Небо под нашими ногами

      Маринетт в чудеса не верила. Да и смысл уже давно воспринимался как устаревшая шутка. Многочисленные буклеты, что приносила ей мать, блоги, на которые Маринетт подписалась по совету психотерапевта. Они просто были. Мозолили глаза своими яркими картинками и тоннами мотивации.       Девушка резко дернула головой, прикрыв глаза. Как давно она ловит рвотные рефлексы при звучании слова «чудо»?       Маринетт была готова биться об заклад: прошло почти десять лет.       Нет изменений и сейчас. В свои семнадцать лет, судорожно сжимая пальцами подлокотники инвалидной коляски, Маринетт во все глаза смотрела на маленькое существо в середине комнаты и не могла поверить.       — Ты нужна Парижу, Маринетт! Камень даст тебе возможности, которые сложно представить. Ты достойна…       — Хватит, — выдохнула Мари, заставив тем самым создание замолчать.       Достойна.. Это не так. У Дюпэн-Чэн уже давно не осталось никакого достоинства и ждать, что оно внезапно появится в её жизни, как какое-нибудь чудо — просто смешно.       — Как… как тебя зовут?       Крохотное красное существо парило в метре от пола. На Маринетт смотрели голубые сияющие глаза, и, казалось, они знали гораздо больше, чем девушка была готова услышать прямо сейчас.       — У меня много имён, но несколько веков назад я выбрала одно звучание. Можешь называть меня Тикки.       Создание широко и дружелюбно улыбнулось. Маринетт усилием воли выдавила улыбку в ответ. У Тикки был приятный тонкий голос.       — Несколько веков…       Красная кроха зависла на мгновение, будто не понимая, в чем проблема, а потом легонько хлопнула себя по лбу.       — Прости, Маринетт, я так давно не была в вашем мире, что забыла о таком понятии как время. Не беспокойся о моём возрасте, это никак не помешает нашему общению.       — Если не здесь, то где ты была? И почему появилась сейчас? — спросила брюнетка, невольно отводя взгляд в сторону.       Новая знакомая была слишком лучезарной. И она слишком надеялась на Маринетт, что заставляло внутренности скручиваться в тревожный узел.       — Такие квами, как я, живут в Безвременье. Это такое место, где не существует понятия пространства и времени. Увы, я не смогу тебе его показать, потому что человек туда попасть не может, но как же тот мир красив!       Что ж, эта кроха действительно любит свой дом. Одно сияющее лицо чего стоило.       — Если всё так прекрасно, почему ты ушла оттуда? И как ты притащила эту коробку в мою комнату? Не тяжеловата она для тебя?       Маринетт с трудом совладала с дыханием, которое нарушалось каждый раз, стоило только ей взглянуть на квами. Отпустив подлокотники, девушка взяла в руки маленькую коробочку и повертела между пальцев.       Однако встретившись глазами с Тикки, Мари едва сдержалась, чтобы не начать дыхательную гимнастику сначала. К таким встречам стоит готовиться заранее, желательно — никогда.       Взгляд квами стал непривычно серьезным. Маринетт показалось, что в нём сквозит и грусть.       — Моё предназначение — приходить на помощь людям в моменты опасности. Сейчас ваш мир в большой опасности, поэтому мы здесь.       — Мы? — брюнетка прищурилась, внутренне содрогаясь.       Что, если это нашествие? Вдруг перед ней сейчас самый что ни на есть пришелец? Или таблетки дали побочный эффект? Усилием воли Маринетт заставила себя не смотреть на тумбочку, в глубине которой лежали седативные.       Квами тем временем будто и не заметила заминки:       — Я и ещё один мой друг. Его зовут Плагг, но вряд ли вы скоро встретитесь.       — Почему? — тут же спросила Мари и уловила тяжелый вздох от Тикки.       Создание подлетело ближе и дотронулось маленькой лапкой до подрагивающей руки Маринетт. Да, и нервный тик всё ещё на месте. Дюпэн-Чэн сжала зубы от злости на саму себя, но постаралась не отвести взгляда от квами.       — Я знаю, что ты запуталась и сейчас тебе очень страшно, но я здесь, чтобы помочь. Не только миру людей, но и тебе в частности.       Вот теперь Маринетт вздрогнула по-настоящему, с трудом подавив желание отвернуться. У этой крохи слишком проникновенные глаза: они вызывали ощущение, будто Тикки уже знала Мари досконально.       — Ч-что ты имеешь в виду?       Квами мягко улыбнулась и спустилась ниже, расположив уже обе лапки на коленях Дюпэн-Чэн. Маринетт передёрнуло. Она ненавидела, когда кто-то смотрел, а тем более касался её тощих атрофированных ног. Только кости, обтянутые тонким слоем бледной кожи. Никакой красоты. Никакой силы. Просто два бесполезных отростка.       — Помнишь, я говорила о камне чудес? — дождавшись утвердительного кивка от подопечной, Тикки продолжила: — Как он может называться чудесным, если не может творить чудеса?       Маринетт задержала дыхание. Нет. Нет. Не может быть. Не говори этого.       — Ты сможешь ходить, Мари, — выдохнула квами, а девушке будто вбили тупую арматуру в самое сердце.       Боль тупая, терпеть можно, но в то же время нет уверенности, что увидишь следующую секунду жизни.       — Я… я не знаю…       Брюнетка опустила глаза, с содроганием скользя взглядом по волнам, которые создавал слишком большой плед. Он не умещался целиком, поэтому некрасиво бугрился на коленях и иногда путался под колесами инвалидной коляски. Маринетт пыталась заставить себя дотронуться до своих ног, но каждый раз накатывало чувство скорого обморока.       Она не могла на них смотреть. Не могла смотреть на себя.       И вряд ли когда-то сможет.       — При каждой трансформации камень будет лечить твои ноги, ты…       Глаза Маринетт расширились в глубоком шоке и оцепенении. Немигающий взгляд вперился в квами.       — Что ты… сказала?       Тикки замолкла на полуслове и вопросительно посмотрела на подопечную.       — Камень чудес обладает небольшой исцеляющей силой, поэтому при каждом использовании ты сможешь ходить…       Квами вдруг замерла, замолкнув, и почти испуганно покачала головой. Маринетт застыла, тщетно пытаясь подавить звон в ушах. Легкие болели от воздуха, который Мари только вдыхала, не в силах выдохнуть и дышать ровно. Картинка перед глазами поплыла, и девушка зажмурилась.       Подави это, девочка. Успокойся. Просто затолкни поглубже.       — Ох. Ты думала, что…       — Это жестоко, Тикки, — выдохнула Дюпэн-Чэн дрожащим голосом и тут же прикусила язык.       Квами была совершенно ни при чем. Облажалась именно Маринетт.       Ну же, девочка, кто верит в те старые добрые сказки со счастливым концом? Пора поверить в те, что никогда не закончатся. Такие же, как и этот кошмар.       — Маринетт, прости, я не хотела, не подумала, что…       — О чём ты не подумала? — вскинулась Маринетт, заранее ненавидя себя за эту вспышку.       Ей было больно. И она отчаянно хотела, чтобы кто-то в кои-то веки разделил её боль. Славящаяся умением контролировать свои эмоции, Маринетт капитулировала и сдалась на милость надежде, которой буквально на секунду было разрешено поселиться в сердце. Зачем? Зачем, чёрт возьми…       — О том, что девушка, с семи лет сидящая в инвалидном кресле, услышав слово «чудо», первым делом подумает о подаренной возможности навсегда встать на ноги? Или о том, что, если берешься за миссию, стоит к ней подготовиться? Ты давно не была в мире людей? Может, тебя не выпускали, потому что ты слишком черствая для всего это?       Маринетт яростно махнула рукой, тем самым заставив квами отлететь от неё. Во взгляде Тикки плескалось то, что выворачивало внутренности Мари наизнанку. Ни капли злости или презрения, только жалость. Безграничная, удушающая. Такая, которую Дюпэн-Чэн получала трижды в неделю в колледже и проглатывала, не жуя. Такая, что заставляла всю её кровь гореть.       Она порождала маниакальное желание вымыться, стереть руки до крови хозяйственным мылом. Потому что домой Маринетт попадала с головы до пят укутанная в кокон жалостливых взглядов и благотворительных подачек.       Она начинала жалеть себя. Жалеть, жалеть, жалеть, пока не становилось тошно, и только тогда слёзы на её лице высыхали, позволяя провалиться в беспокойный сон.       И тут та, кто предложила Маринетт пускай временное, но решение проблемы, окунула Дюпэн-Чэн с головой в эту мерзкую нескончаемую патоку. Заставила снова захотеть сбежать.       — Я действительно ошиблась, Мари, — тихо заговорила Тикки, нарушая затянувшуюся паузу.       Маринетт болезненно поморщилась.       — Рада, что ты это осознала. Я не подхожу на роль спасителя.       Квами пару раз моргнула, будто её сердечко разрывалось от той же боли, что терзала Мари, но вдруг резко подлетела к самому лицу брюнетки и уверенно начала:       — Понимаю, наше знакомство началось не совсем гладко, но ты неправа. В тебе есть все необходимое. Ты добрая, любящая, смелая…       Тикки говорила и говорила, перечисляя «прекрасные» качества Маринетт, будто и не замечая, что заколачивает гвозди в крышку её гроба. Каждое слово маленькой квами заставляло бесов внутри Дюпэн-Чэн смеяться, откинув назад рогатые головы. Маринетт и самой хотелось засмеяться. Ни одно из этих слов уже давно не описывало Мари. Она испортилась, покрылась мерзким налётом из жалости к себе и злости на каждого, кто пытался этот слой оттереть.       Она срослась с ним.       Но квами перед ней… Она излучала такое тепло, такую надежду и веру в юную парижанку, которых Мари не чувствовала ни от кого и никогда. Поистине чудесное создание.       Проблема была в том, что такое тепло пугало Маринетт, заставляло внутренне ёжиться от страха, что кто-то увидит всю её грязь и мерзость, которую она так долго прятала в себе.       Тикки давала Мари шанс встать на ноги и начать все сначала, но она не знала, что опоздала на восемь лет. Появись она раньше, и, может, Маринетт, которая только-только отошла от многочисленных операций по восстановлению позвоночника, ухватилась бы за возможность. Она доказала бы всем, что чудеса возможны, встав на ноги в рекордные сроки.       Потому что семилетняя Мари росла героиней. Ровно до аварии и двух лет реабилитации, которые не дали результатов.       Тогда она сломалась. Тогда же был подписан смертный приговор всем надеждам чудесной квами получить от нынешней Маринетт помощь.       Слишком поздно, Тикки.       — Ты не видишь? — шепотом спросила Мари и посмотрела на Тикки в упор. Если бы она видела себя со стороны, то заметила, как взгляд наполняется смесью боли и смирения. — Мне самой нужна помощь, Тикки. Я не могу кого-то спасать, сама будучи калекой.       — Но камень…       Квами не сдавалась и было видно, что она не понимает. Человеческие эмоции, тем более столь хитро сплетённые, не давались Тикки легко.       — Дело не в камне и не только в инвалидности, — губы Маринетт растянулись в болезненной ухмылке. — Я не смогу нести свет людям, когда его нет внутри меня.       Видя, что квами не сдаётся, Дюпэн-Чэн вздохнула и закончила:       — До свидания, Тикки. Была рада с тобой познакомиться.       Худые пальцы быстро справились с застёжкой на серьгах и сняли их, возвращая в коробку. Кто додумался помещать магических существ, способных творить подобные чудеса, в украшения?       Маринетт вздохнула, сжала на секунду коробку до дрожи в пальцах, а потом подъехала к комоду и кинула её в самый нижний ящик.       Вот так. Серьги будут лежать здесь, и вскоре Маринетт забудет о них.       Она кивнула самой себе и отправилась делать уроки, старательно игнорируя приятное покалывание на кончиках пальцев.       Девушка ещё не понимала, что чудеса никогда не происходят моментально. За них всегда нужно платить. Иногда временем, но чаще — своим сердцем.