This earth will grow cold one day,
not like a block of ice or a dead cloud even
but like an empty walnut it will roll along
in pitch-black space.
You must grieve for this right now
—you have to feel this sorrow now—
for the world must be loved this much
if you're going to say "I lived"
Nazim Hikmet, On Living
Однажды эта земля замерзнет,
и даже не как глыба льда или мертвое облако,
а как пустой грецкий орех, она будет катиться
в кромешной тьме космоса.
Скорби об этом прямо сейчас
— ты должен почувствовать эту печаль сейчас—
потому что мир должен быть так сильно любим,
если ты собираешься сказать: "Я жил"
(Назим Хикмет, «О жизни»)
***
Следующие несколько дней Ремусу снится Питер. Он не назвал бы это снами, поскольку они так сильно ранят его душу, что Ремус просыпается посреди ночи, думая, что кто-то вспорол ему грудь миллионом кинжалов. Они постепенно становятся его худшими кошмарами, ускоряя дыхание и засоряя разум. Просто винить себя можно во многом, и слишком много вещей потеряно, чтобы когда-нибудь простить. Все эти годы ему никогда не приходило в голову думать о Питере и о том, мог ли он быть предателем. Он был просто Питером, крошечным и безобидным Питером. Ремус не может заставить себя смириться с тем, что в одиночку разрушил так много жизней. Он убил Лили и Джеймса, морщится Люпин. Он убил Джеймса, который много лет противостоял людям, издевавшимся над ним. Джеймса, который защищал и любил его. Он убил Лили, которая готовила для него и позволяла ему играть с Гарри. Лили, которая слушала его, когда он в этом нуждался, и учила его защите, когда он чувствовал себя слишком слабым во время войны. Питер убил Лили и Джеймса и забрал родителей у Гарри. Он забрал Сириуса. Он посадил его в камеру. В каком-то смысле Питер убил то, что когда-то было живым и дышащим Ремусом. Питер убил жизнерадостного мальчика с опущенными плечами и морщинками возле глаз, которые прорисовывались, когда он улыбался. Даже если Питер не был тем, кто вонзил кинжал Ремусу в сердце, он был тем, кто выкручивал его, когда Люпина оставили истекать кровью на земле. Теперь Ремус чувствует, что его осунувшегося лица, затонувших мечт, рухнувшего подобия жизни можно было бы избежать, если бы только Ремус был немного умнее. Если бы он был умнее, то понял бы мотивы Питера. Люпин мог бы спасти их, если бы был менее доверчив и менее жаждал любви и привязанности. Если бы только он не был таким эгоистичным и эмоциональным, тогда он мог бы видеть сквозь маски Питера. Если бы только Ремус доверял всем немного меньше, и если бы только он был сильнее, если бы только он был лучше, и если бы только он был кем-то другим, и если бы это был только он, возможно, Гарри все еще был бы со своими родителями. Его мысли закольцевались, свернувшись спиралью. Большую часть времени это парализует его, заставляя забывать, где он находится и что делает. Вот почему он пытается не думать. Он должен чем-то занять себя, но с каждой минутой это становится все труднее, поскольку его дни и ночи испачканы грязью Питера. Дни начинают повторять друг друга, по мере того как Сириус медленно погружается в свою рутину. Люпин просыпается каждое утро и обнаруживает, что Сириус готовит завтрак. Ремус думает, что Блэк ненавидел рано просыпаться в Хогвартсе. Он бы проспал целый день, если бы мог. Теперь, когда Ремус каждый день в четыре утра молча смотрит в потолок, он слышит, как сминаются простыни и чье-то тело движется по комнате в конце коридора, напоминая ему, что он больше не один, кто бодрствует. Они оба проводят весь день, бегая вокруг Гарри, играя с Гарри, готовя для Гарри и существуя для Гарри. По мере того, как он медленно выходит из своей скорлупы, он становится все более и более игривым и постепенно обретает озорство и очарование, которые искрились в глазах Джеймса. Тем не менее, Гарри ненормально хорошо воспитанный маленький ребенок, который настаивает на том, чтобы заправлять свою постель и мыть посуду, когда никто не смотрит, что оставляет Ремусу очень мало работы и только усложняет жизнь молодых мужчин, не давая им мирно игнорировать друг друга. Гарри привыкает к существованию Сириуса. Он все еще настороженно относится к этому мужчине, но у него есть способ очаровать мальчика. Блэк рассказывает ему о вещах, которые Ремус не мог произнести, потому что это было так больно, Сириус рассказывает ему о Джеймсе и Лили и обо всех других вещах, которые он потерял. Он обещает достать для него метлу и заставляет его смеяться. Сириус так сильно изменил их крошечные жизни за то короткое время, что пробыл с ними. Он и его маленькие хитросплетения. Его книги и кот, его улыбки, смех, шутки и дыхание, безопасное и ровное, как будто он пытался напомнить Ремусу, чтобы тот считал свои собственные вдохи. Гарри тоже любит кошку. Каждую ночь Бегемот сворачивается калачиком рядом с мальчиком на кровати, когда он засыпает. Мальчик так нежен с ней, медленно лаская ее мягкий мех, как будто он мог оторваться. Мот медленно мурлычет под его изящными пальцами и лижет тыльную сторону его ладони. Ремус чувствует, что реальность сломалась еще где-то на прошлой неделе, потому что он больше не может понять, что дает ему жизнь. Он вместе с Сириусом воспитывает ребенка Джеймса и Лили. Это так сюрреалистично и так трагично, что Ремус хотел бы, чтобы это было нереально, но в то же время Гарри сейчас освещает всю его жизнь, что он даже не может думать о жизни без него. Существование Сириуса помогает, даже несмотря на то, что они оба слишком напуганы, чтобы быть рядом друг с другом, и слишком встревожены, чтобы говорить. Вид его черных кудрей на затылке, когда он готовит на кухне, дает Ремусу чувство комфорта. Раньше Сириус много готовил с Юфимией, когда они жили вместе, и теперь он готовит для них горячие и острые блюда каждый вечер, чтобы они собрались вместе и испытали чувство вины и радость от того, что пережили еще один день. Приятно видеть, как он играет с Гарри в саду, слышать их тихий смех в унисон. Приятно, что Ремус знает, как теперь Сириус делит с ним этот вес. Его плечи, его разум, его сердце и раньше слишком сильно болели от этого груза. Его спина согнута, плечи опущены. Сириус всегда был более подходящим для того, чтобы справиться с ношей атлантов, в любом случае Блэк всегда был сильнее, умнее и лучше его. Приятно думать, что Сириус будет рядом с Гарри, когда настанет день, когда все поймут, что Ремус его не заслуживает, что Люпина недостаточно. До тех пор он будет наслаждаться каждой секундой.***
— Я приду и заберу тебя, если тебе не понравится, договорились? — спрашивает Ремус, когда они подходят к входной двери Норы. Гарри нерешительно кивает. Ремус останавливается и смотрит ему в глаза. — Я не расстроюсь, если ты захочешь вернуться, — говорит он, нежно поглаживая волосы мальчика, — ты не будешь мне мешать. Я буду рад вернуться и забрать тебя, если это то, что тебе нужно, а потом мы можем попробовать выбраться куда-нибудь. — Хорошо, — бормочет Гарри и слегка улыбается Ремусу. Прежде чем они постучали в дверь, мужчина встает на колени и со всей силы обнимает мальчика. Гарри обнимает его в ответ и играет с волосами на его затылке, повторяя поведение Ремуса. Дверь с громким стуком открывается, и на пороге появляется Молли с Джинни на руках. — Ты придешь завтра? — спрашивает мальчик. — Да, я зайду за тобой завтра, — отвечает Люпин. — Иди развлекайся. Гарри быстро бросает: — Ты тоже, — прежде чем побежать внутрь к Рону. — Если что-то пойдет не так, — говорит Ремус, — если ему что-нибудь понадобится... — Ремус, — перебивает Молли, но он не останавливается, так как чувствует, что его сердце вот-вот провалится вниз. — Если он почувствует себя неловко или что-то в этом роде, просто скажи мне. И ему, — он заикается, — иногда снятся кошмары. Если он... — Ремус, — снова говорит Молли со сломанной улыбкой на лице, — я знаю. Все будет хорошо. Ремус внезапно чувствует себя так, словно его ударили по лицу, когда он видит, как дрожат его собственные руки. Он позволил слишком большому беспокойству и страху вырваться наружу в секунду слабости, и он неуверенно пытается все исправить. — Да, — бормочет он, — да, я знаю. Люпин позволяет Молли слегка похлопать себя по плечу, стараясь, чтобы она не видела, как сильно он потрясен. Это иррационально, и его маленький мозг знает это, но все же он не может унять дрожь в пальцах от страха провести ночь вдали от ребенка, страха не быть рядом с ним, если Гарри будет в этом нуждаться. Однажды Ремус уже совершил эту ошибку, и он никогда не повторит ее. Ремус аппарирует обратно к дому с легким дискомфортом в животе. Он провел с Гарри каждый час своей жизни достаточно долго, и теперь, зная, что не увидит его почти целый день, он чувствует себя так, словно вернулся в пропасть. Его шаги не уверены, когда он идет к дому. Ремус не был наедине с Сириусом с тех пор, как Гарри приснился кошмар, и он очень старается больше этого не делать, но сегодня вечером у него нет выхода. Может быть, они будут сидеть рядом друг с другом в тишине и читать книги, думает Люпин. Может быть, они будут есть вместе. Ему бы это понравилось на самом деле, ему бы от всей души понравилось быть рядом с Сириусом без необходимости что-либо делать. На этот раз он просто хотел бы дорожить своим существованием, своим ровным дыханием и своей жизнью. Ремус входит в дом, но там темно и тихо, если не считать силуэта Бегемот, свернувшейся калачиком в кресле. Как темный туман, паранойя заполняет его сердце, сжимая мягкую плоть в железных тисках. Люпин открывает рот, но не может заставить себя произнести его имя, поэтому начинает неуверенно расхаживать по дому. Он находит Сириуса скорчившимся на ступеньках, ведущих на маленькое заднее крыльцо. Ноги сами несут его вперед, и Ремус садится рядом с ним. Они оба молча дрожат под звездами, когда последние зимние холода ударяют их по обнаженной коже. Сириус держит в дрожащих пальцах самокрутку и делает длинные затяжки. — Я не знал, что ты куришь, — говорит Ремус и тут же сожалеет об этом. Откуда он мог знать? Они так долго были порознь. Что он знает, честно говоря? Какую единственную деталь он знает, которая осталась от маленького мальчика, которого он когда-то знал? — Это помогает убить время, — отвечает он. — В своё время я убил достаточно много времени. Сириус старался, чтобы его голос не выдал обжигающую боль в его сердце. — Чем ты занимался все эти годы? — Иногда я даже не знаю, — пожимает Блэк плечами, — честно говоря, не знаю. Такое ощущение, что прошел миллион лет и три дня одновременно. — Он тушит сигарету. — Я читал. Я бродил вокруг. Я слушал. — Сириус встает, не говоря ни слова, и идет обратно, оставляя дверь открытой для Ремуса. Люпин чувствует нерешительность, следуя за ним, как потерявшийся щенок, но он затыкает свой разум и не дает себе шанса подумать об этом. Ремус впервые смотрит на него своими серыми стеклянными глазами и знает, что последует за ним куда угодно. Они падают на диван рядом друг с другом, сосредоточенно глядя в стену перед собой. Затем наступает тишина. Когда-то они любили молчать вместе, в дружеской и мирной тишине. И все же сейчас Ремусу больно думать о том, что они обречены вечно молчать друг с другом. Он чувствует, что скоро тишина станет слишком громкой, и он сломается, его разорванная плоть порежет их обоих. Сириус встает и возвращается с бутылкой Огневиски, без вопросов ставя перед ним стакан, полный янтаря. Внезапно Ремус вспоминает ощущение ловкой жидкости во рту и в голове, медленно и осторожно размывающей линии его ноющего сердца. Его ладони зудят от тоски по ощущению, которое оставляет хрустальный бокал в его руках, и он едва удерживает пальцы от того, чтобы не вцепиться в напиток, как будто это его последний спасательный круг. Они не разговаривают, пока Ремус не выпивает последнюю каплю огневиски. Сириус снова наполняет их стаканы. — Ты убегаешь, — выпаливает Сириус, проводя рукой по своим длинным черным волосам. Его лицо выглядит более изможденным и усталым без обрамляющих его локонов. Он не выглядит таким уж нездоровым, как сам Ремус, его кожа не болезненно желтая и бледная, но он выглядит как половина себя прежнего. Незнакомый. Тусклый. На него больно смотреть. Ремус слабо шепчет: — Не правда, — глядя в потолок, слишком напуганный, чтобы заглянуть Блэку в глаза. — Ты все еще винишь меня за это? — спрашивает Сириус в изнеможении. Люпин задается вопросом, не сбивает ли его с толку алкоголь. — За что? — За Джеймса, — шепчет он, — и Лили. И Гарри. За все остальное. — Почему я должен винить тебя? — Ремус отвечает в замешательстве. Он едва поворачивает голову, чтобы бросить взгляд на его лицо, все еще недостаточно храбрый, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я подумал, что сделать Питера хранителем будет самым безопасным вариантом, — повторяет Сириус. — Это была моя идея. Ты винишь меня за это? Ремус выпивает весь свой стакан, прежде чем ответить. Он зажмуривается и бормочет: — Я никогда ни в чем тебя не винил, — его голова откидывается назад, — ни дня. Тишина снова поглощает их. Сириус взволнован, ждет ответа, Ремус чувствует его дискомфорт даже с закрытыми веками, но у него не осталось слов для Сириуса. Воздух искрится от их жёсткой боли, висящей между ними, такой тяжелой и такой реальной, как будто Ремус мог коснуться ее пальцами. — Тогда почему ты не смотришь на меня? — спрашивает мужчина в отчаянии, его голос на грани. Его слова пахнут чистым отчаянием, заставляя Ремуса хотеть биться головой о стены, пока он больше не перестанет слышать. Он — причина его отчаяния, и слова лишают его того малого мужества, которое у него есть. Глаза Ремуса распахиваются, когда тонкие пальцы Сириуса нежно обхватывают его подбородок и поворачивают голову лицом к себе. Он чувствует, как холодный металл колец Блэка едва касается его кожи. Сердце Люпина учащенно бьется от страха, когда он думает о кончиках пальцев на своем лице, прикасающихся к его едва зажившей коже, его шрамам, ему самому. Когда рука Сириуса снова опускается на колени, он смотрит ему прямо в глаза. — Ты хочешь, чтобы я ушел? Ремус слышит, как тревога звенит у него в ушах, когда он думает: «Нет, пожалуйста, нет. Не оставляй меня. Пожалуйста». Он даже не может осознать силу своего беспокойства, когда думает о том, как Сириус уходит, уходит и уходит, снова уходит, чтобы никогда не вернуться, снова теряется, и Ремусу так больно, что не может сказать ничего, кроме громкого и задыхающегося: — Нет. — Ремус, — медленно произносит Сириус, но он останавливает его. Люпин должен заговорить первым, прежде чем здравый смысл покинет его тело, прежде чем он испугается наплыва своих эмоций. — Тебя не было слишком долго, - говорит Люпин наконец, — слишком долго. Тебя, Лили и Джеймса, — он прикусил губу, прежде чем смог произнести имя Питера. — Я был здесь, но вы все ушли. Я оплакивал вас, каждого из вас. Я скорбел по тебе. Я так долго был один, — говорит Ремус и проглатывает оставшуюся часть предложения. Теперь я не знаю, как быть с тобой. — Прости, — тихо говорит Сириус. — Это не твоя вина, — бормочет в ответ. — Я все еще сожалею, — говорит Блэк, наливая себе еще выпить. — Как ты это сделал? — спрашивает Ремус тихим голосом. — Как ты там выжил? Как тебе удалось сбежать? — Дамблдор пришел ко мне сразу после того, как меня арестовали, он знал, что Питер был хранителем. Он сказал, что Министерство хотело кого-то обвинить и что они не согласились бы на суд. Он сказал мне не высовываться и, — его дыхание прерывается, — и признаться. Министерство хотело посадить как можно больше людей, они вышли из-под контроля. Дамблдор сказал, что будет легче сбежать, как только я окажусь внутри, чем проходить через суд. — Было легче? На лице Сириуса самая грустная из улыбок, когда он медленно шепчет: — Нет. Ремус не настаивает, только надеется, что однажды этот человек будет готов рассказать ему свою историю, будет готов позволить ему разделить часть своего бремени. Они выпивают еще по стакану, потом еще один, и еще один, пока Ремус впервые за долгое время не чувствует, как у него сводит живот. Должно быть, я старею, думает он. — Чем ты занимался все эти годы? — спрашивает Сириус после долгого молчания. — Ничем, — отвечает он, — ничем. — Я думал, ты пропал, — говорит Блэк, делая еще один глоток. — Дамблдор сказал мне, что ты сбежал после войны, и с тех пор тебя никто не видел. Он сказал, что все думали, что ты смог убежать очень далеко. Горстка проклятий срывается с губ Ремуса в отчаянии, они такие мерзкие и такие паршивые, что Сириус одаривает его искренней ухмылкой. Его сильная и глубокая ненависть к старику растет слишком быстро и опасно. — Что ты делал все это время, Лунатик? — спрашивает Сириус еще раз, его голос затихает. Ремус понимает, что Сириус все еще слишком умен и слишком добр, чтобы спрашивать, что на самом деле вертелось на языке. Он хочет спросить, как он выжил без Джеймса, чтобы поддержать, и без Лили, чтобы подбодрить его. Блэк задается вопросом, как Ремус мог жить в этом мире полном одиночества, будучи таким кровожадным зверем, коим он и является. Сириусу интересно, как он находил объедки и койки для сна. И все же за его стальной маской и пронзительным взглядом Блэк все еще слишком внимателен и нежен, чтобы задавать такие вопросы. — Я работал тут и там, — говорит Ремус. Это причиняет меньше боли, когда об этом упоминается так кратко. — Я работал в книжном магазине, когда нашел Гарри. Сириус одаривает его пьяной улыбкой. — Тебе бы понравилось, ну, книжный магазин. — Затем Люпин пьяно шепчет, как будто прозрение снизошло на него: — Гарри, — и его голос звучит совершенно ошеломленно. — Гарри, — повторяет он еще раз. Ремус позволяет тишине опуститься на них. Он знает, как трудно признать все сразу. Какими бы разными ни были условия, их агония, поглотившая их за последние три года, схожа, думает он. Они оба были изолированы и отчуждены так долго, что иногда забывали, что жизнь продолжалась, и мир все еще продолжал вращаться после того дня. Оба осторожно вспоминают, что даже забывали о Гарри в некоторые дни, когда мыслей и страданий было слишком много. — Он слишком похож на Джеймса, — замечает Сириус через некоторое время. — Это так, — соглашается Ремус. Впервые ему не больно думать о них вместе, как об отце и сыне, улыбающихся на фотографии, которая никогда не будет сделана. — Я так много упустил, — в отчаянии говорит Блэк, — слишком много, чтобы когда-нибудь наверстать упущенное. Как ты все это делаешь? — Сириус недоверчиво машет руками в воздухе, и Ремус понимает. Все это. Готовка, уборка, объятия, когда он плачет, выживание, улыбки и существование. — Я не знаю, — честно признается Люпин. Он думает, что это было естественным для него после того, как он увидел Гарри в таком уязвленном состоянии. В его голове ничего не было, кроме Гарри, защиты Гарри и заботы о Гарри. Любви к Гарри. — Ты наверстаешь упущенное. — Я никогда не буду и вполовину так хорош, как Джеймс. — Никто не будет, — шепчет Ремус. — Никто и никогда этого не сделает. — Как ты его нашел? Ремус не может удержаться от отчаянного смешка. — Я слишком напился и захотел спасти мир. — Я рад, что ты это сделал, — говорит Сириус с улыбкой. — Мне жаль, что я не сделал этого раньше, — выпаливает Ремус. Им обоим есть за что извиняться, и это слово вплетается в их отчаянные разговоры. — Ты не мог знать, — говорит Сириус, обхватывая голову руками. Люпин все еще сожалеет, что не сделал этого. Он сожалеет о многих вещах. Он сожалеет, что прямо сейчас у него не хватает смелости кричать, плакать, страдать. — С этого момента все станет лучше, — уверенно говорит Люпин, пытаясь убедить самого себя. — Он не будет таким, как я, — напряженно добавляет Сириус, его глаза выглядят серьезными даже с пьяным блеском в них, — Я не позволю ему быть таким, как я. — Все будет хорошо, — повторяет Ремус и пытается вбить себе в голову те же слова. Все будет хорошо. Он чувствует головокружение от алкоголя, его голова становится тяжелой, и Люпин откидывается на спинку дивана. Он не настолько пьян, чтобы потерять сознание, и достаточно трезв, чтобы наслаждаться, поэтому он задерживается в подвешенном состоянии, не пытаясь поддаться ужасам, охватившим его разум. Битва стала для него постоянной, но иногда он все еще чувствует себя слишком уставшим, чтобы сражаться. Глядя в потолок, Ремус думает о том, что жизнь прошла полный круг. И снова он напивается в случайную ночь с Сириусом Блэком, только нет Джеймса, чтобы присмотреть за ними, и нет Питера, чтобы упасть в обморок. Завтра Ремус проснется и заберет Гарри домой. Они снова погрузятся в свою рутину. Как только его веки опускаются, они слышат громкий стук в окно, и оба вскакивают на ноги. Ремус почти теряет равновесие, когда вытаскивает палочку и смотрит в окно. По другую сторону стекла большая черная сова, яростно клюет стекло. Бегемот выгибается в кресле и сердито шипит на птицу за то, что она нарушила ее сон. — Это сова Дамблдора, — говорит Сириус, прежде чем подбежать к окну и впустить птицу. Когда он читает короткое письмо, его лицо бледнеет, и он падает обратно на диван. Он протягивает свиток Ремусу. Аккуратный почерк Дамблдора сейчас немного более размытый и небрежный, нежели обычно. Дорогой Сириус, Местонахождение Питера Петтигрю было скомпрометировано. Жди вестей. Они стоят там, не верят, удивленные тому, как комедийный баланс вселенной по-своему забавно проникает в их жизнь, когда они меньше всего этого ожидают. Они молча ложатся спать, слишком ошеломленные и слишком пьяные, чтобы разговаривать, но оба позволяют себе втайне посадить маленькое семя надежды. Ремус возвращается в Нору на следующий день, чтобы забрать Гарри. Мальчик сдерживает волнение, рассказывая обо всем, что они делали прошлой ночью. Он рассказывает об играх, в которые они играли, и о Джинни, плачущей посреди ночи, и обо всем, что они ели. — Я хорошо выспался, — с гордостью говорит Гарри, когда Ремус спрашивает. Ремус улыбается и мягко кивает, когда мальчик цепляется за его руку. Голова слегка болит, боль подкрадывается к задней части шеи, напоминая ему о всех шотах, которые он выпил вчера. Маленькая ручка Гарри в его ладони дарит ему чувство безопасности, и он рассеянно гладит волосы мальчика, пока они неторопливо входят в дом. Они находят Сириуса, сидящего на диване и читающего тонкую книгу, когда входят в гостиную, и Гарри сразу же начинает рассказывать все, что они делали прошлой ночью, еще раз. Сириус выглядит немного лучше, чем вчера, но его лицо все еще болезненно бледное, и он выглядит так, как будто его может стошнить в любую секунду, и Ремус сомневается, что это из-за виски.***
Проходят дни, и через некоторое время Ремус теряет им счет. Каждый день они просыпаются в ожидании совы, и каждую ночь они засыпают, представляя, как сова стучит в их окно. Ремус восхищается тем, насколько силен этот человек. Каждый день Сириус просыпается с чуть более заметными мешками под глазами и более опущенными плечами, но все же готовит завтрак, играет с Гарри, смеется и живет. Он такой искусный игрок, его робкая улыбка кажется такой настоящей, а его смех так часто доносится до ушей Ремуса, что он почти верит, что с Блэком все в порядке. И все же он просыпается посреди ночи, на цыпочках выходит на крыльцо, чтобы выкурить несколько сигарет. В один из таких дней к нему присоединяется Ремус. Они молча выкуривают по сигарете, как обычно делали в Хогвартсе, высовываясь из окон общей гостиной. — Неужели так будет всегда? — Ремус спрашивает больше себя, чем молодого человека рядом с собой. — Неужели мы собираемся убегать всю нашу жизнь? — Ты думаешь, после смерти бегать не придется? — саркастически отвечает Сириус. Он снова выглядит молодым с этой полуулыбкой на лице, едва освещенном сияющей луной. — Да ну нахуй, — недоверчиво бормочет Ремус, не в силах удержаться от слабой улыбки. — Дамблдор говорит, что им будет все равно, что я сбежал, как только они поймают Питера, — Блэк вдыхает последние клубы дыма, прежде чем потушить сигарету. Его пальцы почти не дрожат. — Он говорит, что они слишком сильно проебались, чтобы злиться на меня. — Они слишком сильно проебались, — повторяет Ремус. — Все мы, — парирует Сириус, пытаясь зажечь еще одну сигарету, но ветер продолжает задувать огонь. — Позволь мне, — бормочет Ремус, протягивая руку, чтобы заслонить ветер, когда его руки сжимают зажигалку. Он замечает, как Сириус смотрит на его руки, и засовывает их обратно в карманы. Люпин сжимает кулаки в карманах пижамных штанов, пытаясь забыть серебристо-белые отметины, покрывающие его пальцы и запястья. — У тебя трясутся руки, — говорит Сириус, напоминая ему слова, которые сам Ремус произнес несколько ночей назад. Мои лапы, думает Люпин. Мои потрепанные, уродливые, исцарапанные лапы. Он пожимает плечами. — Подарок после многолетнего употребления слишком большого количества дешевого вина, — говорит он, сарказм слетает с его губ. — Я никогда не думал, что буду скучать по нему. «А я никогда не думал, что увижу тебя снова», — думает Ремус, но молчит. Сириус протягивает ему сигарету и входит внутрь, тихо пробормотав «спокойной ночи». Люпин еще немного посидел, наблюдая, как солнце освещает небо и лес. Кошка высовывается из-за двери, прежде чем подойти и потереться о дрожащие ноги Ремуса. Он шепчет: — Ты мне не нравишься, — нежно поглаживая ее за ушами. Ей это нравится, как и Бродяге.***
Дни и ночи сливаются в одно без каких-либо новостей. Сириус просыпается с каждым днем с все более запавшими глазами и все более обрывистыми словами, но каким-то образом он продолжает идти вперед.***
— Я хочу в свою кладовку, — говорит Гарри однажды ночью, отказываясь ложиться спать, зажатый между Сириусом и Ремусом на диване. Его руки сжимают голубое детское одеяло в своих маленьких кулачках, и он выглядит так, как будто заснет в любую секунду, но он отказывается вставать и взвизгивает каждый раз, когда кто-то из мужчин пытается прикоснуться к нему. Ремус не хочет пугать его, поэтому медленно убирает руки и пытается вникнуть. — Что, Гарри? — говорит Ремус в замешательстве. У них в доме нет кладовки, и он не может понять, что имеет в виду мальчик. — Я хочу в свою кладовку, — говорит Гарри еще раз. Сириус нежно заправляет прядь волос за ухо. — Что было в твоей кладовке, Гарри? — Моя кровать, — говорит он. — Это... — начинает Ремус, но слова застревают у него в горле. — Это то место, где ты спал в доме своего дяди? — Люпин отчаянно хочет, чтобы мальчик сказал «нет», ему нужно, чтобы он сказал «нет». Гарри молча кивает. Ремус почти слышит, как его сердце разрывается пополам, а в глазах стоят жгучие слезы. Чертова кладовка. Гарри Поттер, крошечный, хрупкий и милый, спит в маленькой кладовке. Люпин опускает глаза на свои колени, не в силах поймать взгляд Сириуса. — Тебе не нравится твоя комната здесь? — спрашивает он. — Она большая, — бормочет Гарри, и его голова падает на руку Ремуса. Может быть, именно поэтому он прячется под кроватью, думает Люпин, и ему приходится заткнуть свой разум, перестать думать, черт возьми, пока всего этого снова не стало слишком много, и воздух в его легких не стал слишком спертым. — Ты можешь поспать со мной сегодня, — тихо говорит Ремус, — если хочешь. Ремус иногда спит с Гарри после его кошмаров, но в других случаях он обычно уходит после того, как Гарри заснет, так как боится, что его тихое бормотание и кошмары разбудят мальчика. — Хорошо, — тихо бормочет Гарри, забираясь Ремусу на руки и кладя голову ему на шею. Знакомая тяжесть успокаивает мужчину, и он обхватывает мальчика руками, как будто сможет защитить его от ужасов прошлого. — Спокойной ночи, Бродяга, — сонно говорит Гарри, проглатывая половину слогов. Ремус, наконец, поднимает глаза и обнаруживает, что взгляд Сириуса прикован к сонному лицу ребенка. Блэк улыбается так, как будто только что увидел солнце. — Спокойной ночи, Гарри, — шепчет он мальчику, и Ремус не может перестать пялиться на его улыбку.***
Дни проходят медленно, наполненные чтением, размышлениями, приготовлением пищи и любовью. Любовью к Гарри, к жизни, к резкому покалыванию утреннего бриза на их лицах, когда они сворачивают самокрутки на крыльце со вкусом несвежего кофе на губах.***
Пальцы Гарри медленно гладят кошку по спине, играя с ее мягким мехом, он улыбается. — Она такая хорошая девочка, не так ли? — спрашивает Сириус с улыбкой. — Я люблю ее, — шепчет Гарри, трясь носом о ее маленькое личико. Она мурлычет от восторга и наклоняет голову поближе к Гарри. Ремус улыбается этому милому образу жизни, долгому и прекрасному, его потрескавшиеся губы мягко растягиваются, щеки красные. Он улыбается, широко и искренне.***
Письмо от Дамблдора приходит на следующий день. Ремус и Гарри сидят на корточках перед маленьким столиком в гостиной, пытаясь прочитать сказку. Мальчик легко усваивает чтение и написание каждой буквы, которую Ремус ему показывает, чем он так безмерно гордится. Гарри так хочет научиться читать книги, как его мама. Его глаза блестят каждый раз, когда Ремус говорит ему, какую хорошую работу он делает, показывает ему, что он сын своей матери. Люпин думает о том, как Лили бы учила Гарри буквам, но его мучения обрываются, когда сова стучит в окно. Мот спрыгивает с колен Сириуса и шипит на черную сову, которую видела несколько ночей назад. Сириус так взволнован, когда бросается к окну, что ему требуется несколько попыток, чтобы открыть замок и впустить сову. Ремус вскакивает на ноги и любезно просит Гарри немного подождать в его комнате. Люпин старается не броситься к мужчине, сидящему на диване, когда тот начинает читать письмо. — Дорогой мистер Сириус Блэк, — говорит он и прочищает горло. — Я пишу вам, чтобы сообщить, что мистер Питер Петтигрю был схвачен вчера в своей анимагической форме и признался в обоих преступлениях, обвинения в которых изначально были выдвинуты против вас. Будет суд. Сириус прерывисто вздыхает, прежде чем продолжить. Ремуса переполняет отвращение, когда он думает о том, как у Питера будет суд, которого, по мнению министерства, Сириус недостоин. Ремус хочет, чтобы Питера привязали к столбу и сожгли, чтобы страдал и мучился, но вместо этого над ним будет суд. — По словам Аластора Грюма, который руководил операцией, мистер Петтигрю был найден прячущимся вместе с Антонином Долоховым. Я боюсь, что Долохову удалось сбежать во время битвы. Министерство продолжит его поиски. — Он скрывался с Долоховым, — недоверчиво шепчет Ремус. С Долоховым, который так жестоко обошелся с Питером во время войны, что им пришлось неделями дежурить в больнице Святого Мунго ночи напролет, пытаясь подготовить друг друга к тому, что кто-то скажет, что Питер Петтигрю мертв. Эта маленькая скользкая крыса, этот вероломный ублюдок достаточно пал, чтобы предать даже себя. Кипя от гнева, пожирающего его изнутри, Ремус жестом велел Сириусу продолжать. — Настоящим я подтверждаю, что вы оправданы по всем обвинениям, выдвинутым против вас Министерством, — недоверчиво говорит Сириус. — Я свободен. Министерство верит им, они верят, что Питер виновен, а Сириус невиновен. Ремус улыбается, и впервые за очень долгое время он надеется, что все может измениться, когда шепчет мужчине в ответ: — Ты свободен.