ты и вправду предал меня.
— Видишь, всё не так страшно, — Чоу Тиба сидела в углу с трубкой. Она считала деньги и подло улыбалась. — Твой долг выплачен. И что ты теперь будешь делать? — Останусь, — девушка села возле неё на колени. — Хочу, чтобы Вы удочерили меня. Старая женщина отложила деньги и счёты, и посмотрела на Микасу. Её жадное лицо разгладилось. Она стала добрее и моложе. — Я рада, что ты образумилась. Твоя мать гордиться тобой. И я тоже. С каждым толчком тяжелого мужчины он отдалял её от родной земли её отца. Берег застилали японские холодные воды. В ней умерла чужая кровь, когда он взобрался на неё и придавил её к влажной от пота циновке. — Спасибо, Мама. Женщина усмехнулась, затем махнула на неё рукой и снова раскурила свою трубку. Смог заполнил комнату. В его завитках она увидела волны моря и дом с холма. Он становился всё дальше и дальше, пока не рассеялся в свете спелого солнца. О Леви она больше не думала. А думал ли он о ней? И был ли он тогда, в окейе, когда её купил богатый американский человек? Нет, он бы не пошёл. Были ли они близки так, как ей того хотелось? Нет. Между ними были разные берега, разные люди, разная кровь. Микаса, горько вздохнув, опустила голову на колени Мамы. Чоу Тиба стала ласково перебирать её жёсткие волосы своей сухой рукой и мурлыкать: — Впереди ждёт светлое будущее. Микаса зажмурилась, потом заплакала.***
Она вставала в двенадцать, выходила из дома в шесть. Заполночь вместе с пьяной Кацуми возвращалась в окейю. Прислуга раздевала их, купала и укладывала в постель. И так день за днём. Жизнь превратилась в полоску игр. Работа утомляла, но не давала отвлекаться и скучать; и март пролетел так же быстро, как пролетел апрель и начался май. Зацвели вишни. И море было розовым, и горы, и улицы. Американцев становилось всё меньше — их тяжёлые корабли покидали пристань, а новые не появлялись. Япония, как феникс, перерождалась с приходом тёплой весны. Леви видел эту весну. У него не осталось здесь дел. Он видел её в безопасности, сытой, одетой, он слышал, как её хвалили солдаты и не лез в её жизнь. Пару раз он ездил в Дзукари, чтобы проведать Фарлана и Факумото, могила которой всегда была прибрана. Смотрители каждое утро зажигали для неё благовонья и приносили свежие цветы. «Госпожа щедро платит», — кряхтел старый человек, убирая мусор с чужого участка: «Хочет, чтобы её мама перестала ей сниться». Он надеялся, что увидит её здесь сам, но смотритель сказал, что она здесь не появляется. Через неделю Леви вернулся домой. — Как уехал? — гейша, красивая и дорого одетая, стояла на полной пристани. Солдаты курили и пинали консерву. — Когда он вернётся? — Не знаю, госпожа, — молодой юноша краснел перед ней и тёр шею. — Наверное, никогда. — Но я не успела с ним попрощаться! Все сочувственно ей улыбнулись. Они помнили Микасу другой и помнили, как часто она приходила сюда, чтобы увидеться с капитаном. Они были уверены, что Микаса и Леви любовники. Ветер взволновал розовую вишню. Розовые лепестки посыпались на землю, подгоняемые воздухом. «Ты должен застать цветение сакуры», — шептала она, когда они шли вдоль голых деревьев по пустой улице: «Это настоящий розовый снег». «Я посмотрю, если ты покажешь». Их пальцы на короткое мгновение сплелись. Воспоминания о нём сделали Микасу некрасивой.ты предал меня!
Она шла вперёд, чувствуя, как задыхается от обиды и отчаяния.ты и вправду предал меня!
— Тебе пора отпустить этого солдата, — Кацуми слушала её рыдания, стоя за бумажной стеной. — С самого начала ты должна была понять, что между тобой и ним ничего не будет. Не в этой жизни. — Я не успела с ним попрощаться! — Микаса прижалась лбом с той стороны, всхлипывая. — Я надеялась, что он сможет полюбить меня, Кацуми. Я хотела уехать! — Возьми себя в руки, Микаса. Тебе нельзя терять то, что ты получила… Будь благодарной… Она открыла двери своей подруге, и Кацуми увидела её ужасной: некрасивая, растрёпанная, слишком белая и слишком несчастная. — Он предал меня… — Это учесть каждой гейши — жертвовать своей любовью, — женщина тяжело вздохнула. — Ты бы не стала счастливее, став его женой. Микаса вытерла нос рукавом синего кимоно. Кацуми вошла в её комнату, отвела её к циновке и села рядом с ней. Нарыдавшись, девушка заснула. Май кончился. А с наступлением лета её чувства увяли так же быстро, как увядают розовые вишни.