я тебя предам.
я тебя предам.
я тебя предам.
— Нет, не станет… — Что? Сны рассеялись. Леви увидел перед собой её, такую же высокую и красивую, как Факумото. Ветра Америки обдували её, грызли холодным воздухом. Она снова и снова пыталась запахнуть своё кимоно. Прекрасна. — Я не стану покупать твоё мидзуагэ, — Леви отнял сигарету от сухих губ. — И данной твоим не буду. Она не изменилась в лице, но он почувствовал, как Микаса охладела. Словно задули свечу. — Я американец. — Мама собирается продать меня американцам. — У меня нет так много денег. — Ты думаешь, что я дорого стою? Леви стал тереть самокрутку мозолистыми пальцами. — Стоишь. Целое состояние стоишь. Докурив, он вытер руки, пахнущие дымом, о платок. Затем взял её за локоть и повёл дальше от пристани. Сначала она была послушной — она шла за ним, немного отставая. Потом взбунтовалась — вырывалась и ударила его. — Ты мой единственный шанс! — Не показывай мне свои зубы. Иди домой. Микаса не сдвинулась с места. Ветер усиливался. Море зарычало, облизывая белой пеной высокую пристань. Её брызги рассыпались жемчугом по ровной девичьей спине. — Ты замёрзла. Иди домой. — Вы все указываете, как мне жить! — она тряслась от злости. Шторм шёл от неё. — Мама, Чоу Тиба, госпожа Кацуми, ты! — Ты устала, Микаса. Я прошу тебя, пойдём, я проведу тебя домой. Он потянулся к ней, но она отпрянула от него. Он увидел в ней весь свой женский род, вспомнил про мать, которую затрахали матросы. Он понял, что жаждет для неё другую жизнь — безопасную. Канарейка в клетке живёт недолго, но ей не угрожают хищники. — Я не хочу быть гейшей! — её крик был похож на крик отчаяния. Микаса, размахнувшись, швырнула белую коробку с красной крышкой себе под ноги. Икуба рассыпалась по земле. — Я хочу в Америку, где был мой отец! Хочу знать о своих корнях! Хочу быть своей среди своих! — Ты не знаешь, какая жизнь в Америке. — А ты? Ты знаешь, какая жизнь тут, в Японии? Ты жил среди этих женщин? Он не узнавал её прежней, но с каждым её криком всё чётче ощущал присутствие Аккерман. — Ты избалованная и гадкая японская девка. Знаешь ли ты, что пережила твоя семья на самом деле? Микаса замахнулась. Она ударила Леви по щеке так сильно, что он покачнулся. В глазах потемнело. Когда он пришёл в себя, её здесь уже не было. Только её пирожное для мидзуагэ, которое они растоптали окончательно.***
Это просто жертва, чтобы жить в счастливом достатке. Если сохранить лицо, если не растерять свою честь, как пригоршню риса, ещё можно всё исправить, и мать простит её. Микаса обводила контур губ кистью. Кацуми стояла за её спиной — дрожащими руками она разглаживала складки на её красном кимоно с журавлями. Всё было таким некрасивым, неродным. Её тело было здесь, в этой тёмной окейе, но дух летел над водой всё дальше и дальше к берегу её отца, где алела его свободная кровь. Она красила губы и представляла, как женщины, свободные, в европейских платьях, так же красятся перед зеркалом, чтобы сходить в бар. О, или кино! Микаса слышала, что американцы крутят кино за деньги, и всё их кино про любовь и войну. А что такое любовь? И какая она на вкус? Сладкая, кислая, горькая? Похожа она на сакэ или моти? И какого она цвета? Такая же яркая, как её кимоно, или белая, как снег на зелёном холме? То, что между ней и Леви — это действительно любовь, или она просто хочет на свободу? Майко отложила кисть. Из зеркала на неё смотрел самый несчастливый человек. Кацуми, заметив это, приобняла её за острые плечи и прошептала ей на ухо: — Твоя мама гордиться тобой, Микаса. Это ранило её. Она горько вздохнула, прикрыла глаза. Наставница крепче сжала её в своих объятиях. — Я тоже волновалась, когда был мой мидзуагэ. Но сейчас, перетерпев эти боль и унижения, я счастлива, — она пыталась ободрить свою ученицу, но Микаса была безутешна, и она понимала это. — Я жива, я здорова, я счастлива. В наше непростое время у меня есть деньги, веселье и ты. — А любовь? — её голос был таким тихим. — Ты любила когда-нибудь мужчину? — Нам не нужна любовь мужчин. Она приносит женщине только страдания, — Кацуми прижалась губами к её загривку. — Ты полюбила американского солдата, и теперь ты страдаешь. Ты отнимаешь у себя шанс на счастливую жизнь, когда думаешь о нём. — Нет, — Микаса резко встала с футона, сбросив с себя ласковые руки гейши. — Я готова. Я хочу этого.я тебя предам.
ты меня предашь?
да.
— Это просто жертва, чтобы жить в счастливом достатке. Микаса посмотрела на Кацуми. Та одобрительно кивнула.хорошо, я приму это.