*20 лет*
— Ты правда думал, что мы будем с тобой до конца дней? Пупсик, мне было прикольно, но извини. Пора стать серьёзнее. Он ушёл, забрав с собой только небольшой рюкзак с вещами и щенка, которого они выбирали так долго. А Саше казалось, что он унёс с собой всё, что у него было, прихватив заодно его душу и сердце. Ему казалось, что можно вымолить прощение за то, чего не совершал. В ответ он слышал лишь «прости, надоело», но продолжал винить лишь себя, ещё больше утопая в вечном самокопании.***
— Если я скажу, что я гей, вы предложите мне пролечиться на электрическом стуле или сделаете лоботомию? — Саша наконец поднимает взгляд на врача, на лице которого на пару секунд отражается искреннее удивление. «Ради того, чтобы еще раз увидеть как Вы удивляетесь, я готов прямо сейчас отсосать Вам, чтобы доказать правдивость своих заявлений» — мерзко кряхтит внутренний голос. Но Джикия быстро справляется с собой и вновь натягивает маску спокойствия, отвечая на заданный вопрос. — Конечно, нет. Я придерживаюсь современных взглядов на проблему гомосексуальности и других сексуальных предпочтений. Это совершенно нормальное явление, если мы говорим о том, что не нарушает права другого человека и происходит по взаимному согласию. Это не болезнь и не проблема по сути своей. Мы можем говорить лишь о том, что проблемой может стать Ваша внутренняя гомофобия или гомофобия окружающих. — Чего? Селихов молча уставился на доктора, пытаясь переварить сказанное им ранее. «Не говорите мне, что все проблемы от того, что я прямо сейчас представляю, как бы я мог усесться к вам на колени и…». Парень тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли. — Вы хотите сказать, что все мои проблемы от того, что я ненавижу геев? — брови изогнулись, под странным углом, выражая не то удивление, не то сомнение в адекватности врача. — Нет, — мужчина немного приподнял уголки губ в полуулыбке, — стоило сразу пояснить. Возможно, мы не так поняли друг друга. Вы можете полностью принимать себя, как Вам кажется, но навязанные обществом стереотипы и нанесенные ранее травмы могли оставить глубокий отпечаток на Вашей психике. И сейчас она таким образом защищается, используя обсессивно-компульсивное расстройство как один из способов. — Я наконец-то услышал свой диагноз! — Саша радостно вскинул руки и широко улыбнулся. «Это было лишним» — твердил он себе следующие минуты, пока пытался остановить кровь, которая текла по подбородку из не выдержавшей такого напора губы. Где-то в глубине души он радовался этой маленькой проблеме, потому что Георгий заботливо подавал ему бумажные платки и дезинфицирующие средства из уже знакомой ярко-оранжевой аптечки. — Если всё в поряке, то продолжим, — мужчина сел в своё кресло, вновь взяв в руки блокнот, — Ваш диагноз был поставлен ещё на первом приёме. Но, к сожалению, Вы постоянно сбегали, не дожидаясь окончания сессии. Можно было посмотреть информацию в карте на ресепшене. — А… Ясно, — Селихов смотрел в окно, из которого было видно засыпанный снегом город, — а можно это колёсиками как-то быстро убрать? Признавать своё полное поражение не хотелось. Разум искал любые способы обойти курс терапии или сделать его как можно короче. Он был согласен на что угодно, но не на капитуляцию и поднятие белого флага над головой. Казалось, что, дав своё согласие на такое лечение, он признает факт собственной никчёмности. — К сожаленю, нет. Медикаментозная терапия может помочь с некоторыми симптомами, например тревожностью, но без психотерапии это не будет работать так, как должно. — А может быть лоботомия? — нервно усмехнулся Саша, ловя ответную улыбку мужчины, который покачал головой в ответ. Через две недели Селихов резко осознаёт себя лежащим на диване в уже знакомом кабинете. «А мог бы лежать в Вашей постели» — заискивающе шепчет внутренний голос. Приёмы каждые 2-3 дня дали свои первые плоды — рана на губе зажила, оставив вместо себя еле заметную полоску. Сейчас он чувствует умиротворение, закрывая за собой дверь, когда заходит на приём. Первое время было ощущение, будто на него пытаются надеть удила, от которых хотелось отбиваться и отплёвываться, стараясь легнуть копытом настырного наездника. Первая неделя «настоящей», как он обозначил её в своей голове, терапии почти полностью состояла из его монолога ни о чём и обо всём сразу, сопровождаемого тихим шуршанием страниц и ручки, быстро записывающей пару-тройку слов. Это, как удивленно отметил он для себя после очередного долгого рассказа о своей повседневной рутине, очень успокаивало. В реальной жизни никто не слушал его так внимательно и увлечённо, изредка задавая уточняющие вопросы. Но сейчас он сам признался Георгию, что готов бороться со своей проблемой. — Давайте ещё раз. Вы сказали, что первые компульсии начались не так давно, но первые обсессии вы уловили немного раньше. Вспомните, что случилось? Отметьте момент, который предшествовал первым ритуалам. — Да я не знаю, — Саша рассматривал потолок кабинета, продолжая лежать, — если только то, что я расстался с очередным идиотом… — Что произошло и что вы чувствовали? Селихов не смотрел на врача, но точно мог сказать, что тот сейчас смотрит в свои записи и делает себе новую пометку, не опустив головы, а лишь глядя вниз. Быстро, размашистым острым почерком, который он подметил как-то раз, увидев не закрытый блокнот в руках психотерапевта, который прощался с ним после сеанса. — Что я урод. И он урод. Что все уроды. Ну, а через месяц-другой мне подруга сказала, что я странно себя веду. Он, наконец, посмотрел на мужчину, сидевшего напротив, вновь замечая как же хорошо на нём сидит черная рубашка. Тот внимательно смотрел на него, опёршись подбородком на руку. Во взгляде читался лишь искренний интерес к пациенту. А после долго рассказывал о том, что держал в себе многие годы. Казалось, что плотина, которую он строил всю свою жизнь, резко треснула посередине, пропуская весь поток бурлящей дикой тёмной воды, вытекавщей до этого по капле в день. Внутренности скручивало в тугой узел, а после отпускало, вызывая приступы тошноты и несдерживаемых слёз. Он рыдал. Долго и громко, до соплей и опухших глаз. Как мальчишка, потерявший дорогую сердцу машинку. Рыдал, продолжая рассказывать, как получал от одноклассников, от отца, как терпел ужасных партнеров, как не получал ни капли любви от родной матери, как ему стыдно перед единственной подругой и что он искренне не понимает, за что заслужил всё это. Долго говорил о том, что ощущает всё окружение ужасно грязным и мерзким. Рассказывал, пока не почувствовал, что горло сдавило едкой обидой, не позволяющей произнести ни слова. — Вы отлично справились, — осторожно произнёс Джикия, выждав пару минут после долгого монолога своего пациента, — вы бы хотели, чтобы я вам как-то помог или что-то посоветовал прямо сейчас? — Нет, — севшим голосом произнёс Саша, рассматривая свои ботинки. «Могли бы обнять и полюбить, но так нельзя» грустно промелькнуло у него в голове, пока врач раздавал указания в конце сеанса.*18 лет*
Шёл второй или третий час богослужения, на которое его привела мать, таща за собой по грязной серой улице. Ноги ныли, затекли и грозились подкоситься в любой момент, а голова казалась тяжелым колоколом, по которому оставалось ударить разок-другой. — Молись. Кайся, — Селихов слышал шёпопот матери за спиной. Хотелось хотя бы на секунду остановить этот непрекращающийся гул. Запах ладана и церковных свечей сидел глубоко в ноздрях, царапая глотку. Он был здесь уже не первый раз за месяц, соглашаясь на эту пытку только ради матери, на любовь которой он мог лишь надеяться. — Ты недостаточно молишься, — твёрдо говорит женщина, выходя из церкви, — батюшка сказал, что тебе нужно причаститься. Тогда Бес тебя отпустит. Саша не понимал почему мать считает его бывшего парня самым настоящим дьяволом во плоти, но ради таких долгожданных минут внимания от родного человека он готов был терпеть всё, что угодно. Даже расстаться с молодым человеком, с которым всё было прекрасно.***
— Может не надо? Селихов стоит в проёме двери, глядя на Георгия, который надевает пальто и забирает со стола записи. На прошлом приёме он попросил написать список того, что Саша делать не хочет и не будет в рамках своего заболевания, ранжируя его от самого лёгкого до самого тяжёлого. Добросовестный пациент принёс с собой лист а4, на котором аккуратным округлым почерком было выведено 13 пунктов. Первый, самый простой, звучал как «выпить кофе в кафе без трубочки». — Надо, Александр, — Джикия будто невзначай потянул парня из проёма за рукав куртки, осторожно высматривая реакцию, — тем более, я не пил кофе уже 4 часа. Надо исправлять. Не переживайте, мы ненадолго. Секундное прикосновение к ладони пациента прошло незамеченным. Или тот хотел, чтобы Джикия подумал именно так. Маленькая кофейня, соседствующая с клиникой, оказалась удивительно милой и такой же удивительно дискомфортной. Четыре маленьких столика стояли очень близко друг к другу так, что люди, забегающие по пути на работу за кофе, постоянно задевали спинки стульев, от чего Саша вздрагивал, оглядываясь на каждого посетителя. — Прошу. Доктор поставил перед ним чашку с ароматным американо, который он попросил, зайдя в помещение. Напиток заполнял своим ароматом окружающее пространство. Саша осторожно обхватил чашку рукой, будто примеряясь к ней. «В любом случае, тебе нужно доказать ему, что ты не совсем псих, а этот вариант кажется самым безопасным». Будто соглашаясь с самим собой, он кивнул и сделал небольшой глоток, пытаясь силой воли остановить своё бешеное сердцебиение хотя бы на секунду. — Вот, — произнёс он, ставя кружку на стол, — видите, я не справляюсь. — Вы не думали, что защищаете не себя, а окружающих? — Джикия садится напротив Селихова, когда они возвращаются в клинику. — В каком смысле? — Саша беспокойно перебирает между пальцев салфетку, от чего та растягивается, теряя форму, и уже начинает осыпаться на его колени. — Вы протерли после себя чашку, но не сделали этого до того, как выпить из неё.*17 лет*
— Серьезно? — голоса новых одноклассников становятся все громче, — Кто сказал? Саша всеми силами отгоняет от себя мысли о том, что парни, сидящие на противоположной стороне, обсуждают его. Паранойя стала такой невыносимой, что вынудила его убедить родителей в необходимости перевода в другую школу на последнем году обучения. — Сонь, ты чё будешь с ним сидеть? Не противно? — один из парней окликивает девушку, отодвинувшую соседний от Саши стул. — Вдруг заразишься чем, — выкрикивает кто-то из стоящих рядом. Девушка оглядывается на столпившихся вокруг последней парты одноклассников, пожимает плечами и поворачивается к Селихову, который с каждой секундой всё больше съёживается, надеясь стать незаметным. — Сонька, тебе ничё не светит, — продолжает парень под одобрительные смешки остальных, — он у нас пидр. Мне малой один донёс из его бывшей школы. Толпа взрывается смехом, а девушка, коротко взглянув на Сашу, который уже уткнулся лбом в парту и почти не дышал, поворачивается обратно к задним рядам. — Виталь, — она мило хлопает ресницами и дует и без того пухлые губы, — пидор здесь только ты. А я как-нибудь сама разберусь.***