По зову памяти былой

На комнату падал лёгкий полумрак. Время близилось к ночи, а к концу лета небо таки переставало приобретать свой молочно-белый оттенок в это время суток. На кровати, застеленной старым потускневшим с годами пледом, раскинулись мириады самых разных бумажек. Тонкие, неприятного грязного жёлто-серого цвета, исписанные непонятным почерком и устланные медицинскими печатями. Едва видные синие буквы лишь слегка выдавали специализацию врача и его имя. Психиатр. Рабан Тот. Дневник Джереона, точнее, вторая его часть, хранила в себе множество рецептов на различные лекарства, названия которых распознавались с большим трудом. Некоторые из них Эдвин признавал, разбирая в хаотическом наборе линий слова Sertralin или Atarax. И то, исключительно лишь потому, что он знавал те самые препараты, поскольку год-два назад принимал их сам. Многие записи были посвящены самочувствию хозяина и различным опытам, которые он успел познать, пребывая на очной терапии доктора Тота. «17 мая, 19** Чувства от приёма смешанные. Доктор сам по себе приятен и общителен, улыбался и обещал, что скоро всё наладится. Правда, сам антураж его кабинета показался мне странным. Впрочем, Корбл как-то предупреждал меня, что мистер Тот – увлечённый коллекционер всякой всячины, а значит, не стоит удивляться скелетам животных или ещё какой-нибудь полумистической ерунде. В кабинете было ужасно душно и пахло чем-то смолянисто-сладким, не приторным, но довольно резким. И в какой-то момент мне показалось, что ко всему этому примешался запах ладана. У меня даже начала кружиться голова. Но в целом оформлено всё было в таком полумистическом стиле: кожаная и деревянная мебель, скелет кошки на камине, и полотно на стене с прибитыми к нему черепками птиц. Выглядели как настоящие. Забавно, что говорить о своём состоянии с совершенно посторонним человеком оказалось намного легче, чем с друзьями и семьёй. К тому же, Рабан был так внимателен ко мне и очень эмпатичен: он искренне сочувствовал мне. Мы договорились о прохождении терапии, пока я в гостях у Корбла, хотя этого, конечно же, для полного выздоровления мало. Из подтверждённых на данный момент диагнозов у меня наблюдается депрессия и тревожное расстройство, с чем я, услышав мнение специалиста, полностью согласен. До этого момента почем-то было куда сложнее признать, что проблемы есть. И причём серьёзные проблемы. Планы, конечно, у меня грандиозные на следующие несколько недель. Я так редко выезжал за пределы Тихе, что намерен, несмотря на апатию, провести это время с пользой, и Корбл с удовольствием согласился мне с этим помочь. Пока что мы точно идём в центр, в парочку музеев и к его друзьям, о которых я наслышан. Надеюсь, это поможет мне развеяться и вернуться к прежней жизни с новыми силами.» У Анхеля, что выяснилось при их совместном походе на кладбище, возникали мысли, что апатия охватила Джереона неспроста, и за этим может скрываться что-то серьёзное. И сам Эдвин был вполне с таким заключением согласен, потому как убеждался в верности этого утверждения с каждой новой записью в дневнике. Теперь же выяснилось, что их общий друг действительно имел психическое расстройство, и из всех близких ему людей, с которыми следовало бы поделиться своими переживаниями, он по неизвестной причине выбрал Корбла, что в какой-то степени господин Долоре считал даже обидным. Ещё больше подозрений вызывали методы лечения, используемые этим хвалёным доктором Тотом, которые Джереон описывал очень подробно. «19 мая, 19** Состоялся первый сеанс гипнотерапии. Вообще, странная и непонятная для меня штука, но почему бы не попробовать? Как оказалось на нашей первой встрече, Рабан – тоже член того общества, в котором состоит Корбл. Поэтому он предположил, что причина моей апатии и усталости, кроме внешних факторов, может крыться в пережитом травматическом опыте прошлой реинкарнации. У меня были двоякие ощущения от предстоящей регрессивной гипнотерапии, но доктор успокоил меня, сказав лишь, что процедура может быть немножко неприятной, но в целом обычно пациенты её вполне хорошо переносят. И вот меня заводят в кабинет со всё той же кожаной мебелью и садят на кресло. Правда, то уже та часть помещения, которая обычно заперта – «для особых случаев». Он достал часы. Долго не получалось сконцентрироваться: у меня всегда были проблемы со вниманием. Но в конце концов я на собственной шкуре испытал, что такое транс. Сначала всё было как в тумане, но затем…Мне открылись невероятные видения. Я видел столько эпизодов с совершенно разными людьми, но все они переживали ужасные травмирующие события. Я чувствовал их боль, я слышал, как они кричали от отчаяния. Боже, это было так тяжело, что по пробуждении мне хотелось сорваться и бежать прочь из клиники. Меня всего трясло, причём вместе с дрожью пробил ещё и жуткий холод. Доктор заволновался. Затем, стоило мне чуть-чуть успокоиться, мы обсудили мои видения. По словам мистера Тота, все эти люди – мои прошлые реинкарнации, каждая из которых страдала от чего-то своего. И, признаться, я близок к тому, чтобы согласиться с этим, поскольку во всех них чувствовал нечто родное, будто бы части меня самого кричат, взывая ко мне. Но что им от меня нужно, я так и не понял. И вряд ли мы сможем понять, но, как говорит доктор, я могу прервать этот замкнутый круг. Корбл ждал меня на ресепшене, попивая кофе и читая какую-то газетёнку. Хотя он был увлечён не столько ею, сколько обсуждением последних событий с администратором. Разговор шёл о массовых самоубийствах, что случились незадолго до моего приезда в город, причём способ у всех этих людей одинаков – они повесились. Корбл лишь отмахнулся, сказав, что это довольно популярная практика у тех, кто хочет покончить с собой: быстро и почти безболезненно. В целом даже думать о таком жутко». Как ни странно, но следующие записи свидетельствовали об улучшениях в самочувствии Джереона, что самим Твайсом подавалось как явная заслуга мистера Тота. Регрессивный гипноз пошёл на пользу: они не только начали разбираться с проблемами самого пациента, но и с его реинкарнациями, чтобы, по утверждению доктора, «освободить его от груза их страданий». Вместе с тем Рабан назначил ему курс антидепрессантов, рецепты на которые Эдвин нашёл ранее, а вместе с тем – противотревожные и какие-то витамины. Здесь у Долоре и начали появляться сомнения в истинности своих прежних суждений: ведь, желай эти двое смерти Джера, вряд ли они стали бы так заботиться о его состоянии. Но с другой стороны, – подсказывало ему нечто изнутри, – не было ли это уловкой, чтобы ослабить его бдительность? С середины дневника началось нечто странное: то и дело на страницах попадались рисунки устрашающих и просто странных существ, встречался и перечёркнутый текст, такой, что в нём уже едва ли можно было разглядеть хоть что-то. Местами встречались клоки бумаги с хаотичными и неясными заметками, смысл которых оставался для читающего тайной, покуда их в прямом смысле вырвали из контекста, в котором они некогда существовали. Примечательно, что почти на каждом листе так или иначе мелькал некий намёк на цикличность: то было и прямое упоминание Цикла, и изображения спиралей, отрисованных в духе оптической иллюзии. На одной из страниц значилось следующее: «Дата не важна. Цикл – это нечто большее, чем круговорот жизни и смерти. Цикл – это сама вселенная, это Воля во всех её проявлениях, и никто из нас не в силах ей противиться. Он засасывает, подобно чёрной дыре, и в нём уже нет ни времени, ни пространства, потому как он древнее всего на этом свете. Как только я начал осознавать это, моя жизнь изменилась кардинально. Терапия с доктором уже не помогает, и я постоянно думаю о смерти. Я смотрю на Корбла, а вижу Лору, и в такие моменты я задаюсь вопросом: а каково ей было, когда всё закончилось? Что дальше случилось с ней? Куда привёл ей Цикл на сей раз? Чувствовала ли она облегчение, стоило душе покинуть истощённое болезнью тело? Бедная-бедная Лора: так жаль её. (Кстати, начал замечать, что Корбл в последнее время часто выпивает) Счастлива ли она теперь? Помнит ли нас? Видит ли? Рядом ли она? Корбл и Рабан твердят, что она всё ещё с нами, просто без своей земной оболочки, и я склонен им верить. Я чувствую то же самое. Наверняка она сейчас как никогда хорошо себя чувствует, и, скорее всего, быть постоянным наблюдателем куда проще, чем непосредственным участником. Иногда, стоит мне подумать о тяжести своего земного долга, я ловлю себя на мысли о том, что и мне самому хотелось бы наблюдать, а не участвовать. Быть может, моя позиция слишком эгоистична, но ведь я не сдаюсь! Я по-прежнему рядом со всеми, кому нужен, и всё ещё помогаю всем, кто в этом нуждается. Просто немножечко устал. Устал, да. Мне нужно слегка отдохнуть. В конце концов, я же за этим и приехал, не так ли? Завтра мы с Корблом поедем в центр, заодно и развеюсь». Эдвину вспомнилось, что в письме Уэнделла к Твайсу уже упоминался таинственный Цикл, о котором писал Джереон. Это снова склоняло чашу весов в сторону доказательства вины первого в смерти его друга. В конце концов, думалось ему, это точно как-то взаимосвязанно. Куда Корбл его втянул и, что самое главное, с какой целью? Что могло заставить его желать смерти тому, кто так долго и бережно ухаживал за его лежачей матерью? Что это, в конце концов, за секта, в которую затащили его друга? «24 мая, 19** Ездили в центр, мне очень понравилось. Правда, были мы втроём: я познакомился с очаровательной женой Корбла – Лавандой. Милейшая девчушка, очень аристократичная, правда, ужасно скромная. Молчаливая и отрешённая, я бы сказал. Но в целом, привыкши ко мне, она малость осмелела и куда увереннее включалась в беседу. Прошлись по площади, сделали пару фотографий на память. Вообще, удивительное место: столько всего и сосредоточенно в одной точке города. Но и цены, соответственно, кусачие, и я никогда не видел, чтобы самые обыкновенные конфеты столько стоили, однако чего не сделаешь ради Каисы? Я же обещал привезти ей подарки. В итоге, после пары-тройки магазинов я затарился сладостями и купил забавную игрушку: длинного полосатого кота с огромным розовым носом и широкой улыбкой. Я бы и сам такого захотел в её возрасте. Думаю, ей понравится. Вернулись мы поздно вечером, и я за всё время пребывания здесь не чувствовал себя таким живым. Казалось бы, что такого в обычных гирляндах и фейерверках? Но это было до того красиво и волшебно, что я потерял дар речи. Я был рядом с теми, кто всё время подбадривал меня и пытался поднять мне настроение, с теми, кто постоянно шутил и рассказывал истории, не нагружая меня полчищами чужих проблем. От этих двоих шла такая невероятная энергия, что мне попросту некогда было думать о том, что что-то может быть плохо. Я благодарен им: и Корблу, и Лаванде – за этот чудесный вечер. И я искренне рад за них обоих – они так гармонично смотрелись рядом в свете фонарей, когда мы любовались салютом. Мне бы очень хотелось встретить закат с Хеди, чтобы были только мы вдвоём и ничто не могло нас побеспокоить». Отношения Хеди и Джереона всегда казались достаточно гармоничными и здоровыми, насколько это вообще позволял характер миссис Твайс. Да, женщиной она была непростой: закрытая и вспыльчивая, требующая особого подхода и крайне аккуратного выражения мыслей и эмоций. За всем этим пряталась та хрупкая и ранимая душа, до которой смог достучаться Джер ещё в школе, и она была поистине прекрасна без своей агрессивной каменной оболочки. Хеди умела быть нежной и заботливой, и искренне пеклась о здоровье любимого и даже научилась ради него готовить, пусть и испытывала к домашним делам исключительно отвращение. Но, как и отмечал сам Твайс, она совершенно не замечала очевидных вещей и не умела правильно поддерживать других, забирая слишком много и отдавая в разы меньше. «28 мая, 19** Пришло время возвращаться, и на самом деле от одной мысли об этом становится тяжело. Терапия помогала мне первое время, однако теперь доктор может оказать мне только медикаментозную помощь. Очень жаль, потому что мне начало казаться, что в таком случае лечение займёт куда больше времени, а моральные силы мне нужны уже сейчас. Конечно, куда лучше ощущается жизнь без каких бы то ни было обязательств, когда ты сам себе хозяин и не тонешь в полчище чужих проблем. Но у меня жена и ребёнок, которыми я очень дорожу и без которых не представляю свою жизнь. Цикл занимает всё больше места в моих мыслях. Эти люди, которые являлись мне на гипнотерапии, никак не могут оставить меня в покое. Они зовут и просят разорвать этот порочный круг, но я совсем не знаю, как это сделать. Иногда мне начинает казаться, что я схожу с ума. У меня ужасно болит голова от постоянных кошмаров и мыслей, и если с доктором мы ещё как-то справлялись с этим, то теперь я ума ни приложу, что делать дальше. Мистер Тот посоветовал почаще проговаривать всё то, что меня беспокоит, тем людям, которым я могу довериться. Рассказывать о своих чувствах и проблемах и не бросаться помогать каждому встречному. На одном из сеансов мы обозначили это как синдром спасателя и уже было начали разбираться с тем, откуда он идёт, но не успели, к величайшему сожалению. Но пока что у меня, кажется, даже есть силы попробовать начать всё сначала и исправить ситуацию. Надеюсь, всё получится». Происходящее с Джером настораживало, и вместе с тем расстраивал тот факт, что он так и не нашёл, с кем поделиться своими переживаниями. Но неужели ни к кому из них у него не было доверия? Неужели никто не виделся ему достаточно надёжным и близким? Но разве их Джереон мог быть подобного мнения о своих друзьях и родственниках? Вина, с лёгкой руки Эдвина, вновь оказалась на Корбле. Наверняка этот поганец внушил ему что-то ещё, раз уж смог затянуть в секту, убеждения которой стоили Твайсу как минимум спокойствия и рассудка. Не менее сомнительным и опасным выглядел в этой ситуации и таинственный доктор Тот, в клинике которого Долоре отказали по столь странной причине. «Ваше место уже занято» – сказала ему администратор, и значение этих слов оставалось загадкой. «29 мая, 19** Мне плохо. Мне очень плохо: я едва заставляю себя встать и заниматься привычными прежде делами. Господи, да что теперь не так? Почему беды и усталость просто не могут оставить меня в покое? По утрам тело моё кажется мне не то, что тяжёлым, а неподъёмным, намертво примагниченным к кровати. Я с большим трудом даже просто открываю глаза. Хеди это не нравится, и, чтобы поторопить меня, она бесцеремонно включает свет. К тому же её легко завести, и моя медлительность её явно раздражает. Впрочем, я не хочу ссориться, поэтому терпеливо делаю то, что от меня хотят. Как и на работе. Как ни крути, а моя работа предполагает предельную осторожность и внимательность, и с последним, к сожалению, у меня появились некоторые проблемы. Сложно работать под высоким напряжением, когда с трудом концентрируешься на обыденных вещах, не говоря уже об электромеханике и электроэнергетике. Ещё и на линию стали чаще гонять, и приходится вставать намного раньше, чтобы успеть на нужную электричку. Зато скоро должны повысить, и это не может не радовать, поскольку тогда мне придётся забыть о лазании по столбам в минусовую температуру за пределами города. А ещё я смогу позволить себе намного больше, в том числе чаще радовать Каису. Слыхал о таком, что дети якобы чувствуют состояние родителей. Начинаю думать о том, что это может быть правдой. Мне кажется, она понимает куда больше, чем я предполагаю. От одного лишь взволнованного взгляда Каисы в груди больно щемит сердце: какой же из меня отец, если я заставляю своего ребёнка переживать? Пока я ещё нахожу в себе силы улыбаться ей и отвечать, что всё в порядке и не о чем беспокоиться. Я должен держаться хотя бы ради неё». За окном дотлевала последняя светлая полосочка неба, погружаясь в сумрак звёздной ночи. Высилась болезненно-жёлтая луна, ровная, почти полная. Мерно проплывали малютки-облака, сопровождаемые лаем собак и голосами самых маргинальных обитателей улицы. В комнате господина Долоре витала духота, тот которой на лице его появлялся заметный румянец, словно он только что вышел из сауны. Открытая форточка охотно впускала в помещение струйки чистого прохладного воздуха. Часы почти беззвучно тикали полночь, и Эдвин устало потёр глаза: сил у него, действительно, оставалось ничтожно мало. Выяснение обстоятельств смерти Джереона давалось нелегко, и каждая новая зацепка вынуждала его задуматься об истинности своих суждений и предположений. Сводилось всё к тому, что в этой ситуации не всё так однозначно, как ему хотелось бы. Осталось лишь заполучить содержимое ящика, ключ от которого по неизвестной причине находился у Корбла. Для этого необходимо найти его самостоятельно, а не ждать, пока тот снова соизволит появиться в жизни Эдвина.