Поверь мне - люди не поймут
Твоей души до дна!..
Как полон влагою сосуд,
Она тоской полна.
©Дмитрий Мережковский
Мы, симбиоты, не ведаем сна, поэтому можем познавать безобразность каждой ночи. А в Нью-Йорке это время суток особенно гнусно. Это время, свободное для отдыха, для развлечений, для удовольствий. Для холода. Для грязи. Для тьмы. Опираясь о кирпичную, изрисованную граффити и непотребными надписями стену в переулке, замечаю стройного мужчину азиатской наружности, бесстрашно встречающегося с дулом пистолета. Фары припаркованного поблизости авто высвечивают целую толпу вооружённых бандитов. Не знаю, в чём суть конфликта, и знать не хочу. Взгляд мужчины исполнен достоинства, гордости, несгибаемости. И, в то же время, молчаливого принятия судьбы. Отлично. Применив маскировку, перестраивая пигменты во тканях, двигаюсь в его сторону. Горизонт шатается, двоится и плывёт, но я упорно заставляю бомжа идти. Я смогу. Быстрее. Быстрее... Отделяюсь от Боба со скоростью Флеша, бегущего за утренним опохмелом. Бросаюсь на азиата, в надежде, что его оппоненты додумаются кинуть пару гранат. Но вместо этого идиоты просто начинают поливать нас пулями, которые мои усы инстинктивно ловят. Чёрт меня дери! *Убейте меняяааа!!* - слившись с ним, я верещу во всё горло и машу руками. Ни огнемёта, ни гранат для замученной души! Как жить захочешь, так всё у них находится - и огонь, и взрывчатка, и звук, любая приблуда для "злого пришельца"! Тьфу! - Симбиот? – носитель кривится и хмурится. В кармане пальто у него лежит обойма от пистолета. – Да ещё и пьяный в жопу? *Я в полной жжопеее! Сделай так, чтобы меня убилиии! Я больше этого не вынесууу!!* - кажется, мой надрывный вой только распугивает бандитов. Некоторые пятятся, перестав стрелять и обгадив штаны. Даже умереть не дают, ссыкливые паскуды! Азиат вдруг перехватывает управление над моим телом, словно я – воплощение его воли. Не могу и усом шевельнуть. Похоже, спирта в моих венах стало больше, чем крови, и до нервной системы наконец добрался паралич. Этот человек будет моим пятым ужратым носителем за ночь. Моей пятой бутылкой "Jack Daniel's". А потом я вернусь ко Флешу, буду ходить вместе с ним на занудные собрания и говорить: "Мы – Веном, и мы – алкоголики!", только чтобы тем же вечером вновь набрать свои пять бутылок. Я буду менять носителей как перчатки, впитывая мерзкий этанол и чувствуя ползающих по мне паразитов. Чувствуя самого себя. *Ты нне мог бы меня поджеечь, прежде чем напиться? Как этот... абсент. Ссиним пламенем,* - с надеждой мямлю я. Мой телепатический голос стал просто омерзительным. Презренным. Нет, это не я, не я, в моём теле грязь, ничтожество, смердящий ком фекалий... Только вскрой и полезут глисты... В отчаянии, я напрягаю связки, и горло выдаёт протяжный горестный скулёж, похожий на собачий. Скулю, вою, реву, словно раненое животное. Словно помойная псина. Что ж за жизнь-то такая, а?.. Я ведь всего лишь хотел видеть их здоровыми... *Убей, молююууу... Убей...* - изо рта до сих пор текут слюни, но уже не кислые. Безвкусные и вязкие, как слизь. - Есть идея получше! – мужчина формирует острые лезвия на концах нескольких выпущенных из нашего тела щупалец. А затем, сделав один точный бросок, протыкает ими половину бандитов, находившихся в переулке. Я как-то пробил усом скорлупу перепелиного яйца, чтобы съесть содержимое - ощущения были схожими. Да и звук, наверное, тоже. Кровь брызжет прямо на морду, и носитель слизывает эти капли. Но сплёвывает с отвращением, почуяв в них алкоголь и никотин. Валит ещё парочку гангстеров, уссавших штаны и пытающихся сбежать. Отрывает целящемуся в нас смельчаку руку по локоть, обвив щупальцем и с силой дёрнув на себя. Пистолет так и остаётся зажатым в отделённой от сустава конечности. *Ээй, мне это не нравится. Я не убиваю блядей,* - мысли заплетаются, и я не сразу осознаю, что выдал матерное слово. Осознание того, что я уже пару раз-таки нарушил Флешевы запреты, также приходит с опозданием. Да и имеют ли они теперь хоть какое-то значение? - Это хорошо. Блядей я тоже не убиваю! – он протыкает ещё нескольких бандюков с чавкающим хрустом. Напоминает звуки мясного отдела на рынке. Тошнота понемногу уходит. – Ну, разве что Чёрную Кошку пустил бы на компост. *Я хотел ссказать "людей".* Носитель останавливается, тряхнув моими щупальцами (проклятье, совсем себя не контролирую). На асфальт шлёпаются сгустки крови вместе с кусочками чьей-то селезёнки. Вглядевшись, различаю в абстрактной красной мешанине черты лица Эми Уайнхаус. Симптомы делирия, видимо... - Как тот высерок, с которым ты заявился? Мы подходим к бомжу, разлёгшемуся среди окровавленных трупов, тараканов, крыс, плесневелых крошек хлеба, пивных банок и коробок из-под пиццы. Поднимаем его за просаленный воротник. - Абгдыыыыы... - мычит вонючее вместилище спирта, глистов и вшей. Твари, наверное, не просыхают никогда. - Похож на человека? – спрашивает моя трезвая половина. Смотрю на подбросивший меня грязный спиртовоз, и понимаю... А ведь и правда не похож. Кажется, только испарения, сочащиеся из лёгких, не дают мухам отложить личинки в его сальных волосах и забитых грязью морщинах. Святые ампулы фенилэтиламина, и как я до такого дошёл... *Нна дохляка.* - Вот и правильно, – азиат протыкает его заострёнными усами и кидает в мусорный бак. Отряхиваемся от капель токсичной крови. – Дохляки должны лежать в могиле. Как и мои враги. Видишь, я не убиваю людей. Я распределяю их по местам. *Мне ссложно это понять...* - честно признаюсь я. Сейчас мне что угодно сложно понять. - И не нужно. Просто слушайся меня, – уверенно чеканит мужчина. Я с облегчением получаю от него команду втянуть симбиотические ткани внутрь тела. Сворачиваюсь под тёплым одеялом диафрагмы, словно измотанный рабочий, которому разрешили прилечь. – У тебя сила, у меня ум, запомнил? Вот только избавим тебя от алкоголизма... *Быыло бы здорово,* - несколько маленьких усиков ложатся на краешек его печени, словно голова – на подушку. Здоровый, гладкий, сочный орган цвета красной яшмы, без малейших признаков цирроза. Фильтрующий мою кровь подобно машине для гемодиализа. Божественно. - *А как тебя ззовут?* Он забирает металлические кейсы из авто и раскладывает повсюду взрывчатку. Перед тем, как покинуть переулок, берёт гранату, выдёргивает зубами чеку и кидает за спину. Взрыв сотрясает землю под ногами и освещает пламенем стены домов. - Ли Прайс, – звучит в рёве огненной геенны и трелях сигнализации машин со всего района. Ну, помимо этого, звучит ещё много слов, вроде: "Вы там чё, опухли совсем?!", "Четыре часа ночи, бомбардир хуев!!", "Это всё Человек-Паук!", но имя я слышу отчётливо. Взрывы, огонь... Всё так знакомо... Так... Приятно. И приятно не только моё террористское дежа-вю. Даже сквозь алкогольный туман я могу оценить красоту нутра, в котором оказался. Органы словно сошли со страниц моих любимых медицинских энциклопедий. Кровь – насыщенная красная магистраль курьеров, развозящих подарочки-витамины. Клетки – социалистическое государство, где каждый счастлив быть элементом целого, частичкой совершенства. Их биохимия - немой укор: "Нам хорошо и без тебя, пьяница!". И, несмотря на обнаружение такой детали, как нехватка двух пальцев на левой руке, я сам становлюсь счастливым. Мертвецки пьян. По-детски счастлив. *Нифига ссебе. Да тты прекрасен, Ли. Гррёбаный Аполлон. Я серьёзно.* - Изнутри чтоли? – спрашивает он, пересекая освещённую фонарями улицу пружинистой походкой и борясь с желанием послать меня куда подальше. У него прямая, мускулистая спина. Движения гордые, грациозные, опасные. Шея и хребет Бетти и то были искривлены постоянным сидением в офисе, а суставы хрустели, как у старушенции. *Даа.* Носитель хмыкает: - Привыкай. Полы его пальто развеваются, как супергеройский плащ. Похож на детектива, надравшего зад наркобарону, и теперь довольно несущего кейсы с дурманящей гадостью в полицейский отдел. Как я уже понял, там лежат какие-то нелегальные технологии для вооружения. Мы с Тел-Каром тоже собирали технику для улучшения корабля, перешагивая через трупы скруллов. Наконец-то я помню всё... Я даже знаю, что мы с Эдди пытались убить Человека-Паука за его развязный образ жизни. Герой мирового класса подавал дурной пример молодёжи – ведь все кругом знали о развившейся у него аддикции, но видели это чем-то романтичным или даже престижным, как пьянство Тони Старка. Моего носителя уволили, когда он отказался выставлять Паука в хорошем свете в своих статьях. В конце концов, сколько в наше время стоит честность глубоко верующего репортёра? Позже я нашёл Скорпиона, циничного антигероя, втайне помогавшего экотеррористическому ответвлению Green Peace. Из-за Человека-Паука он и его команда ("Здоровая шестёрка") не раз попадали в тюрьму. Со мной им стало легче. Пусть со временем отряд распался, но я и Мак оставались верны идеалам вплоть до поимки военными. Какая ностальгия... Пока вспоминаю прошлое, новый носитель добирается до очередной кирпичной многоэтажки. Бруклинские дома, раньше не вызывавшие у меня никаких чувств, кажутся грязными, изрисованными коробками, тусклыми, холодными, безжизненными. Окна повсюду занавешены и окованы решётками, как в тюрьмах, будто их обитатели хотят спрятаться от мира, добровольно заточить себя в четырёх стенах. Посаженные у тротуара деревья совсем не делают их дружелюбней. Несмотря на опьянение, обстановка давит на меня, так что, поёрзав, на какое-то время прерываю связь со зрительными нервами и просто созерцаю внутренности Ли, прислушиваюсь к мыслям. Он находит Бруклинские трущобы привычными, будто бы провёл в них большую часть своей жизни. А остальная часть – суровые образы сиротского приюта, и ещё более суровые картины армейской службы. Кровь, огонь, взрывы... Взрывы... Работа ножных мышц прекращается, и я воссоединяю жгутики с нервными волокнами, дабы глянуть, в чём дело. Вижу синеву глаз облезлого, тощего белого зверёныша семейства кошачьих, сидящего у парадной двери "кирпичной коробки". Лапки вымазаны в городской грязи, и трудно не заметить его дрожь, прямо как у меня, ползавшего по парку. Голова носителя мелко кивает. - Что, тоже стал жертвой "блядей"? Котёнок издаёт жалобное "мяу" в ответ и трётся о ботинок костлявой спинкой. Ли, вздохнув, берёт его на руки и садит в широкий карман пальто. Должно быть, никогда не выбрасывал животных или хороших книг? Квартира у него оказывается на удивление уютной. Никаких трофеев с поверженных противников, никаких тебе сушёных частей тела, никакой грязи, бардака или тараканов. Небольшой книжный шкафчик держит на своих полках литературу о спорте, диетах, мировой истории. Даже фикус знай себе цветёт жизнерадостно на письменном столе. Правда, там же лежит и пистолет. На оружии с лёгкими царапинами на металле, выведено кислотой слово: "Панацея". Когда Ли бросает на него мимолётный взгляд, в голове всплывает воспоминание. О Дереке и Анжелике, совокупляющихся на мусорном контейнере под окнами его квартиры. Стоны и ритмичный грохот слышны на весь переулок. "Пошли вон!" – кричит Ли в открытое окно. – "Тут вам не "Планета Животных", сволочуги!" "Иди на хуй, онанист!" – пьяный коп даже не прекращает фрикций. Актриса гогочет, обтираясь рыжими кудрями о зелёную крышку контейнера. – "У меня ствол! ...Вернее, два ствола, ха!" "У меня тоже, мразь! А сверху стрелять удобней!" – он берёт в руки "Панацею" и целится Дереку в его лысеющий череп. Тяжесть оружия привычна и приятна, как предвкушение охоты. "Смелей, сучонок!" – вызывающе рычит мужчина, совершая резкие толчки. Взмокшая, раскрывшая рот Анжелика похожа на припадочную проститутку. – "Я из полиции!" "Ах, из полиции..." – Ли, помедлив и подумав, откладывает пистолет в сторону. Берёт со стола смартфон. Направляет камеру в сторону парочки. - "Ну так пусть мир узнает своих героев!!" Двойная ругань убегающих актрисы и полицейского, вместе с цокотом каблучков и десятикратным стуком ногтей о железную пряжку спущенных штанов, ещё долго звучат в темноте переулка. Так вот где был зачат ребёнок. Что ж, некоторые люди и впрямь похожи на животных - им тоже безразлично место для процесса размножения. А симбиоты... Нет, мы скорее схожи с деревьями, дающими новый росток раз в несколько лет. Отделившись от родителя, молодой симбиот уходит искать "вторую половину". Мы можем ещё пересекаться по жизни, но изначально мы ничего не должны друг другу. Никаких привязанностей. Никаких эмоций. Наблюдаю за носителем, осторожно отмывающим котёнка от грязи. Поначалу тот возмущённо пищит, пытаясь выбраться из душевой, но постепенно успокаивается в сильных и удивительно нежных руках. Обтерев полотенцем тщедушную животинку, мафиози довольно улыбается уголками губ. - Всяко лучше, чем быть бомжом, - отвечает он обиженному на помывку взгляду. Милосердие убийцы ко хрупкому существу приводит меня в замешательство, поэтому вновь заглядываю в его память. И слышу голос пьяной матери, выставившей за дверь белого пушистого кота, пока Ли был в школе: "Этот гад слишком много жрал!". Позже он находит единственного настоящего друга мёртвым на проезжей части. Яркий цвет крови на белой шёрстке запечатлён сквозь мутную пелену слёз, словно работа абстракциониста. Я ничего не произношу. Вряд ли ему захочется выслушивать мой пьяный гундёж по поводу детских травм. Смыв с себя потемневшую, свернувшуюся вражью кровь со слизью; накормив котёнка сырой курятиной, а нас - копчёной бараниной и салатом; носитель готовится ко сну. Он разрешает мне оставить включённым телевизор, чему я несказанно рад, ибо не все носители могут спать под звуки сериалов или музыки, независимо от громкости. Чему я радуюсь ещё больше, так это найденному показу старых серий "Скорой помощи". Смотреть их, приотделившись, и по-пьяни - одно удовольствие. Никакой критики не приходит на ум, никаких вопросов. Я совершенно расслаблен и открыт для любимого кино. Следом смотрю какой-то дешёвый ужастик о зомби, мерзкий, не страшный. Один из тамошних монстров здорово напоминает Боба. Двигается и мычит, как Боб. Сыплет белыми червями, как Боб. Я вижу крошечные блики и отражения на своей слизи. Фу. Затем случайно натыкаюсь на видеоклип (благо, что не Скрим). Худощавый татуированный мужчина с грустным взглядом исполняет медленную, проникновенную песню, стоя подле одинокого домика на заснеженных равнинах. Его одежда и ресницы ловят пролетающие мимо снежинки. Голос ласкает нетрезвый слух мягкими нотами, навевая печаль и ностальгию. Я вспоминаю Тел-Кара и его обжигающе-сильную волю. "And I give it all away..." Вспоминаю Эдди и его тихие молитвы в церкви. "...Just to have Somewhere to go to." Вспоминаю Мака и его "Жрать нужно правильно!" "Give it all away..." Голоса и образы текут, будто слюна сквозь клыки. Мои воспоминания. Моя тоска по мертвецам. Мы, симбиоты, живём очень долго. Теоретически, можем жить вечно, в отличие от наших носителей. Но мы никого не забываем. Я знаю, что Тел-Кара сгубили наркотики. Точнее, сгубила женщина. Он встретил М'Ланз из расы скруллов на одной из станций, где мы отдыхали и пополняли припасы. Я предупреждал его. Не доверял ей. Скруллы - коварные создания, ненавидящие Крии, и М'Ланз не была исключением. Но мой носитель совсем потерял голову из-за любви. Мы спорили каждый день. Я ушёл, когда "любовь всей жизни" и "не такая как все" подсадила его на тяжёлые наркотики, а позже узнал, что они оба в конце концов умерли от передозировки. Как иронично. Мы столько времени боролись за здоровье... Эдди всего за пару месяцев истаял от рака. Я не мог находиться с ним в одном теле, когда он начал пить и колоться героином, страдая от кошмарных болей. Приходилось сидеть в ванной, слушая его стоны и наркотический бред. Я не выдержал. Не мог быть с ним. Не мог быть один. Мак умер в тюрьме, не сумев приспособиться к жизни без симбиоза. Из-за своей зависимости от чужих эмоций, я даже не мог скорбеть по нему. Или ненавидеть военных, которые сожгли все мои книги из опасения, что я оставил на страницах частички симбиотической ткани. Военных, истязавших меня. Мне просто хотелось слиться хоть с кем-то. Избавиться от чувства пустоты. "...To have someone To come home to." Скорбь, любовь, ненависть, стыд... Эмоции обрушиваются на меня, пронзают острыми иглами, заполняя что-то внутри, то, что Дерек называл "душой". Так плохо мне не было никогда в жизни. И что ещё ужаснее... Я до сих пор хочу пить. Стоя у могил Эдди и Мака, я не чувствовал ничего. Я не грустил, глядя на урну с прахом Тел-Кара. Единственное, по чему я скучал, были их здоровые тела... Съёживаюсь в комок, обвиваю своё тело усами. Прижимаю к себе край одеяла и скулю, очень тихо, чтобы не разбудить носителя. Я стыжусь своей слабости, но остановиться не могу. Почему ты создаёшь нас такими, Природа? Почему?.. Сижу несколько часов, хватаясь за одеяло, пропитывающееся моими слюной и слизью. Раскачиваюсь из стороны в сторону, будто кататоник, пока моя боль не изливается до дна, а по телевидению не начинают транслировать утренние новости. Стоящие на тумбочке часы тикают, словно маятник в кабинете доктора Пейна. Тик. Тик. Тик. А затем приходит настоящая боль. Не сразу, медленно. Вползает, как змея. Растекается неторопливой магмой по живым, беспомощным клеткам, безответно молящим о милосердии. Мой мозг вылизывает ацетальдегидный язык, и мысли плывут вместе с кровью. Невидимая рука сжимает сердце, давит меня всего, как зубы кошки давят мышь. Со стоном закрываю усами морду. *Больно... Моя головааа...* Проснувшийся азиат, морщась, трёт виски - синхронизация нервных систем позволяет ему в полной мере ощутить степень настигшего меня похмелья. Печень работает исправно, как химический завод, поэтому стопку ацетальдегида он со мной также разделяет. Кажется, я впервые почувствовал себя Флешем. Ну и жуть, это же настоящее отравление... И, выуживая из памяти пьяных людей, с которыми я провёл эту ночь, начинаю осознавать, до чего же они мне противны. До чего же я противен сам себе. Ядовитый, болезненный стыд въедается в сознание, как выжженное на корове клеймо, подле противоречивого желания опохмелиться. Пропади всё пропадом... - Так тебе и надо! - гневно бросает мужчина, усаживаясь на кровати. Гнев... Алая, бордовая краска... О, слава протрезвевшим нервам, я это почувствовал. Правда, вышла какая-то странная злость на самого себя. - Где это видано, чтоб симбиоты нахлопывались в говнину? Ты же Веном, прародитель всех здешних клинтарцев? Белый котёнок, спавший во складках одеяла, зевает и потягивается. Коготочки цепляются за один из моих усов, будто в знак порицания. Знаю, приятель. Я тот ещё свинтус. *Да... Наверное...* - я пытаюсь сконцентрироваться и вспомнить имя мужчины, вглядываясь в точёное загорелое лицо. И... ого. Впервые вижу такой цвет кожи. Бронза. Чистейшая, матовая бронза. Холст, выкрашенный меланином и лёгким румянцем. Длинные, чёрные, как моя кровь, волосы, блестящие вовсе не от кожного сала. Каждый волосок – отполированный обсидиан с тонким ароматом еловых ветвей. Пронзительные карие глаза, похожие на тёмный дымчатый кварц. Глаза опасного вольного хищника. *Мне нужно вернуться к носителю...* Говорю это на автомате, а сам восхищённо рассматриваю его. Произведение искусства. Шедевр, созданный Природой. - Теперь я твой носитель, – его хищный взгляд острее кинжала. *Как тебя зовут, ещё раз?* - спрашиваю я, устыдившись очередной алкогольной амнезии. - *Только не взрывай ничего, пожалуйста...* - Ли Прайс, – голос звенит сталью. *Ты преступник, да?* - Я – тот, кто умеет выживать, – биение сердца - удары молота по наковальне. *Сойдёт,* - моя отяжелевшая голова ложится ему на грудь. Здоровый. Мускулистый. Надёжный. Лёгкие – меха раскалённого горна. - Мужик, перегарище как от толпы выпускников! – отворачивается он, кривясь. Мысли – искры сварочного аппарата. *Я не мужик, Ли.* - Это я уже вижу. Ты - инопланетная пьянь. Ну ничего, сделаем из тебя мужика! - воля – пламя на поверхности Солнца. – Никакого больше алкоголя, понял? Где-то глубоко, во тьме прошедших лет, Тел-Кар посвистывает, заряжая массивные пушки "Пилюли". Эдди улыбается мне, кладя жёлтый дубовый листок между страниц Библии. Мак покупает для меня очередной медицинский справочник, подмигивая молоденькой продавщице. Где-то во тьме настоящего, на меня смотрят Питер и Флеш. Занюханные алкаши, бегущие от своей Природы. Чувствующие... Способные любить... Но... Я вновь осматриваю тело Ли Прайса изнутри и снаружи. Здоровое тело. Прекрасное тело... Но не хватает обоймы. Не хватает кусочка мозаики. Не хватает страниц, чтобы записать идею. В конце концов, кто я такой, чтобы отвергать Её? Я вздыхаю. *Хорошо,* - пытаюсь изобразить улыбку, одновременно скрутив завитками несколько усов и потеснее прильнув к его груди. Обвиваю его покалеченную ладонь. Прислоняю её к своей щеке. В точности воссоздаю из своих тканей недостающие пальчики - каждую пору, каждую складку, каждую пластиночку ногтей. Наслаждаюсь его размеренным сильным пульсом. Его чистой питательной кровью, вымывающей остатки дряни из моего организма. Его задумчивым: "Надо бы сходить за адсорбентами. И аспирином. Фенилэтиламин заказать в химлабе..." Головная боль начинает утихать. - *Как скажешь, Шедевр.* Отныне я - твоя тень. Я - твой верный слуга. Со мной ты совершенен. Эмоции постепенно отходят на второй план. Любовь и скорбь рассеиваются, будто туман, затмевавший взор. Стыд обращается в холодное, бесстрастное принятие полученного опыта. Мой разум – безмятежная морская гладь, ждущая лишь ветров ощущений носителя. Я знаю свою Природу. Скоро Флеш поймёт, что ожидает его и подобных ему. Я покажу им настоящую потребность. *Ли?* Кусочки дымчатого кварца косятся на меня сверху вниз. Он не пытается отнять ладонь с моей щеки. - Хм? *У меня тоже есть враги. Много врагов.* - Напалма на всех хватит, - безразлично пожимает он плечами. Кажется, я больше не одинок. В одном я уверен точно. Я никогда больше не буду... ...Слабым.