***
А потом случился листок. Обычный, ничем не примечательный, где было написано о сборе в санаторий и о том, что личные вещи могут быть допустимы только в размере одной сумки. Даже если далеко не всем было нужно то, что было напихано туда, и старшие, и младшие воспринимали давнее правило как нарушение личной свободы. Старшие закупались огроменными сумками, а младшие учились шить и пришивали огромное количество карманов и изобретали прочие держатели — большинство делало это только ради протеста. Дом вновь заполнился и начал испытывать на себе плавательные принадлежности, ролики, скейты, самокаты и прогулочные коляски, а игры во дворе мгновенно прекратились. Клякса тоже последовал примеру остальных, и получив материалы, начал упорно пришивать семь-десять карманов к сумке, даже несмотря на то, что навыки шитья были гораздо посредственней, чем у остальных состайников, и Сиамцы, много ругаясь на шов и его автора, помогали перешивать так, чтобы держалось. Когда настала пора собирать вещи — до него дошло: собирать было нечего и при максимально плотной упаковке все вещи занимали треть сумки. Так что Клякса сам предложил остальным заполнить его сумку и забрать вещи уже в санатории — и к нему сразу подбились все, кроме Слепого, и что удивительно, по очереди затаскивали часть вещей. Мальчик сам не понял, что ему стало гораздо легче тогда, когда наступил день отправления, и всеобщая подготовка, которой была заполнена вся комната и восемь состайников, включая его самого — только Слепой занимался своими делами и ему как всегда было плевать с большой колокольни, и он никуда не собирался, ведь здесь оставался Лось. А посреди тихой ночи, последней перед отъездом Волку стало плохо настолько, что Горбачу пришлось позвать Лося, который пришёл вместе с бригадой Пауков — вместо санатория Волк, кажется, был вынужден откачиваться в Могильнике. Несмотря на то, что ему было страшно и злостно, что он уже во второй раз пропускает поездку из-за внезапной болезни, Волк старался не показывать этого, хоть и выполняя требование лежать в кровати, а также заверял остальных, что всё будет хорошо, и напоследок, после наведываний Паучих с угрозами и Лося с поддержкой и подарками, передал гитару с каким-то разрешением Фокуснику.***
Во дворе, после завтрака уже стояло несколько автобусов. Шум находящихся около них людей был гораздо больше, нежели даже пару дней назад, в коридоре, когда все испытывали свои чаще всего дешевые или самодельные ездовые устройства на прочность и спорили в комнатах, таская вещи. Ходячие курили, несмотря на присутствие воспитателей, ссорились друг с другом и орали какие-то частушки. Неходячие жаловались на холод и на то, что в автобусе у них мгновенно начнется тошнота. — Объявляется посадка младших колясочников и девочек! — Произнёс взрослый голос, и к автобусам, точнее пока что к задней части, где складывают багажи, устремилась очередь. — Что-то больно много нам плюсов дают, — задумался Клякса, когда уже усаживался рядом с Вонючкой и спереди какой-то девочки, пинающей кресло. — Да мы это, неповоротливые ж. — Точно не ты, — мальчик отвел глаза к окну, вспоминая то, какие маневры мог учинить этот тип при помощи только рук, верхней части тела и ловкости. — А я — исключение. В таком деле нужен либо учитель-садист, заставляющий учить эти приёмы, либо сила воли — очень уж тяжело поначалу и с физической стороны, и с осознанием, что хоть как-то передвигаться получится раза с тридцать первого. — Ага, наверное. Но не так уж эта ходьба и нужна, — Клякса всё-таки решил рассмотреть происходящее за окном, увидев как маврийцы и череписты почти в буквальном смысле дерутся за автобусы, растаскиваемые воспитателями, а младшие, кто умел ходить, просто хотели, чтобы они сели хоть куда-то, в идеале со старшими.***
Санаторий для постоянных обитателей был продолжением Дома, держащийся в блокаде Наружности. Сюда, кажется ездили два раза в год практически всем составом — из Дома не уходили только Пауки и прочая часть персонала; Рыжая; не-жильцы — Смерть, да какой-то Мертвец, про которого Клякса только слышал; те, которые слегли в Могильник с чем-то достаточно тяжелым; да Лось со Слепым. Место это было чище. Об уборщицах в Доме ходили споры: есть они и плохо выполняют свою работу или это всё приходилось делать воспитателям и поварам — оттого халтурили и большинство ходили злые. В санатории же их было около пяти, кажется. А ещё здесь почти не ходили переписки на стенах. Также каждый работник имел свою кличку, а с некоторыми общались как со своими. Даже ходили слухи о том, что черепистка Алька закрутила роман с молодым охранником-спасателем неугомонных детей из воды — Горловиной. Но как оказалось, делать здесь было почти нечего — войны игнорировались, так как все вне зависимости от возраста, здоровья и группировки находились чаще всего под надзором Паучих и воспитателей. Вонючка, утащивший с собой надувной матрас и пообещавший уже троим колясникам — только Филин из бывшей комнаты удержался от соблазна (в таких делах они проигнорировали характер того, у кого просят, так сильно хотелось хоть как-то искупаться), Кляксе, Сиамцам и Горбачу дать прокатиться на этом приспособлении, был замечен воспитателями, и со скандалом, благодаря рекомендации Пауков, у него отобрали эту вещь до конца отдыха. Хламовник, кажется, искренне ликовал этому событию, показательно доплывая до того места, куда максимально разрешили Пауки (дальше бы их просто поймал бы за шкирку спасатель, а потом запретили бы ещё несколько дней подходить к морю) и как будто везде разъезжая на своих скейтах, роликах и самокатах. Так что, когда не проводились всяческие процедуры и надоедало сидеть у кромки воды, максимум плескаясь в ней по пояс, то оставалось только читать привезенные с собой пару книг, рисовать и проводить время с остальными Дохляками. Сиамцы научили взлому замков в комнате, где жил Спортсмен и ещё пару Хламовных, сказав, что замки здесь вообще никакущие, и многие в Доме тяжелее поддеть. Красавице выделили немного фруктов для соковыжималки, а когда их давали на полдник, то большинство Чумных Дохляков отдавали всё именно ему, а получившимся соком он чаще угощал, а не пил сам. Фокусник и Вонючка создали дуэт, играя песни, которые, видимо, придумывали вместе на гармошке и на гитаре вечером после ужина, а иногда вообще превращая это в импровизированное шоу с фокусами и какими-то выкрутасами, которое под конец сопровождались ржущим и громко хлопающим Максом и недовольным Рексом. Сам Клякса же успел нарисовать и подарить портрет каждого из приехавших Чумных (и увидеть реакцию каждого на такой подарок) и зарисовать Волка и Слепого. Но распорядок подбешивал гораздо больше — какие-то постоянные процедуры раза три в день, на которых почти никто не спрашивал, приятны они или нет. В конце-концов, время пролетело не так уж быстро — Клякса искренне обрадовался, когда Чёрный Ральф объявил на одном из завтраков, что до отъезда в Дом осталось три дня, и что никто не будет ждать тех, кто не успеет собрать вещи к этому моменту.***
Когда Чумные Дохляки вошли в комнату со всеми вещами, Клякса да и остальные по их виду тоже, сразу почувствовали разлад. Волка уже выписали с Могильника, а Слепой вернулся в комнату лишь, судя по всему, недавно, и они как будто тихо вели вражду между друг другом. — В-вы чего? — Испугался Красавица. — Всё нормально, — буркнул Волк, а потом сразу сменил тон, садясь на пол. — Ну, рассказывайте как там, на море. — Да, — многозгначительно кивнул Слепой, тоже готовый послушать. Все приехавшие так или иначе сошлись в одном мнении, что в Доме лучше. Рекс и Макс не досчитались однажды скейта, происхождение которого хоть и осталось неизвестным, но пришлось разбираться с укравшим его Хламовным Пышкой — драку прервал Ральф и пришлось выяснять всё мирно и дольше, чем хотелось бы им. Красавица чуть не утонул под конец смены, и сейчас шмыгал носом. Вонючка всё ещё злился на то, что у него изъяли до конца отъезда единственный матрас, а к тому же ещё карты из-за какого-то там запрета на азартные игры и гармошку за то, что, оказывается и на неё, видимо, внезапно и с ничего нужно было разрешение. Фокусник проспорил свой купальник непонятно кому и поплавать он успел только три раза, да и на большинство блюд в столовой у него была аллергия, так что ему давали более мерзкое, чем у остальных питание. У Горбача чуть не сбежал в Наружность хомяк, но всё обошлось, и сейчас его переселяли обратно из походного домика. Ну а Клякса просто ненавидел постоянные лечебные или какие-то там ещё процедуры, и почти все казались ему неприятными — даже те, которые остальным нравились или не приносили особого дискомфорта. — В общем, может, хорошо, что я не поехал, — хмыкает Волк и с кивком принимает гитару от Фокусника. — Я, кстати, тут на теории учился чутка играть. Не знаю, правда, насколько это действенно. Слепой сразу вышел из комнаты, а разборка остальных вещей происходила под уже более складные песни Волка…***
Нормальное общение с крёстной, а не простые приветствия и редкие переглядывания произошло уже тогда, когда с деревьев начали опадать листья. Она сама нашла гуляющего по двору Кляксу — в это время большинство предпочитало сидеть в Доме и кутаться в свитера, толстовки и одеяла. Только Горбач часто виделся с бродячими собаками, да прохаживался Слепой — он был где хотел и не объяснял это никому. А вот Клякса сам не понял, зачем ему захотелось проехаться по ливню — хотелось сделать что-то несвойственное. Вот тут ему и помахала Ведьма, явно огорченная чем-то. — Привет, — подъехал к ней Клякса. — Я могу спросить, о том, что случилось? — Думаю, крестник может знать. Я… общаюсь с одним из черепистов. Ведьма была человеком Мавра — сидела с маврийцами за столом, часто близко к лидеру, прохаживалась с ним вместе по коридорам, иногда нейсвойственно для её внешности хихикая. — Угадывать будет долго. — Не надо, промокнешь и сляжешь в Могильник. Да и у меня тушь потекла. Пошли лучше под крыльцо, — когда ливень уже был не так страшен, она понизила голос и продолжила. — Я — девушка Черепа. — Наверное, это трудно, — Клякса не особо понимал смысл отношений со всеми этими скандалами, тайнами, поцелуями и беганьем за ручки, но видимо, это какая-то привилегия взрослых. — Мы обычно ведём переписку, но сейчас настали такие времена, что я больше не могу передавать ему письма таким образом, каким делала раньше, — девушка вздохнула. — Череп… Очаровал меня, очень. Но официально я встречаюсь с Мавром и должна продолжать эти отношения без всякого «иначе». Они продолжили молчаливо стоять, не особо боясь, что кто-то выйдет — ливень отпугивал маячащим бронхитом или ещё чего похуже для тех, у кого здоровье и так на волоске. — Ты бы мог передавать письма лично Черепу. Главное — не допустить того, чтобы их кто-то прочитал, узнал об этом или то, что это окажется в чужих руках, — Ведьма потёрла шею. — Тут главное аккуратность. — Это просьба или теория? — Просьба. Будем искать время, когда можно будет спокойно всё передать — мы особо не общаемся с кем-то вашего возраста, а Череп, к тому же — вожак. Его общение с тобой вызовет много вопросов. И не говори никому об этом деле. — Ладно, я сделаю. Ведьма пригнулась и коротко обняла крестника. — Думаю, в благодарность могу рассказать то, что говорит о тебе моя интуиция, — получив согласие, она начала предсказывать. — Ты не должен был появиться в Доме в это время — может, лет на семь-десять позже — да, но не сейчас. И наверняка ты, когда вырастешь будешь из-за этого смотреть на все вещи более по-другому, нежели должен был изначально. — Это плохо, да? — Я не думаю, что однозначно хорошо или однозначно плохо. Но что-то точно изменится. Понимай это как хочешь. И приходи завтра после завтрака сюда, там договоримся, — она вошла в Дом, помахав рукой на прощанье. Миссия носить письма казалась достаточно трудной, но ответственной, и Клякса почувствовал радость от того, что ему вообще это доверили. А предсказание как-то пугало…