. Мэнди была обеспокоена поведением брата, но он никак не желал с ней делиться тем, что его тревожит. — Советую тебе пойти выпить кофе и плотно позавтракать, если ты не планируешь проводить операцию с трясущимися руками, — она отодвинула от себя документы и бросила ручку поверх них. — Ну или ты можешь рассказать мне, что с тобой происходит, я выслушаю, а тебе станет легче. Сестра приняла очередную попытку разговорить Микки, но он ожидаемо нахмурил брови, скрестил руки на груди и поднял уголок губ — знак того, что он либо не готов говорить, либо не желает этого делать. — Я уже тебе говорил, что со мной всё в порядке, — ответил Милкович тоном, означающим, что лучше не затрагивать эту тему снова. Мэнди вздохнула и отвела взгляд, немного расстроенная тем, что не в силах ничем помочь. Она была раздражена, Микки это видел. Справедливости ради, стоит заметить то, что и сестра не была с ним откровенна в последнее время. Она отказывалась от совместного времяпровождения, придумывая всяческие отмазки, и стала невероятно занятой в своё свободное время. Мэнди говорила про Эбигейл, свою школьную подругу, но Микки не сильно в это верил. «Доверие порождает доверие. Доверься, чтобы тебе доверяли.» — негласное правило, которого придерживались брат с сестрой. Так что Микки не собирался открывать душу на распашку, если Мэнди не готова сделать тоже самое. Зуб за зуб, сестричка. Пребывая в подавленном настроении после посещения кладбища сегодняшним утром, Микки был совершенно не в духе выяснять отношения или делиться наболевшим. Обычно, ему нужно было пару часов, чтобы отвлечься, а потом настроиться на рабочий лад. — Где Галлагер? — неожиданно для самого себя спросил Микки. Он хотел сменить тему и почему-то его разум решил, что местоположение Йена — очень важная информация. — В смотровой. К нам поступил парень с жалобами на боли в паховой области, — ответила Мэнди, возвращаясь к работе. И да, теперь Микки понял, как использует полученную информацию — он будет обходить смотровую десятой дорогой.***
Милкович думал, что сегодняшний день не может стать хуже — тяжёлая операция, выяснение отношений с родственниками одного из пациентов и обвинения в том, что он — ужасный и некомпетентный врач, который не выполняет свою работу, а потом Микки узнал, что они потеряли девушку-подростка, которая пыталась покончить жизнь самоубийством. А потом к ним привезли парня с сотрясением, которого стошнило на него во время осмотра. Расстроенный, злой и грязный, он шёл в комнату отдыха, чтобы принять душ и переодеться, потому что впереди было ещё несколько часов работы. По пути он отправил сообщения Ли и Харперу, поэтому они появились через две минуты в комнате отдыха. К счастью, Микки ещё не успел зайти в ванну. — У Джереона Торреса сотрясение мозга. Отправьте его на МРТ, чтобы исключить осложнения. С результатами ко мне, — сказал он, подходя к шкафу с полотенцами. — Да, босс, — сказал Харпер, принимая солдатскую стойку и отдавая честь. — Не называй меня так, — вздохнул Микки. — Кстати, я же Вам ещё не говорил гороскоп на сегодня, — он прочистил горло, а потом заговорил дикторским голосом: — В этот день Раки могут тщетно пытаться сделать выбор в делах сердечных и вплоть до вечера пребывать в колебаниях. Однако в конце дня у них есть надежда определиться. Не исключено, что в том или ином направлении их подтолкнут роковые внешние обстоятельства, несущие им сюрприз или кризис чувств. Микки мысленно пообещал себе бросить курить и перестать злиться, если когда-нибудь, в один прекрасный день, Харпер заткнётся. А сейчас он про себя досчитал до десяти и скрылся за дверьми ванной комнаты, понимая, что холодный душ поможет ему справиться со всем, что ещё принесёт этот безумный день. Ему не потребовалось много времени — всего пара минут, за которые мысли направились в нужное русло, а собранность снова вернулась к нему. Он сменил свою грязную чёрную рабочую форму на обычную — бордовую, которую терпеть не мог. В их больнице врачи носили зелёную, бордовую и редко чёрную форму, а медсестры голубую, розовую и светло-зелёную. И такое разнообразие цветов было свойственно только их больнице, насколько известно Микки. Обычно цветовая палитра состояла всего из двух цветов, но он был рад, что у него есть возможность носить чёрную — этот цвет хорошо подчёркивал его глаза. Микки вышел из комнаты отдыха и направился в южное крыло, где находился кабинет МРТ, но внезапно его остановил голос из смотровой. — Эй, чувак, это же ты, да? Из клуба, — крикнул ему с койки парень, чьё лицо показалось Милковичу знакомым. А потом его сердце упало в пятки, когда он узнал в нём парня, который стал его случайной дрочкой несколько дней назад. Всю жизнь Микки везло — он никогда не встречал свои случайные связи и бывших парней в больнице (за исключением Чеда, который с ним работал). И вот он здесь. Дебютом, нахуй. Стоит сказать о том, что случайного секса в жизни Милковича было не так уж и много. Он всегда обходился без этого. Ну а бо́льшая часть парней осталась в Мичигане, где прошли его студенческие годы. Микки замер на месте, не зная, чего ожидать. Но больше всего его смущала не неожиданная встреча, а наличие Галлагера, который с непониманием смотрел то на ординатора, то на пациента. — Советую тебе провериться на всякий случай, — сказал парень, чьего имени Микки не старался никогда запомнить. Он сделал несколько шагов в палату, чтобы неловкий диалог не стал случайно публичным. Хотя одно присутствие Галлагера убивало всю приватность. — О чём ты вообще говоришь? — как можно тише спросил Микки. — Док только что сообщил, что у меня хламидиоз, — сказал он так, как будто это совершенно ничего не значит. Микки застыл, как статуя. Он вообще не мог поверить в то, что сейчас с ним происходит. Всё это напоминало эпизод сюрреалистичного шоу: он с открытым ртом, чувак с венеричкой и Галлагер, которого в принципе не должно здесь быть, но, по «счастливой» случайности, он рядом. — Поздравляю? — ответил Микки первое, что пришло в голову. Парень почесал голову и уставился тупым взглядом на Милковича. — Ну ты бы тоже проверился, учитывая, как мы провели вечер, — сказал он. И теперь Микки понял — этот идиот думал, что хламидиоз передаётся из-за дрочки. Урок на будущее — не связываться с чуваками, чей ай-кью ниже среднего (не то, что бы Микки собирался проводить тест на эрудицию перед каждым сексом). Он чувствовал себя неловко, потому что такие подробности его личной жизни не знает даже Мэнди, а тут Галлагер стоит рядом и хлопает глазами, впитывая всю полученную информацию, как губка. — Венерические заболевания не передаются через мастурбацию, — сказал Милкович, заставляя свои щеки стать менее красными. — Так что мне ничего не грозит. А вот тебе придётся пропить курс антибиотиков, чувак, — он выделил последнее слово. Микки старался не обращать никакого внимания на второго ординатора, который резко стал чем-то очень недоволен, если учитывать, как выдвинулась вперёд его челюсть. А потом он развернулся и вышел из палаты так быстро, как мог, но не настолько быстро, чтобы это было похоже на побег. Этот день не переставал высасывать из него все соки.***
Идя по длинному коридору западного крыла отделения, Йен не мог перестать прокручивать в голове вчерашнее свидание. Казалось бы, вот он — шанс на перспективные отношения с хорошим парнем, которому он интересен (даже слишком), и который так искренне смеётся над идиотскими шутками и нелепо морщит нос. Тревор был милым, обаятельным и добрым. Именно таким, каким был образ идеального парня в голове Йена. Но всегда было это чёртово «но», а иногда и несколько. «Но» — не колотилось сердце. «Но» — не хотелось провести с ним вечер, ночь, а потом и остаток жизни. «Но» — Тревор был не тем. А как же те всем известные бабочки в животе? Или они бесследно исчезают, когда года продолжают сменять друг друга? Второе свидании нужно было только для того, чтобы понять — третьего не будет. Никогда. Следующий рабочий день начался с того, что в неотложное отделение привезли парня-суицидника. И в этот момент Йен понял, что, кажется, началось осеннее обострение. Жизнь сама по своей сути дерьмо, а если добавить к этому плохую погоду, апатию и депрессивное настроение, то мы получим наплыв суицидников в больницах Чикаго. — Парню крупно повезло, что он остался жив. Он упал на рекламный щит, а оттуда на крышу паковки. У него сломаны рёбра, перелом голени, множественные травмы головы, внутреннее кровотечение… — говорил темнокожий фельдшер, глядя на Йена. Галлагер записывал за ним сведения в больничную карту, пока санитары забирали пациента, чтобы отвезти его в операционную. После этого он обернулся вокруг и пошёл к стойке регистрации, чтобы спросить у Мэнди, кто сейчас свободен из хирургов. Фельдшер следовал за ним. Мэнди покачала головой и пожала плечами — никого свободного нет и операцию придётся проводить Йену. Понимая, что ему может понадобиться консультация Микки, он снова обернулся на Мэнди. — Можешь, пожалуйста, вызвать Микки? — спросил он, понимая, как это звучит. Было глупо просить Мэнди сделать это, потому что чтобы отправить сообщение на пейджер, нужна всего пара секунд. Но Йен испытывал злость и какую-то странную обиду, когда просто думал о втором ординаторе. Мэнди прищурила глаза, но потом кивнула, предпочитая не задавать лишних вопросов. Галлагеру оставалось только надеяться, что она не расскажет об этом брату. Йен развернулся, готовый идти в операционную, но столкнулся с человеком, который по какой-то причине до сих пор находился в больнице. — Сложный день? — спросил он. — Обычный, — ответил Йен, не понимая, что происходит и почему он вдруг стал объектом внимания. — Как твои дела? — спросил Калеб. Его ублюдский бывший парень, который изменил ему с девушкой. Два года отношений, совместная квартира и планы на будущее — всё осталось в той комнате, в которой их застал Йен, придя домой раньше, чем должен был изначально. А потом были ссоры, ругань и обещания Калеба, которые остались лишь пустым звуком для Йена. Он принял решение практически мгновенно — расставание, как бы больно и плохо не было. Они часто пересекались на работе — так уж вышло, что отделение Калеба было напрямую связано с Вейсом. И недели не проходило без этого раздражающего Йена лица и извиняющейся улыбки. Нет, Калеб не пытался ничего вернуть, — ни разу, что в какой-то степени обижало Галлагера — он просто пытался быть вежливым и иногда завязать светскую беседу, что ужасно злило. У Йена не было ни желания, ни времени продолжать разговор. Его в операционной ждал пациент, но, кажется, Калеба это мало волновало. — У меня совершенно нет на это времени, — грубо пресёк попытку пообщаться Йен. Он в последний раз взглянул на фельдшера, прежде чем развернуться и уйти. Галлагер не успел как следует переварить произошедшее, как увидел Милковича, выходящего из лифта и направляющегося к нему. — Что произошло? — спросил он. Йен проглотил ком, застрявший в горле, и опустил глаза, не желая встречаться взглядом с Микки. — Нужно, чтобы ты осмотрел пациента. — Конечно, пойдём? — спросил Микки, указывая рукой в сторону операционных. — Нет, то есть… — Йен забегал глазами по холлу больницы, не в силах придумать, что же такого срочного у него может быть во время операции. — Иди, я тебя догоню. Он развернулся и снова подошёл к стойке регистрации, встречаясь глазами с удивлённой Мэнди. Если он будет продолжать в том же духе, то младшая Милкович забьёт тревогу, поэтому Йен просто схватил со стола первые попавшиеся истории болезней, а потом пошёл в ту сторону, куда направился Микки — благо, его уже и след простыл.***
Мэнди оглянулась по сторонам, проверяя обстановку в отделении. Она всегда следила за тем, что происходит вокруг, потому что панике, тревоге и суете здесь не место. По крайней мере среди персонала. Она всегда знала, где находятся ординаторы, врачи, медсестры и санитары — это было одной из её обязанностей. А также знала то, с какими случаями им чаще всего приходится работать. Все сотрудники без сомнений были профессионалами, но справляться с одним и испытывать сложности с другим — это то человеческое, чего не отнять. Взять, например, Микки — он отличный врач, с какой-то нечеловеческой выдержкой. Он может провести три операции подряд, а потом остаться на дежурство и чувствовать себя замечательно. Но документы, бланки, больничные листы — его ахиллесова пята. Микки вежлив с пациентами и посетителями, но его выдержки иногда не хватает, поэтому Милкович иногда бывает грубоват. А вот Йен Галлагер его полная противоположность. Для него важен размеренный ритм и всё должно быть по списку: приём, осмотр, анализы, диагноз, лечение. А если возникает внештатная ситуация, то ему нужно время, чтобы придумать план действий. И документацию он любит, потому что она даёт ему ощущение уверенности и почвы под ногами. С интернами все ещё проще. Рейчел — таскающаяся за Микки молодая девушка, для которой одна ошибка равна поражению. Ли — тот человек, у которого больше всех шансов взлететь вверх по карьерной лестнице и добиться успеха. Луиза оставалась для Мэнди загадкой — она скрытна и едва выделялась из толпы, так что о ней сложно что-то сказать. А Харпер… это просто Харпер — с ним приятно находиться в одном помещении, только когда его рот не издаёт никаких звуков. Мэнди заметила Рейчел, выходящую из лифта и улыбающуюся своему телефону — видимо, та снова была в отделении хирургии вместе с Микки, поэтому Мэнди подозвала её к себе. — Эй, красавица, — интерн подняла голову. — Да, ты. Пожилая дама упала и потянула запястье, фамилия Френсис. Рейчел поднесла амбулаторную карту ближе к лицу, уставившись в неё, а потом посмотрела на Мэнди. Старшая медсестра указала ей рукой в нужном направлении и на её лице было написано то, что ситуация не терпит промедлений. Она проследила за взглядом Рейчел, поэтому испугалась, когда увидела боковым зрением Харпера рядом с собой. — Господи! Тебе заняться нечем? — нервно выдохнула Мэнди. — Извини, не хотел тебя напугать. Есть чем, я жду Микки. Харпер находился за стойкой регистрации, прямо рядом с девушкой. Это не было запрещено, но Мэнди каждый раз нервничала, когда кто-то был в её личном пространстве. Она подняла глаза и увидела девушку в официальном костюме, с которой разговаривал с Микки. Ну, вернее, пытался от неё побыстрее свалить. Микки скрылся быстрее, чем Мэнди успела спросить в чём же дело, а потом девушка подошла к Харперу. Она наклонилась в бок, чтобы увидеть бейджик на его груди. — Доктор… Ремер? — она обворожительно улыбнулась, привлекая к себе внимание интерна. Харпер уставился на свои пальцы, перебирающие документы, делая вид, что очень занят, и практически не обращал внимания на девушку. — Добрый день, я Зои Родт, компания Стюарт и Брейк Фармасьютикал. — Харпер, — представился он, оглядывая девушку с головы до ног с лёгкой улыбкой. — Как часто случается такое, что во время операций не хватает крови, Харпер? — Я интерн в неотложном отделении, Зоуи, так что почти не оперирую. Девушка улыбнулась, вдруг почувствовав себя неловко и наклонилась, чтобы положить локти на стойку. Она поправила волосы, снова привлекая внимание Харпера. — Ладно, продолжайте. Может, узнаю что-то интересное. — Вам наверняка будет интересно узнать, что наша компания проводит испытания, чтобы доказать эффективность нашего препарата в различных процедурах. Мэнди громко откашлялась, из-за чего Харпер обернулся, встретился с ней взглядом, а потом натянуто улыбнулся. — Извините, мне надо идти, пациент. Поговорим завтра? — А, может сегодня вечером? За ужином? — Ужин? — переспросил он, смотря в горящие глаза Зоуи. — Да, когда освобожусь. — Отлично, в 8 вечера подойдёт? — Встретимся у входа в больницу, — сказал он, улыбаясь, и увидел, как девушка кивнула и развернулась, чтобы уйти. Почти сразу же, на него набросилась Мэнди. — Что ты тут устроил? — спросила она, подозрительно сузив глаз. — Мы на работе. — Ничего не знаю, мне сегодня звезды предсказали судьбоносную встречу, — ответил Харпер. Он обошёл Мэнди и ушёл в сторону лифта, чтобы найти своего ординатора. Так что да, Мэнди Милкович была глазами и ушами Вейс Мемориал Хоспитал. Были ли в этом минусы? Ну, кажется, теперь она знала, как выглядел будущий секс Харпера — информация, которую ей бы не хотелось знать никогда. Ну, а плюсы… их очень много. Она подпёрла подбородок ладонью, вздохнула и подумала о том, что будет скучать по своей должности. Быть старшей медсестрой здорово — это ответственность, которую приятно нести на своих плечах, но в то же время очень-очень страшно однажды облажаться. Мэнди безумно восхищалась своим братом. Тем, как он готов был прийти на помощь любому и сделать всё, что в его силах, только чтобы успеть, спасти, уберечь. Тем, как он сопереживал, пропуская всю боль через себя, ведь смерть пациента — это маленькая рана на его сердце. Тем, как он рос и каким человеком стал. Она хотела быть такой же, как Микки. Стать врачом и сделать всё, чтобы её брат мог ей гордиться. — Почему вы, врачи, считаете, что вы лучше остальных? — Вероятно, из-за всякой фигни с вытаскиванием людей с того света, ну, мне так кажется.***
— Эй, Микки! — окликнула его сестра. Он собирался последние двадцать минут своей смены провести в ординаторской, переводя дух после тяжёлого рабочего дня, но, кажется, его мечтам не суждено было сбыться. — Что? — спросил он, разворачиваясь и закатывая глаза. Мэнди поманила его пальцем, призывая подойти ближе. Микки был заинтригован и немного напряжен. Он пересёк расстояние до стойки, а потом нагнулся, чтобы быть ближе к сестре. — Как у тебя дела? — спросила она, сразу же заставляя все извилины в голове Микки работать, перебирая догадки странного поведения сестры. — Я в порядке. А ты как? — любезно поинтересовался он, на что Мэнди только сильнее нахмурилась. — А у Йена как дела? Живот Милковича скрутило судорогой и холодок пробежал по спине — он не ожидал такого вопроса. Мэнди что-то знает? — Я ебу? — он вскинул брови и сделал совершенно отстранённое выражение лица, по которому невозможно было ничего понять. — А почему тогда он тебя избегает? Вы снова поцапались? — спросила она, а потом сразу же продолжила: — Я думала, что вы давно зарыли топор войны. — Никто ничего не зарывал. — Да? Вы вроде ладили после моего дня рождения, нет? Ладони Микки вспотели, и он на секунду забыл, как дышать. Господи, неужели со стороны всё выглядит так очевидно? Он старался вести себя так, как будто ничего не произошло, как будто не было этих страстных поцелуев в шкафу и напряжения, витавшего между ними. Смотря в прищуренные голубые глаза сестры, не зная, как заставить свой язык двигаться, Микки выдохнул, готовясь рассказать всю правду. Не то, чтобы он собирался держать это в секрете, — на Мэнди можно было положиться — просто ему казалось, что если не произносить это вслух, то можно притвориться, что ничего не произошло. Как будто, если он скажет, то откроет портал в ад, где Мэнди безмятежно восседает на троне правителя. Она знает его как никто другой. Знает, что Микки не заводит интрижек, не приветствует одноразовые связи и не целуется, блять, с кем попало. Конечно, он всегда может сказать, что это алкоголь и близость симпатичной мордашки, которые сыграли с ним злую шутку. Только вот сам Милкович понимал, что это не правда. От алкоголя, ненависти и красивого лица не сводит живот и не трясутся колени. От них не испытывают желание быть рядом и постоянно касаться. Они не несут в себе ничего серьёзного. Микки было страшно. — В общем, мне плевать. Я порядком устала от ваших игрищ. Вы два взрослых мужика, Микки, а бегаете друг от друга как девчонки. Это не серьёзно, — сказала Мэнди, когда пауза между ними затянулась, а потом взяла стационарный телефон и начала вводить номер. Она приложила трубку к уху, а потом убрала её, прикрывая рукой динамик: — И скажи ему, чтобы в следующий раз, когда ему нужно будет тебя вызвать, он сделал это сам. Микки открыл рот от удивления и облегчения. Во-первых, опасность миновала и ему не придётся каяться во всех совершенных грехах. А во-вторых, Галлагеру придётся кое-что объяснить. Милкович быстро набрал сообщение на пейджере и отошёл подальше от стойки регистрации, чтобы выдохнуть с облегчением и не обрекать себя на дальнейшие вопросы, когда сестра закончит разговор. Йен появился через две минуты, встревоженный и тяжело дышащий, он быстрым шагом шёл по направлению к Микки. — Что случилось? — спросил он, оборачиваясь по сторонам и не понимая, что происходит. — Пойдём-ка поговорим, — сказал Микки и подтолкнул его в спину, чтобы тот шёл быстрее. Йен непонимающе на него смотрел, постоянно оглядываясь по сторонам. Все дело было в том, что Микки отправил ему «505», что на языке пейджеров означает «SOS» — сигнал о помощи, который требует немедленного реагирования. Обычно их использовали, когда в больницу поступали пациенты, которым требовалась незамедлительная помощь. Микки никогда раньше не отправлял его без надобности, а в прошлый раз отчитал за это Чеда, но сейчас ему хотелось, чтобы булки Галлагера немного напряглись. Он открыл дверь кладовой и практически запихнул туда второго ординатора, который всё ещё хлопал глазами. — Микки, что происходит? Немедленно объяснись, — потребовал Йен, складывая руки под грудью. — Ничего. Просто я тебе наглядно показал, как нужно пользоваться пейджером, чтобы в следующий раз ты не просил об этом мою сестру, — с вызовом бросил ему Милкович. В глазах Йена разгорелся уже такой привычный огонь, который Микки видел где-то тысячу раз, но который в последнее время стал вызывать мурашки по всему телу. Галлагер выглядел просто потрясающе: разъярённые глаза, покрасневшие щеки, немного отросшая щетина, быстро вздымающаяся грудь и эти растрёпанные блядские рыжие волосы. Микки сжал руки в кулаки, чтобы не сделать что-нибудь необдуманное. — Ты, блять серьёзно? — спросил он, подаваясь вперёд. — Да кем ты себя возомнил?! Микки почти кольнула вина за содеянное, почти. Но он увидел в глазах Галлагера что-то, не похожее на ярость, как будто его взгляд изменился всего на долю секунды, а потом снова стал прежним. И когда Милкович понял, что это было, то вскинул брови и закусил губу, бросая вызов. Он молчал, ожидая реакции, и дождался. Они не знают, как это произошло. Просто одно маленькое движение вперёд и их губы встретились. Микки обнаружил свои руки, запутанные в волосах и губы, запутанные в губах. Снова это приятное чувство, когда тебя хватают, прижимают и желают, появившееся между ними в ту ночь. Оно охватило их как пламя, которое разгоралось с каждой секундой всё сильнее. Сильные веснушчатые руки пробрались под халат и легли на спину, прижимая Микки собственническим движением, от которого он рефлекторно прогнулся в пояснице, вжимаясь в Йена всеми возможными частями тела. Он не мог думать ни о чём, когда Галлагер так восхитительно целовал его. Поцелуй, в котором много языка и зубов. Поцелуй, из-за которого все чувства всплывают на поверхность: страх, ненависть, презрение, волнение, удивление, интерес, тяга, трепет, спокойствие, но самыми сильными были страсть и желание. Микки отстранился всего на секунду, чтобы глотнуть воздуха, но сразу же был притянут обратно к манящим его губам, о которых он мечтал, но боялся, которых он хотел, но ненавидел, которые стали его победой, но и поражением. — Какого хера ты размениваешься дрочкой с кем попало? Никого поумнее не мог найти? — недовольно спросил Йен, всего на секунду оторвавшись от губ Микки. — Какого хера ты целуешь кого попало? Никого получше не мог найти? — в том же тоне ответил вопросом на вопрос Милкович. Он еле успел договорить, потому что, кажется, у Йена были совершенно другие планы на его рот. — Потому что не кто попало меня жутко бесит, а его поцелуи сносят крышу. Чувство самосохранения, — отвечает ему Йен, отодвигаясь назад, а когда видит, что брови второго ординатора взлетают вверх, то снова целует, оставляя его без возможности говорить и думать в этот момент. Микки приходится схватить Галлагера за волосы и практически оттащить от себя, чтобы иметь возможность говорить. Йен возмущён этим, но Микки благосклонно предоставляет ему свою шею, лишь бы его неугомонный рот был чем-то занят. — Все умные были в тот момент заняты, целуя кого попало, — парирует он и Галлагер на секунду замирает, а потом возобновляет поцелуи, но уже более нежно. У Микки начинают подкашиваться колени, и он старается не думать о том, что сейчас происходит. В противном случае, он просто сойдёт с ума. Да какая нахуй разница, если его прямо в эту секунду целует Йен Галлагер? Всё, на что он сейчас способен — это держаться из последних сил, чтобы не превратиться в маленькую лужицу от тех ласк, которые дарит ему ординатор. — Ты не представляешь, каково это — ходить и пытаться не прижать тебя к каждой стене этой больницы, — говорит Йен, его голос звучит приглушённо. — В Вейсе очень много стен. Какое оправдание происходящему мы придумаем на этот раз? — спрашивает Микки, прикрывая глаза от наслаждения, но ему приходится очнуться, когда он чувствует холод в районе шеи. Милкович открывает глаза, видя перед собой Йена, который смотрит прямо ему в душу, и осознание обрушивается на него как ведро с холодной водой. Они смотрят друг на друга, не в силах разорвать объятия, но вдруг Йен убирает одну из рук с талии Микки. И Милковича охватывает чувство, которое он может описать только как страх. Страх, что Галлагер развернётся и уйдёт, скажет, что они совсем в край ёбнулись и что то, что они делают — неправильно. Но он лишь берет Микки за подбородок и притягивает к себе, прижимаясь губами и давая понять, что никуда он не собирается. По крайней мере сейчас. — Если мы не выйдем отсюда в ближайшее время, то нас начнут искать, — говорит Микки, отодвигаясь всего на миллиметр и касаясь лбом лба Йена. — Плевать. Пойдёшь со мной на свидание? — спрашивает тот и снова невесомо соединяет их губы. Микки улыбается сквозь поцелуй и не может понять, в какой момент его жизнь превратилась вот в это. Внезапно, он вспоминает кое-что, что не даёт ему покоя уже достаточно долгое время. Милкович отстраняется и убирает руки с лица Йена, перемещая их ему на грудь. Он делает это, чтобы иметь возможность оттолкнуть в нужный момент, убежать и спрятаться, дать себе чувство безопасности, но потом ощущает биение сердца под пальцами и понимает, что уже поздно и, кажется, оттолкнуть он уже не сможет. — А как же твоя чудо-женщина? — спрашивает он, игнорируя то, как подпрыгнуло его сердце от этих слов. — Кто? — Ну твой парень, который родился женщиной. В голове Галлагера снова начал работать мозг, который отсутствовал последние несколько минут. А потом, кажется, до него дошло. — Тревор — трансгендер?! — громко спросил он, глядя округлившимися глазами на Микки. — Срать ебал как его зовут, но да, — ответил Милкович. Он скрестил руки под грудью, что было довольно забавно, учитывая, что Микки до сих пор был прижат к Йену практически всем телом. Галлагер улыбнулся и крепче сжал его в объятиях. — Думаю, что он бесит меня недостаточно сильно, чтобы хотеть с ним чего-то. Микки поднял глаза и, кажется, впервые увидел искреннюю улыбку, от которой его сердце забилось быстрее. — Ладно, я подумаю. Йен потянулся за новым поцелуем, но Милкович накрыл его губы ладонью, останавливая. — Но-но, я не целуюсь до пятого свидания, — пошутил он, но судя по лицу Галлагера, тот воспринял слова брюнета всерьёз. Рыжий нахмурился и нехотя выпустил Микки из объятий, выдвигая челюсть вперёд. И, блять, Милкович просто не смог сдержать себя, когда потянулся оставить лёгкий поцелуй в уголке губ Йена, а потом обошёл его и открыл дверь кладовой. Он шёл в ординаторскую, чтобы переодеться и отправиться домой, потому что его рабочий день точно закончился. Этот странный, тяжёлый и удивительный день закончился. В его планах было свалить из больницы раньше, чем Йен зайдёт в ординаторскую, иначе он боится, что снова не сможет удержать себя. Если бы кто-нибудь сказал ему два месяца назад, что Микки Милкович когда-нибудь в своей жизни будет целовать Йена Галлагера по собственному желанию, путаясь руками у него в волосах и закатывая глаза от удовольствия, при этом не имея ни капли алкоголя в организме, то он бы просто не поверил. Да и сейчас он бы не поверил самому себе, если бы его подбородок не зудел от трения о жёсткие волосы рыжей бороды, губы не покалывало от недавних поцелуев, а кожа не пылала от прикосновений.