Я не предатель

— И что же, он ушел?! — возмущенным тоном спросила Ханджи, сидевшая рядом на откидном кресле. Встречать малиновый закат, потягивая пиво из бутылки рядом со своей лучшей подругой, оказалось целительным. Грусть, въевшаяся в него с того самого момента, как шкаф Кая Аккермана опустошился, немного отступила — она лишь мелькала на фоне, пока Ханджи забалтывала Леви. — Ушел, — подтвердил пока еще Аккерман. — Он слабак. Ханджи окинула Леви своим ханджиновским взглядом, которым умела глядеть только она — изучающим, с толикой сочувствия, различимой лишь теми, кто знал её достаточно давно. — Мне очень жаль, Леви — Ханджи снисходительно улыбнулась. — Не думаю, что Кай ушёл окончательно. Он просто слишком эмоциональный. Леви считал, что Кай просто придурок, не способный на борьбу за своего мужа. Он так легко отступил! Отказался от того, кто носил под сердцем его ребенка когда-то, кто готовил ему рисовую кашу, пока тот болел, кто переживал с ним все горести жизненного пути. «Безвольная тряпка», — думал о муже Леви. — Эрвин Смит классный, Ханджи. — Я тебе верю, Леви. Его имя звучит знакомо. Есть чувство, что мы уже пересекались когда-то. Ханджи погрузилась в размышления, и между её бровями образовалась складка. Леви перевёл взгляд на небо, наслаждаясь красотой. Ханджи неожиданно вскрикнула «Точно!» Леви выронил пиво от неожиданности. — Эрвин Смит! Наш преподаватель английского в двенадцатом классе! — Преподаватель чего? — непонимающе уставился Аккерман. — Ты же ушёл после одиннадцатого! Не помнишь, конечно! Миссис Хариссон ведь уволили. Ты тогда был та-а-ак занят своим женихом, что пропустил мимо ушей все мои рассказы! Я так и знала, что ты никогда меня не слушаешь! — Ближе к делу, Ханджи. — Я запомнила, Леви Аккерман, — Ханджи сложила руки на груди. — Так вот. Пришёл новый учитель, молодой совсем, он учился в Англии, знал язык в совершенстве. Ты ведь помнишь, какая у нас была напряжёнка с преподавателями английского. Поэтому и взяли двадцати…кажется, ему было двадцать четыре. Девчонки по нему с ума сходили, оно и понятно — красивый до жути! Вежливый. Понимающий. Посещаемость тогда стала рекордной. Его звали Эрвин Смит. — Постой-ка, Ханджи, — Леви вытащил телефон из кармана брюк. — Я сейчас покажу фотографию. Аккерман открыл галерею — Имир ещё вчера скинула общую фотографию, где Истинного было хорошо видно. Он стоял, приобняв жену за плечи. — Точно! Это мистер Смит! А рядом с ним… кажется, та девушка. Нанаба мне все уши прожужжала! Её, случаем, не Альмой зовут? — Альмой, — растерянно ответил Леви. — Да! Альма Йегер! Та женщина, за которой он бегал! Нанаба тогда та-а-ак настрадалась! Она всё узнала о ней. Леви опустил голову, не зная, что сказать. Получается, не будь он дураком, решившим выйти замуж в восемнадцать лет, то они бы с Эрвином встретились еще тогда… у них был шанс провести вместе жизнь? Истинность пыталась их столкнуть, но обстоятельства разделили… От страшного осознания хотелось кричать. — О боже, Леви… значит… — Ничего не говори, Зое, — приказал Леви. — Я сделаю вид, что ничего не слышал. Ханджи снова смотрела на него, как на раненого щеночка. Он чувствовал, сколько всего хотелось сказать подруге, но слушать утешающие речи ненавидел. — Как дела у Ребекки? — решил он перевести тему, чтобы избавиться от неловкой атмосферы, возникшей между ними. Когда Леви спрашивал у Ханджи о её дочери, даже внутри него самого разливалось тёплое чувство — Ребекка была замечательным ребенком, маленькой копией Ханджи Зое, зачитывающейся детскими энциклопедиями. — Она выиграла конкурс «Юное дарование Элдии», представляешь, Леви? — подруга значительно оживилась, когда речь зашла о Ребекке. Она забывала обо всем на свете, если дело касалось её. Леви мягко улыбнулся и кивнул головой в знак одобрения. — Ребекка так сильно похожа на меня! Она единственная, кто готов слушать днями напролет о моих новых идеях для опытов! Моблит, конечно, недоволен. Никто не ходит с ним на рыбалку.

***

Леви не знал, как согласился на эту странную затею. Он дома у Смитов. С ума сойти можно. Они с Каем не жили вместе уже целую неделю. Леви был расстроен и обижен, но чтобы не подавать виду семье Смитов, они договорились встретиться и пойти на ужин вместе. Кай не предпринимал попыток заговорить, Имир придерживалась стороны Леви, поэтому стала относиться к отцу с лёгким холодом. Попытки заставить дочь относиться как следует к своему родителю не увенчались успехом, та только бросила своё язвительное «Мне восемнадцать, папа, это уже не твое дело». Здорово. Их семья действительно разваливалась. Зато Эрвин Смит сидел за столом, довольный и светящийся от счастья. У них с Альмой всё явно хорошо — интересно, у таких людей вообще бывают проблемы в браке? Стол на двенадцать персон, сочная индейка под брусничным соусом и белозубая улыбка матери семейства, не отводящей пристального взгляда от мужа. Эрвина хотелось придушить. Почему это он тут счастливый, когда Леви мучается? — Так что, Эрен, ты художник? И как работы — продаются? — спрашивал вездесущий Кай. Эрен выглядел приятно — темные длинные волосы, блестящие на свету, были собраны в небрежный пучок, зеленые глаза могли продырявить душу, а мягкие черты лица смутно напоминали черты самой Альмы. Образ романтичного художника дополняли длинные пальцы, которыми Эрен размахивался в эмоциональных жестах, и его пустые речи, которые будут непонятны для мещан, ничего не смыслящих в живописи. — Недавно какой-то японский сноб купил у меня картину за двадцать тысяч долларов, — похвастался Эрен. — А ты, Микаса, служила в армии? — Да, — девушка оказалась немногословной, и отвечала коротко. — С ума сойти, как вас угораздило познакомиться? — усмехнулся Кай, поглядывающий иногда на Леви. Как будто Леви не замечал… его жадных хищных глаз, облизывающих, наблюдающих, кидающих встревоженные взгляды то на Леви, то на Эрвина. Ну что тут попишешь, если Кай Аккерман — первоклассный кретин? — Не то чтобы мы хотим слушать сопливые истории вашей великой любви за столом, Эрен, — дружески посмеялась над мужчиной Имир. — Что ты о себе возомнила, Имир?! — Эрен легко выводился на эмоции, а у провокативной натуры Имир здорово получалось его раззадорить, Йегер даже покраснел. — Видел бы ты свою рожу! — Имир звонко рассмеялась. Она, кажется, успела со всеми подружиться. Знала, что следует спрашивать у гиперактивной Альмы, говорила с Армином на умные темы, подкалывала Эрена и дарила Эрвину его любимый темный шоколад. Имир здорово вписывалась в их дружную семью. Леви почему-то стало неуютно, он почувствовал себя лишним. Все смеются, веселятся, а он сидит с каменным лицом и почти не разговаривает. Не стоило сюда приходить. Альма то и дело касалась плеча Эрвина, опускалась к его уху близко-близко, чтобы что-то спросить, называла милым, дорогим, любимым, гладила пальцами ладонь мужчины, лежащую на идеально выглаженной белой скатерти. Внутри него сейчас что-то взорвётся, и он перережет этих сраных голубков, не стесняющихся ворковать перед гостями. Может, Альма интуитивно почувствовала в Леви соперника и таким образом пытается охранять свою территорию? Иных объяснений у Аккермана для такого поведения не было. Он никогда не понимал, зачем прилюдные ласки, если интимные моменты должны оставаться между двумя людьми. Поэтому они, блять, и называются интимными! — Я выйду подышать воздухом, — сказал Леви чуть громче обычного, прежде чем встать из-за стола. Эрвин проводил его слегка обеспокоенным взглядом (Леви решил, что он ничтожество). Морозный воздух заземлял. Леви пытался убедить себя, что всё пройдёт — эта зияющая дыра в душе когда-нибудь заполнится. Неважно, сколько понадобится времени. Когда-нибудь даже Леви Аккерман сможет идти дальше, сбросить груз прошлого, забить огромный хуй на мистера Смита и быть с каким-нибудь горячим красавчиком, который трахается, как чёртов бог, и смотрит на него, как на гору бриллиантов. — Папа, мы можем уйти, если ты хочешь, — дочь возникла из ниоткуда, и Леви дёрнулся от неожиданности. Имир зажигала тонкую сигарету прямо у него под носом. — Ты, кажется, совсем охренела, — одним резким движением он выдернул сигарету из ее пальцев. — Уже и родителей не стыдишься. Имир опустила взгляд, с грустью наблюдая за сигаретой, которую папа безжалостно топтал. — Мог бы просто выкинуть, папа, я ведь даже не успела её зажечь. — Ещё раз увижу тебя с этой дрянью — оторву руки и ноги. Имир закатила глаза. — Сейчас есть проблемы похуже. Не представляю, как тебе тяжело, папа. Если бы моя Хистория… была женой кого-то другого, называла его дорогушей и целовала при всех… не знаю, как ты ещё не ввязался в драку, с твоим-то характером. Леви не смог сдержать улыбки — за кого только его держит этот ребёнок? Он был не юнцом, преисполненным чувством максимализма. Леви бы никогда не позволил себе рушить чужую семью только из-за глупого предназначения, пусть эти чувства и сверлили дыру в сердце. — Тебя это волновать не должно. Заботься о собственной жизни. Мы всё решим сами. Имир поглядывала на папу с нескрываемым восхищением — Леви решил, что она посчитала его непоколебимо стойким. Имир часто говорила о том, как гордится своим папой. Но Леви считал, что гордиться дочери особенно нечем — Аккерман заметно сдавал. Позавчера взволнованная Петра ворвалась в его кабинет с громкими заботливыми расспросами, не заболел ли директор Аккерман, ведь он допустил ошибки аж в трёх важных документах, что происходило только дважды — когда Имир попала в рехаб с передозом наркотиков, и когда ему нездоровилось после выкидыша, пять лет назад. Вчера же у Леви потекли слезы — просто так, стоило ему лишь подумать об Эрвине, о том, как, наверное, хорошо быть рядом с ним, называть его своим мужем, касаться его тела. Леви плакал редко и проявлять эмоции не умел, но вчера от рыданий щипало лицо. — Возвращайся к столу. Тебя могут не так понять, — слова Леви, произнесённые стальным голосом, звучали, как приказ. Спорить с ним бессмысленно — один взгляд глаз, наполненных презрением ко всему миру, и любая мысль о сопротивлении благополучно потеряется в дебрях подсознания. Имир и правда ушла, и уже через несколько минут Леви услышал её звонкий смех, разносящийся в каждом уголке дома и даже тут, в его дворе. Снежинки падали на пальто Леви, оставались на волосах и длинных ресницах. Он, при всей своей угрюмости, выглядел трогательнее, чем обычно. «Вот что случается, когда человек становится уязвимым», — думал Леви, наблюдающий за игривым зимним ветерком, разносящим снежную пыль повсюду. Леви считал зиму волшебным временем. Он встретил Кая Аккермана зимой, тёплым февральским днём, когда зимнее солнце падало светлыми оранжевыми лучами на заснеженные улицы. А через год, необычайно холодной зимой для Парадиза, родилась его дочь, названная в честь богини зимнего благоденствия. Тогда всё казалось лёгким и радостным, и каждая их зима выдавалась такой. Поездки на каникулы, снежки во дворе дома, рождественская ёлка и подарки под ней. Леви скучал по своей жизни ещё месяц назад — то прекрасное время, когда он не знал Эрвина, пока его сумасшедшей Имир не пришла дурная мысль жениться в восемнадцать лет. Зима перестала быть простой, как раньше. Она легла тяжёлым бременем на сердце, стала ненужной ношей. Ёлка дома уже никого не радовала, холодная погода вызывала бесконечные простуды, а ездить куда-то с вечно занятым Каем Аккерманом не представлялось возможным. — Леви, о вас уже все беспокоятся, — ровный мягкий голос вывел из фантазий об избиении Кая Аккермана. Бог ты мой, это же Эрвин Смит, не потрудившийся накинуть куртку в мороз. Его манящий запах чистоты заполнил всё вокруг, хоть они и находились в открытом пространстве. — Вы плохо себя чувствуете? — поинтересовался Эрвин, окидывая Леви взглядом. «Надо же, какой заботливый», — иронично подметил в своих мыслях Аккерман. — Разве тебе можно говорить со мной? Это же предательство, — Леви не мог отказаться от возможности подшутить над ним. Эрвин коротко усмехнулся. Чёрная рубашка красиво контрастировала с его светлыми волосами и голубыми глазами, и Леви невольно засмотрелся на профиль мужчины. Он был великолепен во всех смыслах — мускулистый, высокий, с плавными чертами лица. Повезло же Альме, чёрт возьми. Леви мог думать только о том, как, наверное, здорово, когда это большое тело нависает над тобой, как его губы жарко целуют каждый миллиметр тела и как… «Нет! Это слишком, только не сейчас, когда он рядом!» — Вы меня ненавидите, Леви? — спросил Эрвин спокойным голосом. Господи, есть ли вещь, способная вывести из себя этого человека? — Не смеши меня, Эрвин, — Леви почему-то нравилось произносить его имя. — Я могу тебя понять. Это раздражает больше всего, блять. Ты кусок дерьма, не потрудившийся даже нормально со мной поговорить. Но из-за херни с истинностью я оправдываю тебя в своей голове. Метель стала сильнее, резкий морозный воздух ударил в лицо Леви, заставив того поежиться. — Давайте зайдём, — попросил Эрвин, и его просьба звучала твёрдо, с нотками власти в голосе. Использует очевидные штучки, чтобы подавить омегу. Словно Леви Аккерман живёт первый день. — Я приду, как только почувствую себя лучше, — отрезал Леви, повернув голову в другую сторону. — Тогда я постою вместе с вами, — сказал Эрвин, а Леви почувствовал, как гири на его сердце становятся всё тяжелее. Некоторым альфам издевательства над своими омегами приносят истинное удовольствие. Кажется, Смит оказался таким же — он ведь не мог не знать, как тяжело Леви сейчас, как хочется коснуться альфы, предназначенного судьбой. Разве Эрвин не должен чувствовать то же самое? Это было так несправедливо. По этому лицу ничего не поймёшь. — Я не хочу стоять с тобой. Он забыл перчатки в доме, поэтому тёр руки друг о друга, пытаясь хоть немного согреться. — Что вам нужно, Леви? Я не хочу, чтобы наши отношения были такими. Ваша дочь собирается жениться на моей. Мы должны ладить, даже если Вам это противно. Леви знал в глубине души, что все действия Эрвина были подкреплены лишь переживаниями за судьбу дочери, но сейчас, когда это оказалось настолько очевидным, стало обидно. Эрвин не волновался за Леви, прозябающего на холоде, почти разрушившего свою семью и глубоко несчастного. Он хотел… хотел быть дружелюбным сватом, с которым видишься по праздникам и пьёшь пиво по выходным. Какой кошмар. — Поцелуй меня, — слова сами вырвались изо рта. Эрвин приподнял густые брови — Леви не без удовольствия наблюдал за его изумлением. Заснеженные деревья немного покачивались, а пальцы горели. — Что?.. — Поцелуй меня. Тогда я вернусь к столу и буду делать вид, что все хорошо, — потребовал Леви, воспринимавший свою просьбу как глупую игру, на которую Эрвин ни за что не согласится. Он же мистер Смит. Образцовый отец семейства, добродетельный и благонравный человек. Будучи обременённым браком, Эрвин ни за что не подарит поцелуй кому-то ещё. Как он там говорил? «Я не предатель». Какая глупая фраза. Леви испытывал испанский стыд всякий раз, вспоминая её. — И вас не волнует, что нас могут увидеть? Меня ничего не волнует, Эрвин. Моя жизнь катится к чертям собачьим. — Ни капли, — признался Леви, — Кай, наверное, уже нажрался в усмерть. Он это дело любит, когда меня нет рядом. Твоя драгоценная жена как всегда занимает чужие уши бесконечной болтовнёй, а дети не замечают никого, кроме друг друга. Имир всё знает. Но если заметят, я не пожалею. Я человек искренний. Скрытничать не в моем характере. Эрвин затих. Он смотрел Леви прямо в глаза, и тот тоже не мог оторвать от него взгляд. Какой же Эрвин Смит красивый… он так завидовал Альме, которая касалась тела его Истинного, занималась с ним любовью, и которую он целовал в порыве страсти… «Зачем я вообще сюда пришёл?», — сетовал Леви. Эрвин немного наклонился к Леви, Аккерману стало тяжело стоять на ногах от этого чарующего ощущения. Кажется, мистер Смит пытается… поцеловать его? Леви ощущал горячее дыхание на своём лице. Изо рта Эрвина пахло мятной зубной пастой. Ещё чуть-чуть… и мистер Смит коснётся Леви своими губами. Совсем немного, и Леви получит то, о чем мечтал грустными одинокими ночами в своей супружеской спальне. Кошмар, раздирающий сердце, закончится. «Просто поцелуй меня. Пожалуйста, один поцелуй, и я смогу умереть спокойно». — Нет, — опомнился Эрвин и едва не отскочил от Леви, — это неправильно. Нос защипало, и Леви шумно дышал, пытаясь держаться. Он чувствовал себя, как ребёнок, которому почти купили шоколадку, но в самом конце взглянули на ценник. Леви не сказал ничего больше — чувство собственной несостоятельности резало по нему с новой силой, хотелось поскорее уйти отсюда и закрыться в своей комнате от всего мира. Завтра можно не идти на работу, его менеджер Петра сделает всё на высшем уровне. Имир, наверное, останется у Хистории, а Кай… пусть Кай делает, что хочет. Аккерман вернулся в дом. Гул за столом продолжался. Эрен держал на руках своего сына, смотря на него с безграничной нежностью, а его жена болтала с Армином, поглядывая боковым зрением на Эрена. Имир рассказывала что-то Хистории, Кай спорил с Альмой о домашних растениях. Эта семейная суета выглядела мило. — Простите, — сказал Леви, войдя в гостиную, — мне нездоровится. Не хочу портить этот вечер своим кислым лицом. Имир, ты когда домой? — Я останусь тут, — Леви знал свою дочь слишком хорошо. — Не опаздывай завтра в университет, — дал наставление Леви. Все остальные смотрели на него с нескрываемым интересом. — Кай, а ты? — А я тоже пойду, — оповестил Кай и тут встал из-за стола. — Был рад с вами увидеться! Давайте собираться так чаще! О нет, блять. Леви не выдержит таких ужинов. — Как жаль, что вы уходите, — Альма поднялась. — Подождите, пожалуйста! Леви, вы ничего не ели сегодня. У меня есть свежий пирог с вишней, можно я упакую его для вас? Мои вишнёвые пироги самые лучшие, скажи, Эрвин? Оказывается, этот непредатель возник в комнате вслед за Леви. — Безусловно, дорогая, — ответил мягкий голос Эрвина. Каждое нежное слово Смита, обращенное к жене, резало по сердцу сродни наждачке. В их первую встречу Эрвин казался хорошим человеком, но разве приличный альфа станет делать так мучительно больно своему истинному омеге? Леви стало совестно, что эта милая женщина, в которой, кажется, не было и капли грязи, так заботилась о нем. Она упаковала пирог в коробку из белого картона, на поверхности написала «Для Леви», а рядом нарисовала сердечко. Она, безусловно, стоила того, чтобы не смотреть на кого-то ещё в этом мире. Понятно, почему Эрвин её так любил. Чувство вины болезненно укололо. Плакать хотелось адски. Леви мысленно поругал себя (он и не помнит, сколько раз сегодня сделал это) за слабость, которую проявлял так часто. До последнего не верилось в слова врачей, твердящих, что и ментальное, и физическое здоровье пойдет крахом, если сопротивляться Истинности. Сейчас сомнений не оставалось — он держал в руках чертову коробку, пахнущую так сладко и горько одновременно. Словно есть пирожные с битым стеклом на верхушке. — Спасибо, миссис Смит, — Леви выдал подобие улыбки, искренне надеясь, что получилось сносно. — Кай, пошли, если идёшь. — Вы что же, собрались идти пешком? — спросил Эрвин. «Какая тебе, блять, разница?», — злился Леви. Он бы предпочел, чтобы мистер Смит больше никогда не обращался к нему, не произносил его имени. — Нет, я сяду за машину Кая. Я умею водить, у меня есть права. Просто не очень люблю это дело. Леви взял Кая за руку, чтобы он нигде не свалился. От него разило спиртным, у Леви даже заслезились глаза. Это так раздражало — умник считал, что имеет право позорить дочь перед её будущими родственниками. Напился прямо в гостях, стоило Леви не жить с ним какое-то время. Интересно, что с ним произойдет через год? Он развалится на тысячу Каев Аккерманов? — Леви красивый, да? — Кай остановился, пытаясь вырвать из хватки Леви и обратил свой взор на Эрвина. Альма хихикнула, а Эрвин улыбнулся своей фирменной снисходительной улыбочкой. — Вполне, — Эрвин доброжелательно улыбнулся. Послышался тихий смех Хистории. — Простите его, — бросил Леви напоследок. Везти напившегося Кая Аккермана ужасно. Он всегда был невыносимым под аффектом, нёс всякий бред, раскрывал все мерзкие грани своей личности и становился более искренним. Сейчас у него горели глаза, он ерзал на заднем сидении, не отрывая взгляда от Леви. — Ты заметил, как смотрит Эрвин? — весёлый голос супруга звенел в ушах, как надоедливый колокольчик, — он прямо говорит своим взглядом «хочу сделать этого омегу своим». Думаешь, Альма этого не замечает?! Эта женщина гораздо умнее, чем кажется. Ты думаешь, что она трогательная милашка, потому что привык к собственной искренности и не замечаешь теперь подвоха в других людях. — Заткнись, блять. Куда тебя везти? Адрес своего мотеля помнишь? — Отвези домой, — ответил Кай. — Я хочу домой. — Ты пожалеешь об этом завтра. — Домой, — повторял как в бреду муж. Леви знал, что завтра утром Кай исчезнет из их супружеской постели так, словно его там и не было никогда. Просто сейчас он дал волю чувствам. Когда они доехали, Леви помог мужу снять одежду, а затем уложил его в их кровать, где они делили ложе на протяжении девятнадцати лет. Однажды Кай занес счастливого Леви на руках в спальню, тогда он прижимался к своему мужу, не мог дождаться, пока слои одежды перестанут разделять их, и всё вокруг искрило радостным золотистым цветом. Сейчас спальня казалась слишком холодной, тесной для двоих и чужой. От Кая пахло грязно. — Останься со мной, — умолял Кай. Терзания внутри Леви могли бы съесть весь мир вокруг, если бы стали реальными демонами. Он был так обижен на Кая, но разрывающая его тоска, воспоминания о том, как Эрвин Смит почти поцеловал его, как любезничал с женой на глазах Леви. Это было так больно, а Леви чертовски устал скрывать чувства внутри себя. Тогда Леви разделся и лёг рядом со своим супругом. Кай прижал его к себе и поцеловал. Это не тот поцелуй, который ему был нужен… поцелуй Эрвина должен был ощущаться как глоток воздуха, а поцелуй Кая провонял спиртным. Леви ощущал на языке привкус алкоголя. — Не надо, Кай, — предупредил Леви, — я не хочу целовать пьяного человека. — Ну да, ты предпочёл бы поцеловать кого-то другого, — едкое замечание Кая ощущалось как пощёчина. — Жаль только, что он тебя никогда целовать не станет. Ну да, Аккерман-старший всегда говорил чушь в состоянии опьянения. Но именно сейчас это был не просто бред, который Леви забыл бы как всегда. Ему было обидно до жути, потому что Кай сказал то, что Леви и так знал, но боялся признаться себе. Омега пнул мужа в живот, от чего тот издал нечленораздельные звуки и схватился за пострадавшую часть тела. — Держи язык за зубами, блять, — бросил Леви, прежде чем взять подмышку своё пушистое одеяло и уйти в гостиную.