Легегда о детях Ра

Некоторое время спустя Меритатон получила записку. В ней Мутнеджмет сообщала, что свободна, так как дети придворных в этот день тоже не учились, и изъявляла своё желание присутствовать на обеде. Царевна погрузилась в предвкушение приятной встречи, и напрочь забыла о переписке папируса. Пару минут она сидела за столом и задумчиво рассматривала нежный цветочный орнамент, которым был расписан потолок её покоев. «Как хорошо, что я наконец-то увижу мою дорогую Мутнеджмет!» — с этими мыслями Меритатон встала из-за стола и подошла к окну, из которого был виден один из внутренних двориков. — «Что бы там не творил Эйе, это не повлияет на моё отношение к ней, и она навсегда останется моей верной подругой и наперсницей.» Анхе и Ташерит ждали обеда с таким же нетерпением, и не могли скрыть своей радости от Неб-Атон. Для Ташерит этот день стал почти счастливым, а вот Анхе не могла отделаться от мысли, что родители, устроив прогулку в саду и совместный обед, пытаются сгладить у них неприятные впечатления от прибытия Тутанхатона. Тем не менее, Анхе была рада даже этому: Эхнатон и Нефертити действительно были очень занятыми людьми, и простой обед в компании родителей был для маленькой царевны сродни празднику. Прошло ещё полчаса, прежде чем в дверях покоев Ташерит появилась тучная фигура Тети, управляющего дворцовой кухней. В ответ на вопросительные взгляды царевен, Неб-Атон и Ти он с напыщенным видом объявил, что обед, наконец, готов, и всех ждут в покоях Эхнатона, где было приказано накрыть стол. Обрадовавшись такой вести, Анхе с Ташерит бросили куклу, с которой играли, вскочили с пола и хотели было побежать за Тети, однако их остановил строгий взгляд Ти. — Что?.. — немного надулась Анхе. — Давайте пойдём в покои повелителя медленно и чинно, как подобает царевнам. — сказала Ти. — Не исключено, что за обедом будут присутствовать некоторые придворные, наиболее близкие к повелителю и на время эпидемии решившие остаться во дворце, поэтому вам следует вести себя достойно. Особенно это касается вас, госпожа Анхесенпаатон, так как вы имеете не очень хорошую привычку с шумом бегать по дворцу. — Хорошо, няня Ти. — Анхе пожала плечами, и, взяв сестру за руку, направилась вслед за своей воспитательницей. — Стойте, вы только посмотрите на свою одежду! Её лучше поправить. — подбежавшая Неб-Атон одёрнула платья девочек и распрямила плиссировку. — Ну вот, совсем другое дело. Теперь всё красиво. — И правда! — улыбнулась Ти и махнула рукой. — Неб-Атон, ты тоже идёшь с нами, так что живее! Покои Эхнатона, куда маленькие царевны пришли в сопровождении Ти, Неб-Атон и Тети, были одним из самых роскошных помещений дворца. Каждый раз попадая туда, Анхе думала, что это сокровищница, ведь там было множество золотых вещей, орнаменты на стенах и мебель из ливанского кедра были покрыты позолотой и драгоценными инкрустациями, а свет, создаваемый многочисленными масляными лампами и лившийся из непривычно больших окон, многократно усиливал яркое сияние золота и самоцветов. Слуги заканчивали ставить еду на огромный стол, за которым уже расположились Эхнатон с Нефертити, Меритатон, Мутнеджмет, и несколько придворных. — Вы очень вовремя, а то сейчас вся еда остынет! Ну да ладно, я рад снова видеть моих девочек! — Эхнатон засмеялся и жестом пригласил Ташерит и Анхе сесть вместе с ним. — Ти, Неб-Атон и Тети могут занять места напротив нас. — Думаю, не будет лишним напомнить, что это за люди. — Меритатон указала на придворных, когда Анхе и Ташерит уселись поудобнее. — Я знаю всех! — Улыбнулась Анхе. — Вот Ани, новый писарь папы. — с этими словами она показала пальцем на невысокого, стройного мужчину средних лет, с немного растерянным видом сидевшего в углу стола. — Правильно! — кивнула Меритатон. — А это кто? — взгляд старшей царевны упал на статную даму, всё ещё очень красивую и элегантную, несмотря на пожилой возраст. — Это Тийя, кормилица нашей матушки, приёмная мама Мутнеджмет и Нахтмина! Её зовут также, как звали нашу бабушку. — ответила Анхе, гордая тем, что знает придворных. — Она из Хентимина, оттуда же родом наша бабушка и наша мама! — Молодец! — Меритатон погладила сестру по голове. — А где её муж, наш конюший Эйе? — Вот он сидит. — Анхе указала на одетого в безразмерный, но очень дорогой и яркий балахон человека лет пятидесяти с небольшим на вид, с полными губами и орлиным носом. — И ещё он вечно хмурый и надутый! — Ну да. — вздохнула Меритатон с явным пренебрежением, наблюдая, как Эйе настороженно и колко осматривает окружающих своими небольшими миндалевидными глазами, видимо, не способными выражать любовь и тепло. — А знаешь ещё кого нибудь? — Конечно, знаю! — усмехнулась Анхе. — Вот Дуду, он начальник северных стран. — с этими словами она повернула голову в сторону толстяка, тяжко вздыхавшего от жары и вытиравшего пот вышитым платком. — А кто сидит напротив Дуду? — спросила Меритатон. — Сеннеджем, посол Та-Кемет в северных странах. — отчеканила Анхе, глянув на элегантно одетого молодого мужчину в великолепном парике, евшего гранатовые зёрна. — Рядом его жена Нефермут, она — плакальщица, а их сын Хани ещё очень маленький, как Нахтмин. Хани тоже гуляет с нами, но с Нахтмином они пока не знакомы. — А кто это? — Меритатон посмотрела в сторону невысокого и очень смуглого человека с обритой головой, одетого в простую тунику и носящего поверх ожерелья — усеха подвеску, изображающую анх. — Это Мерира. Он — верховный жрец Атона. — ответила Анхе. — И ещё он очень хорошо поёт. — Где же жена Мерира, тётя Тинро? — с этими словами старшая царевна поправила ожерелье. — Вот. — Анхе взглянула на сидящую рядом с Нефертити молодую женщину с невероятно пышными чёрными волосами. — Тинро и мама дружат, прям как ты с Мутнеджмет. — А где Паатонемхеб, ты не видишь его? — Меритатон задала ещё один вопрос. — Нет, его здесь нет. — Анхе отрицательно закивала головой. — Я не знаю, где он. — Я слышала, что Амени, его жене, нездоровится. — вмешалась Мутнеджмет. — Вот Паатонемхеб и не пришёл. Это похоже на правду, так как я не видела её сегодня. — Я не знала. — несколько замешкавшись, ответила Меритатон. — Надеюсь, она не заразилась чумой, и скоро поправится. — Ну, говорят, её уже осмотрел лекарь. — Мутнеджмет поправила парик. — Слава Атону, это не чума, и уже завтра Амени вернётся к своим обязанностям придворной дамы. — Вот и хорошо! — немного натянуто улыбнулась Меритатон. — Я рада этому! «Так, а это что-то новенькое.» — Меритатон замолчала и погрузилась в свои мысли. — «Мне доподлинно известно, что Амени здорова, и это значит, что Паатонемхеб не присутствует здесь по какой-то другой причине. Неужели отец дал ему ещё какое-то поручение?.. И не связано ли оно с Эйе? Похоже здесь дело нечисто, и мне надо поскорее разузнать, почему отец больше не доверяет ему. Надо ещё раз переговорить с Ти, когда обед закончится.» — О чём думаешь? — вопрос Ташерит прервал поток мыслей. — И почему не кушаешь? — Да ни о чём особенном, дорогая. — Меритатон погладила малышку по голове. — И не бойся, я всё съем, потому что эта еда очень аппетитно выглядит! — Согласен, на этот раз на кухне постарались на славу! — улыбнулся Эхнатон. — Кстати, доченька, а что за папирус ты переписываешь у себя в покоях? — Да так… Его Мутнеджмет привезла из своего поместья ещё до эпидемии. — старшая царевна пожала плечами и отправила себе в рот две виноградинки. — Там редкие гимны Атону, а также рассказы и песни светского содержания. Я переписываю этот свиток для Сменхкары, и сама вручу ему, как только закончу переписку. — О, это Сменхкару порадует, он ведь у нас большой любитель почитать! — кивнул фараон. — И, кстати, ты замечательно помогла устроить его во дворце! — Ох, спасибо отец! — улыбнулась Меритатон. — Это тебе спасибо! — сказал Эхнатон. — Куда же мы без нашей старшей девочки! Меритатон смутилась и снова замолчала, так как не считала помощь в обустройстве гостей чем-то значительным. Анхе и Ташерит, только и ждавшие этого, стали наперебой спрашивать родителей обо всём на свете, а также делиться впечатлениями от прогулки в парке и пения Мутнеджмет. — А пусть Мутнеджмет споёт для всех нас! — предложила Нефертити. — Я знаю, она большая мастерица и может петь без музыкального сопровождения! — Да… Да, госпожа… — Мутнеджмет втянула плечи и опустила голову. — Хорошо, я…спою для присутствующих. — Ну же, не стесняйся, милая, выходи из-за стола и спой нам. — Подбодрила подругу Меритатон. — Ладно! — В одно мгновение лицо Мутнеджмет озарилось тёплой улыбкой. — Сейчас… Отерев губы льняной салфеткой, Мутнеджмет немного неуклюже выбралась из-за стола, и, выйдя на середину комнаты, начала петь. На сей раз это был недавно написанный свадебный гимн, одновременно торжественный и трогательный, поэтому приличествующий для исполнения в присутствии фараона и его придворных. Слушая прекрасный голос, никто даже не обратил внимания на Эйе, а между тем, всё то время, пока его незаконнорожденная дочь пела, он смотрел на неё, сидя в неестественной, напряжённой позе, скривив рот в презрительной ухмылке, и яростно сжимал кулаки. Сама Мутнеджмет тоже не заметила этого, так как, погрузившись в слова песни и будто бы купаясь в звуках собственного голоса, она закрыла глаза. Паатонемхеб, тем временем, уже успел тихо проникнуть в покои Эйе, и осмотреться среди многочисленных вещей, которые царский конюший и его семья привезли из своего поместья. Комната была не заперта, и ключ, полученный от Эхнатона, не потребовался. Но где же могли быть письма и документы? Паатонемхеб пересмотрел содержимое незапертых ларцов и сундуков, однако не нашёл там ничего, кроме одежды, свитков с песнями и рассказами, детских игрушек, косметики, париков и украшений. Ученик скульптора уже собирался уходить и доложить повелителю, что если Эйе и хранит при себе какие-то уличающие его документы или письма, то надёжно запирает их. Однако его взгляд упал на столик, находившийся в самом углу покоев, и стоявшую на этом столике небольшую шкатулку с бирюзовыми инкрустациями. Печати на крышке этой шкатулки не было, и, подойдя к ней, Паатонемхеб открыл её. Вместо обычных предметов обихода там оказалось несколько небольших свитков папируса, которые Паатонемхеб сперва принял за очередные сборники рассказов и песен, что не помешало ему взять один из этих свитков и прочесть. «От Риб-Адди». — гласил документ. — «Пусть тот, кто прочтёт это письмо царю, скажет ему, что я падаю к его ногам семь раз и семь раз. Я слышал слова Его Величества, и мое сердце переполнено радостью. Пусть он поспешит послать лучников, иначе мы должны будем умереть, и Губла будет взята. Положение опять становится отчаянным. Недавно говорили, что лучников не будет, однако я написал, что помощь уже в пути. Наши враги теперь боятся, что их схватят, но стремятся завладеть Гублой, и понимают, что, обладая этим городом, будут сильными. Местных лучников будет слишком мало, если наши враги всё-таки отважатся напасть. Я же, со своей стороны, как мог, день и ночь охранял Гублу. Если я со своей армией отойду на отдаленную территорию, то мои воины дезертируют, заберут эту территорию себе, и тогда у меня совсем никого не останется. Так пусть же царь поскорее пришлёт лучников, или мы умрём. Наши враги стремятся совершить преступление. Касательно слухов о продолжающейся у нас эпидемии чумы, то вы, царь и господин мой, не должны слушать других людей. На самом деле всё уже давно закончилось, и вы можете мне верить, так как знаете, что я никогда не пишу неправды. Некоторые местные правители, у которых всё мирно, выступают за то, чтобы вы не посылали лучников. Тем не менее, я хочу, чтобы вы отправили их, ведь у меня беда. Послушайте, в день, когда прибудет помощь, все земли присоединятся к вам, государь. Кто же, находясь в здравом уме, будет противостоять вашим войскам? Мой господин, уделите в этом году время сыновьям Абди-Аширты, ведь вы располагаете информацией об их проступках против ваших земель. Также вам должно быть уже известно о том, что эти люди совершили преступление и убили вашего чиновника.» Этот текст являлся довольно точным переводом с клинописи на меду-нэчер одного из самых отчаянных писем Риб-Адди, правителя Библоса или Гублы, к Эхнатону. Закончив читать его и отложив папирус в сторону, Паатонемхеб взялся бегло просматривать остальные документы, которые хранились в шкатулке. Оказалось, что на каждом свитке был записан перевод какого-нибудь важного дипломатического послания, и огласка любого из них могла бы привести к скандалу. «Как странно… Зачем же Эйе держит у себя всё это?» — задумался Паатонемхеб. — «Он сам говорил, что особо не интересуется внешней политикой и иностранными языками, а в бюро царской переписки, по его словам, у него нет ни одного знакомого человека… А может он хочет обнародовать эту дипломатическую переписку или передать кому-то её содержание? Такое вполне может быть. Ладно, надо поскорее убираться отсюда, вернуть повелителю ключ и доложить ему обо всём, как только он закончит обедать.» С этими мыслями ученик скульптора быстро сложил свитки обратно в шкатулку в том порядке, в каком они были найдены, и, покинув комнату Эйе, отправился к покоям фараона. По доносившимся оттуда весёлым голосам и смеху Паатонемхеб понял, что обед ещё не закончился, и стал терпеливо ждать у входа. Действительно, обед был далёк от завершения. Анхе радовалась, что проводит время с родителями, смеялась и болтала. К удивлению Эхнатона и Нефертити, она даже не упоминала о том, что утром во дворец привезли Тутанхатона, и, казалось, прекратила дуться. Сейчас её занимали совершенно другие мысли: сон, приснившийся накануне, всё ещё казался немного странным, будоражил и не давал покоя, несмотря на то что Меритатон дала ему очень позитивное толкование. Анхе вдруг захотелось поделиться всем этим с родителями, однако, ей пришлось немного пересилить себя, прежде чем начать разговор на интересовавший её предмет. Она попыталась рассказать родителям всё, что помнила, и будто бы снова очутилась в этом странном сне. Глаза Эхнатона широко распахнулись от удивления, едва он услышал, что его дочь говорит о том, что ей приснилась зала с несколькими бассейнами. Тут же фараон как бы между прочим спросил Анхе, не видела ли она искусно нарисованного скарабея с золотыми крыльями над входом в эту залу. Маленькая царевна, съев несколько виноградин и кусок хлеба, разочарованно ответила, что не видела входа. Да и лиц тех, с кем пировала во сне, она тоже не смогла разглядеть: те словно были скрыты от неё неким белёсым туманом. Однако она смогла вспомнить, что один из этих людей облокотился на её плечо, и тогда она разглядела диадему с царским Уреем на его голове. Меритатон в этот момент оторвалась от своего блюда и, присоединившись к разговору, пояснила, что пробовала растолковать сон сестры, и изложила то немногое, что уже рассказывала Анхе. Та заулыбалась, испытывая огромное облегчение от того, что теперь и родители знают об этом странном видении, и, с аппетитом проглотив немного гранатовых зёрен, предалась мечтам. Если уж Меритатон утверждала, что сон надо толковать буквально и когда-нибудь настанет такой день, когда она будет пировать с друзьями в зале с бассейнами, то какими же они будут, эти друзья?.. Из-за таких размышлений Анхе невольно расплылась в улыбке, и заметив это, Нефертити подумала, что наверняка во сне её дочь была счастлива и, хоть этот сон и был назван странным, ей приятно вспоминать его. Анхе подтвердила мысли мамы, со смехом заявив, что очень веселилась во сне, и рада тому, что теперь родители знают об этом сновидении, а также о том, что сестрица Меритатон нашла насчёт него в своих умных книжках. Царица ласково притронулась рукой к ладошке Анхе, и похвалила маленькую царевну за то, что она доверяет маме с папой и рассказывает им обо всём, что её волнует. А сидевший рядом Эхнатон, казалось, даже не слышал этой фразы, и погрузился в свои размышления. По его лицу невозможно было понять, о чём он думал. — Меннефер… В какой-то момент я был уверен, что она увидела во сне именно дворец в Меннефере… — фараон прошептал эти слова настолько тихо, что никто не услышал. — Ах, отец мой Небмаатра, как же ты любил приезжать туда, чтобы поохотиться с моим старшим братом Тутмосом у меров и повеселиться в этом помещении с бассейнами, которое ты называл Залой света! Надеюсь, благодаря твоему покровительству, моя дочь будет счастлива…