And though you have forgotten all of our rubbish dreams
I find myself searching through the ashes of our ruins
For the days when we smiled
And the hours that ran wild with the magic of our eyes
And the silence of our words
И хоть ты позабыл все наши глупые мечты,
Сквозь пепел руин я ищу те дни,
Когда мы улыбались,
Когда время неистово мчалось
От магии наших глаз,
Когда наши слова были тишиной
(Тим Бакли, «Я был однажды», в моём переводе)
***
— Рем, — нежный голос шепчет ему в ухо. — Ремус. Ремус едва раскрывает глаза, чтобы увидеть силуэт Гарри, склонившийся над ним. Пряди черных волос спадают на его широко раскрытые от восторга глаза, пока он трясет мужчину за плечо еще раз. — Лунатик, — говорит мальчик, а мужчина все еще пытается не провалиться обратно в сон, — большой щенок тут. Ремус очень медленно щипает себя, чтобы убедиться, что он проснулся, и все вокруг расплывается. — Что? — бормочет он, одновременно почти вслепую поднимаясь на ноги и позволяя Гарри утащить себя в кухню. Там, на белой плитке, Бродяга свернулся калачиком рядом с Бегемот. Их сонное сопение наполняет комнату, и их темные фигуры сливаются друг с другом в тусклом свете утра. Ремус кладет руку мальчику на спину и ведет его обратно в гостиную. — Дай им поспать, — шепчет он. Они усаживаются на диван, и Ремус включает маггловское радио, чтобы развлечь Гарри. Люпин натягивает одеяло на мальчика, укрывая его поверх тонкой голубой пижамы. Дни становятся длиннее по мере того, как весна очень медленно приближается, но резкий холод все еще витает в воздухе. Ремусу нравятся такие дни. Холодные и живые. Ему нравится, как последние зимние холода медленно превращаются в весенний бриз. Ему нравится, что с каждым днем он все дальше от смертельного зимнего мороза, который всегда напоминает ему о том, что никакое количество снега и льда никогда не сможет прекратить боль в его груди. Ему нравится слушать щебетание птиц по утрам, как будто они поют песню, которую может услышать только он. Ему нравится смотреть в окно и осознавать, что земля все еще продолжает вращаться, и солнце все еще продолжает восходить по утрам, и после долгих холодов крошечные воробьи продолжают петь. Ремус садится рядом с Гарри, положив одну руку ему на плечо, и вкрадчивый голос Тима Бакли начинает петь «Once I was». Гарри тихо напевает мелодию песни. Они пару раз слышали эту песню по радио, и Гарри решил, что ему нравится хриплый мужской голос, как у Ремуса. Лили он тоже нравился, его хриплый и спокойный голос, и мальчик каким-то образом с каждым днем становился все больше и больше похожим на своих родителей, даже не помня их. — Как щенок попал сюда? — тихо спрашивает Гарри, когда песня затихает. Прежде чем Ремус успевает открыть рот, Сириус входит в гостиную. — Доброе утро, — бормочет он с сонной улыбкой. — Сириус, — взволнованно обращается Гарри, проглатывая последнюю «с». — Там на кухне собака. Совсем недолго Блэк выглядит удивленным, затем одаривает их своим мягким, добрым смехом. Это не выглядит принужденным, как было несколько недель назад, думает Ремус. Это больше похоже на то, как льется вода, или как летят птицы, стройно и гармонично. Его смех — приятный звук, которым Ремус хотел бы наслаждаться, хотел бы хранить в уголках своего сознания, чтобы воспроизводить снова и снова. — Правда? — говорит Сириус с озорной улыбкой. Улыбка Бродяги, осознает Ремус, широкая и кривая, глаза светятся, будто у него в голове созрел план. Гарри вскакивает на ноги. — Он... он большой, черный и улыбается, — выпаливает мальчик. Ремус не может не улыбнуться его детской радости. — Он действительно улыбался, — подмечает Сириус. Затем он присаживается на корточки перед Гарри. — Хочешь, я покажу тебе немного магии? Гарри кивает с неподдельным энтузиазмом. Он любит каждую крошечную и хрупкую частичку магии, которой Ремус делится с ним, например, когда заставляет летать его нарисованных динозавров или посылает ему Патронуса, но магия Ремуса подобна треснувшему стеклу. Она кажется хрупкой и жесткой, будто может исчезнуть в любую секунду. Когда Люпину кажется, что его разум отвергает магию, ему больно взмахивать палочкой даже для сотворения самых простых заклинаний. Ремус не обладает той мистической силой, которую излучает Сириус, и даже если бы он когда-то обладал, то он слишком долго общался с магглами и боялся магии, поэтому никогда бы не решился полностью высвободить ее. Он не владеет магией так, как Сириус. Он этого не хочет. Для Ремуса магия — это кратчайший путь к тому, чтобы заставить Гарри хихикать, или заставить боль исчезнуть после полнолуния. Но после того, как Ремус так долго был погружен в магию, в хорошую и плохую, она больше не кажется чистым удовольствием и счастьем. Он больше не хочет, чтобы сила гудела в его крови, как когда-то раньше. В его жизни было время, когда магия казалась ему жизнью, источником его существования и, возможно, его спасением, но теперь она пульсирующее воспоминание о том, как когда-то у него было все и как все ускользнуло от него, как миллион песчинок сквозь пальцы. Сириус смотрит на Ремуса так, будто ищет его одобрения, и тот смущенно кивает ему. Уважение Сириуса к их отношениям и его авторитету все еще поражает его. Люпин со стыдом ожидал, что тот будет громче и напористее, но Блэк, кажется, много наблюдает и следует по его стопам, что скручивает сердце Ремуса в мягкий узел. Иногда он с изумлением думает, действительно ли это то, на что похоже взросление. Настоящее взросление. Сириус идет на кухню и возвращается в образе Бродяги, на что Гарри отвечает замешательством, омрачающим его лицо. Когда он хмурит брови, не сводя глаз с собаки, то бормочет: — Сириус, — как вопрос. Ремус кивает. — Можно я его поглажу? — спрашивает мальчик. Ремус снова кивает, не в силах сдержать улыбку от их общения. Бродяга выглядит так, словно он действительно улыбается, высунув свой розовый язычок и быстро виляя хвостом. Он подходит ближе к Гарри и толкает его руку своей огромной головой. Огромный пес напоминает щенка, когда его глаза светятся так мягко, переполненные любовью. Гарри начинает осторожно чесать его за ушами своими крошечными ручками. Маленький ребенок внезапно выглядит намного меньше и намного нежнее, стоя рядом с Бродягой. Даже не осознавая этого, Ремус протягивает пальцы и чешет мягкий мех под подбородком. Он с грустью вспоминает, как сильно ему это нравилось раньше. Гладить Бродягу, быть рядом с Бродягой и любить Бродягу намного проще, чем делать это с Сириусом. Холодные руки Ремуса все еще немного дрожат, и он не может смотреть Блэку в глаза, но прикосновение к его мягкому меху напоминает Люпину обо всех случаях, когда он просыпался в Визжащей Хижине, а Бродяга лежал, свернувшись калачиком, рядом с ним. Его пальцы двигаются осторожно, как будто он может сломать это хрупкое творение жизни своими собственными чудовищными руками. Немного позже Бродяга возвращается на кухню и снова входит в комнату как Сириус, и Ремус думает, что Гарри не может быть счастливее, когда он радостно вскакивает на ноги и умоляет Сириуса научить его превращаться в щенка.***
Как-то ночью Ремус просыпается с чувством, будто летит вниз со скалы. За его неожиданно долгую жизнь ему несколько раз говорили «ты поймешь, когда станешь родителем», но потусторонние отцовские инстинкты не имели для него смысла до этого самого момента. Когда он просыпается от того, что его сердце колотится как бешеное, то он где-то в глубине себя знает, что что-то случилось с Гарри. Ремус идет в его комнату и осторожно открывает дверь, чтобы обнаружить мальчика, спящего под одеялом. Его дыхание немного успокаивается. Он здесь, думает Люпин. Он здесь, и он в безопасности. Когда Ремус подходит ближе, то замечает раскрасневшиеся щеки мальчика и пот, покрывающий его лоб. Люпин прикладывает свою ладонь ко лбу Гарри, и тепло, исходящее от него, немедленно отрезвляет мужчину. В глазах предательски щипет, но он их закрывает и начинает думать о своей матери. Как она заботилась о нем, когда он задыхался под миллионом накрывавших его одеял, дрожа от лихорадки, охватившей его тело? Она бы заплакала, осторожно думает Ремус. Его кожу покалывает так, будто он чувствует, как на нее капают слезы. Люпин вспоминает, как ее изящные руки протягивались к нему и снимали с него одеяла. Он откидывает одеяло Гарри в сторону, и его руки дрожат, когда они касаются ткани. Гарри извивается и тянется к теплу во сне, когда на него обрушивается холодный воздух. Его начинает лихорадить еще сильнее. Ремус накладывает охлаждающее заклинание, но тело мальчика будто противится магии. Думай, говорит он себе, думай, думай. Хоуп не могла использовать чары, заклинания, магию. Она тянулась за зельями, которые оставлял Лайелл, и прикладывала к лбу маленького Ремуса тонкие полоски ткани, смоченные в уксусной воде. Она гладила его по волосам и рассказывала ему истории. Она бы приласкала его и поцеловала бы в лоб своими солеными губами. Ремуса было слишком много, чтобы любить его и заботиться о нем, и каждый раз, когда Хоуп снова и снова осознавала это, то она начинала плакать. Люпин чувствует себя слишком отчаявшимся и слишком обескураженным, чтобы что-либо предпринять, но когда он видит, как крошечные слезинки падают из зажмуренных глаз мальчика, то выходит из комнаты и оказывается перед комнатой Сириуса. — Мне нужно, чтобы ты присмотрел за Гарри, — торопливо говорит он. — У него жар. Сириус выглядит смущенным, и Ремус понимает, что означает слегка шокированное и взволнованное выражение на его лице. Когда Ремус думал о детях до Гарри, то представлял себе младенцев, ползающих повсюду и хихикающих, которым время от времени нужно было менять подгузники. По его мнению, дети были больше похожи на кукол, чем на настоящих людей, и он все еще боролся с ответственностью, поскольку привыкнуть к целому человеку, зависящему от него, было нелегко. Есть температура, боль в горле и разбитые коленки. Есть страхи и болезни, о которых он может не знать, есть кошмары, еда, вода и ванны. Слишком много вещей, о которых он никогда не думал до этого момента. Сириус безмолвно кивает, когда Ремус убегает на кухню, чтобы сварить самое быстрое Бодроперцовое зелье в своей жизни. Его руки берут над ним контроль вместо затуманенного разума, который все еще пытается цепляться за призрачные и бледные воспоминания, оставшиеся от Хоуп Люпин. Жидкость на плите начинает пузыриться, и Ремус возвращается в комнату Гарри до тех пор, пока зелье не вскипит. Он заглядывает в приоткрытую дверь. Мальчик уже проснулся, и слезы текут по его лицу, пока его снова трясет и он прячет голову в объятиях Сириуса. Его рука обнимает Гарри, а пальцы играют с его волосами, перебирая густые пряди и поглаживая нежный лоб. — Ты такой храбрый мальчик, — шепчет Блэк ему на ухо. Сириус был в роли няни дольше, чем кто-либо другой, когда Гарри был младенцем, особенно с тех пор, как Ремус отсутствовал последние пару месяцев, и потому, что все думали, что он был предателем, как он полагает. Когда Люпин заглядывает в комнату, то понимает, что Сириус не забыл, как обращаться с ребенком за все эти годы. Гарри шмыгает носом и заикается: — Мне холодно. — Я знаю, детка, — говорит Блэк, и у него такой вид, будто его разрывает на части. Ремус знает это чувство, чувство, когда видишь, как кто-то, кого ты любишь, страдает и испытывает боль, и твои никчемные руки и разум ничего не могут сделать. Чувство бесполезности, неадекватности, недостатка, отсутствия всего, что могло бы понадобиться в другом человеке. Лишь отчаянное желание, чтобы был способ забрать часть чужой боли. — Я знаю, это скоро пройдет, — говорит Сириус, укачивая Гарри взад-вперед. Когда Блэк начинает рассказывать глупый детский стишок, Ремус возвращается на кухню. Вид Гарри с Сириусом напоминает ему о том времени, когда мальчик был совсем младенцем. Люпин никогда бы раньше не подумал, что Сириус может быть таким нежным и таким обходительным с ребенком. Ремусу кажется, что если бы кто-то и мог приблизиться к тому, чтобы залатать дыру, оставленную отсутствием Джеймса, то это был бы Сириус. Он наливает зелье в кружку и осторожно стучит, прежде чем войти. Гарри уже наполовину спит в объятиях Сириуса, пока тот размахивает своей палочкой, заставляя маленькие блестящие фигурки бегать по комнате, чтобы отвлечь мальчика. Изумруд в его глазах, слегка мутных от сна и лихорадки, кажется еще ярче. Гарри качает головой так сильно, как только может, когда видит чашку и пар, вьющийся от нее. — Тебе станет лучше, если ты выпьешь это, — говорит Ремус, отставляя зелье в сторону. Гарри поджимает губы и продолжает качать головой. — На вкус не так уж плохо, — пытается он еще раз. Но Гарри закрывает лицо руками и говорит: — Нет! Сириус гладит мальчика по спине, выводя на ней маленькие круги: — Давай, Гарри, всего лишь глоток. — Затем его маленькое тело начинает сотрясаться от рыданий, и рука Сириуса в страхе замирает. Он смотрит на Ремуса, и его лицо бледнеет от шока. Ремус пытается забрать ребенка от Сириуса, чтобы утешить его, но Гарри только плачет еще громче, когда его руки обвивают Блэка. Внезапно Сириус моргает, и его руки снова начинают двигаться, поглаживая спину мальчика, когда мужчина наклоняется к его уху и шепчет что-то, что Ремус не может разобрать. Гарри медленно поднимает голову и шмыгает носом, еще более раскрасневшийся и уставший, чем до этого, и кивает Ремусу. После приема зелья он медленно засыпает, из его уха вьется тонкая струйка пара. Ремус выдыхает от изнеможения, но в глубине души чувствует, как в нем расцветает гордость, окрашивающая его сердце. Они не произносят ни слова, но при этом сообща приходят к тому, чтобы остаться в комнате до утра. Сириус сворачивается калачиком возле мальчика, который крепко обнимает его, все еще лаская его мягкие волосы. Ремус проваливается в беспокойный сон, время от времени просыпаясь, чтобы проверить температуру Гарри, а потом снова засыпает. С наступлением утра он просыпается от звука прерывистого дыхания, но на этот раз оно исходит не от Гарри. Сириус слегка ерзает, его лицо искажено от дискомфорта. Неслышные слова слетают с губ вместе с затрудненным дыханием. Ремус предполагал, что ему будут сниться кошмары, как и всем остальным. Это то, что не дает ему спать по ночам, и это то, что заставляет его просыпаться каждое утро, чтобы приготовить завтрак. И все же то, как ярко это отражается на осунувшемся лице мужчины, ранит. Люпин произносит быстрое заклинание и сразу же закрывает глаза, веки подрагивают, когда он пытается расслабить свое тело, как будто все еще спит. Секунду спустя Сириус просыпается от того, будто кто-то провел перышком по его щеке, он оглядывается в попытке найти то, что его разбудило, но, кажется, все спят.***
Позже в тот же день они решают, что настало время и для них испытать мирское и выйти в свет. Однако, как только они оказываются посреди шумной и беспорядочной толпы, то им кажется, будто их из космоса сбросили прямо на набережную Брайтона. Сириус выглядит так, словно его сейчас стошнит, думает Ремус. Должно быть, это его первый выход в люди в качестве самого себя за многие годы. Блэк мало говорит о своих днях в изоляции, но Ремус знает, что за последние пару лет он не видел никого, кроме Дамблдора. Сириус выглядит немного бледным, глаза широко раскрыты, он держит Гарри за руку и ведет его по узким улочкам. Гарри в восторге. Он никогда раньше не видел океана и никогда не выходил на улицу вот так, свободным пойти куда ему захочется и сделать что угодно. На каждую мелочь он смотрит так, будто это самая безупречная и интересная вещь в мире. Ремус нарядил его как маленького снеговика, несколько слоев одежды, плотная шапка и шерстяной шарф Молли. Он и так выглядит крошечным и хрупким, и Ремус не хочет, чтобы мальчик снова заболел. Гарри ничего не имеет против, до тех пор, пока они гуляют. Они решают на некоторое время воздержаться от поездки в магический город, так как это привлекло бы слишком много внимания. Сириус дважды упоминался в Ежедневном пророке с момента пленения Питера, что является слегка новым и пугающим для них обоих. На данный момент у них не хватает смелости пойти в Косой переулок или Хогсмид, чтобы увидеть, как все смотрят на них уставшим взглядом. Брайтон кажется для них подходящим вариантом для прогулки. Всегда весело, вокруг бегают тысячи детей. Океан выглядит великолепно даже в сером цвете, и с набережной он кажется живым даже в самые холодные зимние дни. Ремус обещает, что приведет Гарри сюда летом и научит его плавать. — Что это? — Гарри спрашивает каждый раз, когда что-нибудь видит. Дорожные знаки. Тротуары. Мусорки. Фургончики. Кто-то продает засахаренные яблоки, и Ремус обещает купить ему одно после того, как они поедят. Прогулявшись по улицам и бездумно обойдя все маленькие магазинчики, они находят маленькую закусочную, которая кажется более пустой и уединенной, чем те, что на набережной. Они сидят внутри, и Сириус помогает Гарри вылезти из всей его одежды, когда теплый воздух касается его холодной кожи. Гарри полностью потерялся в картинках в меню, поэтому он молча протягивает листок Ремусу. — Как насчет рыбы с жареной картошкой? — предлагает он. Мальчик пожимает плечами. — Я волшебник? — внезапно спрашивает Гарри. — Да, ты волшебник, — тихо говорит Сириус, прежде чем Ремус успевает ответить. — Между прочим блестящий, — продолжает он. — Откуда ты знаешь? — Ты сын Джеймса и Лили, — небрежно отвечает Блэк, и его голос понижается, когда он добавляет. — Величайших волшебников своего поколения. — Что, если я не волшебник? — говорит мальчик, надув губы, и его глаза кажутся задумчивыми, что говорит Ремусу о том, что он думал об этом некоторое время. — Тогда ничего бы не изменилось, — осторожно отвечает Ремус. — Ты мог бы пойти в школу где-нибудь здесь, а мы бы нашли то, что было бы тебе по душе. — Хорошо, — соглашается Гарри, и он выглядит менее обеспокоенным, но его лицо все еще расстроенно. — Они действительно были великолепными? Ремус потерян. Он чувствует себя так, словно в его голове прорвало водосточную трубу, и когда грязная вода заполняет его голову, он не может открыть рот, чтобы ответить. Ремус представляет образ юного Джеймса и не может этого вынести. Голос мальчика звучит слишком похожим на голос Джеймса, когда он дрожит от волнения, а его глаза слишком похожи на глаза Лили, когда они открыты так широко и смотрят на Ремуса. — Да, — говорит Сириус, кладя руку на ногу Ремуса, пытаясь вернуть мужчину в реальный мир, но тот словно застыл, дыхание перехватило и он не чувствует чужих прикосновений, так как фокусируется лишь на том, чтобы вдохнуть как следует. — Они были настолько замечательными, насколько это возможно. Они с Лили сидят на траве и ждут, пока Джеймс и Сириус доиграют в квиддич. Лили пытается объяснить Ремусу, как усовершенствовать его Амортенцию для урока зелий на следующей неделе. — Твоя мама была умнее всех нас вместе взятых, — говорит Сириус с меланхоличной усмешкой. Лили зовет его, плача, едва слышно, когда говорит Ремусу: — Малыш, Лунатик. Ребенок. У нас с Джеймсом будет ребенок. — Ее голос прерывался от счастливых и испуганных рыданий, когда она отчаянно повторяла Ремусу «малыш» снова и снова. — И Джеймс, он был одним из тех людей, которые могли сделать все, что угодно, — бормочет Сириус. — Как ты, — добавляет он, и Гарри одаривает его широкой улыбкой. Джеймс, поглаживающий его спину, пока они читают новые меры предосторожности Министерства против магических существ. Он говорит: — Мы с тобой, — и заключает его в объятия. — Все будет хорошо. — Правда? — говорит Гарри, он выглядит болезненно счастливым и полным надежд. Обнимает Джеймса и Лили в последний раз, даже не представляя, что этот раз вообще может быть последним. Каким наивным он был. Обнимает Сириуса в последний раз. В последний раз говорит Лили и Джеймсу, чтобы они были осторожны. Велит им передать малышу привет от него в последний раз. Притягивает Лили к себе с неожиданной силой в последний раз, говоря им, что он скоро вернется. Говорит им, что он решит проблему с оборотнями и скоро вернется. Говорит им, что все будет хорошо. Говорит им, что с ними все будет в порядке, в последний раз, даже не думая о том, что в следующий раз, когда он их увидит, они будут пеплом и костями. — Конечно, — отвечает Сириус, хлопая его по спине. — Ты будешь даже лучше, чем они. Стул издает скребущий звук по полу, когда Ремус решительно встает и бормочет что-то о туалете. Он знает, что Сириус более чем способен справиться с Гарри в течение нескольких минут, поэтому он спокойно запирается в кабинке, когда его дыхание учащается. Он сидит на крышке унитаза, злясь на себя за то, что несколько минут чувствовал себя таким ошеломленным. Ремус брызгает водой на лицо, изо всех сил стараясь не смотреть на себя в зеркало. Кладет холодные пальцы себе на шею и пытается нащупать пульс, успокаивая себя неровным биением собственного сердца. Ремус знает, что не может продолжать терять самообладание каждый раз, когда кто-то упоминает Лили или Джеймса, и он знает, что не должен делать этого при ребенке, но он так долго сдерживал себя, что теперь не может контролировать поток своих мыслей. С легкой головной болью, затуманивающей его голову, он возвращается внутрь. Их тарелки стоят на столе. Когда его дыхание становится хуже, он обычно теряет чувство времени, как будто он смотрит на свою жизнь через призму нелинейных кадров, а не наблюдает за последовательным развитием истории. Он не знает, сколько времени провел в туалете, ему кажется, что это всего лишь секунды и долгие годы одновременно. Как только Ремус откидывается на спинку стула, Сириус наклоняется вперед, чтобы разрезать рыбу Гарри на более мелкие кусочки, и берет один из его кусочков. Когда Сириус кладет этот кусок в рот, Гарри нерешительно берет еще один со своей тарелки, не ожидая поддержки от Ремуса, как обычно. Сердце Ремуса трепещет от гордости, и когда он смотрит, как мальчик ест с безмятежным выражением лица, его головная боль медленно проходит. — Мама играла в квиддич? — спрашивает Гарри через некоторое время, бросая встревоженный взгляд на Ремуса. — Нет, — говорит он с улыбкой, — мы предпочитали ждать твоего отца и Сириуса на трибунах. — Почему? — спрашивает мальчик с удивленным выражением лица, что заставляет Ремуса усмехнуться. — Небо не похоже на землю, — загадочно говорит он с понимающей улыбкой. Ремусу не очень хочется говорить мальчику, что он смертельно боится потерять контроль над своими конечностями, болтающимися на ветру. — Нет, — добавляет Сириус. — Небо лучше, чем земля, — говорит он, начиная объяснять ребенку основы квиддича. Гарри знает все наизусть, потому что Рон рассказывает ему, как он играет со своими братьями, но мальчик с мечтательным лицом слушает, как Сириус рассказывает ему о том, каково это — летать в голубом небе в поисках крошечного маленького снитча. Гарри и Сириус уговаривают Ремуса съесть мороженое после ужина. Люпин встревожен, наблюдая, как двое детей счастливо облизывают свое мороженое, и он заставляет Гарри делать глотки горячего шоколада в промежутках между укусами, чтобы согреть горло. Возвращаясь к набережной, они натыкаются на магазин игрушек. Взгляд Гарри на мгновение задерживается на стеклянной витрине, освещенной тысячью маленьких огоньков, что заставляет Ремуса открыть дверь и заставить ребенка войти внутрь. — Выбирай что угодно, — говорит он. — Что угодно? — в замешательстве переспрашивает Гарри. Ремус кивает. Та крошечная сумма, которую он откладывал со своей работы в книжном магазине, была растрачена еще в первые несколько дней, прежде чем Люпину дали ключ от хранилища Поттеров. Люпин уверен, что Гарри не пойдет в разнос, наполняя корзинку блестящими игрушками, но он хочет, чтобы мальчик знал, что может это получить. Весь этот магазин и весь мир. Ремус предполагает, что игрушки не заполнят пустоту, если ты никогда не сможешь играть со своими родителями, но, увы, он, по крайней мере, попытается. Гарри выбирает несколько книжек-раскрасок и упаковку карандашей, и Ремус молча добавляет книгу со сказками и колыбельными в их корзину. Пока Сириус с очаровательной улыбкой разговаривает с кассиром, Люпин слышит пронзительный голос, кричащий «Вернон!» через весь магазин, и невольно вздрагивает. Он смотрит на Гарри сверху вниз и видит, что его лицо побледнело, а губы подрагивают. Голос безошибочно принадлежит единственной и неповторимой Петунии Дурсль, в нем тот же пронзительный оттенок и презрение. Ремус ненавидит его, он ненавидел его с той самой секунды, как впервые услышал, как она кричит на Гарри, и с тех пор его накатывающая ненависть росла, как лавина. Люпина подташнивает, когда он думает о том, что ему придется хоть на секунду встретиться лицом к лицу с этой проклятой женщиной. Ремус поспешно вытягивает шею, чтобы увидеть обладателя голоса между товарными рядами, и, наконец, прерывисто выдыхает, когда понимает, что это пожилая женщина кричит на своего внука, отчего по спине пробегает волна нервного спокойствия. Мужчина вслепую протягивает руку, чтобы схватить Гарри, но его ладоней касается лишь холодный воздух. Он лихорадочно оглядывается по сторонам, пытаясь разглядеть стройную фигурку ребенка в магазине, но нигде не видит копны черных волос. — Гарри, — в ужасе кричит Люпин. Сириус прекращает разговор с кассиршей и оглядывается, его лицо сурово из-за тревожного хрипа в голосе Ремуса. Он не смотрит на него во второй раз, прежде чем развернуться и зашагать между проходами. Ремус оглядывается по сторонам, пристально разглядывая каждую маленькую черную шевелюру, бегающую по магазину. Пройдя через отдел головоломок и моделек, он находит мальчика, присевшего на корточки рядом с бумажной моделью домика. — Гарри, — говорит он, чувствуя, как несколько лет его жизни ускользают от усталости и страха. На секунду ему становится так безумно страшно, что Ремус просто стоит там, не в силах утешить мальчика. Его заплаканные глаза возвращают мужчину к реальности. Он присаживается перед ним на корточки и берет его на руки. Мальчик тут же прижимается к его груди, пряча лицо в свитере. — Что случилось? — Тетя Петуния, — шепчет Гарри ему на ухо. — Она действительно похожа на нее, да? — говорит он, укачивая его на руках. — Но это не она. Гарри пожимает плечами и, не отвечая, прикусывает нижнюю губу. Мальчик смотрит ему прямо в глаза, пытаясь понять, говорит ли он правду. — Нормально испытывать эмоции, — отвечает Ремус, пытаясь успокоить свое собственное трепещущее сердце, — но ты не должен так убегать. Просто скажи мне, когда тебе страшно или грустно. — Я не хочу ее видеть, — выдавливает мальчик, и его слова невнятны. — Я знаю, — он выводит круги на его спине своей ладонью, — и я обещаю, что тебе не придется. Ремус не отпускает Гарри от себя, пока они не находят Сириуса, с нетерпением ожидающего их перед магазином. Секунду он выглядит так, словно вот-вот взорвется и закричит, но замолкает, когда Гарри хлопает своими красными глазами, смотря на него. — Может, пора домой? — говорит Сириус вместо этого, и все охотно соглашаются. Дома Гарри растянулся на диване с оберткой от шоколадной лягушки на животе. Он играет с кубиком Рубика и выглядит так, будто вот-вот заснет. — У тебя сегодня был хороший день? — спрашивает Ремус, садясь рядом с ним. — Да, — взволнованно говорит мальчик. Затем он открывает рот, но закрывает его без каких-либо слов, не сводя глаз с игрушечного поезда, который они купили сегодня. — Хочешь, я поиграю с тобой? — спрашивает Ремус, пытаясь выдавить слова изо рта. — Вместе с Сириусом, — говорит Гарри с застенчивой улыбкой. Постучавшись, Ремус входит в комнату Сириуса и обнаруживает мужчину читающим на своей кровати. — Гарри хочет поиграть со своим поездом, — тихо говорит Люпин. — Вместе, — добавляет Гарри. Сириус кладет книгу на кровать и с улыбкой спрыгивает. — Все, что угодно для тебя, Сохатик. Они все сидят на ковре в гостиной после того, как убрали маленький журнальный столик в сторону. Гарри отказывается от помощи и сам собирает железную дорогу, чтобы поезд мог двигаться дальше. Время от времени Сириус прикасается к его рукам, легким, как перышко, касанием, направляя пальцы к нужной детали и исправляя старые несовпадающие части, когда Гарри отвлекается на маленькие наклейки в коробке для украшения поезда. Бегемот пытается подобраться поближе к игрушке, но движение поезда пугает ее. Размеренное движение поезда приводит Гарри в восторг, и он бегает кругами, пытаясь следовать за ним. В какой-то момент мальчик заставляет мужчин встать вместе с ним, когда он играет с поездом. Сириус быстрым движением поднимает его с пола, обхватывая его маленькое тело руками. Он бегает вокруг с Гарри на руках над головой, мальчик кричит и хихикает, пока они исследуют дом. Его руки раскинуты по бокам, как у самолета. Сотрясаясь от тихого смеха, Ремус следует за ними, держа руки наготове, чтобы поймать Гарри, если Сириус вдруг поскользнется, но глубоко внутри он знает, что Сириус никогда не позволил бы Гарри упасть. Не в этой жизни, не в любой другой.