В плену обстоятельств

Ровный тусклый свет покрывает своей искусственной желтизной гладкие бумажки, шуршащие друг о друга при каждом методичном движении кисти парня. Пылинки пощекатывают ноздри, разлетаясь по разным сторонам, и выдавая себя лишь попадая под холодные лучи. То оседают где-то на поверхности стола, то ложатся тончайшим слоем вдоль очередной страницы. Но совсем не до них сейчас. Пробегаясь взглядом по случайно бросавшимся в глаза строкам, Чонин сам того не замечая хмурит лоб, отчего на юном лице образуются длинные морщины и впадины, а слабое освещение, отбрасывая мрачные серые тени, добавляет своему владельцу на вид ещё пару десятков лет. Пролистнув очередные страницы, тонкие пальцы останавливают одну, пустую. Мягкий грифель карандаша оставляет частички себя на гладкой белой поверхности, пока черноволосый юноша выводит только ему одному понятные сочетания слов, цифр и стрелочек, усердно хмуря лоб. Старая лампа исправно подсвечивает тонкий согнутый над столом силуэт. — Кажется, так… Не говорили… Он не говорил… Помню, да… Сосредоточенный шёпот колышет прозрачные всполохи невесомых пылинок. Вдоль роста волос и на висках проступают влажные отблески пота. — …и получается шестые сутки. Почти неделя без действий… Страница постепенно наполняется сумбурными схемками и перечёркнутыми предложениями. Нетронутым остаётся лишь заголовок в верхнем левом углу: «Квартира Джисона: полиция, не знаем, где пакет». Холодная капля стекает по виску. Ещё несколько линий и стёртый грифель останавливается, нервно постукивая. — Не показываться это, конечно, хорошо, но с любовью Джисона лазить непонятно где, становится трудновато. Пока везло, можно сказать. Внимательным был бы… — острый нос втягивает глубокий тяжёлый вдох, — у Минхо под носом, пока не спрашивали, но тот и сам начнёт думать, мало ли что, парень не глупый. Глаза пробегаются по строчкам и мечутся вверх к потолку, утопающему в слоях темени. Тихое бормотание заглушает еле заметное дребезжание лампы. В лихорадочных мыслях парня рождается всё больше идей, связанных с проблемами положения Хана, и возможные пути их решения. Самые удачные тут же оказываются на плотно исписанном листе. Бумажный краешек от повторяющихся движений неаккуратно загнулся внутрь. Ещё несколько соображений касающихся патрульных и можно, наконец, двигаться ближе к кровати. Уставшая голова просто гудит от переизбытка дум и волнений. Но пока рано — надо точно решить, где сейчас Джисону быть целесообразнее всего. Очередной широкий зевок и рука, прикрывающая рот, принимается листать хрустящие листы в обратном порядке, пока в глаза то и дело бросаются выделенные предложения в верхних углах, среди которых можно различить «Чан зависимости» или «Нервные тики Хёнджина». Потрёпанный блокнот оказывается в нижнем ящике стола, когда его владелец медленно разгибается, потирая уставшую от непрерывного сидения спину. Покрасневшие глаза зудят и чешутся, но это того стоило. — Та-ак, дружок, будет неплохо с твоей стороны принять мои слова к сведению и убраться отсюда к чёртовой матери. Место привычное, как ни крути, но вряд ли ему осталось шататься здесь больше недели. *** Разглядывая подсвеченные ясным утренним солнцем занавески, Минхо подмечает для себя, что птицы в этом районе на редкость звонкие и, к тому же, кажется, спят всего пару-тройку часов в сутки. Сегодня он и сам не избежал такой малоприятной участи, но заснуть попросту не получалось — скомканные мысли одолевали без остановки. Здоровый ночной сон является одной из его любимых привычек — так можно быть уверенным, что сил хватит на весь последующий день, да и голова от недосыпа болеть не будет. Но сейчас болит и голова, и затёкшая шея, и мозг, кажется, плавится, и в районе груди что-то неприятно покалывает. В очередной раз поменяв позу и убрав руку под голову, Ли поджимает под себя ноги, скомкивая одеяло больше прежнего. Так он и знал, что не надо было никуда переезжать. Жил бы себе спокойно, как раньше, не переживал из-за каких-то чувствительных и несправедливо привлекательных соседов. Откинувшись на спину, брюнет тихо выдыхает. Что плохого в том, чтобы показывать свои эмоции? Они ведь у всех есть, так какой в этом смысл. Разрешать себе чувствовать одно, запрещать другое, и, главное, злиться на эти независимые от тебя процессы, злиться на окружающих и на самого себя. «Опять будет сидеть в своей комнате, как будто меня не существует. Я ведь ничего плохого не сказал, и снова чувствую себя виноватым? Почему? Могу извиниться, хоть сто раз, но знать бы, за что извиняюсь». Перекатившись на левый бок, прижимает щёку к мягкой белоснежной подушке, устало прикрывая глаза. Чувство вины до омерзения неприятно, но, что ещё неприятнее, даже в какой-то степени больнее — представлять, как Джисон сидит один, наверняка насупленный, хмурится и злится. Щёчки, должно быть, покраснели. Между бровками пролегла тень. Ещё и живот урчит, ведь из гордости до самого вечера не покажется. От одной такой мысли сердце старшего сжимается в спазме, точно облитое крутым кипятком, а пальцы холодеют. Хочется посадить этого ребёнка себе на колени, крепко обнять и гладить по голове, пока тот не успокоится. Но вместе с тем хочется сидеть так подольше, как можно дольше. Дотронуться, наконец, до его волос. По крайней мере, на вид они довольно мягкие. Заботливо сжать чужие ладошки в своих и пообещать, что тот может рассказать ему всё, что угодно. Но Минхо знает, что стоит только прикоснуться к младшему, сделать лишний маленький шаг навстречу или не так посмотреть, как тот в момент закроется и отдалится, возводя между ними очередную глухую стену. Из-за чего хочется кричать и рвать на себе волосы от бездействия. Юноша потерял в памяти тот момент, когда так остро привязался к странному шатену. Возможно, когда увидел его спящего на уличной земле, или когда предложил жить с ним. Может, вообще с самой первой встречи, когда Джисон беспардонно вломился в его ванную. Но это и не имеет особого значения. А вот изводящие, противоречивые и пугающе непривычные чувства, комом растущие с каждым днём — имеют. Но пытаться разобраться в них всё равно что скрести свежую, затянутую багровым слоем рану. Бессмысленно и отупляюще больно. Очередной вздох перебивает негромкая мелодия и размеренная вибрация, гулом отдающая от поверхности прикроватной тумбочки. Взглянув на экран Михно недовольно хмурится и привычным движением большого пальца скидывает мамин звонок. «Эти предатели выселили меня по собственному желанию, пусть теперь сами догадываются, как у меня дела. Может, пожалеют ещё, что так поступили и позовут обратно. На самом деле, скорее бы уже». *** Металлический кончик банки с характерным щелчком являет взору своё содержимое. Пузырясь и шипя, светлое пиво струями вытекает сквозь образовавшееся отверстие. Чонин отхлёбывает. — Ну и видок у тебя, приятель. Джисон на это замечание лишь закатывает глаза, глубже засовывая руки в широкие карманы. — Он прав, ты не высыпаешься? — Да забей, Хёнджин, видишь наш приступничек не в настроении, — полностью довольный собой, Ян делает очередной освежающий глоток. — Ты пока не думал, на сколько ещё задержишься у Минхо? Чонин, пьющий из жестянки, переводит взгляд с Феликса на хмурого Хана. Тот лишь недовольно сопит. — Мы могли бы чем-то помочь, если что. Может, будешь скрываться у нас по очереди, чтобы не мелькать вечно в одном месте? — Не-е, я этого чудика к себе не пущу, — звонко посмеиваясь, Чонин задорно улыбается Феликсу, — можешь, конечно, предложить ему свои апартаменты. — Вот я не уверен… У меня рядом родители живут, — Хёнджин трёт подушечками пальцами костяшки левой руки. Чанбин молча кивает, отпивая из горлышка тёмной бутылки. — Я и не собираюсь ни у кого из вас торчать, больно надо. — А у ясноглазки — надо? — мурчит Чонин, водя липкие сладкие капли по краю банки, — кстати, как у него дела? Передавай привет. — Пошёл ты, — Джисон устало трёт розовые припухшие веки, не глядя на теснившихся рядом ребят. Будь с ними Чан, кому-то пришлось бы сидеть чуть ли не друг на друге. — Можете, конечно, предлагать свои идеи, — сдув лавандовую чёлку, Феликс суёт руки в карманы, — но имейте ввиду — думать надо быстро. Сегодня ко мне подошёл полицейский, спрашивал, что я знаю о Джисоне. — Прямо так и спросил? — Ну, начал издалека. Но вёл к этому. — Дела… — Хёнджин прижимает кулак к пухлой губе, напряжённо запуская свои мыслительные процессы. — Они знают, как я выгляжу? — встрепенувшись после услышанной новости, Джисон смотрит на Ли с еле скрываемым страхом. — Не думаю, — светловолосый задумчиво протягивает ему ещё не открытую банку, — подошёл молодой человек в симпатичной фуражке, поинтересовался, как я поживаю, как соседи, всё такое… — Может, хотел тебя склеить? — сдавленнно прыснув, Чонин кивает, давая разрешение продолжать. — И так вот. Я говорю: «всё отлично, спасибо, что спросили.» Он ещё улыбнулся так вежливо. — Ближе к делу, — явно не горя желанием вслушиваться в подробности, Чанбин раздражённо закатывает глаза. — Сколько можно меня перебивать? — хмуро покрутя баночку в своей маленькой руке, Феликс вздыхает, — лучше бы и правда пытался склеить. А то начал песню, мол, бояться не надо, но имейте ввиду — где-то рядом может скрываться опасный преступник. Что он, конечно, всё понимает, но если я что-нибудь такое вспомню, то он будет очень рад. А потом достаёт откуда-то из-за пазухи несколько купюр и улыбается мерзкой улыбочкой. — Лучше бы кому-то другому предложил, тебе-то их уже класть некуда, — Чанбин крепко сжимает бутылку, едва ли не продавливая пальцами чёрное стекло. — Как бы то ни было… — смерив Со мрачным взглядом, Феликс продолжает, — когда я отошёл, то увидел, что он уже к кому-то другому пристал с вопросами. И вообще не факт, что сегодня первый день, как они начали активничать. — Первый, — погружённый в себя, Чонин срестил руки на груди, в один момент меняя положение и одаривая собравшихся сладкой улыбкой, — наверное. — Почему они вообще так уверены, что Джисон всё ещё здесь, а не где-нибудь на окраинах Пусана? — Хёнджин задумчиво разглядывает снующую неподалёку ораву мелких пташек. — Очень хороший вопрос, — отставив пустую банку, Ян небрежно потягивается, — но ещё лучше — не забивать себе голову всякими загадками. — И мне предлагаешь не забивать? Просто ждать, пока кто-то из соседей меня заложит? — Успокойся, мужик, про тебя же практически никто не знает. — Вот это «практически» меня и беспокоит, — Джисон ставит жестянку на землю, забыв допить содержимое. — Может, они думают, что ты попробуешь выкрасть оставшуюся в квартире травку? — Хван, думаешь, я для них такой тупой? — Возможно, — Чанбин ухмыляется, протягивая руку ко второй бутылке. — Бесите, — хмурясь, шатен пинает подвернувшийся под ногу кирпичный осколок. Песочно-красная крошка надтреснуто хрустит, попадая под подошву разносортной обуви. Упаковка с круглыми ледяными банками постепенно пустеет. — Слушай, а если к Минхо подойдут, начнут спрашивать? Он же обо всём догадается. — Не-е, тут можно быть спокойным — Джисон лениво тянет, не глядя на Феликса, — они ж не знают мою внешность и возраст. Да и Минхо лопух, про меня точно не подумает. Глупость она такая — её видно издалека. Чонин приподнимает бровь. Чуть замявшись, Хёнджин замечает: — За тобой тогда бежал один. Видел, наверное, какие у тебя волосы и мог примерно понять возраст. — Ну… — Джисон заметно напрягается, стараясь всё же сохранять невозмутимое выражение лица, — волосы я мог и перекрасить. — А заодно и постареть лет на тридцать, — хихиканье Чонина сейчас вряд ли к месту, но его это, как и ожидалось, совсем не заботит. — Да правда, он скорее мне поверит, чем каким-то копам. И плохо думать про меня ему тоже вряд ли захочется — розовые очки вообще не снимает. — Надо же, как хорошо вы успели изучить друг друга, — сладко тянет излучающий ядовитое чувство удовлетворения Ян. Закипая, Хан стремительно краснеет, показательно сжимая пальцы в кулаки. — Я не виноват, что он придурок. Под общий смех и звуки шипения алкоголя парни ещё какое-то время тыкают в шатена пальцами, продолжая череду незамысловатых подколов. На обшарпанные серые стены «подворотни» летят горько-сладкие капли. Из массы ребят плавно отделяется один, улыбаясь и добавляя от себя порцию шуток на прощание, поправляет воротник кожаной куртки, поворачиваясь к шумной компании спиной и двигаясь по направлению к светлым заселённым домам. Ровным шагом приближаясь к печально покосившейся детской площадке, Феликс окидывает взглядом поскрипывающие на слабом ветру качели. Маленькая белокрылая бабочка огибает их, двигаясь по неровной спирали. На притоптанных клочках осенней травы кое-где виднеются первые опавшие листья, яркими пятнами разбросанные по всему периметру огороженной площадки. Нелепый низкий заборчик, местами отломанный или вырванный с корнем, как будто жалобно просит снующих мимо прохожих о помощи. Огибая близстоящие почти выцветшие лавки, Ли крутит головой, рассматривая их. Глядя на одну, покоящуюся напротив входа в соседний дом, где временами толкается толпа шумных школьников, невольно улыбается. С теплом представляет ласковую бабушку, стоящую в своём кремовом кружевном фартучке за деревянным столом, раскатывающую мягкое тесто для очередных слоёных пирожных. «Должно быть, у местных детей всё же останутся приятные воспоминания об этом месте, каким бы неприветливым оно ни было. Спасибо, бабуль.» Разглядывая поникшие цветы, прорастающие из твёрдой почвы вдоль обочины, парень удаляется в сторону одного из последних поворотов. Свободно летящий порыв ветра обдаёт щёки непрошенной прохладой, пока его тёплый брат игриво щекочет открытые участки кожи. Оставляя позади заливистый лай чьей-то собаки, Феликс сворачивает на непримечательную дорогу, вдвое уже предыдущей. Земляные комья вперемешку с асфальтом своим запахом напоминают что-то не слишком чистое и приятное, но неизменно привычное и родное. Белая подошва отпечатывается на слое высохшей притоптанной грязи. Поворачивая голову, юноша зацепляет взглядом помутневшее оконное стекло, большая часть которого безжалостно разбита вдребезги. Перед взором сменяются жилые дома — в этом районе они даже облупленнее и грязнее, чем в нескольких предыдущих. Сами местные жители подходят к ним боязливо — как бы не схлопотать по голове осыпающуюся извёстку, или того хуже. Протяжно скрипит входная дверь. Взбираясь по затхлым подъездным ступеням, парень выуживает из светлого кармана связку ключей. Заодно проверяет телефон на наличие входящих сообщений. Яркий свет прорезает полутемень коридора, озаряя потёки на стенах и россыпь веснушек на светлом лице. Горящий ярлык возле приложения банка — начисление зарплаты. «Пока не выполнил норму, но вчера клиенты остались довольны, уже радует. Четыреста двадцать тысяч вон не густо, конечно, но пока хватит. Вечером посмотрю, что не так с теми мониторами, и тогда видно будет — брать дополнительно лагающие процессоры или нет». Углубившись в свои мысли, светловолосый юноша привычным движением вставляет холодный ключ в тусклый стальной замок.