Дорогой Тьмы идущий к Свету

Гарри… не хотел ходить в эту школу. Мама говорила, что там будет так же, как в детском клубе, только надо будет приходить раньше, но Гарри всё равно закатывал истерики и делал всё, чтобы родители знали, как он туда не хочет. Будущая школа была недалеко от дома. Они ходили туда несколько раз — обменяться с другими взрослыми какими-то бумажками. Здание было довольно новым, а папа несколько раз сказал, что школа эта не простая — частная. Таких школ в стране было большинство, говорила мама, но каждая из них чем-то отличается и предоставляет своим ученикам хорошие условия. Но Гарри не хотел там учиться, а мама не могла увидеть причину. Лили и Айзек во время посещения школы видели благовоспитанных детей, высококвалифицированных педагогов, чистые помещения, залитые светом, и хорошее питание. Гарри тоже видел всё это. Кроме благовоспитанных детей. Он видел своих сверстников, со слезами на глазах прячущих синяки и ранки, видел отчаяние и грусть в их глазах и совсем не заметил улыбок. Ни одной. А им встречалось много учеников разных возрастов. Он сказал маме, что учеников в этой школе обижают, что они все грустные, что никто не улыбается, что прячут руки и сдерживают слезы. — Они не прячут руки, Гарри, это такая форма, и её нельзя нарушать. И они не грустные. Просто правилами запрещено бегать и кричать, они должны соблюдать манеры и быть сосредоточенными только на учебе. — Лили погладила плачущего сына по голове. — Разумеется, они немного грустные, ведь эта школа очень щепетильно относится к этикету и социальному поведению, так что многие детские игры для них недоступны. — Почему именно эта школа? — всхлипнул Гарри. — Почему не любая другая? Лили была удивлена. Да, Гарри был очень активным и азартным ребенком, но не больше, чем любой другой игривый мальчик — или даже девочка — в его возрасте. Но также он был и любознательным. И пусть он получал новые знания больше из игр и всяких детских приключений, чем из книг, ей казалось, что Гарри понравится в этой школе. Неужели ему так нужны детские игры и свобода? Стоило всё-таки тогда серьезнее рассмотреть вскользь брошенное предложение Айзека о домашнем обучении, но документы уже были поданы. — Потому что она близко к дому, и всё о ней хорошо отзываются. Папа проверял её и не нашёл нигде никаких плохих упоминаний о ней или скандалов. — Женщина нахмурилась. Она по себе знала, что дети порой бывают наблюдательнее взрослых, а детям-волшебникам и их предчувствиям стоит доверять. — Давай ты всё-таки сходишь в эту школу? Если тебе сильно не понравится, мы тебя сразу же заберём. — Обещаешь? — Гарри сжал нежными ладошками руку мамы. — Обещаю. Гарри хотел учиться. Как и любому ребёнку, ему казалось, что школа — это шаг во взрослую жизнь, где все будут его уважать и никто не будет называть его «милым малышом». А ещё он хотел быть таким же умным, как мама и папа. Ему казалось, что они знают всё на свете, и иногда он представлял, что откроет какое-то новое знание, и тогда уже сам будет отвечать на глупые вопросы родителей. Что будет учить Иветту и помогать ей с уроками, а она будет восхищённо смотреть на умного и знающего всё-всё-всё старшего брата. Поэтому он сосредоточился на том, что по словам мамы, в этой школе учатся умные дети. Он надеялся, что мама была права и ему только казалось, что детей обижают. Он сразу же пообещал ей, что будет самым умным. Мама немного посмеялась, и Гарри немного на неё за это обиделся. Они спускались по лестнице, когда Лили вдруг остановилась, уставившись на женщину с ребёнком, которые только начали подниматься. Женщина уставилась на неё в ответ. Мальчик, который был с ней, показался Гарри знакомым, но он не мог вспомнить точно. — Лили́, — сделав особый акцент на последнем звуке, произнесла неизвестная женщина. — Джитта. — Они почти толкнули друг друга плечами, когда проходили мимо на самой середине лестницы. И тогда Гарри вспомнил. Это был мальчик, который обидел Камиллу в первый день в детском клубе. Кристофер тоже его узнал. Они обменялись взглядами, не уступающими враждебностью взглядам их матерей. Эта вражда началась с них. Они же и определят победителя. Пошив формы на учеников брала на себя сама школа, а оплата её входила в стоимость обучения. Детям выдавались два комплекта повседневной формы и один для мероприятий. Одежду эту стоило держать в чистоте и порядке: она должна быть выглажена, нашивка с именем не должна болтаться, рубашка и галстук должны быть заправлены под пиджачок, а снизу брюк ни за что не должно было быть ни пятнышка. Обувь также должна сиять. На голове должна царить опрятная причёска. Вот с последним у Гарри было много проблем. Они всей семьёй в первый учебный день полчаса бились над тем, чтобы хоть как-то уложить Гаррины вихры, но всё было бестолку. В конце концов Лили просто применила магию для укладки и предложила Гарри на будущее решить либо отрастить волосы, либо сделать стандартно-короткими — три миллиметра от кожи головы до кончика. Что-то подсказывало, что ни то ни другое ему не подойдёт. Это был самый первый день Гарри в настоящей школе. Он понимал, что это очень важное событие, поэтому нёс на себе форму заведения достойно и немного пафосно. Он делал в этот момент свои первые шаги во взрослую серьёзную жизнь и хотел, чтобы они были уверенными и широкими. Так учил папа. Айзек и Лили посмеивались в сторону и не собирались говорить сыну, что он выглядит комично, а попытавшаяся повторить за братом Иветта сделала ну очень широкий шаг, запнулась о собственную ногу и упала, испачкав платьице. Айзек поднял стоически не всхлипывающую и не показывающую боли позора дочку на руки, пока Лили оттирала грязь и с платья, и с неё самой. В дверях школы они опять столкнулись с Джиттой, Кристофером и отцом их семейства. Маленький немец выглядел не менее величаво и пафосно, чем Гарри, а для пущего эффекта пару раз напоказ поправил пиджак. Гарри поправил рукав. Кристофер поправил причёску. Гарри сделал вид, что смотрит на наручные часы, которых у него не было. Кристофер, задрав нос прошагал в школу, споткнувшись о порог и чуть не упав. Гарри не по-взрослому расхохотался. Их родители смотрели на них со смехом, а друг на друга — с подозрением. После небольшого приветственного мероприятия дети разошлись по классам. Там Гарри и познакомится с несправедливостью, болью и ненавистью.

***

Минерва смотрела на серьёзно поджимающего губы сына и про себя уже соглашалась на всё, что он просит. Это продолжалось уже два года. «Мама, я хочу стать самым сильным». «Мама, я хочу всех защищать». «Мама, я хочу наказывать плохих людей». «Мама, я хочу ничего не бояться». И всё это должно было убедить её учить Гарри боевой магии. Точнее, позволить ему учиться. «Каждый может быть врагом, мама». «Я всё сделаю, чтобы мою семью никто не посмел обидеть». «Я буду самым сильным». Я вырастила параноика, думает Минерва, а сама уже связывается со старым знакомым. Ноа Сайланс был чистокровным, но совсем не знатным магом. Он за свою жизнь и аврором успел побывать, и мракоборцем, и невыразимцем. Он сражался в дуэлях с Беллатрисой Лестрейндж и с Антонином Долоховым, а также в одиночку противостоял брату и сестре Кэрроу одновременно. Он был очень сильным и умелым. А ещё мог научить не только боевой магии, но и маггловским стилям боя. К счастью, получив на войне травму, после которой ему пришлось восстанавливаться несколько месяцев, он ушёл со своей работы — занялся обучением. Обучением всех от мала до велика, кто действительно хочет, тому, что действительно нужно. У Сайланса были дружеские отношения с Аластором Грюмом, благодаря чему Минерва и смогла выбить личную встречу с ним в ближайшее время. Гарри был доволен. Они с Ноа сразу друг другу понравились. Гарри говорил о защите семьи и друзей, о наказании для плохих людей и о справедливости, а Сайланс видел огонь и силу в маленьком мальчике. — Он серьёзно настроен, Минерва. С ним что-то случилось? — Он не стал ждать ответа. — Обострённое чувство справедливости, боязнь слабости, желание силы и мечта защитить тех, кто дорог сердцу. Человек крайностей… Такие люди либо великие герои, либо ужаснейшие злодеи. Я буду учить его силе… А ты обязательно научи прощению.

***

Они назвали это уроком этикета. Вместо того чтобы посадить детей за парты и начать писать мелом на доске, как рассказывали взрослые о происходящем на школьных уроках и как было на некоторых занятиях в детском клубе, им сказали встать рядом со стульями и поприветствовать учителя. Сказали, что нельзя садиться, пока учитель не разрешит. Женщина с сединой, множеством морщин и в очках прошла между рядами новых учеников. Она шла очень медленно и внимательно осматривала каждого. Гарри подумал, что она их таким образом запоминает. Затем она пересадила нескольких детей на другие места и снова встала перед ними у доски. — Можете садиться. — Некоторые моментально приземлились, иначе не скажешь, на стулья, некоторые издали протяжный вздох, кто-то шепнул «ну наконец-то». — Анна Шерман, Кристофер Рихтер, Джонатан Блайс, Жаклин Кессиди, Говард Мэдсон… Гарри Уэйн. — Она назвала как будто первые пришедшие на ум имена, смотря куда-то сильно выше детских голов, и сделала приглашающий жест рукой возле себя. — Постройтесь возле меня в линию, лицом к остальным. — Дети неохотно встали и подошли к учительнице, которая взяла со стола длиннющую указку и пачку чем-то исписанных листов. — Анна, раздай по одному экземпляру на каждого. Стоящим — в руки, сидящим — на парты. Один оставь себе, лишние верни мне и возвращайся на своё место. — Когда девочка выдала листки оставшимся стоять и пошла по классу, женщина снова заговорила. — Этикет для разных групп людей отличается. Мы будем говорить о том, какие правила должны соблюдать дети вашего возраста. — Пауза. — Во-первых, подчинение старшим. Не всем. Учителям и родителям в первую очередь. Другим старшим родственникам — во вторую. И уже после — тем, на кого они укажут. — Она прошлась прищуренным взглядом по нестройному ряду подопечных. — Возьмите листки в правую руку и вытяните левую вперёд ладонью вверх. Это совершенно неприемлемо, — сморщившись, выдала она, когда дети выполнили указание. Воспользовавшись указкой, она опустила и приподняла руки тех, кто держал их неправильно. — Не топорщите пальцы и не вытягивание так сильно, это жест прошения и подношения. Так вы должны держать руку, если просите что-то подать вам или, наоборот, принимаете. Опустите руки и вытяните снова, на этот раз — правильно. — Дети, озираясь друг на друга, снова подняли руки. — Так лучше, — усмехнулась женщина и резко со всей силы ударила своей длинной указкой по оголившейся части запястий, которые обычно были скрыты за рукавами. — А это будет вас ждать, если вы не будете соблюдать этикет, — всё ещё усмехаясь, произнесла она голосом, наполненным превосходством и упоением властью. Удар получился хлёстким — указка была гибкой и тонкой. Как хлыст. Как плеть. Как оружие наказания. На маленьких нежных ладошках остались уродливые красные следы. У Гарри и Жаклин пошла кровь. — За что?! — втягивая с неприятным звуком сопли, воскликнул сдерживающий плач Кристофер. — Мы же всё правильно сделали. Всё — как вы сказали! — Вы посмели выказать своё неуважение учителю. Это недопустимо! — искривляя рот то ли в усмешке, то ли в презрении и смотря на детей подчёркнуто сверху вниз, резко сказала учительница. — Как?! Мы же… — Во-первых, после получения указания вы обязаны отвечать четким «да»! Во-вторых, после этого вы обязательно должны добавлять мисс, миссис или мистер в отношении к учителю и другим взрослым, согласно этикету. — Но мы не знали, — всхлипнула девочка. — Вы даже не представились. — Незнание не освобождает от ответственности, — заявила женщина. — А указывать старшим на ошибки некультурно и запрещено этикетом. — Но если это правда! — вступил Гарри. Они все получили ещё удар — по спине. Гарри, стоящему в самом конце линии, прилетело самым кончиком указки, и пусть два слоя одежды притупили боль, ощущение было крайне неприятным. — Я всё маме расскажу! — выкрикнул плачущий Рихтер. — Она не поверит, мистер Рихтер. Следы уходят быстро, да и доказательств у вас нет. — У нас показания целого класса учеников. — Сейчас особенно проявилось то, что Кристофер был сыном судьи и адвоката. — А следы пока что не сошли. И орудие всё ещё здесь, — указал он на указку. — Или дети сговорились против непонравившегося учителя. Или подрались между собой и не хотят признавать вину. Кому поверят: квалифицированному педагогу со стажем или… — она обвела рукой всхлипывающих учеников, а потом — класс непонимающих лиц, — …вам? А зовут меня миссис Кэмпбелл. Гарри, наверное, был единственным, кто понял происходящее довольно быстро. Он так и знал! Мама была неправа, а он прав — здесь действительно бьют детей! С этим надо что-то сделать! Но миссис Кривой Рот права — им не поверят. Хотя родители Гарри, скорее всего, доверяться именно ему, а не учительнице, но они тогда просто заберут его отсюда, а другие ученики продолжат страдать. Нужно это прекратить! Сам он сделать ничего не мог. Ему было пять лет, и он понимал, что сделать сам ничего не сможет. Это не их с Камиллой и другими ребятами игры в приключения и всесильных героев. Да, Гарри был волшебником, но мама ему давно объяснила, почему волшебством пока что пользоваться нельзя. — Если возникнет проблема, которую ты не сможешь решить сам, — сказала она, — расскажи о ней нам с папой — мы поможем. Всегда. И Уэйн в это верил, потому что уже много-много раз он приходил к маме и папе за помощью, которую всегда получал. Они не ругались, не кричали и не били его — давали советы, показывали что делать или вмешивались сами. Они всегда были на его стороне. Он был в них уверен.