На некоторой стадии подпития
Всё видится ясней, и потому
Становятся понятными события,
Загадочные трезвому уму.
©Игорь Губерман
Перед глазами у меня всё плывёт. Кое-как отделившись и собравшись было вернуться в магазин, к единственному телу, способному продолжить мой незапланированный "банкет", не замечаю подошедшее вплотную второе тело. - А эт ещщё ктоо? Реакция от алкоголя стала заторможенной, поэтому не успеваю отползти в сторону, когда бородатый старик, покачнувшись со звуком: "Ой, бл..."; неуклюже падает прямо на меня. Инстинктивно начинаю с ним сливаться, пока он ворочается и мычит подле храпящего, пьяного Дерека. А проникнув в органы и ткани, нахожу себя не единственным обитателем этой грязной и жутко вонючей жилплощади. Похоже на планету с альянсом из нескольких рас - вшей, блох, глистов и даже парочки красных постельных клопов, притаившихся в складках засаленного пальто. В одном из карманов на рваной, обгаженной штанине сидит маленький коричневый таракан и также гадит прямо под себя. Фекалии смотрятся как бурый песок на чёрной ткани. И этот носитель, этот кишащий паразитами старик... Он тоже пьян. Но недостаточно для меня. Делаю несколько попыток избавить его от кровососущих жильцов, прежде чем понять, что это бесполезно. Зрение двоится и троится. Не могу схватить ни одного из них. Лёгкие у бомжа наполовину чёрные, со смолой и копотью. Я слышу свист и булькающие хрипы за барьером диафрагмы. Печень вся бугристая, желтоватая, разбухшая, как дрожжевое тесто. В желудке и кишках полно изъязвлённых слизистых. Полно голодных глистов. Полно различных токсинов в крови. В желчном и мочевом пузырях много камней. Почки сморщены, будто лица недовольных младенцев. Мда, не слабо же тут всё запущено... А если глянуть чуть повыше? Мозжечок по объёму гораздо меньше, чем у предыдущих носителей. Мозг... Здесь столько погибших клеток и соединительной ткани, что я удивляюсь, как человек вообще может думать, двигаться и говорить. По цвету орган похож на залитое дождевой водой надгробие к могиле отца Флеша. Оттенок искусанной блохами, дряблой кожи от него не сильно отличается. Увы, я уже слишком пьян для его исцеления. Единственное, на что меня хватает – это стимуляция собственного иммунитета и формирование фильтров на всех отверстиях, куда могут заползти паразиты. Да и не скажу, что сейчас особо хочется лечить кого-то, да ещё и такую развалину. Люди, значит, пьют и отдыхают от работы, а мне нельзя? Иногда патроны устают рисковать. Кусочек мозаики - искать половинку. Страницы - впитывать чужие бредни. Отросшая сальная борода полна вшей и плесневелых крошек от гамбургера. Симбиотическая ткань покрывает её, делает длиннее, делает нас похожими на Теодора Саллиса или существо из мифов, Ктулху. Серые гнилые мозги выдают имя проспиртованного глистоносца: Боб. *Ннапьёмся, Боб?* - не вполне внятно протягиваю я. - Ддааа, - вполне понимает меня старик. Далеко позади слышится вой полицейских сирен. Едут за Дереком, видимо. Рад за него. Отоспится среди "своих", не боясь быть обоссанным собаками или покусанным муравьями. Флеш поначалу тоже возвращался к "своим", но трезвым. Оставлял меня у военных. Тогда я ещё не познакомился с Бетти, и приходилось сидеть одному во сдерживающей камере, глядя на равнодушные лица людей за стеклом. А Флеш в это время пил. Знаю, что пил, по остаткам ацетальдегида и уксуса в его крови. Помню, как мне было плохо в те времена. Я был органом, плавающим в густых, зелёных, как сопли, химикатах, и мечтавшим вернуться обратно в тело. Мечтавшим отправить Маку смс. Мечтавшим беседовать с Эдди вживую. Мечтавшим смотреть на взрывы за стеклом иллюминатора. Но ничего. Сейчас мне хорошо. И, чем больше выпью, тем будет лучше, я уверен. Идею о повторном посещении магазинчика приходится отбросить, дабы нам не помешали копы. К счастью, Боб наизусть знает другие местные алкоточки, посему мы поспешно направляемся к ближайшей. Глисты грязновато-кремового цвета курсируют по кровотоку и ползают в кишках, иногда касаясь оболочек моих тканей. Блохи и вши лазают по моим усам, находя их неаппетитными. А человек идёт. Он – общественный транспорт, работающий на спирту. А мы – его пьяные пассажиры. Мы - постояльцы бара, ждущие своих напитков. В Большом Яблоке много бездомных. Их можно увидеть (хотя сперва, наверное, учуять) спящими в метро, попрошайничающими на улицах, бредущими куда-то с тележками своих немногочисленных вещей. Иногда они собирают орехи гинкго или жёлуди в парках, роются в мусорных баках и собирают металл в заброшенных зданиях. Многих кормят волонтёры приютов и благотворительных фондов. Я знаю, что среди них есть те, кто лишился крыши над головой не по своей вине, но абсолютное большинство бомжей – алкоголики и наркоманы. Мы с Эдди слишком хорошо изучили подноготную Нью-Йорка, когда он стал безработным. Нет, он никогда не пил – это я помню отчётливо – но нам приходилось жить в бомбоубежище под городом, пересекая канализацию. Там было проведено электричество и оставались запасы еды с военных времён. Мы починили старый радиоприёмник и ели мясные консервы (нисколько не тухлые, между прочим!) под песни Фрэнка Синатры. Мы пробирались в кинозалы и смотрели фильмы ужасов ночи напролёт. Прыгали по крышам и летали на паутине, наслаждаясь нашей силой и свободой. Я знаю, что мы не общались с другими бомжами. Само слово "бомж" вызывает у меня отвращение. Вызывает... гнев, вскипающий где-то глубоко внутри. Мой собственный гнев. Но почему?.. - Ушллёпки... - ворочает нашим языком Боб, будто переняв мои неуместные эмоции. - Я имм всем покажуу... В его затуманенных спиртом мозгах возникает воспоминание об автомобиле со смутно знакомым номером. Бомж заползает под его днище, достаёт несколько инструментов из кармана пальто и что-то подкручивает, запачкавшись грязью, маслом и ржавчиной. Выбирается обратно, довольный своей проделкой. И в последний раз оглядывает машину. Оранжевый "бьюик" Дерека. *Чеем этот коп тебе ннасолил?* - моя речь плывёт вялым импульсом по мозговым нейронам. - Говнюкии... - столь же медленно отзываются те. Он вспоминает хихикающих людей, выходящих из авто в обнимку - Дерека и Анжелику. Вспоминает себя, плетущегося к алкомаркету. Вспоминает прилетевшую в голову пустую банку из-под пива и заливистый хохот пьяной парочки. Что ж, месть - это я понимаю. Я ведь столько раз пытался отомстить Человеку-Пауку до того, как попал к военным. Правда, теперь уже и не помню, за что. Помню только хорошее. Держу в голове каждый кадр, пойманный Питером в объектив фотокамеры. Пусть Джона никогда не хвалил эти работы, но я считал носителя очень талантливым. Помню наши головокружительные полёты и прыжки по всему Нью-Йорку. Этот свист в ушах, утренние лучи солнца, касающиеся линз. Это приветливое: "А вот и наш герой!" от улыбающихся гражданских, пусть даже иногда с примесью: "Чёрный тебе не идёт!" (он меня подбадривал: "Люку Кейджу такого бы не сказали!"). Мне говорили, что я презирал его и пытался убить, но, глядя на всё светлое, что с нами было, эта мысль кажется дикой. Я помню как мы с Питером ели шоколадное мороженое, сидя на голове Статуи Свободы. Помню прекрасный огненно-алый закат, который мы с Эдди провожали на необитаемом острове. Помню гигантское удивлённое лицо Галактуса, когда мы с Тел-Каром пролетели у него перед носом. Помню ранние утренние пробежки Мака по Центральному Парку. У меня в памяти столько приятных моментов, связанных с моими бывшими партнёрами... Но почему я не могу вспомнить их или своё преступное прошлое? Кем же они были? Кем был я сам?.. Боб мычит как животное, с трудом переставляя ноги и стараясь не падать в лужи. Иногда он останавливается, чтобы заглянуть в мусорный бак или разворошить вонючий тёмный мешок с хламом. Трясущиеся руки смердят, как если бы он засовывал их по локоть в чью-то задницу. А может, смердит от меня? Чёрт, уже и не разобрать... Мы с Эдди раньше доставали полезные вещи из мусорных куч. Порой люди выбрасывают предметы, могущие служить им десятилетиями, если не дольше – книги, стеклянную и керамическую посуду, рабочие телевизоры и радиоприёмники, металлические шкафчики и просто хорошую мебель, не тронутую ни клопами, ни временем. Из найденной нами литературы, в том числе медицинской, можно было бы составить небольшую библиотечку. Помню разочарованное, ироничное хмыканье Эдди, когда он выудил из мусора помятый томик Брэдбери "451° по Фаренгейту". Я нахожу художественные произведения странными и непонятными, но мой носитель произнёс тогда: "Тот, кто выкидывает подобные книги, легко избавляется от животных, и даже от близких людей. До невинности ему далеко." В мешке с мусором Боб откапывает недоеденную вяленую рыбину. Мы легко перемалываем её моими острыми зубами, отметив довольно-таки неплохой вкус. Помойное послевкусие удаётся запить виски, которое мужчина держал в небольшой фляжке. Вот, значит, как питаются бомжи. Вполне сносно. Перехватив контроль, допиваю фляжку. Хорошо. Просто замечательно. Нужно раздобыть ещё этанола! Проходя мимо застывших в полумраке, кирпичных трёхэтажных зданий, огибая загаженные бруклинские переулки, натыкаемся на спящую в большой картонной коробке бомжиху. Ноги торчат, наполовину засыпанные листьями, обдуваемые холодным осенним ветром. Лежащая в раскоряку, она одета во всё голубое. Ну, вернее в сально-грязно-голубое. На ней бирюзово-голубые резиновые сапоги, тускло-голубые потрёпанные брюки, небесно-голубой пуховик с торчащими там и сям облачками белого наполнителя. Чуть вьющиеся длинные волосы имеют прекрасный молочно-золотистый оттенок. Женщина спит, прижав к груди недопитую бутылку дешёвого виски и маленький красный дневничок, на котором выведено имя "Жервеза". Внушительный лишний вес навевает ассоциацию с ангелом, объевшимся кремовых пирожных на божественном пиру, отяжелевшим и упавшим на грешную землю. Падший толстый ангел. Жирвеза, хе. Моё внимание привлекает старая газета, которой прикрыто лицо бомжихи. Взявшись усом, достаю пожелтевший выпуск "Daily Bugle" со смутно знакомым человеком на фото, и столь же смутно знакомой статьёй: "Найк Роско, главный сценарист сериала "Тайный Госпиталь" согласился ответить на один вопрос для нашей газеты. Предметом беседы стали разумные симбиотические организмы - клинтарцы. Ни для кого не секрет, что в последние годы их численность в стране ощутимо возросла. Этой проблемой давно заинтересованы не только представители власти, правопорядка и охраны окружающей среды, но и люди творческих профессий. - Хотите знать моё мнение? Монстрам на Земле не место! - экспрессивно отзывается мистер Роско. – Идея сделать из них полицейских видится мне бредом сумасшедшего, либо происками наивных зоозащитников. Огромная сила и нестабильная психика – абсолютное противопоказание к допуску в ряды самоотверженных героев нашей страны. Об иных профессиях я вообще молчу. Вы только вспомните, что вытворяли Веном и Карнаж! Столь опасных тварей нужно выпроваживать с планеты, а не позволять им качать здесь права, вот что я скажу, милочка! Найк Роско известен своим эпатажным поведением и активной пропагандой потребления алкоголя, по сей день вызывающей широкий общественный резонанс. Известно, что за ним числятся мелкие правонарушения, такие как вождение в нетрезвом виде и курение марихуаны. Могут ли его заявления быть обыкновенным страхом перед правосудием и прогрессом, перед новым, возможно крайне эффективным средством борьбы с преступностью? Или же разумным предостережением человеческой расе? Эту пищу для размышлений я оставляю нашим дорогим читателям. Материал предоставлен: Элизабет Брант." Состояние моё настолько далеко от трезвости, что с трудом улавливаю суть прочитанного. Ясно как день, мы с моим сыном нарушали закон. Мы убивали людей. Но почему? Почему я завалил этого сценариста? Хотел заткнуть его, чтобы не помешал внуку стать копом? Избавлялся ото всех, кто притеснял клинтарцев? Бетти и Флеш рассказывали только о пожирании мозгов, но основные мои мотивы остались тайной, как для СМИ, так и для полиции. Сложно думать... Каким-то я, блин, неадекватным злыднем был, судя по всему. Нужно исправляться. В левой ноздре Боба шевелится длинный белый глист. Я вытаскиваю его, вытягиваю на свет божий, прямо как макаронину. Человеческие подростки иногда суют в нос макаронину, чтобы вдохнуть и вытащить другой её конец изо рта. Я плохо разбираюсь в таинственных причудах разума Sapiens, но полагаю, всё это как-то связано с одиночеством. Их половые сношения, пирсинг, стремление засовывать предметы в различные отверстия... Кажется, людские тела просто жаждут симбиоза или паразитизма, чужого присутствия внутри. Неосознанно, в неуловимом шепотке Природы. Они не предназначены для независимого существования. Я понимаю. Одарив прощальным взглядом перемазанного в соплях, вяло извивающегося глиста (всё-таки, все мы уже изрядно набрались), кладу его на лицо бомжихи, чтобы помочь обрести новый дом. Теперь ей не будет одиноко, и она сбросит лишний вес. Жирвеза превратится в Жервезу. Видишь, Флеш? Я помогаю людям. Я хороший. Не успеваю выпрямиться, как Боб незаметно выхватывает у "толстого ангела" початую бутылку. Собираюсь одёрнуть переносящее меня тело напоминанием о постыдности воровства, но, ощутив нашу взаимную потребность во спирте, лишь пожимаю плечами. Бомж стал сосудом, поглощающим этанол, и каждая его клетка теперь служила этой священной цели. Выпивая виски, он защищал от алкоголизма тех, кому хмельная дрянь могла бы попасться в руки. Он – спокойный труженик, герой, спасающий мир. Он, не раздумывая, уничтожил бы весь существующий спирт своими героически прогнившими органами. Я даже начинаю гордиться его маленькими "друзьями", ведь они помогают Бобу в его миссии. Хотя нет, не так... В нашей миссии. Наконец-то я прозрел. - Ммы выыпьем вессь миииир!! - орём мы на всю улицу, шатаясь и размахивая руками, как крыльями. Летим, плывём, качаемся на волнах этанола. Выпиваем яд. Успокаиваемся. Творим добро. Нью-Йорк – огромный, живой, дышащий организм, и мы станем его новым, симбиотическим элементом. Мы – лейкоциты, вышедшие в патруль по капиллярам Бруклина. Мы – лакомая пища, скользящая по его кишечнику. Мы – кислород, притянутый его альвеолами. Мы сделаем его совершенным. Целеустремлённо и упорно движемся к продуктовому магазинчику на углу Восточной. Весь город будто уснул, как пациент под веселящим газом, ждущий, когда врач приведёт его в порядок. Добравшись до места, находим признаки странной аномалии – смолящего сигарету... психа. Во всяком случае, не знаю как ещё можно назвать человека мужского пола, одетого в женскую одежду – джинсовку с разноцветными нашивками, маленький розовый топ на лишённой молочных желёз груди, короткую жёлтую юбку, едва прикрывающую гениталии, колготки в крупную сетку и, кажется, туфли. На лице щетина, похлеще, чем у Дерека, а на голове – пурпурно-розовый парик. У людей есть афоризм: "Встречают по одёжке". Внешним видом они часто хотят что-нибудь сказать. Это как надпись или знак. Платочки и длинные юбки на женщинах говорят, что они веруют в бога и стараются соблюдать религиозные заветы. На похоронах родственники усопшего одеваются в чёрное (Флеш не позволял мне явить себя, когда хоронили его отца. Видимо, из-за моей непринадлежности к родным), показывая таким образом скорбь. Логотип музыкальной группы на футболке – признак того, что человеку очень нравится данная музыка. Если мужчина носит одежду, подобную той, что обычно видишь на женщинах-проститутках, значит он желает спариваться с особями своего пола. Эдди называл таких людей "содомитами". Природа иногда создаёт чертовски странных существ. - Ты, конечно, не милашка... – он затягивается, обхватив тонкими губами сигарету, и прикрыв замутнённые, цвета старого асфальта, глаза. – Но за разумную цену я и в пещерку запущу, и змейку дам погладить, и обласкаю в особо нежных местах. Даже щупальца почесать могу! Поглядев на содомита пару мгновений, мы протягиваем руки и хватаем его за куртку. У этого создания будет важная роль в нашей праведной миссии. - Ооткрой ннам ммагазииин! – замахнувшись, и едва не упавши, кидаем его в витрину. Летит он прямо как бумажный самолётик, тараня стекло головой и попутно вопя: - Пиздеееец!!! Стойка с памперсами опрокидывается под его весом, разбрасывая своё содержимое по полу. Сигнализации нет, что не может не радовать. - Ну ты и бандит! – размалёванный мужчина обиженно трёт макушку и отряхивается от стёкол, пока мы с Бобом идём к алкогольному отделу. Наша цель – двухлитровая бутыль "Jack Daniel's". Флеш будет мной гордиться! – Мог ведь и вежливо попросить! Оглядевшись по сторонам, и решив воспользоваться нашим героически-кособоким маршем, он быстро хватает с прилавков несколько пачек презервативов и сигарет, а также крысиный яд фирмы "Глэм Си". Заметив мой взгляд, он поглаживает пакетик с отравой: - Дохнут как миленькие! Когда он убегает, я слышу цокот высоченных каблуков. Как там говорил Дерек? "Ебучая непонятная душа". Достав с верхней полки увесистую бутыль, мы немедля распечатываем её, и, запрокинув голову, заливаем в себя. Заправляем транспорт по имени Боб, нашего вонючего супергероя, нашего бородатого Халка. Человек находит во всём этом нечто знакомое для него. Воспоминания – всполохи молний на полотне грозового неба. Такие же обрывочные, как и мои, раздробленные, замутнённые (быть может, на Клинтаре я с кем-то подрался, и мозг мой был травмирован?). Вижу перед собой двоицу мужчин, которые гордо следят за капельками спирта, бегущими по прозрачной трубке самогонного аппарата. Внушительный вид механизма навевает мысли о божестве, диктующем пасть на колени и вкусить живительного нектара. Наш новый, блестящий, роботизированный Господь. Наше спасение. Наша надежда. "Вот теперь заживём!" – Лео деловито поглаживает свои густые усы. – "Бизнесмены". Солидно звучит, а? "Согласен," – длинные, подёрнутые серебром волосы, колышутся, словно морские волны, когда Джо кивает. – "Пусть пока это малый бизнес, но уверен, мы не прогорим. Наберём деньжат, разрастёмся со временем," – он ухмыляется мне. – "Может, ты даже найдёшь себе даму сердца." Шутливо отмахиваюсь. Женщины всегда казались мне существами с другой планеты, как и я – для них. Вряд ли прибыль это изменит. Скорее мечтаю купить автомастерскую, в которой работаю. В машинах и алкоголе я разбираюсь получше, чем в сердечных муках. "На дорожку," - Лео выпивает стопку свежерозлитого виски, закрыв глаза, смакуя великолепные древесные ноты. – "Надо купить ещё сахара и дрожжей в супермаркете. Присмотришь за аппаратом, Боб?" "Конечно." Проходит несколько часов, прежде чем раздаётся звонок. Мягкий, сочувственный голос извещает о смерти Джо и Лео в автокатастрофе, разрывая на части моё одинокое сердце. Хочу отправиться вслед за друзьями детства. Вслед за моими мечтами и надеждами. Но механический бог шепчет о спасении. Хм. Одиночество. Чудак-автомеханик начал пить, страдая, как Дерек или Анжелика. Они все страдали от одного и того же. Флеш называл алкоголь своей потребностью, своим успокоительным. Но ведь люди же пьют, когда им одиноко... Я всегда был с ним. Я понимал его и поддерживал. Я не ушёл, даже когда меня мучили военные, изводили звуком, как бешеного монстра. А ещё с ним была Бетти. И его мама, иногда приносившая вкусные вишнёвые пироги и коробочки с зелёным чаем. Он не был одиноким. Что-то здесь не так. А впрочем... Когда я вернусь, он точно перестанет страдать от одиночества. Мы будем вместе успокаиваться и уничтожать этанол. Может, я даже одолжу у Боба парочку "друзей", чтобы солдат не скучал в моё отсутствие. Будет весело! Налакавшись и набрав с собой бутылок виски, собираемся на выход, пока не приехала полиция. Горизонт передо мною качается и исполняет мутные пируэты, но я всё же вижу, куда иду. Боб, скорее всего, уже не видит. Но ещё не падает. Крепкий носитель – столько выжрать да не упасть бревном, это настоящий талант. Прямо суперспособность. Снаружи доносится отдалённое: - Ты станешь пищей для Морбиуса! ...Тьфу!! Да что ж за день-то, одни колтыри! - Алкоголь будит чувства, детка! Морбиус. Знакомое имя. В чём-то помогал мне раньше. Но в чём именно – понятия не имею... Волоча ноги мимо уличной скамьи, вдруг натыкаюсь на привидение, сидящее, скрестив полупрозрачные руки на мерцающей груди. Мертвенный свет иного мира являет образ молодого мужчины в круглых очках, с короткими волосами, с аккуратными усиками и бородкой. На нём белая рубашка в крапинку, хорошо проглаженные коричневые брюки, стильные блестящие ботинки. Он смотрит на меня с жалостью. - Бедный малыш, – скорбно шелестят губы призрака. У него добрый взгляд, как у священника. – Посмотри, что они с тобой сделали, эти бестолочи. Выпили твою силу. Виски капает с языка, пока я, щурясь, обдумываю мысль о галлюцинациях. Боб уже не думает практически ни о чём. По моим тканям в закопчённых лёгких бомжа ползёт мелкий глист, но чувствую плохо, как под анестезией. Ветви осенней ольхи над нами похожи на скрюченные вороньи лапы. Опадающие листья летят сквозь призрачную ауру. Морок истаивает, растворяется во тьме, словно никогда и не существовал. Остаётся лишь это странное ощущение чужого сочувствия и нежности. Не нужно мне ничьё сочувствие. Хочу, чтобы мне стало совсем хорошо. Хочу напиться до отключки, как Флеш! С этими мечтами о хмельном забытье, шагаем по Восточной, по пути наспиртовываясь и пиная мусорные урны, сваленные в кучу листья и фонарные столбы. Успеваю заметить в переулке парочку подростков, зачем-то дышащих через пластиковый пакет. Завидев нас, они спешат укрыться во тьме, будто пугливые звери. Выйдя на перекрёсток Альбемарль-роуд, замечаю кое-что ещё... Грохот чьих-то тяжёлых прыжков по рубероидным и черепичным крышам. Скрежет когтей и звук выпускаемых жгутов паутины. Феромоны оседают на языке ещё до того, как в поле зрения появляется мой сородич. Небрежно скроенный матерью-Природой, двуцветный, противно пахнущий клинтарец. Мой внук Токсин. Спрыгнув с кирпичной шестиэтажки на асфальт, и оставив печать в виде сети трещин и глубокой вмятины, симбиот выпрямляется во весь рост. - Дед? Что происходит? - он высовывает свой длинный чёрный язык, похожий на пиявку. - Ты... пьян? - В говнищще, - усы у меня торчат во все стороны, как у морской актинии. Мне весело, и мораль я выслушивать не настроен. - Ты же никогда не пил, - блестящая ткань промеж белых, крючковатых линз собирается в несколько морщинок. – А где Флеш? Хлебнув "Jack Daniel's", поднимаю вверх бутылку: - Усспокоился. Токсин качает головой. - Нас вызвали, когда обнаружили твою "работу" рядом с кладбищем. Только ты мог съесть мозги своей жертвы, да ещё и череп вылизать изнутри. - Я ззакусывал, - По кишкам, морщинистому желудку и пищеводу Боба проходит упругая волна, и из нашего рта вылетает отрыжка, будто в подтверждение. На миндалине лопается прыщик размером с ячменное зерно. Гной солоноватый, с примесью металла. – У меня есть потребноссти. - Что за ужас ты вообще творишь? - всплёскивает руками внук. Усы на локтях и животе шевелятся, хлещут крошечными алыми плетьми. Запах кислой капусты раздражает рецепторы в нёбе, и мне приходится спрятать язык. - Ты же пытался исправиться, дед. Тон его голоса, проклятущая вонь и осуждающий взгляд - ядовитые капли, падающие в мой стакан с водой. Почему-то, очень знакомые... Кап. Кап. Кап. - Ххватит, - скалюсь я, сжимая горлышко бутылки. Память начинают тревожить новые чувства, образы, голоса. Чужое осуждение... Презрение... - Тыы... Ты что-то говоррил про меня СМИ... Отвернулся от меня. Выставил злодеем. Я знаю. "Веном и Карнаж – у нас нет ничего общего с этими убийцами. Они позорят наш род," - всплывает воспоминание о телевизионном интервью с Токсином. - Говорил, - холодно бросает он. - И посмотри на себя теперь. Ты совсем опустился. Зря на армию понадеялись. Армия... Перекрёсток Альбемарль-роуд. Я уже был здесь. Я и Мак были здесь... Кап. Кап. Кап. - Тыы сдал меня военным, – клокочет в горле гневный рык при виде прошлого - лица внука за стеклом сдерживающей камеры. При виде сыплющего хохмами, запятнанного моей кровью Человека-Паука и смеющихся бронированных солдат. При виде бледного как смерть Мака, корчащегося на земле от шока разделения, пока Токсин бахвалится перед репортёрами. - Хочешь снова творить беспредел, как предыдущие носители? – указывает он на меня когтистым пальцем. Верхняя губа обнажает острые зубы. - Тел-Кар? Эдди Брок? Мак Гарган? Кап. Бутылка разбивается, порезав руку, и чёрная кровь смешивается с виски. Краска заполняет стакан и льётся через край. Гнев. Ярость. И что-то ещё, что-то тёмное, болезненное. Пронзающее всё моё нутро тонкими острыми иглами, осколками разбитого зеркала. - Не смеей. Произносить! Их!! Именааа!!! - размахнувшись, прописываю крепкую оплеуху его наглой красной морде. От удара он отшатывается, закрывая ладонями рот с выбитой кучей клыков. Вязкая кровь течёт меж пальцев, как сироп. Но от второго удара он ловко уворачивается. Симбиотическая ткань на теле носителя - живая броня - регенерирует быстрее, чем Флеш скандирует: "Паук - герой!". Сердце стучит, разнося по венам адреналин, так что даже Боб очухивается от мечтательного безволия. Наращиваю биомассу, укрепляя связки, кости, мышцы. Становлюсь вдвое больше своего непутёвого внучка. Сейчас он у меня получит "конфликт поколений"! Расхрабрившись и рыча, не успеваю среагировать на угодивший прямо в морду автомобиль. Меня отбрасывает в стену ближайшего особняка, разнося её в щепки, да ещё и взорвавшийся бензобак добавляет огоньку. Впрочем, боль на удивление слабая из-за этаноловой "анестезии", и даже кровь, текущая по линзам, и шкворчащие ошмётки ткани не убавляют моего гнева. Наоборот, только взращивают. - Ёб твою мать!! Наш дом расхуярили!! – орёт у меня за спиной какая-то домохозяйка в розовых бигуди, халате и пушистых тапочках. Стерва, меня тут бьют, а она о конуре волнуется! - Ббуххлишкоо... - мычит мой носитель, повернув голову к маленькому столику с недопитой бутылкой виски (такие столики, кажется, называют "чайными"). Захватываю контроль над телом, чтобы бомж не мешал драться. Тут же выбегает и толстый, бородатый, полуголый муж домохозяйки, кроющий отборным матом всех присутствующих, включая свою бабёнку. Протягиваю к ним пару щупалец и кидаю обоих в сторону Токсина. Поймает, вне сомнения. Он же коп. Герой, слизь его суши... И, пока он и впрямь ловит в воздухе обрюзгшие, визжащие тушки, поднимаюсь на ноги. Следом за человечками летит ещё и поднятый мною диван. Клетчатый, между прочим, как у Бетти. Сбив Токсина, место посадки человечьих седалищ тащит его по асфальту на несколько метров назад. Путь отмечается густой красно-чёрной массой, похожей на гуашь. - Твою ж дивизию! – клинтарец вскакивает, отбросив переломившуюся напополам мебель, и вытаскивая щепки из тела. - Я тебя в вытрезвитель отправлю, старик! Спасённые супруги отбегают подальше и начинают оголтело вопить, маша руками: - К Галактусу в жопу катитесь!! Мы вызовем копов, бля!! - Мы и есть копы! – оборачивается к ним внук, за что тут же получает от подпрыгнувшего меня тяжеловесную затрещину и летит в кирпичное здание напротив. - Еблища вы страшенные!! Пиздуйте отсюда на хуй!! Этот бесконечный поток матюков совершенно выводит меня из себя. Сволочи! Деграданты! Зарычав, вырываю из земли толстенный, лишённый мокрых листьев клён. Корни отделяются так легко, будто дерево только и ждало своего избавителя, уставшее от городского смога, придурков, тушащих о кору сигареты, и ссущих на ствол шавок. Естественно, гражданские не могут увернуться от него, пущенного мною, словно кривое копьё. Тела превращаются в груду размазанного по асфальту ароматного мяса. Наконец-то умолкшего. Прыгнув на меня из поломанных кирпичей и предметов мебели, Токсин пускает в ход когти - длинные, загнутые, острые лезвия, похожие на спицы зонта. Они обрушиваются на шею и грудь, разрывая ткани до самых костей носителя. Изнутри звучит как глухое, чавкнувшее скольжение. Из пробитой сонной артерии хлещет пульсирующий фонтан крови, заливая мне линзы и смешиваясь со слюной во рту. Пока пытаюсь остановить нашу досадную утечку спирта, клинтарец со скрежетом отрывает что-то от земли. Кажется, фонарный столб. Залатав пробоину в "корабле", облизываю морду. И встречаюсь со звонким металлом красного дорожного знака "STOP". Удар такой мощный, что едва не прибивает голову к асфальту, куда падают несколько клыков и брызги моей крови. Всё вокруг красное. Всё вертится, звенит, плывёт. Злит меня до безумия, как быка на корриде. Чуть разворачиваюсь, чтобы погнутый знак попал по левой лопатке, не опасно, до лёгкой трещины в кости. Боб, конечно, воет от боли и пытается вырваться из-под контроля, но я не обращаю внимания. Правой рукой хватаюсь за железяку и одним резким движением притягиваю к себе оппонента. Сделав захват шеи и обвив ступни щупальцем, опрокидываю его на землю. Наскакиваю сверху, не давая шанса подняться. Начинаю неистово полосовать когтями, словно измельчаю кусок желе, словно пытаюсь прорыть себе ход сквозь мягкую вопящую помеху. Алые брызги, ошмётки внутренностей и осколки костей летят во все стороны. Рву зубами как тряпку, потрошу как рыбу, пока подо мной не остаётся стонущее, харкающее кровью месиво. Я всегда был сильней любого своего отпрыска. Я всегда был сильным. - Ыых... Мои кишки... - булькает Патрик. Предмет его беспокойства и впрямь разбросан по всему перекрёстку, развешан по кустам барбариса, будто влажная гирлянда. Токсин отчаянно пытается всё это собрать, протягивая усы в сторону кровавых лоскутов. Я даже вижу его самого, ворочающегося среди ошмётков кожи, мяса и жира, среди порванных белых связок и разломанных желтоватых рёбер. Откормленный, как морской осьминог. Яркий, насыщенный цвет тканей. И, готов поклясться, смотрит на меня с ненавистью. Прямо гордость берёт, хоть делай фото для семейного альбома! Напоследок бью по роже, до хруста треснувшей переносицы. И в солнечное сплетение, до сдавленного писка. Мы с Бобом вымазаны кровью и красно-чёрными, склизкими ниточками симбиотической ткани. Дышим тяжело, сквозь рокот собственного рыка. Я знаю, что симбиота и носителя убить проблематично, особенно установивших постоянную связь. Но я и не хочу отправлять внука вслед за "Пауком" и хамоватыми супругами. Поучительной трёпки достаточно. Я ведь не человек, чтобы изничтожать свой же вид. Оставив поверженного сопляка, возвращаюсь в полуразрушенный дом за бутылкой виски и, шатаясь после схлынувшего адреналина, расщепив биомассу, ухожу в сторону кирпичных шестиэтажек. Я снова пью и мне снова хорошо. Прежде чем скрыться, разумеется, останавливаюсь подле размазанных деревом матершинников. Пахнут великолепно. Хрустя черепными коробками и вылизывая их основания, съедаю мозги. Сплёвываю волосы и пожёванные бигуди. Фенилэтиламиновая нирвана заключает и без того пьяный разум в нежные, беззаботные объятия. Даже мурлычу немного. Эта ночь станет незабываемой. Я и не знал, что алкоголь может превратить вынужденную прогулку по Бруклину в настоящий экстатический аттракцион эмоций. Пожалуй, я и впрямь буду пить не хуже Флеша! Шагаем прямо по проезжей части, напевая какую-то импровизированную мелодию себе под нос и считая заделанные в асфальте дыры - прямоугольные заплатки тёмного цвета. Ветер играется с листьями, бумажками, голубой медицинской маской. Едва не наступаем на белый использованный презерватив, похожий на одного из "друзей" Боба. Шагаем, пока язык не начинает улавливать аппетитное сочетание запахов этанола и жареного мяса. А мы ведь и правда успели проголодаться с этими кровавыми драками и фенэтиламиновым аперитивом... Заходим в переулок и видим разбросанную под ногами кучку мяса - по-видимому, выброшенное кем-то мясное рагу. Бомж тут же тянется вниз. Просто восхитительно небрезгливый носитель! Конечно, давай, покушай, Бобби. Нам всем нужна закуска перед продолжением кутёжного похода, душеспасительного банкета! Мы принесём здоровье людям, паразитам и симбиотам. А следующий носитель дарует мне покой, когда ты упадёшь. Мне будет хорошо, да, хорошо... Он начинает хватать руками и заглатывать мясное рагу, тщательно пережёвывая, благодаря моим зубам. И сквозь эйфорический туман я чувствую, что вкус у этого блюда какой-то странный. Кислотный, чуть аммиачный. Похоже на... желудочные соки? Оглядываю переулок, в котором мы оказались. Альбемарль-роуд, 115а. Трупики мошек и мотыльков под горячими фонарями. Неоновая вывеска "HeliX". Следы шипов на асфальте. Злосчастный жёлтый зонтик от "Пина Колада". Зубы аккуратно перемалывают бескостную вишенку... Чёрт. Меня. Дери. Я жру блевотину Анжелики! Я... О, нет. Нееет... Кажется, я начинаю вспоминать. Вспоминать всё... "Я так больше не могу, Веном," - Флеш глядит в иллюминатор, на крутящуюся в вакууме, разбитую бутылку виски, спущенную мною в шлюз минуту назад. Я знаю, что где-то в космосе так же крутятся и остальные запасы выброшенной отравы - ягодный ликёр Гаморы, фляжка с коньяком Питера Квилла, наливка на корнях Грута (тьфу, каннибал), мескаль Ракеты и самогон Дракса. Где-то крутятся их сигареты, папиросы, косяки. Все меня теперь ненавидят, но мне совершенно наплевать. Моё дело - следить за их здоровьем, нравится им это или нет. - "По-моему, ты сходишь с ума." Я формирую верхнюю половину тела-манипулятора, чтобы заглянуть ему в глаза. Ясные, сверкающие сапфиры. Под ними нет ни единой припухлости, ни единого прыщика, синячка или жёлтого пятнышка. Свежее, румяное лицо спортсмена. Мягкие розовые губы без трещинок. Прямой, свободно дышащий нос без чёрных точек. Брови и реснички – драгоценности на фарфоровой скульптуре. Лоснящиеся, сияющие золотом волосы. Живое произведение искусства. Первозданный Шедевр эволюции. Всё благодаря мне. Помню, когда мы только слились, на него было мерзко смотреть – бледный, занюханный алкаш с причёской-соломой, прыщами на щеках и взглядом помойной псины. Я тогда подумал, что военные таким образом избавляются ото спившихся служивых – скармливают их какому-нибудь монстру, чтобы страну не позорили. Но тем монстром оказался не я. Привёл его в порядок, заставил хорошо питаться и заниматься спортом, отучил от сопливого нытья. Он же самец. Мужчина. Воин. Он должен быть сильным. И я сделал его таковым. Но некоторые носители не перестают стремиться к деградации. Им просто нравится превращаться в ничтожеств. Шедевры, ускользающие из нежных, заботливых рук матери-Природы и её скромных наместников, дабы сгинуть во тьме. Жалкие. Слабые. *Я симбиот, Флеш. Вы все для меня - потенциальные носители. И я до смерти устал смотреть, как вы портите свои внутренние органы. Я устал лечить твой цирроз, пародонтоз, язвы желудка и отмирание нейронов. Надоело,* - на самом деле, даже не знаю, что утомило меня больше - людской алкоголизм или эмоциональная пустота, которую я постоянно ощущаю. Я служу носителю, и хочу испытывать то же, что и он. Иначе зачем мне симбиоз? Какой в нём смысл, если я чувствую себя пустой, ненужной половинкой? - *Я мог бы просто сойти на ближайшей станции, оставив вас и дальше глотать яд. Тебе что дороже, союз со мной или с бутылкой?* "Слушай, я знаю, твой первый носитель был экотеррористом..." *Тел-Кар был героем,* - презрительно фыркаю я, держа в голове образ крепкого синекожего мужчины, ласково протягивающего ладони ко мне, новорожденному. Крии специально разводят симбиотов на космической станции, для помощи в колонизации планет. Тел-Кар был космонавтом, но имел особые взгляды на положение дел в Империи. Скрытый бунтарь. Диссидент. Мы сбежали через несколько дней после слияния. "Вы натравили Галактуса на родину сиегримитов," - загибает он пальцы, один за другим. Я всегда слежу за кожей и маникюром, чтобы каждая пора, каждый волосок, каждая пластиночка ногтей выглядели идеально, без царапин, заусенцев и грязи. - "Нападали на торговые суда. Уничтожали целые системы." *Мы боролись с алкоголизмом. И многого достигли, знаешь ли. Ты просто не видел, во что превращались колонии Крии из-за улиток и скруллов. Народ спивался и умирал, а правительство лишь считало деньги.* "Твои родичи-паразиты хотели казнить тебя за антиалкогольную кампанию на их планете," - напоминает он, стремясь упрекнуть, уличить во грехе. Дурак. Солдат до мозга костей, не привыкший думать своей головой. Жаль, я уже давно перестал быть для него авторитетом. Зависимость вновь накинула поводок после смерти отца, и теперь говорит его голосом. - "А потом ты продолжил буянить на Земле. Чуть не убил Человека-Паука за выпитый бурбон. Да он и сам едва не стал убийцей из-за тебя." *Я всего лишь тушил сигареты о бандитов. Ну, может, разбил об их головы пару бутылок... А Человек-Пьянюк сам напросился - праздник праздником, но летать по городу, гадить под себя и вопить: "Большой градус - большая вакханалия!!"? Меня в жизни никто так не позорил! Его алкоголичка-жёнушка материлась в три этажа, когда я, уже с новым носителем, пришёл забрать свои книги. Рот мы ей немножко прикрыли, конечно... Но ведь заслужили же оба.* Память о том кошмаре свежа, как кровь, брызнувшая из передавленных автомобильной шиной усов. В тот день я в одиночку пересёк несколько ночных улиц, отделившись от лежащего без сознания, пьяного вдрызг Питера. Пытался найти хоть кого-то. Ползал по холоду и грязи, попал под машину. Эдди пришёл на мои крики. Мы хорошо понимали друг друга. "Вы убивали пьющих, курящих и наркоманов на пару с Броком," - продолжает он изливать упрёки. – "А Карнаж в это время взрывал заводы и алкомаркеты." *Эдди защищал невинных от скверны. Тебе стоило бы у него поучиться.* "Чему, логике психопата? Мак Гарган тоже "невинных от скверны защищал", когда вы город разносили?" *Не произноси его имя,* - предупреждаю я. - *Кто травит себя, тот желает умереть. Вот мы и помогали, пока не вмешались военные. И, глядя на тебя, я понимаю почему. Солдатам ведь разрешается пить. Никого не волнует, если вы спиваетесь.* "А ещё, никого не волновала ни моя инвалидность, ни моё ПТСР," - язвит носитель, морщась. Чуть помедлив, приближаюсь к его лицу почти вплотную. *У тебя нет ПТСР, Флеш. Ты обычный слабовольный алкоголик.* Солдат тяжело вздыхает, нахмурившись и потерев переносицу. Потом смотрит на меня со всей серьёзностью. "Тебе нужна помощь, приятель. Мы едем к тебе на родину, чтобы ты смог поговорить с другими клинтарцами. Наверняка среди них найдутся психологи." *Думаешь, меня "исправят"?* - издаю свистящий выдох сквозь высунутый язык. - *Не трать время и корабельное топливо. Я вас, маргиналов, научу здоровому образу жизни. Узнаю, что травитесь - и в шлюз полетит не только пойло, запомни мои слова.* Отговорить разобидевшуюся и отрезвлённую команду от нелепого путешествия в другой конец галактики не удаётся, но я и не переживаю. В своих убеждениях я всегда буду твёрже вибраниума. И нисколько не удивляюсь, услышав от собратьев на Клинтаре предложение выпить. "Прочь от меня, пьянь! Ничтожества!" – рычу я, ощетинившись длинными шипами, и с омерзением глядя на шевелящуюся разноцветную массу. Ацетальдегид будто стал частью атмосферы. Не могу сдержать кашель, закрываю наш рот ладонью. Стараюсь не подпускать никого к себе и носителю, но нас грубо хватают чьи-то серые щупальца. Впиваются в тело жгутиками, опутывают сетью. Их кровь полна этанола. Наша кровь заполняется этанолом. Коллективный разум советует мне успокоиться. Так вот кем я раньше был? Экотеррористом и борцом за трезвость? Я, пропойца в теле глистатого бомжа, жрущий блевотину? Я, опустившаяся версия прежнего себя? Я чувствую... стыд. Это моя собственная эмоция, не Боба. И до чего же она сильна... Какой ужас... Какое свинство!.. Какое же я позорище! Жалкий! Слабый! Пьяный вусмерть! Вкус спирта и блевотины на языке, на губах! И паразиты... Эти мерзкие твари на моих усах, ползают, ползают по мне, как по говну!! Пожалуй, стоило умереть на крыше, свернувшись калачиком рядом с обоссанным Флешем. Просто убейте меня. Я не хочу это чувствовать, не хочу, не хочу! О, за что?.. В соседнем переулке слышится разговор на повышенных тонах. Обычно у людей он предвещает драку или перестрелку. Сдавливаю желудок Боба изнутри, заставляя извергнуть содержимое. В отвратительной коричневой жиже шевелится парочка длинных глистов-макаронин, будто издеваясь надо мной, будто пытаясь изобразить ухмылку. Злорадный грязно-белый оскал. Слышу, как человек дрищет себе в штаны, чувствую тёплую сырость промеж его ног. Меня охватывает спазм такой силы, что блюю носителю неусвоенной жидкостью прямо в желудок и кишки, через соединительные трубочки, сжимаю их снова и снова, пока нам двоим становится нечем блевать. Кислые, жёлтые нити слюней свисают из нашего полуоткрытого хрипящего рта. Вонь просто невыносима. От мусорных баков, от лужи перед нами, от бомжа, от меня. Тошнота не проходит. Эмоции не проходят. Лишь нарастают. Как только могу, захватываю контроль над телом, иду на звуки ругани, шатаясь на ватных ногах. Точечки звёзд хохочут в вышине, глядя на маленькую опалённую мошку.