«Обращаясь к прошлому,
мы поворачиваемся спиной
к будущему»
Микки просыпается с приятным покалыванием в теле, растягивает губы в улыбке, а потом щурится от слабых лучей сентябрьского солнца. Этим утром есть как минимум два повода для хорошего настроения: он выспался, и он вчера испытал оргазм. И по такому случаю, Милкович даже готов съездить в другую часть города, чтобы забрать сестру из дома и отвезти их обоих на работу. Микки тянется за телефоном, лежащим на тумбочке и играющим приятную мелодию, выключает будильник, а после пишет Мэнди сообщение. Но, к его удивлению, она отказывается. В 99% случаев именно она была инициатором совместных поездок на работу, а тут сама отказалась. Мэнди либо ещё не до конца проснулась, либо поехала головой — других вариантов нет. Впрочем, это даёт Микки лишние полчаса на сон или на плотный неспешный завтрак — он выбирает второе. Поднявшись, брюнет потягивается и накидывает халат на плечи, потому что осень принесла с собой не только жёлтые листья, но ещё и прохладу. Милковичи ненавидят мёрзнуть, поэтому зимой Микки спит в носках и штанах, а Мэнди укутывается тремя одеялами и достаёт из шкафа пушистую и тёплую пижаму. Микки засовывает в рот ложку с остатками арахисового масла, которым намазывал тосты, когда в дверь звонят. Он подходит к ней, смотрит в глазок, а потом проворачивает замок, чтобы впустить раннюю гостью в квартиру. — Что ты здесь делаешь? — Спрашивает он, а в голосе звучит подозрение. — Пришла к брату позавтракать, — сообщает Мэнди, опираясь на стену и скидывая ботинки. — В шесть тридцать утра? — доносится уже из кухни. Микки достаёт ещё два куска белого хлеба, засовывает их в тостер и принимается нарезать ещё один банан. — Я была вчера в баре с Эби, а потом ночевала у неё, потому что было уже поздно, — говорит она, направляясь в ванну, чтобы почистить зубы. Микки сосредоточенно смотрит на кухонную стойку и хмурится. — Думал, что ты не любишь ночевать не дома, — говорит он, когда льёт кофе в кружку, а потом ставит на стол их завтрак. Мэнди возвращается посвежевшей и в новой одежде, а потом плюхается напротив брата, сразу же вгрызаясь в тост. — Я же не спала на улице, — отшучивается она и, по тону её голоса, Микки может понять, что разговаривать на эту тему она не хочет. Шестое чувство твердит, что что-то здесь не так, даже если сестра улыбается и ведёт себя так, будто это правда. Впрочем, Микки говорит заткнуться внутреннему голосу, потому что у Мэнди нет причин ему врать, да? Они сидят почти в молчании, лишь иногда перебрасываясь короткими фразами, пока доедают завтрак. Микки предлагает покурить, потому что у них есть ещё время до выхода, и Мэнди соглашается. Перед тем, как выйти на холодный балкон, брюнет одевается и берёт из кармана штанов, в которых был вчера, пачку сигарет и зажигалку. Он протягивает одну сестре, а потом закуривает сам. — Как вчера повеселился? — интересуется Мэнди. — Отлично, — пожимает плечами Микки. — Нашёл достойный член? Милкович фыркает, потому что шутка не смешная. Мэнди пыталась его подколоть, потому что знает нелюбовь брата к случайным перепихонам. И то, что Микки к этому прибегнул, означает, что должно было что-то произойти. Кое-что действительно произошло, о чём ей знать совершенно не обязательно. К тому же, член был посредственный и парень тоже, поэтому они ограничились лишь взаимной дрочкой. Не то чтобы задница Милковича под семью печатями, просто то время, когда можно было притащить парня домой, а сразу после секса выставить за дверь, давно закончилось. Он не против взаимного удовольствия, но ему хотелось бы знать человека на пару недель дольше. Даже если в конечном итоге Микки всё равно решит выставить беднягу за дверь. Конечно, для того, чтобы снять напряжение, даже необязательно выходить из дома. Самостоятельная дрочка не так плоха, удовлетворяет, но это скучно. Между ней и взаимной — он выберет второе. А в сексе, между постоянным партнёром и случайным — первое. Но иногда выбирать не приходится. — Не то что бы, но с главной целью он справился, — отвечает Микки и затягивается. Мэнди смотрит на профиль брата с нечитаным выражением лица, а потом опускает глаза. Ей, как и ему, не особо везло в любви. В любом случае, для таких разговоров и мыслей было ещё слишком рано, поэтому они докуривают в тишине.***
Йен не успевает выйти из ординаторской, когда на него налетает Рейчел. Она смотрит на него огромными глазами, в которых читается паника и ужас. Ординатор замирает на месте и берёт её за плечи, которые быстро поднимаются и опускаются из-за дыхания. — Что? — встревоженно спрашивает Йен и скользит глазами по её лицу. — Что произошло? — Там женщина, она… Рейчел не успевает договорить, потому что на пейджер Галлагера приходит сообщение, и он догадывается, что его интерн пыталась сообщить ему именно это. Они вдвоём почти бегут к стойке регистрации, где до сих пор находится Бритни, которую с минуты на минуту должна была сменить Мэнди. Йен припадает к стойке двумя руками, но не разрешает себе поддаться панике, сохраняя спокойствие. — Что случилось? — Поступил вызов. Массовая авария на Лоренс-авеню, жертв много, — говорит она, отнимая от уха стационарный телефон, а потом снова возвращается к разговору с диспетчером. Каждый раз, когда происходит что-то подобное, Йен углубляется в переживания и пропускает все чувства через себя, но не даёт им выйти наружу. Холодная голова и тёплые руки — это то, что делает врача профессионалом своего дела. Он оборачивается по сторонам оценивает обстановку: операционные свободны, а пациентов в их отделении пара человек, поэтому палат будет достаточно. Врачи мало-помалу начинают стекаться на первый этаж, но нет Милковича, и из-за этого Йен чувствует себя растерянным. В какой момент он начал остро ощущать нехватку второй пары рук рядом с собой? Микки появляется вместе с Мэнди в дверях, на его лице спокойствие, удовлетворение, а на полных губах застыла лёгкая улыбка. И, кажется, Йен будет тем, кому придётся её стереть, сообщив о том, что происходит.***
Милкович переводит взгляд с сестры и натыкается на второго ординатора, который с беспокойством смотрит прямо на него. Через мгновение Йен оказывается перед ними. — Массовая авария, к нам уже везут пациентов, переодевайтесь быстрее, — сообщает он. Микки нужна всего секунда, чтобы осознать происходящее. Дальше автоматический механизм, выработанный за годы работы. Он переодевается в мгновение ока и выбегает в холл, где видит несколько каталок с людьми — большинство в сознании. Йен стоит рядом со стойкой регистрации, обменивается информацией о поступивших только что пострадавших с Мэнди, а Милкович скользит взглядом по холлу, сразу же находя интернов. Он подходит лишь для того, чтобы позвать их за собой. — За мной, — говорит он сразу троим, а потом разворачивается через плечо, следуя к столу Мэнди. Она сразу протягивает ему несколько пустых карточек, Микки смотрит ей в глаза, кивает и уходит в сторону палат. И вот так начинается ещё один сложный день, от которого он ещё не знает, чего ожидать. Через четыре часа Микки заканчивает со срочными случаями и отпускает троих человек домой, травмы которых оказались лёгкими, не требующими хирургического вмешательства. На самом деле, они ожидали гораздо худшего, но потом дружно выдохнули, потому что никого из прибывших не отправили в реанимацию. И всё же, работа в больнице никогда не была простой. Каждый день — это новое испытание, новый случай, который требует особого подхода и особого решения. Он понимал, что спасти всех людей в мире не получится, как не старайся. Такие уж мы люди — рождаемся и умираем. Цель жизни Микки — не сделать всех счастливыми, а свести уровень несчастья к минимуму. Он шёл к Мэнди, чтобы отдать ей карточки пациентов, которых уже отпустил, когда на его пути встал Галлагер. — Ты мне нужен, — сказал он беспокойным голосом. — Это, конечно, очень лестно, но нет, спасибо, — решил пошутить он, потому что… почему бы и нет? Йен закатил глаза, нервно выдохнул и развернулся, чтобы уйти, — видимо, ему было не до шуток — но Микки его остановил, схватив за плечо. — Ладно, извини, — сказал он серьёзно. — Что случилось? Йен махнул рукой и Микки последовал за ним в палату. На больничной койке лежала девушка с многочисленными травмами, подключённая к аппарату искусственной вентиляции лёгких, а около неё стояла супружеская пара. — Мистер и мисс Робинсон, это доктор Микки Милкович. Он нейрохирург, — представил его Йен. Микки кивнул мужчине, а женщина не сводила заплаканных глаз с девушки, держа её за руку. — А вы, я так понимаю — родители? — Нет, мы родители ребёнка, — сказал женщина, повернувшись на Микки. Он ничего не понял. — Грейс вынашивает нашего ребёнка. Она — суррогатная мать, — объяснил отец семейства. Ладно, так стало немного понятнее. — У девушки внутричерепное давление, — констатировал Галлагер, глядя на Микки. — Мы попробовали лекарства, но они не сработали. Нужна операция, — сказал он уже мистеру и миссис Робинсон. — Мы решили, что не будем делать операцию. Мужчина обернулся на врачей, серьёзно глядя на них по очереди. Йен с Микки переглянулись, не ожидая такой реакции. Конечно, проводить операцию во время беременности, особенно такую серьёзную, рискованно. Есть вероятность потерять ребёнка или обоих, но, если не вмешаться сейчас, Грейс будет просто живым инкубатором. От одной мысли об этом Милковича пробило холодным потом. — Мы не можем просто смотреть на неё и ждать, пока ребёнок решит появиться на свет. Это абсурд, — возмутился он. — Вы не понимаете, — сказала женщина, — у нас больше нет яйцеклеток. Это наш последний шанс стать родителями. — Она же не просто оболочка, это живой человек! — Микки просто не мог поверить в то, что слышит. — Операции не будет, — повторил мужчина. — Это не вам решать! — не выдержал Милкович, за что заработал предупреждающий взгляд Йена. — Мы несём за нее полную ответственность. Мужчина подошёл к своей сумке и достал оттуда какие-то бумаги, передавая их ординаторам. Это была самая настоящая доверенность. Официальный документ, с подписью и печатью, заверенный у адвоката. Твою мать. — Но операция может дать ей шанс, — снова попытался Микки. В тоне его голоса сквозило отчаяние. — Но не может ничего гарантировать. Микки смотрел в его глубокие глаза, которые стали влажными от слёз, на тёмные мешки под глазами, на возрастные морщины между бровями, и видел глубоко печального человека, которому было трудно сделать выбор. Но с которым тот уже определился. И это поднимает такую злость в Микки, с которой он не может справиться в моменте, поэтому разворачивается и уходит, скрипя зубами. Он не хочет понимать, да даже пытаться это сделать. У него есть шанс спасти девушку и ребёнка своими руками, поэтому Милкович не может просто стоять и смотреть, как она умирает. Не для этого он когда-то поступал в медицинский университет. Микки ненавидит чувствовать себя бессильным, быть не в состоянии повлиять ни на что. Это — выше его сил. И ему нужно куда-то выплеснуть свою злость, поэтому, когда на плечо опускается чужая рука, у него появляется жертва. — Какого чёрта ты от меня хочешь? — Нервно выдыхает он, разворачиваясь и глядя на Галлагера из-под нахмуренных бровей. Йен, явно опешивший от такого тона и настроения второго ординатора, замирает с округлёнными глазами. — Подумал, что нам нужно поговорить, — отвечает он спокойно. — О чём, блять? — закатывает глаза Микки. — Почему ты пышешь желанием разговаривать со мной, даже когда я ясно выражаю свою точку зрения насчёт… — он замолкает и неловко машет рукой между ними, не решаясь произнести слово «нас». Галлагер теряется и нервно выдыхает, как будто не находя слов, чтобы ответить Микки. Он опускает глаза в пол, смотрит в сторону, а потом всё же находит в себе смелость снова встретиться взглядом с брюнетом. — Я думал, что между нами начали налаживаться отношения и что мы, вроде как, команда. Весь воздух из лёгких Микки пропадает, как будто его выбили одним сильным ударом в живот. Он внезапно чувствует себя уязвлённым и обнажённым, так, как будто Галлагеру удалось пробраться через все его защитные барьеры. — И что же заставило тебя так думать? — произносит он холодно. — Твой язык у меня во рту? Микки злится на себя за то, что снова поднял эту тему, хотя именно он был тем, кто запретил говорить об этом. Ещё вчера одно присутствие Йена рядом успокаивало его, а сейчас его тошнит от одной мысли о том, чтобы подпустить его ближе. Ни за что и никогда. Галлагер крепко сжимает челюсть и кулаки, сдерживая себя из последних сил. Микки может сказать, что тот сейчас обижен и подавлен. Йен не заслуживает этого — Милкович знает, но ничего не сможет с собой поделать. Йен смотрит в пол, — не решается поднять взгляд — сглатывает, а потом произносит: — Я иду к Миранде, — после этих слов он выхватывает документ из рук Милковича и обходит его, не касаясь плечом, потому что держится как можно дальше. Микки закрывает глаза на секунду, вздыхает, а потом плетётся следом. Ситуация серьёзная — он как никто другой это понимает — и вроде как они с Йеном на одной стороне, поэтому Милкович не собирается бросать его одного.***
Йен чувствует такую злость, как никогда в жизни. Он вообще не думал, что может испытывать такие сильные чувства. Ебучий Милкович. Зато в следующий раз он подумает десять раз, прежде чем обратится к нему за помощью или вообще заговорит. Йен пытался быть с ним милым, закопать топор войны и продолжить общаться так, как будто ничего не происходит. Нет, так нет. Пусть катится на хуй. Рыжий достаёт телефон из кармана и отправляет сообщение прежде, чем начнёт сомневаться. Ответ приходит сразу же. [Тревор]: Конечно, давай. Встретимся сегодня около больницы? [Йен]: Да. [Тревор]: Отлично, уже жду нашей встречи ;) И да. Нахуй Милковича. Галлагер добирается до кабинета Миранды Лагард быстрее, чем Микки, но не успевает постучать в дверь, как видит его в коридоре. Вздыхает, пытается успокоиться, а потом стучит. Заведующая звонит адвокату сразу же, как только Йен передаёт ей документ и рассказывает их ситуацию. Два ординатора сидят в нервном молчании, пока ждут, даже не переглядываясь. Но Галлагер может с уверенностью сказать, что пару раз чувствовал на себе тяжёлый взгляд. Он принял решение не смотреть, не разговаривать, не думать. Так будет лучше для них обоих. В любом случае, его пейджер гораздо интереснее, чем голубые глаза по другую сторону стола. Вскоре, появляется адвокат, они начинают обсуждать ситуацию спокойно, пока Милкович не выходит из себя в очередной раз за день. — Этот контракт возмутителен. Робинсоны решают всё, что она делает: что пьет, где спит, и даже во что одевается. Нужно провести операцию, — горячо говорит он. Йен согласен с ним полностью — операция необходима. Но в отличие от Милковича, которому правила не писаны, Йен думает о последствиях, которые непременно будут. — Не советую. Контракт составлен тщательно и безупречно, — говорит Джон Олдридж, адвокат их больницы. — Она не знала, что подписывала! — снова сокрушается Микки, и Йен позволяет себе посмотреть на него, без страха быть замеченным. — Этого не доказать, — говорит Миранда. Весь её вид говорит о том, что она спокойна, но по тому, как подпрыгивает её колено под столом становится ясно — это не так. Она так же, как и два ординатора переживает за больных. Но ей труднее всего, за её плечами целая больница — отлаженный механизм, который требует должного внимания. И репутация этой самой больницы очень важна. — Мы не можем дать ей умереть, — говорит наконец Йен, обращая на себя внимание всех присутствующих без исключения. — Если вы проведёте операцию, вне зависимости от исхода, вас засудят. И они получат миллионы, — говорит Джон, постукивая колпачком ручки по деревянному столу. — Так мы принимаем решения? Исходя из оплаты? — возмущается Микки, а в его голосе звучит насмешка. Миранда строго смотрит на него. — Попридержите коней, доктор Милкович, — говорит она, а потом громко вздыхает. — Давайте созовём врачебный совет. — Сразу вызывайте судью, потому что это тупик, — обречённо говорит адвокат. — Почему вы не помогаете? — зло выдыхает Микки, поднимаясь со стула и упираясь руками в стол. — Помогает. И давай-ка остынь, — снова осаждает его заведующая. Микки смотрит на неё, потом на адвоката и, ругаясь себе под нос, выходит из кабинета. Йен смотрит на захлопнувшуюся дверь и не может поверить в происходящее. Неужели у них действительно нет выбора? Они будут стоять и смотреть, как Грейс умирает? Как ему назвать себя врачом после этого? Он трёт глаза пальцами, а потом тоже поднимается со стула, намереваясь уйти. Но перед этим, он поворачивает голову и находит глаза Миранды. — Сделайте хоть что-нибудь, пожалуйста, — умоляюще произносит он. Она лишь опускает глаза в стол и поджимает губы, а потом Йен уходит, скрываясь за дверью.***
Миранда всегда знала, что, если случится что-то подобное, она будет стоять горой за своих врачей и за пациентов. Но в тот момент она даже представить не могла, что когда-то станет заведующей Вес Мемориал Хоспитал. Сейчас всё по-другому. Она не может рубить с горяча и бросаться грудью на амбразуру, когда что-то идёт не по задуманному сценарию. Но взгляд, которым одарил её Йен Галлагер, заставил её задуматься о том, зачем она вообще здесь находится. Каков смысл её высокой должности, если она не может ни на что повлиять? Какова цель её жизни? Уж точно не сидеть в кабинете и смотреть на то, как её сотрудники — члены её семьи — ходят, повесив носы. Поэтому, когда она спускается на первый этаж и идёт на улицу, она сможет спокойно заснуть этой ночью, зная, что попыталась. — Шэрон Робинсон? — спрашивает она, когда видит женщину, сидящую в одиночестве на скамейке около входа в неотложное отделение. — Миранда Лагард, заведующая больницы. Я знаю о вашей ситуации. Шэрон поворачивает голову в её сторону и разбитым взглядом встречается с заведующей. — Вы считаете нас чудовищами, — говорит она обречённо. — Нет, — не соглашается с ней Миранда, присаживаясь рядом, — вовсе нет. Я думаю, что вы с мужем столкнулись с чрезвычайно сложным выбором. — Мы всего лишь хотели ребёнка. Всё должно было пройти легко и естественно, но… — она замолкает, когда слёзы стекают по её щекам, и отворачивается, чтобы их стереть. — Я понимаю, — заверяет её Миранда, покачивая головой. — Мы любим Грейс, но это наш последний шанс. Больше нет ни эмбрионов, ни яйцеклеток. Что нам остаётся? — говорит она, снова смотря на заведующую — Спросите себя, с чем вам будет не стыдно жить. Что вы будете чувствовать через неделю, через пару месяцев или лет, — отвечает она, аккуратно касаясь плеча женщины. — Грейс доверила вам свою жизнь. Она верила, что вы примете правильное решение. — Как бы Вы поступили? — Я бы оправдала её ожидания. Женщина отворачивается, и Миранда понимает, что та больше не настроена на диалог. Поэтому она поднимается, оставляя Шерон со своими мыслями наедине и возвращается в больницу с чувством облегчения на душе.***
Пот струится по лбу Микки, который тут же вытирает медсестра. Его руки потеют в резиновых белых перчатках, когда он держит в руке скальпель. — Удаляю лоскут, — комментирует он свои действия, сосредоточивая слух на ритмичных звуках пульсометра. — Отёк чётко выражен. Подожди мы ещё немного, и началась бы грыжа. Он смотрит прямо перед собой на твёрдые мягкие ткани черепа. Микки собран, серьёзен и счастлив, потому что они получили разрешение на операцию. Он не знает, как это сделала Миранда, потому что Робинсоны выражались предельно ясно и не собирались менять своё мнение. — Состояние плода в норме, — говорит Йен. Он стоит чуть поодаль от стола, сложив руки под грудью, — не оперирует, а просто наблюдает. — Не помню, чтобы звал тебя в операционную, — говорит Микки, пытаясь не обращать на него внимания, что плохо получается, учитывая их последний разговор. Он чувствовал себя неловко, а ещё ему было немного стыдно. — Удалите жидкость, — командует он ассистентам. — Да, доктор. — Пульс плода падает, — говорит реаниматолог. — Если верну лоскут на место, больше не доберёмся до твёрдой оболочки. А я ещё не раскрыл её, — говорит он, делая надрез скальпелем, не смотря на то, что сказал до этого врач-реаниматолог. — Давление пациента падает. 110. — Почти закончил, — говорит он, пытаясь заставить своё сердце стучать не так быстро. — 100. С пульсом беда. Если не вернуть лоскут, через 30 секунд начнётся синдром размножения. — Удалить жидкость, удалить немедленно, — говорит он, отступая немного назад. Ассистенты тут же подчиняются, а последнее, что видит Микки — ровную полоску на мониторе, а потом слышит голоса врачей.***
Йен снимает одноразовую шапочку с головы, когда выходит из операционной, и сразу же видит Робинсонов на скамейке чуть дальше по коридору. Они вскакивают и бегут к нему, с надеждой глядя на ординатора. — Операция была тяжёлой, но всё хорошо. Доктор Милкович ослабил давление на мозг Грейс. И она, и ребёнок сейчас в полном порядке, — говорит он с улыбкой на лице. Он сам не до конца осознает, что у них действительно всё получилось. И это полностью заслуга Микки, как бы того не хотелось признавать. Впрочем, их вражда не должна никак влиять на рабочий процесс, поэтому он рад, что два месяца назад Микки появился в больнице. — Спасибо, — отвечает Шэрон, бросаясь на Йена с объятиями и пачкая его халат следами слёз и туши для ресниц. Она быстро отстраняется, а затем долго и крепко целует своего мужа, прижимаясь к нему изо всех сил. Они шепчут друг другу слова любви, говоря о том, что не могут поверить в то, что всё закончилось хорошо. Йен смотрит на них не без боли в сердце, хотя на его лице улыбка. Видя людей, которые любят друг друга и в горе, и в радости, он не может не задуматься о том, что может быть любовь всё таки существует, просто Галлагер так и не встретил своего человека. Он оборачивается, когда слышит шаги за спиной, и полностью игнорирует странное чувство в животе, когда видит уставшего и вымотанного Микки, который несёт свой белый халат в руках. — Я должен извиниться, — говорит тот и глаза Йена распахиваются. Но потом он поворачивается и видит, что Милкович смотрит на семью, а не на него. — Я вспылил, а это было непрофессионально с моей стороны. Купер оборачивается на него, отрываясь от жены, а потом протягивает руку. Микки её принимает, но оказывается втянутым в объятия. — Спасибо, — говорит он, крепко прижимая врача к себе. — Если бы не Вы, то мы могли бы потерять их обоих. Надо было сразу довериться Вам. Микки неловко похлопывает мужчину по спине, до которого с опозданием доходит, что врач не в восторге от обнимашек, поэтому переключается на жену. — И ты тоже извини, Галлагер, — говорит он быстро, а потом уходит, наспех попрощавшись с Робинсонами. Йен смотрит ему в след и уверяет себя, что его глупая улыбка на лице связана с тем, что операция прошла удачно.***
Уже вечер. Микки понял это по отсутствию естественного света в палатах, потому как был настолько занят, что даже ни разу сегодня не посмотрел на наручные часы. Он шёл в сторону ординаторской, чтобы наконец отправиться домой, лечь в мягкую кровать и проспать до завтрашнего утра. Но проходя мимо одной из палат он остановился, увидев там Рейчел, тренирующуюся вводить катетер в учебный манекен. — Центральный катетер? Я столько раз пытался, пока наконец не понял, как его установить, — говорит он, приваливаясь плечом к дверному косяку. Девушка подпрыгивает от испуга, когда слышит его голос. — Я умею, просто не смогла сосредоточиться в тот день. После этого начала тренироваться. Микки вспоминает их первый совместный рабочий день два месяца назад, когда она после нескольких попыток так и не смогла установить катетер и ему пришлось ей помогать. — Нужна тренировка, вот и всё. — С ним проще, — говорит она, кивая на манекен. — Я всегда попадаю. — Да, он же идеальный пациент. Ему не больно и на кону не стоит его жизнь. Она вздыхает, когда снова смотрит на Микки. — Если бы не распределение, меня бы тут не было, — признаётся она. — Где бы ты была? — В лаборатории. — Патология? — догадывается Микки. — Возможно. — Все студенты, которые сталкиваются с пациентами, считают, что лучше в патологии. По себе помню. Рейчел молчит, да и Микки нечего сказать. Когда он решает уйти, чтобы не мешать, то интерн решает заговорить. — Но тогда я бы не встретила Вас. Брови Микки ползут наверх, а глаза округляются — он не ожидал этого услышать. А когда услышал, не знал, как воспринимать. — Эм, спасибо, наверное, — наконец отвечает он, а потом уходит, вдруг ощутив себя неловко. В ординаторской Милкович застаёт Йена, который уже переоделся, но ещё не ушёл. Они оба молчат, и Микки не собирается с ним болтать. Хватило того, что он извинился, хотя и не хотел этого делать. Просто после их разговора у него было это неприятное кислое чувство во рту, с которым он не мог ничего сделать. Сегодня Галлагер не смог на него повлиять. От его взгляда не хотелось начать раздеваться, а присутствие больше не напрягало. Микки с радостью отметил то, что произошло это сразу после того, как он хорошо провёл время этой ночью. Так что отсюда вывод: вся странная реакция на Галлагера была из-за недотраха, который успешно миновал. Микки почти хотел прыгать от счастья, потому что кто знает, чем бы это закончилось в противном случае. Йен вышел из ординаторской, не сказав ни слова, — спасибо большое ему за это — а через две минуты за ним вышел и Микки, но сразу же замер около двери. На улице, прямо около входных дверей стоял парень, которого он видел позавчера. Тот самый, со значком трансгендеров на своей куртке. Тот парень, который поцеловал Галлагера. Парень, которого Йен целует прямо сейчас, наклонившись и крепко держа его за затылок. Микки, наверное, очень устал, потому что у него буквально подкосились ноги, а воздух куда-то делся из лёгких. Он просто стоял и смотрел, как они уходят, ощущая небывалую злость и раздражение. Нет, не из-за того, что видел. А из-за того, что, кажется, ему не так сильно насрать на Галлагера, как он думал.