Небо под нашими ногами

      Надежды Маринетт не сбылись. Закинуть шкатулку в дальний ящик не значит замуровать её в камень.       Загадочным образом чёрно-красная коробка преследовала юную парижанку всюду. Маринетт она виделась в камне, лежащем у дороги, в импортном пенале одноклассницы, даже в выпечке, которую делал отец.       Это раздражало.       Девушка не хотела помнить, какой фантастический дар, преподнесённый, должно быть, самим проведением, лежит у неё в комоде. Не хотела принимать мысль, что это, возможно, её последний шанс изменить жизнь.       Она твёрдо решила для себя, что это слишком. Маринетт боялась, что просто не выдержит. Не сможет снова и снова становиться калекой.       Каждое появление шкатулки подкидывало новые и новые камни на гранитную плиту вины, что мешала Маринетт спать по ночам. Под этим весом начинало крошиться сердце.       Выдохнуть удавалось лишь в колледже, которого треклятая коробка систематически избегала. Наверное, не хотела подвергаться риску быть найденной другим человеком.       Наверное, колледж едва ли можно назвать «безопасным местом». Понятие криминального спокойствия уже давно не ассоциировалось у Маринетт с безопасностью. Теперь она видела её только в отсутствии внимания к себе.       Увы, рассекая коридоры на инвалидной коляске, невидимости не добьешься. Поэтому за прошедшую неделю рука Дюпен-Чэн раз за разом тянулась вызволить квами и спросить, не подарит ли она ей возможность исчезать с чужих глаз. Со своих, желательно, тоже.       Маринетт мечтала об этом буквально каждую секунду занятий.       И ей бы удалось убедить саму себя, что стать героиней — плохая идея, если бы не яркая иллюстрация другой стороны медали. Ещё одной причиной, по которой сердце юной парижанки болезненно ныло в груди и стремилось вырваться, стал Он.       Обворожительный незнакомец, облаченный в чёрный латексный костюм. Новый герой Парижа, Кот Нуар, крутил хвостом и сиял широкой ухмылкой перед зачарованными жителями.       Конечно, его враги не были падки на кошачью харизму. Соперники всегда представали в самых разных амплуа, но неизменно оказывались обычными людьми, что не смогли укротить собственные эмоции.       Пресса билась в экстазе: столько сплетен, скандалов и интриг разом их клавиатуры ещё не видели. Кто-то предполагал, что это грандиозное промо-шоу. Другие во всё горло кричали о всеобщем психозе. Массовые галлюцинации. Химическое оружие.       Люди всегда стремятся объяснить необъяснимое. Им сложно принять, что какие-то вещи не нуждаются в границах или человеческих названиях.       Но среди информационного шума затерялись догадки, которые, как знала Маринетт, являли собой истину. Медаль победителя гордо вешала себе на грудь чистая магия.       Магия, к которой Маринетт не находила сил прикоснуться. Внутри сидела уверенность: обязательно найдётся кто-то лучше неё.       Эта же мысль ударила по сознанию, когда взгляд встретился с потухшими голубыми глазами в отражении. Дюпен-Чэн зажмурилась, отвернувшись. Почему даже в этом она такая убогая?       Маринетт не могла найти ответ на этот вопрос.       Хотя, конечно же, глубоко внутри она знала правду.       Погружённая в мысли Мари добралась до столовой и по невнимательности врезалась в какую-то девушку. Еда с подноса мигом слетела, приземляясь точно поверх закутанных ног. Маринетт закусила губу от обиды: мама только вчера постирала этот плед.       Когда «жертва» обернулась, все прошлые чувства отошли на задний план, потому что перед ней стояла не кто иная, как Хлоя Буржуа. Человек, с которым никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя ссориться.       Дочка мэра. Законодательница моды в школе. Подруга Адриана Агреста. Сущая стерва, по словам Альи.       Но Маринетт боялась её как огня не из-за влиятельности. Всё дело было в том, как глубоко слова Хлои проникали под кожу при каждой стычке. Она умела ранить так, как никто другой.       Потому что Маринетт ей верила. Она была согласна с каждым словом, брошенным в её адрес. Всегда.       — Прости, — пробормотала Дюпен-Чэн, опуская взгляд на узорчатый испачканный плед.       То, как Хлоя фыркнула, было слышно даже на фоне шума в столовой. Ухоженные пальцы аккуратно стряхнули невидимую грязь с жёлтого пиджака.       — Ничего нового.       Маринетт сильнее вжала голову в плечи. Сердце заполошно билось в груди.       — Прости, — снова шёпот.       Буржуа закатила глаза и, обходя инвалидную коляску, бросила:       — Придумай уже что-то новое, Дюпен-Чэн. Убого выглядит.       Мари сжала пальцы, приказав себе дышать. Позади хлопнула дверь.       Убого. Она убогая. Убогоубогоубогоубо…       — Чёрт возьми, девочка! — раздалось совсем близко. — Прости, что задержалась. Что эта сука тебе опять наговорила? Господи, она специально испачкала тебя?!       Подняв голову, Маринетт столкнулась с обеспокоенным взглядом лучшей подруги, Альи Сезер. Карие глаза буквально метали молнии в дверь, за которой недавно скрылась Хлоя. Злость в голосе подруги набирала обороты. Пока она не успела ничего натворить, Мари схватила её за руку и тихо попросила:       — Отвези меня в уборную.       — Но детка!.. — возмутилась Алья.       — Пожалуйста?       Сезер осталась недовольна. Всё её тело буквально источало желание броситься в драку с Буржуа за то, что она опять чем-то обидела её девочку.       Встречи с Хлоей обычно заканчивались двумя вариантами: либо Маринетт оказывалась словесно опущена на самое дно, либо с грязью смешивали ещё и Алью. Однажды последняя не выдержала и накинулась на Буржуа с кулаками — такой огненный характер у неё был. Тогда Сезер на две недели отлучили от занятий, и Маринетт совсем не хотела повторения ситуации.       Поэтому в такие моменты старалась перетягивать внимание на себя и убаюкивать ярость подруги тихими словами и мягкими касаниями. Это срабатывало, хоть и имело временное ограничение ровно до следующей стычки.       Дюпен-Чэн знала: несмотря на то, что Алья в конце концов всегда успокаивалась, она всей душой желала, чтобы Маринетт однажды проявила характер и дала отпор Хлое.       Увы, Мари не была способна ей этого дать.       Поэтому она как могла справлялась с вспышками подруги, даже не подозревая, что таким образом лишь подстёгивает всех окружающих возводить её болезнь в абсолют.       Маринетт ненавидела жалость по отношению к себе, но неизменно её получала. Она привыкла к ней. Срослась всем существом.       Маринетт отчаянно желала перестать быть центром всеобщего сожаления.       Но вырывать привычки по-живому — чрезвычайно больно, не так ли?       Маринетт могла. Но она боялась. И этот выбор значил абсолютно всё.

***

      Лука прищурил один глаз, сквозь солнечные лучи разглядывая здание колледжа. Высокие стены выпустили его в свободное плавание более двух лет назад.       Тогда они с мамой и сестрой только переехали после развода родителей, и до выпуска оставался жалкий месяц. Поэтому Куффен толком не успел проникнуться атмосферой местного учебного заведения.       Его младшая изначально поступила в другой колледж, но после неприятного инцидента захотела перевестись. Мать не стала спорить и сразу же отнесла документы дочери сюда, во «Франсуа Дюпон».       Сегодня первый день Джулеки, и старший братец навязался следом.       Официально — он искал вдохновение для новой песни. Она была посвящена годам школьной юности, поэтому без исходников никак. Неофициально — хотел поддержать сестру. По возможности убедиться, что она попала в дружелюбный коллектив. Хотя бы без тех, кто растерял человечность, натягивая корону популярности на пустую голову.       Потискать Джулека себя не дала, торпедой вылетев из машины. В общем и целом Лука не стремился выстраивать образ идеального старшего брата по учебникам. Его главным правилом было: оставаться рядом.       Конечно, иногда хотелось завалить сестру опекой, учитывая, какой стеснительной и пугливой она росла. Положа руку на сердце, он признавал, что так и делал. Но прекратил ровно полгода назад.       Другой человек сможет залечить твои раны.       Ложь.       Шесть месяцев назад, утирая непрекращающиеся слёзы с лица сестры, он калёным ножом выгравировал на сердце истину: твоя поломка лишь твоя, другому починить её не по силам.       Ты сам должен корпеть над рваной раной, смакуя целительную боль каждого стяжка.       Хотя бы потому, что никогда не поймёт полностью.       Его максимум — сотворить копию себя. Но внутреннюю вселенную не пересадишь, как сердце. Каждая его частичка — отдельный мир. И каждый — совершенно особенный.       Лука попытался. И цена этой ошибки каждый день отражается в зеркале.       Теперь он лишь рядом. Может дать совет, поддержать. Но не ведёт за руку. Оберегает издалека. Как, к примеру, сегодня: напросившись в колледж на экскурсию.       Покачав головой, он крепче перехватил ремень чехла с гитарой и рысцой поднялся по лестнице. Пальцы едва коснулись приятно-прохладной ручки, как дверь распахнулась, и в Куффена на полном ходу влетела светловолосая девушка. Забавно взвизгнув, она ухватилась за его толстовку, рука же автоматически скользнула на осиную талию.       Так они и завалились на декоративную плитку. Недовольны остались все трое: Лука, девушка и гитара, болезненно хрустнувшая за спиной.       Кстати, о девушке. Блондинка завозилась и, поднимаясь, упёрлась рукой ровно в солнечное сплетение парня. Лука болезненно застонал, откинув голову назад.       — Конечно, всегда обращайся. Рад предоставить собственные органы на утрамбовку, — прохрипел парень, потирая ушибленное место.       Подогнув одну ногу, он облокотился о локти и взглянул на незнакомку снизу вверх. Он ожидал виноватой невинности и поджатых сожалеющих губ. Что ж, губы поджаты были. Но в голубых глазах напротив — ни капли сожаления. Скорее — напряжённое ожидание.       — Ты кто такой? — грубо спросила Хлоя, сканируя взглядом парня на земле.       В голову закралась невольная мысль: его чёрным, чуть отпущенным волосам однозначно шла бирюзовая краска на концах. Сочеталась с глазами.       Волна раздражения хлёстко ударила в кровь. Какого чёрта она вытворяла? Парень может быть от него. А она тут его внешний вид оценивает.       Парень тем временем повторно поморщился, а потом встал на ноги одним плавным движением. Поймал взгляд Хлои своими раскосыми глазами и уже не отпускал. Несмотря на светло-голубые глаза, парниша выглядел по-змеиному. Слишком плавно двигался.       В отличие от Хлои, в голове которой только плодились идеи о вероятной причине столкновения. Тело прошибала паника. И только невероятным усилием воли Буржуа заставила себя остаться на месте. Сцепила руки на груди, готовая к нападению.       Хотя мысленно молилась, чтобы тот мудак не додумался надавить на неё в стенах колледжа.       — Тот, кого ты сбила, кому отбила желудок и, скорее всего, сломала гитару. Но даже не извинилась, — вкрадчиво поделился парень с поддельным оптимизмом в голосе, Хлоя поморщилась. — Давай-ка проверим, прав ли я.       Заведя руку за спину, Лука лишь успел снять футляр с плеча, как девушка рванула вперёд и вцепилась в предплечье мёртвой хваткой. Куффен вскинул голову, чтобы возмутиться поведению странной знакомой, но…       — Нет! — вышло громче, чем следовало, и Хлоя прикусила язык. — Не надо, — тише продолжила она, добавляя сталь в голос. — Просто скажи, как тебя зовут.       Но.       Грёбаное «но».       Лука замер, гулко сглотнув слюну. По коже пробежали мурашки, когда на дне голубых глаз показались знакомые черты. Он снова, как полгода назад, столкнулся с Болью нос к носу.       Яркое небо в глазах не готовилось к грозе. Его уже штормило.       Поэтому парень застыл, проведя никому не нужные параллели. Хлоя тем временем поняла, что схватила чужого человека посреди улицы, и тут же отпустила. Повторив, однако, свой вопрос.       — Лука Куффен. Но при чём здесь…       — Я переведу деньги за гитару тебе на счёт, — перебила Хлоя. — Назови цену.       Парень усмехнулся решительно-повелительному тону и нарочито медленно снял с плеча гитару. Показательно смотря при этом в глаза девушке напротив. Её зрачки испуганно расширились.       Лука покачал головой, почему-то испытывая желание доказать, что нечего бояться его постоянной спутницы. Каждый способен подружиться с гитарой и музыкой. Слушая или создавая её. Так или иначе.       Крышка футляра упала на землю. Лука поджал губы. Его детка оказалась сломана окончательно: после неудачного падения у неё сломалось дно, порвалось несколько струн. Такое не починишь.       Хлоя незаметно выдохнула, убедившись, что в чехле жила именно гитара, но тут же поторопила, ибо время, как известно, валюта неразменная.       — Цена, Куффен.       Лука, стоя на одном колене и положив руку, согнутую в локте, на другое, вскинул на девушку глаза.       — Ты так и не извинилась.       Буржуа закатила глаза. Она наткнулась на любителя поразглагольствовать. Прекрасно. Такими темпами ей не успеть поесть.       — Давай будем честны, тебе мои извинения погоды не сделают. А на деньги купишь себе новую игрушку.       В раскосых глазах зажегся опасный огонь, показав: последнюю фразу Хлоя сказала зря.       — Часто вместо искренности платишь деньгами? — голос парня снизился на пару тонов.       Хлоя фыркнула. Ей-то что. Она боялась не мальчишки с гитарой.       — А ты, видимо, часто от них отказываешься, — глаза быстро окинули довольно потрёпанный футляр.       Лука хмыкнул. Их семья не шиковала, но могла позволить себе достаточно. Куффена слова незнакомки никак не задели: он не стремился в топ 100 богатых людей от Форбс. Другой разговор: когда кто-то называет дело твоей жизни игрушкой.       Хлоя медленно закипала. Странный, из ниоткуда взявшийся разговорчивый парниша с гитарой наперевес взялся учить её совести на пороге колледжа. Здания, где коррупция цвела и пахла. Просто нелепо.       — Слушай, давай ты просто назовёшь цену, и мы разойдемся, — процедила Хлоя.       — Как тебя зовут? — спросил Лука, выпрямившись, и заинтересованно склонил голову к плечу.       Буржуа сцепила зубы.       — Узнаешь, когда придёт перевод.       Куффен усмехнулся.       — Столько загадочности…       Хлоя закатила глаза, едва не зарычав, и пригладила выбившиеся волосы. Её все раздражало в последнее время, но парень напротив пробил самое глубокое дно её чаши терпения.       — Отлично, скину на своё усмотрение.       Развернувшись на каблуках так, что хвост хлестнул по лицу, она начала спускаться по лестнице. Если повезёт, успеет купить багет и перекусить.       Лука чертыхнулся. Торпедой упаковал обратно пострадавшую подругу и бессознательно рванул за девушкой. Причину, руководившую им, не удалось бы сформулировать даже под дулом пистолета.       Догнав, Лука схватил беглянку за локоть, точно как она несколько минут назад. Развернул к себе, не отпуская. Уже готовился сказать что-то, что — он надеялся — отведёт грозу, но его прервал страшный грохот, от которого задрожала сама земля. В колледже будто произошёл взрыв.       Они слегка присели от испуга, а девушка вздрогнула и повернула голову на звук, когда в оглушительной тишине прогремело:       — ХЛОЯ БУРЖУА-А-А-А-А!!!       Лука усмехнулся, крепче сжимая тонкое предплечье. Вот и познакомились.