***
Кровь. Буквально повсюду. Стены, потолок, пол, даже собственные пальцы. В воздухе витает неприятный металлический запах, мешающийся с сыростью какого-то подвала, что делает воздух противным вдвойне. Дышать тяжело, будто он только-только убегал от толпы зараженных через весь город. Живительные глотки кислорода режут по горящим легким адской болью. Эйден ступает по алым вязким лужам, кривясь от отвращения и мысли о том, что придется отмывать от этого всего обувь. Куда он идет? Самому бы знать, на самом деле. Он следует будто по знакомой ему протоптанной тропинке, где был уже множество раз. Вдалеке горит надоедливая зеленая палочка, которая является во тьме единственным маяком, помогает не сойти с ума, от капающей на лицо и плечи крови. Только вот, подойдя ближе, пилигрим хочет тут же развернуться, убежать, чтобы не видеть представшей перед ним картины. Сгорбившаяся фигура прыгуна, лишь отдаленно напоминающая его самого, о чем можно было догадаться по некоторым порванным вещам, лохмотьями телепающимся на зомби, нависает над... О боже, Хаконом. Мужчина дышит рвано и что-то говорит, но у Эйдена будто уши закладывает. Он пытается ускориться, отогнать от партнера опасную тварь, но все происходит будто по продуманному сценарию, где напуганный мальчишка исполняет второстепенную роль и может только наблюдать за главными героями этой постановки, ожидая своего выхода в нужную секунду. Бегун кричит, когда когти раздирают его кожу, когда его собираются разорвать на части, словно тряпичную куклу. Ему больно. И Колдуэллу больно вместе с ним. Он хочет помочь, но выходит вырваться из лап оцепенения только тогда, когда после очередного ужасающего хрипа парень открывает глаза и видит лежащего в кроваво-красной луже таксиста. Его грудь с тяжестью вздымается, а вот громилы нигде нет. Мальчишка несется вперед, падает на колени, еще больше перемазываясь в чужой крови, и кладет на свои согнутые ноги голову старшего, чье сердце вот-вот остановится. — Не плачь, малыш... — мужчина кашляет, сплевывает в сторону алые сгустки, и почему-то улыбается, вытирая слезы юноши рукой с поломанными пальцами, — по мертвым не плачут...***
Хакон просыпается один где-то часа в три ночи. Эйдена на кровати нет, да и в темных углах комнаты разглядеть его не удается. Он отбрасывает одеяло в сторону и ежится от неприятной дрожи, прокатившейся по телу, как только ступни касаются холодного пола. Шла уже шестая ночь с того злополучного дня, когда Лоан притащила мальчишку с объекта ВГМ, и, честное слово, не было еще ни раза, когда он бы не поднимался, замечая отсутствие пилигрима. Последний спал слишком плохо, регулярно пробуждаясь от кошмаров, содержание которых оставалось для таксиста загадкой. На кухне догорает маленькая свечка — эта продержалась двое суток, в отличие от остальных, и это единственный источник света во всем доме на данный момент. — Эйден, — бегун трясет его за плечо, чтобы обратить на себя внимание, что у него получается, — ты чего не спишь? — глупый вопрос, особенно когда ответ знаешь наверняка. Сейчас товарищ заврется, скажет, что просто вышел попить воды, и старший может дальше идти отдыхать. Мальчишка молчит, рассматривая уже потухающую огонек, но не пытается прогнать партнера, что уже некий прогресс. Несколько дней назад он шарахался по углам комнаты, держа дистанцию в несколько метров, а утром вел себя, как ни в чем не бывало. — Опять кошмары? — здесь ответ тоже известен, и Хакон только вздыхает, притягивая младшего для того, чтобы коснуться губами лба, — Идем, солнышко. Там ультрафиолет, ты не превратишься. Колдуэлл головой качает и что-то шепчет себе под нос, давая понять, что в постель он не вернется до утра. А надо бы. От недосыпа круги под глазами увеличились до немыслимых размеров, и слова иногда буквами менялись. Даже Эш больше не светилась от радости, когда опекун брал ее на руки. — Эйден, — возможно голос сейчас звучит довольно грубо, если учесть вздрогнувшего парня, но действенно, — Хотя чего я тебя уговаривать буду? Мужчина подхватывает довольно легкое безвольное тело и несет к кровати, укладывая на нее. Пилигрим порывается встать, но тут же оказывается прижат чужим весом. Брыкается пару секунд, а затем успокаивается, слушая мерные удары сердца за ребрами старшего.***
И самое интересное, утром ведь выглядит свежим и отдохнувшим. Не зря его насильно пришлось убаюкивать. Даже улыбается, хотя в последнее время ходил по дому темнее тучи. Помогает партнеру приготовить суп из консервированного тунца, весь день играет с малышкой, вспоминая наконец, что он, вообще-то, "счастливая мамочка". А вечером присоединяется к Хакону посмотреть закат. И они говорят ни о чем и обо всем одновременно. Пилигрим рассказывает, как умудрился навалять ренегатам во время последней роковой вылазки, защищая Веронику, себя и ключ. Вещает об их выходках со Спайком во времена странствий. Бегун — о своих "веселых" клиентах, которые попадались ему на пути, в те времена, когда он работал таксистом. С приятным удивлением для себя отмечает, что это первые сутки, за которые мальчишка не заикается об уходе ради всеобщего блага, а выглядит так, как раньше, будто принимая, наконец, свою сущность и здраво оценивая ситуацию. Сегодня Эйдену впервые не снятся кошмары. Сегодня Хакон впервые не прячет ключ от выхода из жилища.***
Таксист мчался по крышам так быстро, как только мог. Нет, он был уверен, что мальчишка справится с Эшли, особенно когда они натащили для нее детских игрушек. Нужно было только сидеть с ней, кормить иногда, переодевать, ну и по желанию остальное. Правда, по желанию няньки или самой малышки — не уточняется. Во внутреннем кармане куртки приятно хрустит обертка от плитки шоколада, за которую бегун чуть душу не продал барыге-торговцу, который уверял, что он единственный в городе, у кого можно приобрести такую диковину. А дома была припрятана бутылка вина. Не самый лучший романтический ужин, который мужчина когда-либо организовывал, но ведь в их время и такое является большой редкостью. Важен же был не сам процесс, а повод, по которому это все устраивается. Серьезный шаг, может, немного поспешный, но отчего-то казалось, что они оба к этому готовы. Уже остановившись перед самой дверью, Хакон вспомнил, что не закончил одно важное дело, и достал из кармана довольно помятый и пожелтевший от старости листок. Он весь был исписан кучей фраз, где-то перечеркнутых. Прочитав текст еще несколько раз, таксист кивнул и выудил еще один, только на этот раз чистый, лист, переписывая на него все с первого, теперь выводя каждую букву. — Черт, последний раз чувствовал себя так лет семнадцать назад, — заканчивает и прячет обратно по карманам, толкая незапертую дверь в дом. И его сразу встречают. Эйден выходит из спальни с малышкой на руках, которая тут же в Хакона пальцем тычет и выдает какой-то непонятный звук, похожий на "па". Брови взмывают в удивлении, а на лицах мужчин расплываются улыбки. — Она сама, честно, — мальчишка оставляет на щеке поцелуй и отходит подальше, позволяя партнеру стянуть с себя обувь, чтобы пробраться к комнатам, — Ты долго сегодня. — Говоришь, как моя вторая жена до того, как я спалил ее любимые занавески. Потом видеть меня она не хотела, — Колдуэлл следует за таксистом на кухню, чтобы уже проверить содержимое желтого мешка, но только его по рукам бьют под недовольное шипение и отправляют в спальню. На ковре в комнате разбросаны игрушки — начиная от тех самых разноцветных кубиков, заканчивая фигурками животных, и Хакон закрывает лицо ладонью, тяжко вздыхая от осознания того, что все это придется убирать. — Что? Мы играли, — Эйден своими глазами смотрит, голубыми-голубыми, и ресницами хлопает невинно, поддерживая пытающуюся ползать девочку. Она смеется звонко под улыбку пилигрима, и бегун не может не сделать того же. Перед этим, правда, слона и жирафа в ящик закидывает, а потом приземляется рядом, кладя уставшую голову на плечо друга. — А то я не вижу... — мужчина зевает, но смахивает с себя накатившую дрему, вспоминая, что ему еще нужно сделать, — Вы уже обедали? — Ага, — младший кивает, выглядя чересчур счастливым для себя самого, но это не плохо, ни в коем случае. Таксист просто для себя самого такую внезапную перемену замечает, — спать хочется, — и это только на руку, поэтому в собственном сознании Хакон в ладоши хлопает. Уже через каких-то десять минут мальчишка умилительно сопит, крепко прижимая к себе, Эш, а Хакону ничего не остается, кроме как накрыть их пледом, оставив у каждого поцелуй на виске, отчего внутри проскальзывает мысль "Ты что-то разнежничался, старик", но она задвигается как можно дальше, потому что для таких важных его сердцу людей он готов делать все, чтобы показать, насколько они дороги. А сейчас пора бы приводить план в действие — до заката ведь осталось около часа.***
И за полчаса крыша буквально преображается, начиная сиять огоньками пары гирлянд, питаемых от генератора. Мужчина даже стол умудряется соорудить из высокого ящика, накрыв его оранжевой тканью. Откуда у него такой большой кусок? Да самому бы вспомнить. Может, нашел где-то и оставил для каких-то целей, но сюда она пригодилось больше. А вот стулья пришлось вытащить из дома, да еще и шуметь нельзя было, чтобы Эйден не проснулся раньше времени. Бутылка вина, шоколад и сыр. Как уже и говорилось — не лучший романтический ужин, что ему доводилось когда-либо организовывать, но в условиях их мира особо не раскачаешься, да и лучше, чем ничего. Только вот не получается избавиться от навязчивой мысли, что чего-то не хватает. И уже пора б мальчонку будить, да вот осознание резко настигает его, и Хакон срывается с места к ближайшей крыше, чтобы нарвать цветов, а потом разместить их на "столе" в жестяной банке-вазе. Ох, точно будто вернулся во времена, когда ему было лет шестнадцать. Закатные лучи красят это теплым светом, а таксист еще раз стучит себя по карманам, чтобы удостовериться в наличии главных атрибутов сегодняшнего вечера, и идет в спальню, поскрипывая старыми половицами. Пилигрим выглядит слишком мило, чтобы будить его сейчас, и бегун чувствует себя настоящим предателем, слегка тормоша чужое плечо. Колдуэлл кряхтит, пытается отмахнуться руками, один раз попадая партнеру по носу, но все же встает, пусть и похожим на маленького нахохлившегося воробья. Интересно, Эйден их когда-нибудь видел? — У меня для тебя небольшой сюрприз, солнышко, — и младший загорается, но выглядит совершенно ошарашенным, когда на переносицу опускается легкая черная ткань, которая не дает увидеть абсолютно ничего, — Ты же мне доверяешь? — горячий шепот раздается над ухом, и мальчишка поспешно кивает, чтобы побыстрее прогнать собственное смущение, позволяет толкнуть себя в спину, ведь знает, что ему не навредят, даже когда он так беззащитен. — Ты же не собираешься скинуть меня с крыши? — вопрос срывается с губ сам собой, за что пилигрим получает сначала предательский тычок между лопаток, а затем поцелуй в затылок. Хакон молчит, но уверенно продолжает вести его, в конце концов приземляя на стул. Ткань, упавшая с глаз, заставляет болезненно зажмуриться от ярких лучей света, но те чувства, что охватывают его при виде стоящего на одном колене возлюбленного разом компенсируют все неприятные ощущения, заставляя сердце биться чаще. Эйден осматривает, как преобразилось знакомое место, и все еще недоуменно смотрит на мужчину, что пытается что-то старательно извлечь из своего кармана. — Что происходит, Хакон? — щеки заливаются румянцем, и Колдуэлл очень надеется, что закат тщательно скрывает эту деталь. Это все ведь не может быть правдой, да? — Выслушай меня, малыш, — он наконец достает из недр куртки немного смятый листок и разворачивает его, готовясь к чтению, — Черт, не волновался так уже давно. Знаешь, это может и глупо, и как-то по-детски, больше для слащавых подростков; и в нашей суровой реальности, наверное, это следовало бы сказать простыми словами, но вариант в виде стихотворения показался мне самым особенным. Я не лучший чтец, а прослушать тебе придется не мало, но я надеюсь, что ты вытерпишь... Таксист прокашливается и набирает в легкие побольше воздуха, а пилигрим, напротив, задерживает дыхание, приготовившись исполнить просьбу. И уже спустя несколько секунд сомнений, во время которых мужчина сжимает пожелтевшую бумагу и заламывает уголки, он тихо начинает: Ты с самых первых дней являлся лучом света, И, может, неприветлив был народ, Кидая на тебя петлю из боли и запрета На жизнь твою в скитаньях круглый год. И крылья обрубили вмиг, лишая силы, Работой завалили, что не впрок, А откажись — подняли бы на вилы. Ну что, не хочется, чтоб кто-то бы тебя сберег? А я один и всеми ненавидим, И лишь в твоих глазах мне виден яркий свет, Который ты глушил, тая обиды, А я во тьме терялся столько лет. И мне известно, пусть, тепло от пилигрима, Которым ты раскинуться не прочь. Хочу я обладать тобой, и непоколебимо, Чтобы никто, кроме меня, тебе не мог помочь Сдержать свои обиды, гнев и чувство страха, Еду делить и кров, и теплый смех. И ни один момент пусть в нашей жизни не покажет, Что хоть секунду не хотелось мне тебя сберечь. Сейчас стою я на колене, в четвертый раз, последний пусть. Мне больше не нужны те цели, к которым долго так стремлюсь. Мне нужен ты, и, знаешь, Эйден, В глуби моей души любовь — Всепоглощающее бремя, что мне нести, увы, не в новь. Предательством моим обижен, И лишь я обещать могу, Что впредь, купаясь в твоих чувствах, Ошибку ту не повторю. Былое не вернуть, я понимаю, Но, умоляю, загляни в мои глаза. Там правда есть, и лишь одно я знаю - Живет она в них только для тебя. Мне б руку предложить и сердце... Увы и ах, утеряны давно. И не найти, и не раскрыть мне эту дверцу, Где уж так долго прячется оно. А может быть, оно моим и не являлось вовсе? С той самой встречи тебе верно вручено, Чтобы никто не смог его разбить, роняя так неловко, И кровью сбрызнуть острое стекло. И может быть, казалось мне, Мы сможем стать единым целым, Касаясь сердцем в глубине Чужих страданий так не смело. Узнаем, где наша мечта, Застрявшая чуть в поле грусти, Тоску нашу вовек отпустим, И, может, ты ответишь "да"? — О, господи, Хакон, это... — мужчине кажется, или в углах глаз мальчишки действительно скопились слезинки. Он встает со стула, из-за чего таксист начинает бояться, что пилигрим просто сбежит, но то падает на колени рядом, крепко обнимая за шею. На коже чувствуется горячая влага. А ведь и правда плачет... — Да, да, конечно да... — шепчет, будто в бреду, яростно размазывая соленые капли по своим покрасневшим щекам, но улыбается так ярко, что старший жалеет, что он не художник, или что под рукой нет фотоаппарата. Ладонь ныряет в карман и извлекает из него на свет аккуратное кольцо, выточенное из какого-то минерала. Ох, и как же он намучился, ниткой меряя палец спящего Колдуэлла, чтобы потом передать это все мастеру. Да, не серебро, конечно. И уж тем более, не золото. Но разве драгоценности имеют значение сейчас? Таксист не уверен. Поэтому нашел альтернативу. Да и он считает, что партнер, постоянно участвующий в различных заварушках и бегающий по крышам, не станет таскать на пальце мешающую безделушку. Хотя, кто знает... Украшение идеально село на безымянный палец левой руки, и Эйден, все еще пребывая в шоке, устремил свой взгляд прямо в черные глаза напротив. В них искрилась радость и плясали смешинки. Или это так умело маскировались чертята — извечные жители этих омутов? — Ты где его взял? — мальчишка говорит так хрипло, как будто только-только кричал без остановки на протяжении нескольких часов. В гладком колечке из агата, переливающемся из зеленого в голубой, не было, ровным счетом, ничего особенного, но оно казалось Эйдену самой дорогой вещью, что вообще мог преподнести мужчина. — Заказал, малыш, — Хакон притягивает его, слегка касаясь губ, не задерживаясь, буквально на долю секунды. Потому что знает, что не сможет остановиться, а опошлять не хочется. Все же, он только что в четвертый раз получил билетик на поезд под названием "семейная жизнь", а такое бывает не часто. Парня что, вообще не смущали три неудачных брака, раз он так бездумно доверился бегуну, которого знает несколько месяцев? Любовь зла... Атмосфера вокруг волшебная, не хватает только музыки и медленного танца. Бегун даже мог бы попытаться вспомнить движения. Все же, у него было три свадьбы, перед каждой из которых он учил медляк, поддаваясь уговорам жены. Старший шелестит оберткой шоколада, пока Колдуэлл рассматривает кольцо, чтобы встретить благодарный взгляд голубых глаз, которые с интересом изучают сладость, а затем принимают, когда Хакон предлагает кусочек. Эйден жмурится от удовольствия и тянется за еще одним. Этот вкус для него определенно точно новый, и таксисту его даже как-то жалко — сам-то он в детстве конфеты обожал, а младший, родившись перед самым Падением и проведя кучу времени в больнице, был жестоко лишен этого всего. — Хакон, не сочти за грубость, но я хочу задать, эм... немного неудобный вопрос. Можно? — мальчишка тушуется, ковыряет носком пол и старательно что-то там высматривает. — Конечно, родной, задавай, — мужчина довольно сильно расслабился, потягивая из стакана, ибо бокалов не нашлось, вино, от которого пилигрим отказался. — Зачем тебе это? От меня же куча трудностей. Связать нас... узами брака — не значит ли это подписать себе приговор на вечную жизнь в опасности из-за моих постоянных обращений? — старший тяжело вздыхает и отставляет стакан в сторону, заменяя его ладонями мальчишки. — Черт, малыш, настанет ли день, когда ты перестанешь задумываться об этом? — Колдуэлл не отвечает, но не стесняется заглядывать в глаза, что уже, несомненно, радует, — Я предложил тебе это, потому что ты нужен мне. Нужен со всеми своими недостатками, тараканами в голове, шрамами, срывами и истериками из-за выпавших на твою долю испытаний. Я хочу находиться рядом с тобой, и взаимные обязательства, что мы на себя таким образом берем, я надеюсь, помогут удержать тебя рядом. Я не хочу переделывать тебя, ведь очаровался именно таким — временами чересчур мягким, заботливым, отзывчивым, язвительным, никогда не сидящим на одном месте. И ограничивать тебя я тоже не хочу. Но, знаешь, собираюсь прожить вместе всю оставшуюся жизнь, твою или мою - не важно. И я верю, что на вот этих всех чувствах, обуявших нас, будто маленьких детей, мы сможем построить что-то более важное и крепкое — например, любовь. Именно в тот момент, когда они поутихнут и пелена спадет с глаз. И, самое главное, мы сможем построить семью для малышки Эш. Пусть не совсем традиционная, но она будет. И если ты, солнышко, не против, я найду ближайшего священника, чтобы он венчал нас, как это и положено. Так мы точно сможем официально зарегистрировать наши отношения. Вряд ли сейчас это имеет хоть какую-то силу, но все же... — Обязательно, Хакон. Только позже. Давай разберемся со всем, а затем я обязательно выйду за тебя, как это было принято в Старом мире. Только чтоб без разводов, — Эйден угрожающе нахмурил брови, помахал пальцем и пересел на колени к старшему, от которого получил в сморщившийся лоб легкое прикосновение губ и счастливую улыбку довольного жизнью человека. — Договорились...