И ты любишь меня

***

       — Глянь на них! — Лука Чангретта обернулся к своему сопровождению с плотоядной ухмылкой, — Только посмотри. Все живо подтверждается: тревога в глазах, дрожащие ручонки — этот маленький разбойник сын самой Джой Морелло, мать ее. — он небрежно махнул рукой в сторону мальчика, еще раз окидывая его взглядом, измеряя возраст на глаз — лет пять. Джой проигнорировала его домыслы, поглаживая Лео по спине, зная, что Лука отточенным жестом поправит шляпу и лязгнет мощными перстнями, запустив в рот зубочистку, прежде чем продолжит свой монолог без какого-либо приветствия. Шесть лет произвели в нем различные изменения, но первым, что отметила Джой, было полное отсутствие удовольствия или тепла в его ореховых глазах, когда они устремились на нее с глубочайшим презрением и любопытством вкупе. Их глубокие серые очертания с темными крапинками, которые она помнила солнечными и лукавыми одновременно, теперь выглядели леденяще от злобы, что он испытывал. Без пяти минут шесть лет с тех пор, как она видела его в последний раз. Ему тогда ударило тридцать девять, а сейчас — должно быть сорок пять. Исполнилось вчера, пятнадцатого апреля. На Луке был дорогой сшитый костюм, очень похожий на Maybach, припаркованный у дома, дорогой, качественный и основательный, совершенно соответствующий мужчине, который, как она помнила, всегда носил темные пиджаки и жакеты. Его волосы едва касались воротника белой рубашки. Красивое лицо с острыми чертами отражало безразличие, а нитчатые губы были полны юмора, грязных ругательств и придушенных стонов. Она вдруг вздрогнула и поежилась, покрывшись колючими мурашками, несмотря на тепло апрельского солнца. Джой показалось, что она стоит на пути арктического циклона, смотря ему в глаза. Лука почти не изменился: только прибавилось несколько морщин под веками и на лбу. Он всегда был очень привлекательным физически, хотя со временем его облик стал менее широкоплеч, но на лицо, выдавшее намек на исключительно сицилийскую принадлежность, делало очертания более надменными, бороздки, идущие от заостренного носа ко рту более четкими, а шрамы над правой бровью и левой скулой олицетворяли блики плохиша в его молодом прошлом. Но в этот миг, достигшим крайней зрелости, Лука был потрясающе привлекательным, внушающим первородный страх своей роковой фатальностью, о которой он во многом подозревал и то, как она действует на противоположный пол. Когда Джой закусила губу, останавливая взор на его широко расставленных бедрах, выражение его глаз сказало ей, что он слишком четко помнит, какое влияние он оказывал на нее в постели. Невольно очертив проекцию его детородного органа, скрытого в ткани брюк, Джой жадно сглотнула, но встретившись с Лукой глазами, исказила брезгливую гримасу, оставив позади сексуальную откровенность. Чангретта в свою очередь не менее пристально смотрел на нее: его зажженные глаза блуждали по ее телу, как будто она стояла перед ним голая, готовая к его прикосновениям и губам. Он сделал это настойчиво и умышленно, чтобы заставить Джой почувствовать себя неловко под таким пристальным вниманием, засмущаться и увести глаза, робко заправив за ухо локон — в его безошибочно любимом жесте. Лука знал, что она боится его в глубине своей души, несмотря на годы плохой крови, внушая ей прицельным взглядом, что он наблюдает за ней, что он хочет ее, прямо здесь или как раньше, на холодной кожаной обивке сиденья с подмятым под ее голые ягодицы пиджаком. Джой прочла это по его опустившимся дымкой векам и потупилась. Его шумный вздох сказал ей, что он все еще обладал вспыльчивостью… вспыльчивостью, которая, возможно, стала роковой. — Лео, где ты был? — спросила Джой сына, переключая на него внимание и надеясь, что Лука не заметит, как ее кожа окрасилась гуашью горячего красного цвета. — Ты же обещал не убегать в чужие дворы! Если его волосы и костяк принадлежали его отцу, позаимствовав даже форму лица, как отлитая восковая форма, то голубые глаза он унаследовал от матери. Манеры мальчика были и его манерами, и Джой смотрела, как Лео поджимает тонкие губы и медленно моргает. Как его по-детски наивные глаза светятся темной голубизной из-под опущенных прямых бровей, мерцая отфильтрованной наглостью и воспламеняющимся естественным высокомерием. Разум Джой был слишком искажен совершенно неожиданным появлением Луки, чтобы сосредоточиться на сыне, к которому она опустилась с превосходящим ужасом, впитывая их катастрофическую схожесть. Ее сын только что крупно нашкодил, и не пытался даже худо-бедно изобразить чувство вины, будто его внезапно подменили на сына дьявола и нарекли Люцифером-младшим. Она вздрогнула, когда Лука мрачно обратился к ней: — А я расскажу тебе, где он был. Твой мальчик решил, что это, бля, смешно, швырять в окно третьего этажа чертов стул, который он и его собратья по разуму добыли из-за угла свалки, и, наблюдая, как он падает возле ног прохожих, заливаться смехом. Но, — неумолимо продолжал он, поправив золотые запонки, —…но, когда этот ебаный стул из дубового массива бедной миссис Хатчинс, которая сидя на нем отдала Богу душу и разлагалась двое суток, рухнул на подогнанный к дому автомобиль, было уже не так весело. Молниеносный взгляд Луки врезался в Лео, и мальчик скрылся в платье матери. — Да, ты тихо прячешься под подолом мамочки, в надежде переждать под ним еще одну бурю. Не впервой уже? — уточнил Лука и Джой не обратила на его едкость должного внимание, потрясенно хватая сына за плечо. В оцепенении она смотрела на огромную расползшуюся трещину в лобовом стекле и отсутствующие боковое зеркало на сверкающей машине, переводя взгляд с нее на молочно-белое лицо сына. — О, Лео, как ты мог?.. — Случайно, мама… Рэджи Вуд и Рой Андерсон кидали стул сами, но потом Рэдж сказал, что я тоже могу попробовать. Я не услышал, как подъехала машина. Лео бросил испуганный взгляд на Луку, и сердце Джой сжалось. Бедный малыш, что, черт возьми, сказал ему Чангретта, что заставило его выглядеть таким напуганным? — …при этом, выкидывая несчастный стул, он чудом не переметнулся сам. Если бы его не удержали, этого ушастого фраерка, такие же болваны с заготовками под руки вместо полноценных, я, блять, сомневаюсь, что сейчас он стоял бы здесь, шмыгая своим сопливым носом, — заключил Лука, кинув в Лео крошечным обломком бокового зеркала. — Тебе подарить носовой платок на Пасху, шкет? Джой крепко обняла сына, который поднял на нее свои испуганные глаза, стирая слизь под носом рукавом грязной рубашки. —Я не нарочно, мама, — в отчаянии сказал он и его очи наполнились слезами, — Я пытался извиниться, но мистер… мистер… — Сеньор, балда, сеньор Чангретта, — сардонически добавил Лука, холодно взглянув на Джой. — Я вижу, ты мало рассказала пацану о той части своей жизни, которая предшествовала его зачатию и рождению. Поскупилась на сладкие подробности? — Возможно, — согласилась она, — Ведь так оно и лучше. Лука поджал губы, окинув взором мальчика, в котором видел кое-кого, такого же безбашенного оторви и брось, — Боже правый, — поворачиваясь к помощнику, что вился возле машины, досадливо цокая и качая головой, —Выдался же денек. Ну, во сколько ты готов оценить ущерб? Молодой мужчина смерил взглядом урон, нанесенный Лео, и развел плечами. — Около тысячи фунтов. Боковое зеркало и лобовое стекло — все это придется добывать из Германии. Лука повернулся к Джой: — Ты слышала? Если нет, я повторю: устранение ущерба обойдется тебе в тысячу фунтов. Во рту у Джой пересохло. Тысяча фунтов. Она едва сводила концы с концами, замечая злой прищур Луки, который, как она могла предположить, будет рад заставить ее заплатить, вытянув все до последней монеты. Как-то, впопыхах и будучи пьяным, он поклялся отомстить ей шесть лет назад, и она не верила, что Чангретта способен на это. Помнит ли он тот весенний день, когда она сказала ему, что между ними все кончено? Джой смотрела на Луку и не узнавала его прежнего. Когда-то она думала, что любит его, и когда-то он тоже думал, что любит ее, но все это было давным-давно. Подростковый роман для Джой и скоротечная связь для Луки. Согревая друг друга в одной постели, они оба балансировали на грани, которая оказалась ближе, чем им казалось. Уходя, она задела его гордость, швырнув в лицо его любовь, и в его глазах было видно, что он никогда не простит ей этого. — Лука… — Джой сделала решительный шаг к нему и увидела, как он мгновенно отпрянул назад с той кривой ухмылкой, и поняла, что мольба, повисшая у нее на губах, оставить прошлое в покое превратилась в ветер. Лука смотрел на нее, намеренный сделать их прошлое самым живым из тех, что можно представить. Жажда наказать ее за отсутствие, за неведение и те чувства, которые он принес ей… И разве Джой могла винить его в сицилийской воле возмездия? — Встань туда, где стояла, Джой, — прошипел он с угрозой, указав на нее пальцем, и Лео настороженно впился в ладонь матери. — Мама, мамочка, идем в дом, — прощебетал Лео, потянув Джой за руку. Она вышла из своих мыслей, обнаружив, что мальчик наблюдает за ними, испуганно бегая глазами с ее облика к облику Луки, который, поправляя пиджак, невольно сверкнул отразившим солнечный луч пистолетом на плечевой кобуре. Иногда этот малыш видел слишком много, как и понимал. Лука осклабился в ответ на его внимательный взгляд. — Хочешь такую же игрушку для больших мальчиков? Джой вытащила руку из львиной хватки сына. — Беги наверх, милый, — она погладила его темные волосы, — Мама поднимется к тебе через минуту и принесет тост с джемом, хорошо? Когда он нехотя ушел, пугливо оглядываясь, Джой повернулась к Луке, не приглашая его. — Мне жаль твою машину. — ее вздох был глубоким и дрожащим, — Лео действительно раскаивается. — Сколько ему? Пять? — Пять… — на щеках Джой выступили красные пятна. — Пять лет, — Лука точно осознавал, сколько лет Лео, черт бы его побрал, — Ты знала? Когда мы виделись в последний раз, ты уже знала? Джой скрестила руки на груди без ответа, пустив фантазию Луки в полет. — Охуеть, как мило… — он поджал губы, не дождавшись ответа, качая головой от изумления тем, как Джой удалось все провернуть, — Скрыла от меня факт моего отцовства, как последняя портовая шалава? — Ты можешь это доказать? — выплюнула она и Лука потемнел от ее слов, мелькая бликами теряющейся крошечной надежды. — Я думал, ты не вернешься сюда. Я думал, твой дядюшка увезет тебя…куда-нибудь на юг Италии, кажется. Сколько времени ему потребовалось, чтобы понять, какая ты плутовка? Недолго, если судить по скорости, с которой ты вернулась в Лондон, сиротка, а он удивительно быстро сдох, будучи застреленным из пистолета старой, доброй, русской мафии. Семейство Морелло было очень разочаровано в тебе, «Джоя, которая несет смерть». Они сказали, что больше не хотят тебя видеть, если я правильно услышал, как и милого внука. И я не мог понять почему, что не так с младенцем, пока десятью минутами ранее не узнал, что он родился в декабре, а это, — он вскинул палец в подтверждающем жесте, — на полтора месяца раньше, чем было возможно физически. — Я приехала, чтобы проведать могилу мамы, ясно? — Джой огрызнулась. — Вернулась из-за мук совести, ты это хочешь сказать? — усмехнулся он, когда гнев пронзил холодный фасад, который он принял по отношению к ней. — Не пытайся заставить меня поверить в это. Я точно знаю, сколько стоит твоя совесть… — Лука, я… — Ты — что? Совершила ошибку? Когда ты это поняла, Джоя? Когда Данте стал ходить налево через шесть недель после вашей свадебки в поисках чего-то поистине нетронутого? Ты рассказала ему, что я был тем, кому ты подарила свою девственность, или ему было все равно, даже если бы ты была расхлябанной дыркой в броне? Джой стыдливо прикрыла глаза, отрицательно качая головой. Лука катнул во рту зубочистку: — Удивительно, что он оставил тебя в живых, эта ебучая падла, после вашей первой ночи. Я все ломал голову: как тебе удалось провести его с пятнами крови на простынях? Ты воспользовалась старым методом, смочив тряпицу куриной кровью: подарила Данте и кровь и желаемую преграду? — он театрально помотал головой, наклонив ее в сочувствии, которое было издевательским, заглядывая в ее красное лицо и пустые глаза, — Бедной малышке было очень тяжело: держать свои охуенные стенки в напряжении, морщить носик, шипеть, имитируя боль? Облизнувшись, Джой скривила губы. Она ненавидела прошлое, а Лука будто назло отковыривал корочку от едва зажившей раны. — Бычья кровь. На простынях была бычья кровь, вместо моей, которую бы выпустил Оливьеро, узнай Данте правду. Я удовлетворила твое любопытство? Лука восторженно посмотрел на Джой, как на почти достойную себе. — Да, ты всегда соображала довольно быстро… Настолько быстро, что мне до сих пор трудно понять, почему ты позволяла мне заниматься с тобой любовью. Если бы ты была девственницей, то смогла бы получить от Данте больше, гораздо больше: отсутствие навязанного материнства, компенсацию и, что главное, полную свободу. Злобно хмыкнув, Джой расправила складки платья. — Мое материнство тебя не касается, каким бы оно не было. Что тебе от меня нужно теперь? Лука перевел дыхание, тыкая Джой пальцем в грудь. — Ради тебя я бросил вызов моему отцу. Я даже был готов уйти из мафии…ради тебя все оставить. Я, блять, был как в помешательстве. Но меня было недостаточно для тебя, не так ли? Джой поперхнулась, чувствуя тычки в мечевидный отросток. — Как только ты узнала, что мой отец лишит меня всего, если мы поженимся, ты предпочла более плодотворный союз с Данте. Однако, в конце концов, он оставил тебя, не так ли, Джоя? Это я прострелил ему башку подобранным пистолетом, и ты никогда не узнаешь, сколько удовольствия это доставило мне. — Думаю, я могу представить. — она звучала спокойно, став белой как бумага. Сила его гнева обрушилась на нее волнами, разбивая ее защиту, заставляя ее вспоминать то, что она предпочла бы забыть. — И больше не хочу об этом говорить. Она чувствовала, как внутри нее нарастает истерия, ноющая, паническая боль, которую она помнила давно и сознательно сдерживала в последующие годы. — Тогда о чем ты хочешь поговорить, Джоя? О том, как ты будешь выплачивать мне за ремонт моей машины? Моей машины, Джоя, а не Клана… О да, Клан тоже принадлежит мне. Я после всего, видите ли, поправился… Тебе стоило остаться со мной; несмотря ни на что, я все-таки стал Боссом ебучих боссов. Мой крестный помог мне, и благодаря ему и большой доле удачи мне удалось удержать Нью-Йорк и даже паршивый Лондон. Только подумай, если бы ты не сбежала от меня, ты была бы сейчас женушкой крупного мафиози. Джой пропустила последнюю фразу мимо ушей, но ее грудная клетка предательски взмыла — когда-то она желала стать женой Луки Чангретты больше всего на свете. Он же не переставал ратовать. — Тебе ведь нравилось, сука, подставлять свою гребаную задницу и давать мне, давать мне думать, что ты любишь меня, когда все то время… — Лука…насчет твоей машины, — выдохнула она, нервируя себя из-за признания, которое она должна была сделать. — Боюсь, что я… у меня просто нет таких денег… Он надломил зубочистку и, швырнув первый обломок в сторону, сплюнул второй. Его губы задергались в подобии ухмылки. — Как тебе не повезло, mia dolce… И что ты предлагаешь мне делать? Забыть все, потому что ты знаешь, что у меня в кармане достаточно «зелени», чтобы купить этот ебучий пригород? — Лука, пожалуйста… Он покачал головой, слегка оскалив зубы в лисьей гримасе. — Ты уже слишком дорого обошлась мне, Джой, так что перестань строить жалобные глазки. — тихо сказал он, — На этот раз я собираюсь отыграться, взять с тебя то, что ты мне задолжала сполна, cara.