Всё меняется, и мы меняемся вместе со всем

      Когда время уже перевалило за ужин, люди начинали забираться в свои убежища, больше не желая из них выходить. Всюду воняло опасностью, гнилью и полным отчаянием. Все это было настолько ненавистно глазам, что хотелось поскорее надолго уснуть и не просыпаться, пока все эти ужасы не закончатся. Но надежда людей больше не может быть прочной и сильной. Люди стали слабее, когда должны были быть сильными. Они знали: ужасы не закончатся никогда, потому что они не понимают, как с ними справляться. Поэтому они почти не спят, боясь услышать, как монстр забирается к ним домой. Они мало едят, боясь, что запасов не хватит на следующие дни. Они редко говорят, боясь, что на их звуки сбегутся зараженные. Они доживают свои несчастливые годы в страхе, не пытаясь что-либо предпринять.       Осознание того, насколько мир обречен, губило Хакона. В последнее время он проникся настоящей тревогой. Возможно, на это повлиял Эйден, а точнее — его отсутствие. Пилигрим тяжело переживал смерти близких, это было видно, особенно по его глазам. Раньше его взгляд был живым, таким молодым и эмоциональным, что каждое чувство, пережитое парнем, резко вспыхивало в голубых глазах. Раньше эти глаза могли плакать. Раньше эти глаза улыбались.       В последнюю их встречу Колдуэлл-младший изменился, а его взор перестал быть каким-то… он просто перестал быть. В глазах таились пустота и холод, а последней искренней эмоцией, отразившейся в этих глазах, стал ужас. Тот самый ужас, с которым Эйден смотрел на своего умирающего отца. Тот ужас, который пробрался в его мозг и перевернул что-то в нем. Ужас, который заставил молодого парня прекратить что-то чувствовать.       Как только Эйден ушел, Хакон осознал, что миссия по спасению мира оказалась провальной. Без Эйдена у них нет никаких шансов, потому что он был силен не только физически, но и психологически. Он был так стремителен, решителен в своих действиях и желаниях, что было невозможно не поверить в него. Было невозможно не последовать за ним. Он тянул каждого за собой, подгонял к заветной цели, все больше и больше убеждаясь в собственной правоте. И Хакон безоговорочно доверился ему. Ему доверились даже Айтор и Фрэнк, некоторые из Ночных бегунов. Но остальные… не смогли.       Они видели в Эйдене предателя из-за того, что он из ВГМ. Они возненавидели его только из-за этого, мгновенно забыв, что он для них сделал.       Затем последовала целая череда неудач. Это ломало его, ломало Эйдена, прорывая последние рубежи обороны в его душе. И Хакон помнит, каким был Эйден в эти моменты разрушения… «— Успокойся, Эйден. Ты не в себе сейчас. Почувствуй себя, малыш. Ты должен признать, что сходишь с ума» «— Да-да, конечно. Да, я сошел с ума, а не вы. Пытаться спасти мир — это безумие, безусловно…»       Эйден с трудом держал себя в руках тогда. Он тяжело дышал, не зная, каким образом привести дыхание в норму. Все это мучило его. Но он заставлял себя держаться. «— Я не об этом. Ты взял на себя очень многое, поэтому думаешь, что должен сделать все сейчас или никогда. Но это не так. Для начала тебе нужно отыскать гармонию с самим собой, иначе потеряешь контроль»       Хакон напрягся сейчас, сжав спинку дивана в своей комнате. Тогда он говорил все это лишь для того, чтобы успокоить Эйдена, и прямо сейчас он понял, что его слова оказались неправильными.       Эйден был одержим. Всегда был одержим желанием всех спасти, защитить любого, даже если ему придется подставить себя под удар. Для него было важно действовать, а не стоять на месте и ждать, когда все образуется само по себе. Ему было страшно. Он боялся опоздать так же, как боялся сделать что-то не так.       А еще был до предела разочарованным в тот момент. Разочарованным не только в себе, но и в людях, в Хаконе, в этом мире. Потому что откровенно не понимал, зачем бороться ради них, если все они бороться не хотят.       Именно тогда Эйден и произнес то, что напугало Хакона и пугает его до сих пор. «— Убей меня… пожалуйста»       Хакон осознал, что Эйден никогда не ценил свою жизнь. Для него судьбы других людей были дороже. И просьба убить его сегодня понималась иначе.       В тот день внутри Колдуэлла что-то треснуло, что-то очень значимое и тайное. Но тогда в нем хотя бы были чувства. Он ощущал страх, он мог показать его. Мог поделиться тревогой. Он позволял смотреть на то, как медленно сходит с ума.       Затем умерла Мия. Умерли дорогие ему люди из ВГМ. Умер отец. Лишь переосмыслив это все и построив четкую цепочку произошедших событий, Хакон смог понять Эйдена. Раньше ему не удавалось прочувствовать привязанность парня к кому-то из компании, но сейчас удалось. Те люди были для него важными. Такими же важными, как, например, Лоан для Хакона. Ведь тяжело представить, что ощутит Хакон, если погибнет она.       Хакон обвиняет себя в том, что Эйден покинул их. Сейчас необходимо сосредоточиться на задании, которое все еще надо продолжать. Услышанная в последнем разговоре Эйдена и Вальца информация была крайне нужной и полезной. Ключ ВГМ. Он может все исправить, положив конец апокалипсису.       Чувствуя давящую тяжесть на сердце, Хакон понимал, что не должен просто стоять у себя в комнате и насылать на себя всяческие проклятия. Нужно идти к Айтору, предлагать ему план дальнейших действий и пытаться довести дело до конца. Отобрать ключ у Лукаса — командира Миротворцев — будет не так сложно. Это надо сделать. Надо.       Айтор знал Лукаса долгое время, но никогда не был к нему близок. Казалось бы, Лукас всегда находится у него под рукой, но Айтор не помнил, чтобы он часто говорил с ним лично. Они как будто никогда не пересекались, будучи всегда в одной фракции.       Хотя, как оказалось, не в одной.       Айтор ненавидел предателей и попросту не понимал, каким нужно быть человеком, чтобы предать. Направляясь к кабинету Лукаса, он размышлял обо всем, что рассказал ему Хакон. Ключ ВГМ был у командира, который перешел на сторону Вальца, и этот же ключ необходим для активации аппарата с вакциной. Смерть одного из членов Миротворцев сейчас была ни к чему, но если тот не отдаст ключ добровольно, то неприятных последствий не избежать…       Глаза Лукаса яростно расширились, как только Айтор упомянул Вальца. В тот же момент преданность Лукаса уже мертвому начальнику ВГМ стала очевидной, и Айтор без наслаждения попросил у того ключ. Последовал отказ.       Было видно, как командир хотел прогнать лейтенанта, но не был достаточно смелым для того, чтобы это сделать. Тогда Айтор решил самостоятельно обыскать его комнату, сохраняя бдительность. Он понимал, что Лукас может напасть на него со спины, поэтому всегда был готов принять удар.       Но Лукас не двигался.       Не отыскав того, чего он искал, Айтор повернулся к нему с усталым от всех этих игр лицом и сжал губы в тонкую полоску, увидев, что Лукас стоял перед ним с выставленным вперед оружием в руке. Этот предатель был настолько труслив, что не осмелился напасть без предупреждения. Может быть, он вообще боялся нападать.       Судя по его спокойному лицу, ключ хранился не в его комнате, иначе обыск бы заставил его понервничать. Благодаря этому выводу Айтор догадался, что Лукас держит вещь у себя, и тихо вздохнул. Лукас сумел прочесть этот вздох, и его рука дрогнула. Он не хотел сражаться. Он боялся биться, зная, что проиграет. И боялся предать своего начальника. — Он мертв, — словно бы услышав мысли командира, сказал Айтор. — Вальц был убит.       На лице Лукаса появилась усмешка, полная облегчения. Идиот. Он служил тому, кому не хотел служить.       Рука с оружием опустилась. Лукас тяжело выдохнул, широко улыбнувшись. Похоже, хранить у себя ключ было очень рискованно и страшно для него. Каждый день иметь шанс быть пойманным — это настоящее давление. И Вальц, должно быть, давил на него тоже, постоянно говоря ему, насколько важно то, что он хранит. Возможно, Винсент даже угрожал Лукасу: грозил, что убьет, если с ключом что-то случится.       И этот груз с плеч командира упал тогда же, когда он вручил ключ ВГМ Айтору. Его лицо изменилось. Предателю явно стало легче. — Хорошо, — кивнул лейтенант. — Теперь можешь быть свободен. Когда будешь уходить, форму оставишь здесь. — Лукас посмотрел на него лишь с долей озадаченности. — С такой репутацией ты не годишься в Миротворцы.       Вероятно, это было очевидно и правильно, поэтому бывший командир возражать не стал и неспешно кивнул.       Припрятав ключ, чтобы никто не заметил, Айтор вышел из кабинета, почти радостно выдохнув из-за того, что не пришлось проливать кровь.       Лоан слушала план Хакона и Айтора с высоко поднятой левой бровью. Конечно, то, что они говорили, имело какой-то смысл, но факт того, что они опирались на слова Вальца перед смертью, казался абсурдным. — Вальц — моральный урод, — упрямо произнесла она, скрещивая на груди руки. Хакон тут же закатил глаза. — Вы допускаете ошибку, доверяя ему. То, что он сказал Эйдену, могло быть ложью. Мы не знаем, начнется ли разработка вакцины с помощью этого чертового ключа, как и не знаем, что нас вообще ждет там. — У Вальца не было причин лгать Эйдену, — покачал головой Хакон, чувствуя, как напряжение достигает его рук при упоминании младшего Колдуэлла. — Не думаю, что перед самой смертью он хотел вложить в свои последние слова ложь. Он был практичным и никогда не любил убивать время на интрижки и загадки. Поэтому логично предположить, что он наставлял Эйдена для того, чтобы закончить начатое Вальцем дело.       Лоан фыркнула. — Ты тоже веришь в эту чепуху, лейтенант? — она посмотрела на Айтора. Тот пожал плечами и ответил ей: — Думаю, да. Мы сейчас как никогда близки к развязке. Мы действительно можем покончить с заразой, которая нас всех убивает. Надо рискнуть.       Женщина прикрыла глаза и досчитала до десяти. Она знала, что они не начнут действовать без ее согласия, но также знала, что в итоге они все равно убедят ее в своей правоте.       Без наслаждения, как будто смирившись, она кивнула, предупредив, что убьет их, если что-то пойдет не так. Мужчины тут же встали со своих мест и пошли собирать Миротворцев и Ночных бегунов. Хакон устремился к Фрэнку. Айтор спокойно направился к своим, мимолетно улыбнувшись Лоан.

***

      Эйден один. Он впервые полностью осознал, что у него больше никого нет. Он больше не нуждался в ком-либо. Чувствовал себя свободным, никому не доверяя и всех ненавидя…       Нет, ненависть никогда не сделает его свободным. Он будет ощущать тяжесть от этого вечно. Он просто не понимает. Понятия не имеет, почему он всегда обо всех думает, а эти все о нем — никогда?       Он чувствовал себя оружием в руках Вилледора.       Люди действительно лишили его семьи, отобрали все самое родное и близкое сердцу. Он не может это отпустить, никогда не сможет. Заставить себя отречься от этих потерь, забыть о преступлениях людей, которых считал своими союзниками — это словно предательство самого себя.       Двигаясь к лаборатории «Сердце» в полном одиночестве и с осознанием того, что никого рядом больше не будет, Эйден смог оценить состояние своего здоровья. Постоянное головокружение вызывало тошноту, и почему-то только сейчас — в отсутствии посторонних людей вокруг — он осознал, что не спал несколько дней. Он даже не помнил, когда в последний раз к нему приходил сон. Постаравшись напрячь свое сознание, парень тут же зашипел от боли, пронзившей его виски. Странно, но попытки что-нибудь вспомнить вызывали у него только мучительные покалывания по всей голове.       В животе что-то внезапно сжалось, а из горла вырвался хриплый кашель. Эйден понял, что голоден. Вообразив себе сушеные фрукты, пилигрим только пожалел об этом. Приступы боли внутри него только усиливались. Он никогда не был так голоден. Чем же он перекусывал в последний раз? Когда это было?       В голове застучало снова. Он не помнил. Он не мог вспомнить. Память подводила его…       Эйден в ужасе принялся перебирать любые воспоминания из его жизни, и их, казалось, было так мало, словно последние несколько лет он пролежал в коме. На самом же деле, скорее всего, он сходил с ума.       Он переставал быть собой. То, что находилось внутри него, завладевало им быстрее, чем он предполагал. Чудовище, живущее всегда рядом с ним, в нем самом, побеждало и рвалось на свободу. Оно убивало Эйдена, заставляло его прекратить сопротивляться.       И, возможно, Колдуэлл этого желал. Он боялся признаться самому себе, но он хотел сдаться сильнее всего. Это последовало не только из-за усталости, но и из-за глубокого разочарования, даже депрессии. Парень понимал, что он ничто. У него все еще было лицо, было тело, он мог говорить и дышать. Но думать о том, как он собирается жить в будущем, было тяжело. Это доводило до паники.       Внезапно его будто приковали к земле, и он закричал, но не услышал этого крика. Все вокруг расплывалось и понемногу темнело: так сознание позволяло понять, что начался очередной процесс превращения. Эйден уже не боялся этого, прекрасно зная, как это больно. Но в этот раз все было немного иначе.       Он почувствовал, как его что-то душит. Быстро поднявшись на колени и оглядевшись вокруг, Эйден не увидел никого и ничего, что представляло для него опасность. И все же что-то убивало его.       Он попытался убрать с горла невидимые руки, которые давят так сильно, что невозможно вздохнуть, но попытка прошла без особых успехов. Его душил монстр, живущий внутри него. А против него Эйден больше не мог найти спасения. Он даже не хотел искать какое-то оружие, чтобы изгнать зверя — изгнать его самого.       И все же организм, не дожидаясь каких-либо импульсов от уже явно поврежденного головного мозга, решил бороться за жизнь самостоятельно. Тогда же Эйдена вырвало, и он увидел, как много крови, смешанной со звериной слюной, вылилось из его рта. Да, он действительно давно не поощрял себя хотя бы кусочком какой-то пищи, раз в луже, непроизвольно созданной им, не было ничего, напоминающего что-то съедобное.       Дышать стало не легче — наоборот, практически невозможно, но его горло определенно было свободно. Это позволило мыслить яснее, и Эйден на секунду решил, что сможет справиться с приступом, если бы не чей-то голос, позвавший его. Чей-то женский, ласковый голос.       Эйден медленно поднял голову и задрожал. Его буквально затрясло от нахлынувших чувств. Перед ним была Мия.       Он тут же вытянул одну руку вперед, пытаясь коснуться ее. Убедиться в том, что она живая. Надеяться, что его обманули намеренно, ради своих корыстных целей. Но его сестра была неприкасаемой. Она — это воздух. Ее нельзя почувствовать, нельзя обнять. Но можно увидеть ее глаза. Увидеть ее улыбку. Увидеть ее всю такой, какой она была раньше.       Эйден хотел умереть от отчаяния. Он возненавидел свое сознание за то, что оно посылало ему предсмертные галлюцинации в виде сестры перед тем, как случится необратимое.       Дышать было практически невозможно. — Я понимаю, что ты чувствуешь, Эйди, — мягким, смертельным шепотом произнесла Мия, присаживаясь рядом со своим братом. Каждое ее движение никак не ощущалось, словно она была совершенно ничем. — Я тоже становилась монстром. — Она сделала паузу, прежде чем продолжить. Она всегда так делала, когда ей было тяжело высказаться. — Так, может, это даже лучше? Что я умерла. Ведь на одно чудовище меньше.       Эйден склонил голову. Он хочет ей возразить, но ему этого не позволяет словно он сам. Она не хотела быть монстром. Она хотела, чтобы монстров не было. Она всегда хотела мира.       Эйдена рвало на части от желания крикнуть так сильно, чтобы умереть от переизбытка потраченных на это сил. Ему страшно думать о том, что сейчас Мия говорила ему то, о чем думала в последние дни своей короткой жизни. Это больно. — Я знаю, что ты так не думаешь, — Мия погладила его по плечу, хотя он этого не почувствовал. — Потому что ты всегда был хорошим братом. — Эйден зажмурился, не в силах что-либо сделать еще. — И даже не думай отрицать, — добавила она, усмехнувшись. — Не вини себя за то, что меня больше нет. Меня никто не смог бы спасти.       Когда Эйден снова распахнул глаза, Мии уже не было. Вместо нее появился словно другой мир, постоянно растворяющийся, черно-белый. Он был явно ненастоящим. Все как во сне, как мираж.       Появилась медицинская палата. На койке лежит Мия без сознания. Возле нее с блокнотом стоит медсестра. Ее белый халат плохо влиял на его зрение, заставляя жмуриться. Женщина, видимо, контролировала состояние Мии. «Пациентка Мия Колдуэлл была укушена, по всей видимости, кусакой. Приблизительный срок болезни: тридцать пять или тридцать шесть часов. Организм слабеет, но глаза в норме. Держим в стабильном состоянии»       Все растворяется и появляется вновь. «Пациентка Мия Колдуэлл. Приблизительный срок болезни: сорок девять часов. Заметны быстрые ухудшения дыхания, кожа бледнеет и на месте укуса покрывается легкой сыпью. Вводим ингибитор» «Пациентка Мия Колдуэлл. Приблизительный срок болезни: шестьдесят часов. Состояние ухудшается. Вены вздутые, потемневшие. Глаза обрели блеклую оболочку, похожую на слизь. Обильное потоотделение. Нестабильное дыхание. Заражение остановить невозможно. Диагноз неоспорим: обратится. Врачи решают вопрос о дальнейшей помощи» «Пациентка Мия Колдуэлл. Приблизительный срок болезни: шестьдесят пять часов. Врачи отправляют Мию в лабораторию по ее дозволению. Доктор Вальц, кажется, согласился на то, чтобы мы ставили опыты на этой девушке. Ее накрыло безумие. Нервные срывы стали все чаще. Ее организм меняется. Вероятно, совсем скоро она превратится. Вводим вакцину» «Пациентка Мия Колдуэлл. Приблизительный срок болезни: девяносто часов. Белая кожа с кровавыми подтеками под глазами, темные вены. Сердцебиение медленное, дыхание сведено к минимуму. Пока пациентка спала, из ее рта вытекла неизвестная слизь, похожая на слюну. Вероятно, внутри девушка изменилась, по крайней мере, ее органы. Это ведет лишь к ее превращению или смерти» «Пациентка Мия Колдуэлл. Срок болезни достиг пяти суток. Мия была найдена мертвой в разрушенной до основания лаборатории. Некоторые части тела отсутствуют вследствие взрыва, некоторые остались обгорелыми. Проведя диагностику, мы убедились в том, что тело принадлежало пациентке. По анализу крови ясно, что девушка не обратилась. Вывод: вакцина, находящаяся на данном этапе разработки, вполне годится для продления жизни зараженного не менее, чем на двое суток»       Мия как будто бы умерла снова. Эйден пережил ее смерть во второй раз, только теперь страдая из-за своих мыслей. Он не понимал, правда ли все то, что он только что увидел. Он ведь не знал все подробности смерти сестры, а тут услышал такое… Его мозг заставлял думать о том, как умерла Мия. Это убивало его.       Ему впервые захотелось увидеть свою мать. Он не мог вспомнить, как она выглядела, но он точно знал, что хотел к ней прикоснуться, почувствовать ее тепло, посмотреть в ее любящие глаза и отдохнуть. Ему не хватало ее, хотя он даже не помнил, на каком году своей жизни ее не стало. В любом случае он нуждался в ней. И не только сейчас.       Отец не смог заменить ему мать. Вальц стал примером для подражания, стал идеалом, к которому Эйден был обязан стремиться. И, не давая материнской любви, Винсент делал из сына сильного человека, способного на многое. Но все же вся эта сила, дарованная Вальцем, не позволяла Эйдену ценить свою жизнь. Поэтому он сейчас один. Поэтому он медленно гибнет.       Концентрируя свои мысли на размышлениях, Эйден переставал чувствовать боль, которая действительно затихала. Превращение затупилось. Теперь молодой человек просто умирал, не имея никакой возможности препятствовать этому. Ему не хотелось существовать. Тоска разъедала его. Тоска не только по Мие и Вальцу, но и по Нэнси, которую он жаждет узнать. Наверное, он мгновенно стал бы счастлив, если б его мать оказалась живой.       Галлюцинации исчезли. В глазах потемнело. Эйден понял, что не увидит маму даже в собственном воображении. Это избавило его от малейшего сопротивления, и он упал на землю без чувств.

***

      Лоан не была готова к операции. Ворваться в главную лабораторию ВГМ и запустить аппарат для разработки вакцины казалось абсурдом. Не потому, что она не надеялась на лучшее, а потому, что она не могла осознать, что бесконечные нападения зараженных совсем скоро могут прекратиться. Все это было сродни волшебству, детским мечтам.       Женщина приблизилась к зеркалу, чтобы осмотреть себя. Она так давно не глядела на свое лицо, что не смогла не удивиться, насколько оно изменилось с недавних пор. Она похудела. Ее впалые щеки были бледными, шея заметно удлинилась, а руки перестали казаться такими сильными, как раньше. Ее лицо стало суровым, словно она каждый день ходила хмурая, не переставая быть чем-то недовольной. Но в глазах горел огонек. Огонек жизни, надежды.       Ей впервые захотелось улыбнуться, и это дало ей шанс подумать о том, что вскоре все наладится.       Слезы сами подступили к ее глазам. Лоан была определенно счастлива от того, что у всех людей — в том числе и у нее — появилась настоящая вера в нормальную жизнь. Она начала представлять, как выходит на улицу без боевой экипировки и оружия. Она будет дышать свежим воздухом, наслаждаясь красотой природы. Она снова будет ходить к ручьям, как делала это пару десятилетий назад. Она будет жить без опаски и напряжения… — Лоан?       Мужской голос вырвал Лоан из раздумий, и она снова увидела в отражении себя. Оказывается, она плакала.       Быстро стерев соленые дорожки с щек, женщина повернулась к Айтору, вошедшему к ней. Она не ожидала, что он зайдет. — Мы уже уходим? — с серьезным тоном спросила она, радуясь тому, что ее голос не дрожит.       Лицо Айтора выглядело крайне беспокойным. — Нет, — ответил он и подошел чуть ближе. — Я зашел к тебе, командир. Хотел проведать.       Лоан кивнула. Странная теплота прошлась по ее телу и мягко ударила в грудную клетку, приятно сжимая ее. В животе ощутилось небольшое давление, будто она испытывала какой-то стресс. — Я могу собраться сама, лейтенант, — через силу усмехнулась девушка. — Не сомневаюсь.       Он кивнул и сжал губы в тонкую полоску. Казалось, он был напряжен или напуган чем-то, и это выражение озадачило женщину, что и отразилось на ее лице. Айтор только улыбнулся ей на это. — Ты меня проведал, сэр, — пожала плечами Лоан, чувствуя легкую неловкость от того, что лейтенант был здесь и, похоже, не собирался никуда уходить. — И не зря, — сказал он, оглядев ее лицо и тело. — Ты не в порядке.       Притворный смех сорвался с губ командира Ночных бегунов, и она, отвернувшись, огорчилась из-за того, насколько нелепо это вышло.       Как только Лоан тяжело вздохнула, обернувшись к лейтенанту, чтобы опровергнуть его слова, Айтор обхватил ее лицо своими руками и притянул к себе, вовлекая ее в теплый поцелуй. По его движениям было понятно, что он не верил ни единому ее слову. Он действительно раскусил Лоан. Понял ее ложь и ее правду.       Лоан усмехнулась в его губы, не прекращая поцелуй и обнимая его шею. Ей забавно думать о том, что Айтор долго размышлял о ее поведении, пытаясь добраться до самой сути ее характера и ее чувств. Она готова поклясться, что не сдержит смех, если спросит его о том, как он анализировал ее. Сама мысль об этом заставляла ее улыбаться.       Когда мужчина оторвался от ее губ, он заключил ее в объятия и положил подбородок на ее затылок, заставляя ее прижиматься к своей груди. Лоан опять улыбнулась: он хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности рядом с ним. Как будто бы она чего-то боялась и не могла справиться с этим одна.       Она могла. Но с ним было легче. Ей с ним действительно легче.

***

      Тяжело.       Тяжело открыть глаза.       Тяжело сделать вдох.       Тяжело подумать о том, что происходит вокруг.       Тяжело даже думать.       Эйден едва пошевелился, и первое, что он почувствовал, оказалось удивление. Он был по-настоящему удивлен тем, что все еще жив. Смерть была явно ближе, чем что-либо еще. И все-таки он не умер. Невероятно.       По мере пробуждения Колдуэлл начинал понимать все больше и больше. По крайней мере, он понял, что нужно начать дышать. Странно, что за дыханием надо было следить. Самостоятельно делать каждый вдох и выдох, контролируя паузы между ними. В первые секунды эти паузы были большими, потому что легкие будто не были готовы к такому частому движению. Но из-за долгого промежутка у Эйдена не хватало воздуха, и ему приходилось заставлять себя дышать чаще, игнорируя боль в груди. Короткий вдох. Пауза. Короткий выдох. Пауза.       Вдох.       Пауза.       Выдох.       Пауза.       Вдох.       Выдох.       Снова выдох. Сбился.       Кашель.       Он задыхался.       Несмотря на это, сил у него, казалось, прибавилось, и он попытался подняться. Получилось. Это позволило ему задышать правильнее. Он сумел глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Дыхание восстановилось. Можно было открыть глаза.       Эйден увидел землю под собой и зажмурился, когда все вокруг него внезапно поплыло. Он понял, что ему следует поскорее сфокусироваться на каком-то объекте, чтобы его зрение пришло в норму. Этим объектом оказалась его рука. Парень внимательно рассмотрел ее, прежде чем проморгаться и поднять голову. Перед ним был тот же пейзаж, что и до потери сознания. Значит, Эйден не двигался все это неизвестное время. А это значит, что он ни в кого не обратился. Чистое везение.       Собравшись с силами, Эйден заставил себя думать только о поставленной задаче. Ключ от «Сердца» у него, так что нужно лишь прийти в лабораторию и спасти этот чертов мир. Он запустит аппарат даже без ключа ВГМ. Он ведь обязательно что-нибудь придумает.       Конечно, можно было развернуться и направиться в Вилледор, потому что, как говорил его отец, ключ ВГМ находился у командира Миротворцев. Но, учитывая свое состояние, Эйден понимал, что у него мало шансов добраться до города. Он умирал. Знал, что долго не проживет. И он даже не мог предугадать, когда именно для него все закончится. Смерть могла появиться внезапно.       Но, пока она не пришла, нужно продолжать идти вперед. Это необходимо.