Приключения архидьякона в Королевстве кривых зеркал

***

      Визит и правда был непростой, Главнейшего министра чуть ли не сразу попытались взять под стражу. Но Клод, грозно заверещав, навёл на дерзких солдат такого страху, что все как один отступили. Гордо вскинув голову, но трясясь внутри, архидьякон прошествовал дальше, пока не попал в светлый тронный зал.       — Ах! — воскликнул толстяк на золочёном троне и в страхе спрятал за пухлыми руками оплывшее лицо. — Нушрок! Почему вы здесь?       — А где мне быть, ваше величество? — архидьякон поклонился, снимая шляпу, одновременно он заметил рядом с троном нелепого шарообразного господина с зеленоватой кожей.       — Вы! — король растерянно посмотрел на шарообразного, тот кивнул. — Вы вчера совершили непозволительное, самовольно освободили узников из Башни смерти, велели разбивать оковы! В этой стране только я могу миловать преступников!       — Почему же вы ещё вчера не арестовали меня, ваше величество? — Клод пытался выиграть время, лихорадочно соображая, как поступить.       — Вы, верно, нас за дураков держите, любезный Нушрок, — заговорил человек с зеленоватой кожей. — Всем известно, что вы окопались в неприступном замке, а ваша личная гвардия прекрасно вышколена.       — Так же всем известно, что я самый преданный и верный слуга его величества, — Клод не стал повторно кланяться из страха, что его парик слетит, однако он сделал легкий полупоклон. — К тому же, я действовал исключительно по вашему повелению.       — Но я ничего такого не повелевал, — капризно заканючил король.       — Возможно, вы забыли, я точно помню, как вы вчера послали своих пажей считать зеркала, а меня освободить узников, — Гурд за его спиной издал какой-то слабый стон, Клод решил идти до конца. — Позовите своих пажей, они подтвердят мои слова. Абаж в бессильной ярости смотрел на своего заклятого друга, король же совсем беспомощно разевал рот.       — Что? Не слышу? — Клод приставил руку к уху. — Так где пажи, оба могли бы поклясться, что я прав.       — Они пропали, — горестно воскликнул король. — И даже не сообщили мне, сколько на самом деле зеркал в моей столице. И я теперь должен верить им на слово, что если на ста площадях по сто зеркал, то всего их десять тысяч!       — Если проблема только в этом, то я подтверждаю, десять тысяч, — Клод горделиво выпрямился.       — Вы уверены? — король смотрел на него, как потерянное дитя.       — Абсолютно, как и то, что вы вчера сами мне отдали приказание освободить всех узников и даже повелели сократить выпуск кривых зеркал.       — Да? — король посмотрел на побагровевшего Абажа. — А зачем я это повелел?       — Чтобы перейти на использование серебряной амальгамы. Ваше величество совсем ничего не помнит? — архидьякон свёл чёрные брови.       — Нет! То есть да, я всё помню, да, так и было! — обрадованный тем, что наконец пришёл к согласию с самим собой, король радостно захлопал в ладоши. — Что бы я без вас делал, Нушрок? А Абаж мне все уши прожужжал этими сказками про измену.       — Неужели? — Клод уставился на зеленолицего толстяка, тот весь стушевался и усиленно прятал взгляд.       — Да, представляете, каков шутник, — Топсед залился беззаботным смехом, затем резко погрустнел. — Только где же мои пажи Коля и Ялок?       — Наверное, их вызвали родители и они покинули столицу, — как можно более равнодушно ответил Клод.       — Пожалуй, вы правы! — толстяк вновь улыбался, затем заметил Гурда. — А что это за мышонок прячется за вашей спиной?       — А это уже мой паж, позвольте вам представить, Гурд. Юноша, поклонись вашему правителю, — обратился он к мальчику, тот повиновался.       — Славный, чем-то на моего младшего брата похож, — с доброжелательной улыбкой сказал Топсед, поправляя массивную корону. — Эх, тяжела ты, шапка Мономаха!       — Простите? — не понял Клод.       — Это Коля так шутил, славные были ребята, — вновь тяжело вздохнул король.       Пока король пребывал в расслабленном состоянии, лже-Нушрок поспешил откланяться, но не успели Клод и Гурд покинуть тронный зал, как позади них послышались грузные шаги и одышливое дыхание. Архидьякон догадался, кто это мог быть, но из желания еще больше досадить жабообразному ускорил шаг, Гурд не отставал от него.       — Нушрок, подождите! — раздался задыхающийся голос.       Клод остановился и оглянулся, Наиглавнейший министр стоял от него в десяти шагах, он согнулся и опёрся руками о колени, по зеленоватому лицу катился пот. Не будь архидьякон настолько зол, он бы, пожалуй, посочувствовал подобной тучности.       — Мне. Надо. С вами. Поговорить, — с частыми паузами произнёс Абаж.       — О, не сомневаюсь, — саркастично пропищал архидьякон.       — Пойдём. В твой. Кабинет, — всё так же отдуваясь предложил Наиглавнейший министр.       — Прошу, — Клод знал из разговора с двойником, что тот имеет собственный кабинет в левом крыле дворца, но как туда добраться, представления не имел.       Архидьякон вновь проделал трюк, который сработал с Годом, он наблюдал за малейшими телодвижениями Абажа и, когда тот невольно скосил глаза в сторону, Клод понял, куда надо начать движение. Двигаясь медленно, словно подстраиваясь под шаг шарообразного министра, они с Гурдом благополучно достигли высоких дверей на втором этаже. Возле дверей уже дежурили два гвардейца в чёрном, они отдали честь Клоду и распахнули перед ним створки. Кабинет был точной копией того, что находился в Чёрном замке, вновь мебель из эбенового дерева, массивный стол, книжные стеллажи, даже часы из чёрного мрамора повторяли ранее виденные. «А он постоянен, » — подумал архидьякон, усаживаясь в кресло и кивая Абажу на стул для посетителей.       — Мальчик, как тебя там? Выйди, — велел толстяк, полуоборачиваясь к застывшему в дверях Гурду.       Юноша вопросительно посмотрел на Клода, тот кивнул, после чего Гурд вышел и плотно закрыл за собой двери.       — Куда ты её дел? — с ничем не прикрытой злобой резко спросил Абаж.       — Ты это про кого? — Клоду захотелось помучить этого чревоугодника.       — Про Аксал… кухарку, — несмотря на ярость, Наиглавнейший прятал взгляд от Нушрока.       — Она моя гостья…       Архидьякон не успел договорить, как толстяк с невероятным проворством подскочил на ноги и, подпрыгнув, стремительно кинулся к нему и схватил за грудки. Клод рассмотрел, что веки Наиглавнейшего были покрыты мелкими бородавками, а его мясистые губы искривились от ненависти. Абаж всё ещё ухитрялся не смотреть на архидьякона, но при этом нещадно его трясти.       — Старый стервятник! Что ты с ней сделал?! — шарообразный почти не владел собой.       Клод пихнул его двумя руками в грудь и заставил отпустить себя.       — С ней всё хорошо и она не пострадает. Пока не пострадает, — он сделал многозначительную паузу.       Абаж как-то странно пискнул и отошёл к стулу, на который в изнеможении опустился.       — Если она пострадает, я приму меры, — сказал Наиглавнейший министр.       — Столько хлопот из-за бывшей любовницы, — с едкой усмешкой произнёс архидьякон.       На мгновение Абаж поднял на него взбешённый взгляд.       — Она не моя любовница, — произнёс он, опуская глаза.       «Ага!» — архидьякон стал кое о чём догадываться.       — Что за возмущение? Неужели ты не хотел бы пристроить своего бастарда в тёплое место? Это ведь гораздо лучше, чем королевская кухня, а до этого девушка и вовсе гнула спину на … — он на долю секунды вспоминал, как называется рис, ничего кроме «сарацинского зерна» на память не приходило. — На полях! Быть моей любовницей, — он с удовольствием заметил, как съёжился Абаж, — вовсе не так уж плохо для неё.       — Ты посмел?! Ты осмелился?! — толстяк сцепил пухлые зеленоватые руки.       — Нет, пока нет, — Клод позволил себе улыбнуться. — Она вернётся в целости и сохранности на кухню, хотя я не понимаю, почему бы тебе не устроить девушку как-нибудь получше.       — Она не знает, — впервые что-то человеческое послышалось в грудном голосе. — Пока жива была моя жена, приходилось скрывать мой маленький грешок, девочка жила, как прочие рабы, на рисовых полях, конечно, я отдал строгое приказание не вредить ей. А потом, когда моя супруга два года назад отошла в мир иной, я вызволил Аксал с полей и отправил на королевскую кухню. И то потому, что мой сын стал проявлять к ней интерес. — Абаж вздохнул. — Поэтому хочу поскорее женить оболтуса, как там Азок, не желаешь передать её мне?       — Даже не думай, — отчеканил Клод. — Я полагаю, что её приданое неплохо сочетается с её красотой.       — Зачем тебе Аксал, отпусти её, пусть девочка спокойно живёт на кухне, — говорил он на удивление смиренно.       — Я её безусловно отпущу и даже не трону, но для этого вам, дорогой Абаж, надо будет мне помочь, — Клод потёр переносицу.       — Что ещё? — насторожился Наиглавнейший министр.       — Я подготовил ряд реформ, которые нужно будет осуществить в ближайшее время, с королём проблем не возникнет, остальных вы уговорите не препятствовать, — медленно произнёс архидьякон, следя за реакцией собеседника.       — Какие именно реформы? — Абаж смотрел на него недоверчиво.       — О, вам понравится! Если в двух словах — это отмена крепостного права и сокращение выпуска кривых зеркал.       — Да вы вконец ума лишились?! — выдохнул Наиглавнейший министр. — Аристократия этого никогда не поддержит.       — А кто их спрашивать будет? — он издевательски вздёрнул бровь. — Провернём всё быстро, снимем цепи, подготовим армию на случай беспорядков. Но, полагаю, что ничего не изменится за раз, пройдут годы, прежде чем бывшие рабы станут по-настоящему свободными.       — Всё равно это безумие! — Абаж вновь стиснул кулаки. — И зачем это тебе?! Ты ведь первый потеряешь в доходах!       — Хватит так узко мыслить, — пренебрежительно отмахнулся архидьякон. — К тому же, вспомни о дочери, которая росла и жила как рабыня, неужели не желаешь хотя бы отчасти искупить свою вину перед ней?       — Пустив по ветру благосостояние своей семьи? — недобро усмехнулся Наиглавнейший министр.       — Опять же ты сгущаешь краски, твоё благосостояние никуда не денется, рабы станут свободными и им придётся платить — это правда, но если посмотреть на перспективу, то это лучше, чем если они сами примутся себя освобождать.       — О чём это ты?       Клод набрал в лёгкие воздух и запел:       — Нас ждут великие дела,       Вы нашей Правде, братья, верьте!       Долой кривые зеркала!       Сожжём, разрушим Башню смерти!       Пропев эти строчки, архидьякон вперил в побледневшего Абажа свой взгляд.       — Это то, что поют в моих мастерских. Дело времени, когда эта озлобленная масса восстанет против нас, лучше обмануть всех. Пусть думают, что мы сами их освободили и от рабства, и от зеркал. Нужно кормить голодных псов, иначе они взбесятся и растерзают нас.       Взгляд Абажа посветлел, он стал понимать, к чему клонит Нушрок. А Клод пережил настоящий восторг, никогда не упивался властью настолько полно, никогда ему не представлялась возможность переломить ход истории. Пьянящее чувство безудержного воодушевления объяло его, возможно, так себя чувствовали государственные мужи древности и настоящего. Клод почувствовал себя почти Людовиком X, именно при нём стали говорить, что «Франция означает свободу». Королевство кривых зеркал перестало казаться совсем уж пропащим местом, не Византия конечно, но тоже простор для мысли. Оставшееся время архидьякон посвятил составлению проектов законов, освобождающих рабов и отменяющих цепи. Его секретари выбивались из сил, переписывая набело то, что выходило из-под резвой руки священника. Топсед, которому лже-Нушрок принёс на подпись готовые законопроекты, подмахнул их не глядя, так как был занят какой-то задачкой. Клод отдал копии на печать, тут он немного поморщился, что в этом мире книгопечатание всё же утвердило свою возмутительную власть, но ничего не сделаешь. Закончив со всем делами ещё засветло, он в компании измученного Гурда поехал к себе.       Первым делом они заехали к настоящему министру. Посмотрев на Аксал, что встретила их с милой улыбкой, Клод подивился, что у такого уродливого отца могла получиться настолько красивая дочь, видимо, её покойная мать была редкой красавицей. Попросив Аксал и Гурда подождать снаружи, архидьякон передал своему двойнику копии законов. По мере чтения лицо Нушрока становилось всё мрачнее.       — Что это? Мы всеми силами избегали того, на что ты с такой лёгкостью обрёк королевство! Ты хоть понимаешь, какие это принесёт потрясения среди дворян и какими смутами обернётся в народе? — пищал министр, сердито стиснув бумаги.       — Я всё рассчитал, — невозмутимый архидьякон ткнул в пункты на десятой странице. — Здесь обговаривается, что освобождение подразумевает только личную свободу, которую бывшие рабы должны будут отработать в течение трёх лет. За это время хозяева обязаны платить им и заботится о здоровье подопечных.       — И чем это хорошо для аристократов?! — вскричал Нушрок.       — Тем, что оставит их в живых, могу напеть, что распевают бездельники в ваших мастерских, — предложил Клод.       — Благодарю, не стоит, — поспешил отказаться министр. — Я в курсе, что происходит в моих мастерских, — сказал он со вздохом.       — Не забывай, что по словам Зеркала жить нам с тобой осталось до первого полёта и мне нужно способствовать твоему исправлению, — напомнил Клод.       — Так почему бы тебе на мне и не сосредоточиться? Зачем лезть в политику и государственное устройство?       — Чувствую, что это тоже будет способствовать исправлению, — архидьякон перекрестился, министр на него посмотрел с осуждением. — Кстати, есть новости о даме вашего сердца.       — Да? — теперь Нушрок выглядел заинтересованным.       — Аксал незаконнорождённая дочь вашего друга Абажа.       Клода порадовало, как вытянулась физиономия двойника, видимо, и он не ожидал, что девушка может иметь настолько интересное происхождение. Позже, выйдя на крыльцо, архидьякон с удовольствием заметил, что Гурд и Аксал о чём-то разговаривают. Молодые люди неплохо смотрелись вместе, Клод задумался. Дома его ожидала ободрённая прислуга и насупленная дочь, которая заперлась в своей комнате и отказалась спуститься к ужину. Азок стреляла в его сторону глазками, возбуждая мысли куда более заманчивые, чем суп из шпината. Зато перепёлки, которые подали вторым курсом, были превосходные, золотистые и сочные. На десерт было бламанже, хоть что-то знакомое, а вот сладкое янтарного оттенка вино ему не понравилось.       Два часа перед сном архидьякон вместе с Гурдом составлял речь для короля и для Анидаг, после этого священник искупался и принялся ждать. Посреди ночи к нему вновь заявилась Эсмеральда, вернее, Азок, на этот раз он разрешил ей остаться почти до рассвета. Приятно, когда ты вызываешь не только страх и трепет, но и обожание. В лесной избушке Нушрок спал, уткнувшись носом в светлые волосы Аксал, несчастная девушка не знала, что ей делать с подобной привязанностью. Одно хорошо, министр больше не предпринимал попыток более близкого контакта, а совместный сон можно было пережить.