***
— Открытка, которая смогла перевернуть мою жизнь, — Джой погладила лежащего на ее груди Лео, маленькими пальчиками перебирающего на ее шее тонкую золотую цепочку. — И письма? — прорезался сонный детский голосок. — Тот жуткий человек со шрамами правда писал тебе? Она улыбнулась. — Так много, что мы могли бы разжечь с тобой камин и греться у него добрый час. В темных строчках на бежевой бумаге творилось что-то необыкновенное: два по-своему одиноких человека, которые нашли общее друг в друге, любили и отдавали, спорили и смеялись, безудержно делясь мыслями, мечтами, планами на дальнейшую жизнь, переписываясь, всегда переписываясь… До тех пор, пока Лука не приехал в Бирмингем, где их головокружительная история стала началом конца.Воспоминания
Джой располагалась в саду, скрывшись в неприметной тени от палящего солнца, что нещадно жгло веснушки на ее светлой коже. Беспечно размахивая ногами, подперев подбородок левой рукой, она бегала глазами по печатному тексту книги, не улавливая абсолютно никакого смысла, мысленно прокручивая, как пластинку, последнее письмо для Луки, отягощено вздыхая. Четыре недели без ответа, а значит и сна, аппетита и блеска в глазах. Джой небрежно перелистнула страницу, когда носики черных гроги остановились точно перед ее глазами, устремленными в книгу. Она тут же вскинула голову, невольно приоткрыв рот, из которого вырвался удивленный стон. — Лука?! Он наклонился, быстро осмотревшись, прижимая палец к ее губам, пока Джой плавно вскарабкивалась на ноги, но те ее предательски не держали, подкашиваясь от волнения. — Тише, малышка. Будет не сладко, если кто-то увидит нас… — Лука пронзительно посмотрел на нее сверху вниз, с той довольной ухмылкой, что застал ее врасплох своим молчанием и внезапным появлением, наблюдая, как Джой наспех облизывает свои губы от его голоса, мягкого и обволакивающего с небольшой хрипотцой. Лука был одет в дорогой твидовый костюм. Уложенные назад черные, как вороново крыло, волосы, идеальный галстук с золотым зажимом и сдвинутая набок шляпа создавали его безусловный гангстерский имидж, однако, почти свежие шрамы, некоторое количество татуировок и плутоватая улыбка придавали ему этакий бунтарский вид, внося нотку дисгармонии в идеальный деловой облик. Он был таким, каким Джой представляла его себе, таким, каким она когда-то встречала его в своей маленькой жизни. Его руки обвили ее, притягивая к себе настолько тесно, насколько им позволяла физика, соприкасаясь с ее мягкой грудью. Проникшие вибрацией ее трепетного стана, его ладони скользнули вниз от спины, базируясь на талии. В первый раз, когда Лука обнял ее, она полностью наполнилась долгожданным соприкосновением тел — товарищеские отношения стремительно уступали место любви, так сладко и естественно. Его мятное дыхание обожгло Джой, когда он склонился к ее губам, испытывая жажду впиться в них так жадно, как он описывал в письмах. — Я пришел к тебе, как обещал, mia bellissima . — хрипотца в его голосе стала более явной. Джой почти перестала дышать и чуть слышно простонала от его слов. Она видела, как Лука томно прикрыл глаза, опуская голову, и смазанный поцелуй коснулся уголка ее губ. — Лука, — шепнула Джой, и теперь уже он застонал в ее приоткрытый рот. — Что такое? Я начал не с того, или ты передумала? Джой смущенно сглотнула, виновато выбираясь из тисков Чангретты, оказавшись абсолютно не готовой к тому, о чем они обусловились по-переписке из-за неистового волнения, но он настойчиво не отпускал ее. Его длинные пальцы упрямо обволакивали ее розовые щеки. Прикосновения настоящего мужчины, такие желанные, что испепеляли Джой, пропуская разряды импульсов по коже. Она прочистила горло, улизнув от очередного столкновения губами, которое влажно мазнуло ее щеку. — Время… Сколько время? — она подняла глаза и Лука, двояко ухмыльнувшись, нехотя запустил руку в ткань пиджака, выуживая из него часы на панцирной цепи. — Без трех двенадцать. Джой благодарно кивнула, с фальшивым любопытством заглядывая в циферблат. — Уже? Мне пора! Если меня не будет в столовой через три минуты, дядя, как всегда, зачтет это за возможность придраться. — проговорила она, теряя звуки от расшатавшихся нервишек, без видимого сопротивления принимая касания Луки. Он кинул взор на часы, в которые так усиленно глядела Джой. — У нас есть еще целых две минуты. Джой спохватилась. — Как раз, чтобы мне домчаться и… Лука заправил за ухо ее светлую прядь, вглядываясь в каждую ее веснушку, в искусанные губы и густые пушистые ресницы опущенных век. — Совершенство. Ты само совершенство, маленькая Джоя. Она подняла глаза. Никто и никогда раньше не видел в Джой совершенство. Никто и никогда раньше не улыбался ей с таким одобрением и теплотой во взгляде. С Лукой она впервые почувствовала себя желанной, и в промежутке между двумя ударами сердца потеряла голову и влюбилась. У Джой не было страха или опасений, только кипящий трепет, что брал начало от сердца и разливался по животу и ногам, когда она столкнулась с ним у подножья лестницы глубокой ночью, прикрывая руками голые плечи в ночном платье. Она сделала это намеренно, услышав внизу голоса и шаги, понимая, что играет с огнем. — Моя Джоя… Почему ты не спишь? — прошептал Лука, и тут же его ладони потянулись к ее рукам, опуская их, переплетая пальцы, останавливая взор на линии молодой округлости ее груди. — Захотела пить. — это было сказано так невинно, что Луке ничего не оставалось, кроме как мягко пихнуть ее к стене и, не дав и секунды на размышления, прижаться к ее приоткрытым губам. В первый раз, когда он поцеловал ее, Джоя полностью отдалась ему. Ее первый поцелуй, конечно не его, но он заставил дрожать их обоих. Джой несмело протянула руку и коснулась Луки, что впоследствии привело ее к катастрофе жизни; обожженная солнцем шея, уголки челюсти и гладкая кожа скул, пропитанная чудесным ароматом. Джой хлебнула воздуха, которого стало не хватать, и Лука смело пропустил прохладный, пронизанный сладким джином, скользкий язык в ее рот, испуская глухой стон. Шум в прихожей, чьи-то далекие шаги. Первым пришел в себя Лука и настороженно отпрянул, прислушиваясь к звукам, слыша бешенное биение сердца Джой. — Давай, живо в свою комнату, — приказал он, провожая Джой упавшей на ее поясницу ладонью, протяжно скрипнув гнилой половицей, — Блять!***
Джой поцеловала сына в макушку, вспоминая очевидное, а повествуя сказочно-красивую быль, которая местами была напрочь лишена романтики. Романтика в переплетенной мафии — само понятие звучит как делириозный бред. Здесь существовали только правила и традиции, где браки заключалась не по любви, а с целью укрепления связей между Семьями. Еще до того, как они впервые занялись любовью, Лука сказал ей, что хочет на ней жениться. И она хотела выйти за него замуж и жить с ним в Нью-Йорке, там, где еще никогда не бывала. «Я люблю тебя» — пролилось в ярком свете солнечного дня, и Джой не помнила, кто из них сказал это первым? Она не могла вспомнить ничего, кроме теплого ветра этих слов, что плясали вокруг их постели в ленивом танце, заглушаемые стонами. «И я тебя» — скрип кровати в люксовом номере отражал то, как ее тело жаждало его прикосновений и плавных толчков. «Ты ждала меня?» — взаимное одиночество усиливало их любовь, а честный взгляд, глаза в глаза, когда Лука был над ней, связывал невидимыми нитями их сердца, по-своему раненые. Ее — из-за строгого воспитания, постоянных унижений и издевательств со стороны человека, который когда-то отказывался признавать ее, как свою кровь и плоть. Дочь Греты Валенте, блядской потаскушки, которой нарекли ее в семье Морелло, потому что она позволила себе мимолетную и скоротечную связь. Но Джой знала, что ее мама была лишь жертвой неоправданных чувств. Лука — обреченный старший сын, воспитанный на постоянном давлении и испытаниях прочности. Маленький мальчик, на которого когда-то взвалили груз ответственности за безупречное благополучие Семьи, украдкой наблюдавший за страданиями матери от рук отца, и другими женщинами, измученными женами мафии. Юноша, ставший «Mad Men » в тринадцать лет из-за убийства человека. А его мать, Одри Чангретта, не понравилась Джой с первого взгляда — уже тогда тяжело больная артритом, она полностью зависела от своего вспыльчивого сына в финансовом и моральном отношении. И Луке пришлось заботиться о женщине, которая могла только смотреть на то, как из ее мальчика делают мужчину самым безжалостным путем. Осторожно Джой объясняла все это своему сыну, наблюдая, как сочувствие и понимание придают странную зрелость его детским чертам, поддавшись предательскому внутреннему побуждению нарисовать для него отца в рыцарских красках, потому что она помнила его таким. — Твой папа — глава мафиозного Клана, но при этом он остается человеком чести. Все эти годы она лелеяла свои воспоминания о Луке, отказываясь запятнать их, прижимая их к себе для утешения в те времена, когда она так сильно в нем нуждалась — когда она приехала в Лондон из Италии совершенно одна, практически без денег в кармане, с сумкой тех вещей, которые она смогла собрать. Она повторяла его имя, когда Лео родился спустя шесть месяцев в работном доме; когда работницы обличали ее «очередной потаскухой», грубо дергая за левую руку, где не могли обнаружить следа от обручального кольца. Джой сносила унижения, потому что знала — право на это оставалось за теми, кто дал ей кров. Она убеждала их, что у этого ребенка есть отец, что он скоро придет за ней, потому что почтальон отнес записку по нужному адресу. Шли месяцы, Лео стремительно рос, но тот самый мужчина, о котором говорила Джой, так и не появился, чтобы забрать ее и ребенка, потешая этим сварливых старух. Но она не позволяла себе очернять Луку даже в те часы, когда она не могла вскормить его сына достаточно или одеть достойнее чем в то, что ей могли предложить. Лео потерся щекой о грудь матери, вдыхая ее успокаивающий запах.— Почему он тогда не пришел за нами, мама? Джой закусила нижнюю губу. — Не знаю, дружок. Лео провел рукой по ее плечу перед тем, как резко вскочить и встряхнуть своими волосами. — А вдруг письмо потерялось? Из-за Рождества, мама, ведь все дети пишут письма Санте — их много-много. Джой тоже думала об этом на пике своего отчаяния. Она знала — получи Лука письмо, он бы обязательно оказал ей хоть какую-то помощь, несмотря на море ненависти. Как она и говорила, Лука в любой ситуации оставался человеком чести. Но что же тогда помешало ей отправить еще одно послание? — Да, милый. Вероятно, оно спуталось с другими и просто не дошло до адресата. Такое случается. Огорчение отразилось в голубых глазах Лео, таких похожих на ее собственные. — А может он не захотел видеть меня? Вдруг он сжег письмо, мама? — Нет. — Джой быстро успокоила его. — Нет, ничего подобного быть не могло. — Почему вы не поженились? — Лео покраснел. Джой хотела поцеловать сына, но мальчик взъерошено отпрянул. — Твой отец хотел жениться на мне раньше… до того, как я узнала, что жду тебя, и… — она закусила губу, заставляя себя говорить спокойно, — и если бы он узнал обо всем вовремя, о том, что у него есть ты, ничто бы не помешало ему жениться на мне, клянусь, Лео…но я промолчала. Это моя вина. Она увидела замешательство в глазах мальчика, и бросилась объяснять. — Я скрыла это ради нас: тебя, меня… и его. Мне пришлось, дорогой. Лео насупился. — Значит, тот человек не знал про меня? Джой вздохнула. — В тот день, когда я хотела рассказать ему о тебе, случалось несчастье. Мой дядя Данте Кастилья узнал нашу тайну. Ее глаза невольно потемнели, когда она вспомнила тот день.Воспоминания
Джой, осторожно спускаясь по лестнице, взглянула на часы в гостиной. Полночь — время, в которое она привычно спешила встретиться с Лукой, чтобы провести с ним около трех часов, прежде чем он приведет ее назад и она успеет вернуться в постель до того, как няня ее сводных братьев позовет ее завтракать. Так продолжалось почти семь с половиной месяцев, и не могло длиться вечно. Джой тихо открыла заднюю дверь, скользнув через судомойню, вдыхая теплый весенний воздух, как неожиданно чья-то влажная рука опустилась на ее губы. Джой испуганно поддалась вперед, громко захватив воздуха и широко раскрыв глаза, пытаясь высмотреть того, кто схватил ее. Она инстинктивно знала, что это не Лука, тяжело дыша под потной ладонью, исчезая в тени пропитанной сыростью комнаты. Джой обернулась и узнала своего дядю Данте в лунном свете. Он постоянно унижал ее, и даже сейчас не упускал такой возможности. Страх пронзил Джой. Она не должна была оставаться наедине с дядей. Это правило она усвоила с раннего детства из-за того, что он имел привычку приставать к ней, находя это смешным. — Ты собралась на свидание, не так ли, маленькая бесполезная шлюшка? Ступаешь на шаткий путь своей мамочки? Сбитая с толку его присутствием, Джой прижалась к стене, чувствуя запах сгнившего дерева и дыхание дяди, которое было громким. — Тсс, — сказал он, склоняясь к Джой, в отверстии выпавшего осколка дверного стекла которого она мельком высматривала Луку, умоляя Господа и Деву Марию, чтобы он опоздал. Оцепенев от ужаса, Джой заметила как дядя, прижав палец к губам, покачал головой. — Нам нужно немного поговорить, Джоя. Он глянул на нее с высоты своего небольшого роста и нахмурился. Страх в глазах Джой польстил ему, придав уверенности. Луки не было видно, когда Данте ввел Джой в обшитую панелями библиотеку. Позже она узнала, что его перехватили и отделали так, на чем стоит белый свет, сломав два ребра и челюсть, но тогда ее нервы напряглись от опасения, когда она поняла, что осталась наедине с Данте. Муж ее покойной тети по отцу всегда нервировал ее. Маленький и чуть полноватый: у него все еще была копна темных волос и черные глаза, холодные, обжигающие, как прикосновения льда. Он не предложил ей сесть и не сделал ничего, чтобы она чувствовала себя менее неловко, клацая зажигалкой, чтобы сделать затяжку. — Я понимаю, что тема очень деликатная, и, поверь, мне не доставляет никакого удовольствия ее обсуждать, но проблема назрела…? — тень вопроса сначала оглушила Джой, но уже через секунду подарила ей то спасение, за которое она вцепилась руками и ногами. Данте подозревал ее роман с кем-то из мафии, но вчера у него появилось прямое подтверждение, когда он увидел Джой сбегающей из дома с Лукой Чангреттой. Он называл ее швалью, больно впиваясь пальцами в ее волосы, оттягивая. Джой, захлебываясь слезами от услышанных угроз и паники, врала, так искренне, как только могла. Дядя смотрел на нее с презрением и одновременным поклонением, а Джой только и делала, что уверяла его в том, что она чиста и все еще непорочна, дав ему услышать то, что он хотел. Она знала, что Данте поверил ей только потому, что был влюблен в нее также сильно, как и она в Луку.