Unforgettable

      (5 seconds of summer — Youngblood)       Хенджин опирается руками на микрофонную стойку и начинает петь. Он — солист кавер-группы, которая сегодня закрывает свое выступление песней Youngblood. Он — парень, который любит делать широкие жесты для своего с некоторых пор бывшего парня. Он — дурак, который поднял шумиху из ничего и остался в одиночестве. И он знает, что сегодня Ким Сынмин будет на концерте. И он знает, что Сынмин знает тоже — эта песня только для него.              Разошлись они или были в состоянии ссоры — все было непонятно, но растиражировано: знали все их друзья, потому что Хенджин, будучи пьяным, жаловался, что не может уснуть без него в своей постели. Сынмин делил скромную однушку с другом. Хенджин предпочитал говорить "с другим". Потому что этим кем-то, даже другом, был не он.              Но он поёт, надрывая связки и почти плачет на сцене, рассказывая всему миру о том, что никто не может занять его место, что он так хочет, чтобы Сынмин сказал ему нечто важное, конечно, не называя имён. Хенджин делится со всем миром тем, что он ужасно плох, что помнит каждую мелочь и напоминает себе призрак своего прошлого.              Его красные волосы разметываются по щекам, толпа ликующе аплодирует, чувствуя, насколько искренним было исполнение. Распаленный выступлением, сожженный воспоминаниями, выпитый кричащей публикой, которая не знает меры и поглощает его чистые эмоции, Хенджин находит глазами в толпе одного, который не радовался его выступлению. И сердце, сжавшись, пропускает удар: Хван понимает, что из толпы на него холодными глазами, полными ледяного американо, смотрит Ким Сынмин.              И сердце делает несколько кувырков, когда красноволосый спешит за сцену после окончания их концерта, а за сценой оказывается Он. Радость смешивается со страхом, и хочется сотню сорокоградусной дряни. Радость быстро перестает греть нервные окончания, когда холодный взгляд остужает его, как раскаленное железо: с шипением и кипением, но точно и верно. Чересчур точно и верно.              — Сынмин? — Хенджин — отличный актёр, но почему-то сейчас он не может придать своему лицу безразличную форму, превращаюсь в щенка, который верно ждал своего хозяина.              — Ты опять делаешь это? — голос Сынмина непривычно тихий. Хван изумляется и явно не понимает младшего, — Ты снова поешь песни якобы про наши отношения? — Ким говорит почти поучительским тоном, будто пытается пристыдить парня, — Мало того, что в курсе все наши друзья… — он вздыхает, а Хенджин умирает рядом с ним.              — Я люблю тебя, — вдруг произносит он, до этого лишь исступленно повторявший "Ты мне нужен" и "Ты мне дорог" — все это чертово упущенное время. И услышавший это Сынмин замирает.              Воздух в комнате вздрагивает от синхронного вздоха: Сынмин пытается прийти в себя, Хенджин — вдохнуть хоть каплю чужого парфюма и упасть в обморок.              “Я люблю тебя”              Это слишком. Сынмин превращается в точку, сжимаясь внутри, но оставаясь спокойным снаружи. Только глаза расширяются почти что в испуге, когда он впервые слышит это от парня, которого на самом деле любил.              Ким открывает рот, чтобы сказать хоть слово, но не успевает.              — Ты тоже, — бескомпромиссно заявляет Хенджин, чувствуя что балансирует на узкой грани, с которой вот-вот свалится в бездну, где уже больше никогда и ничего не будет как прежде — в худшем смысле из всех плохих.              Они молчат. Долго. Бестактно. Испуганно.              Внезапно обессиленный и изможденный Хенджин облизывает губы и делает шаг вперед — Сынмин отступает назад молниеносно, четко фиксируя взглядом нетвердый шаг красноволосого, но не произнося ни слова. Его вдруг огромные глаза изумленно просят пощады и еще непонятно чего, но Хенджин вновь шагает, и Ким опять подается назад, выставляя перед собой раскрытую ладонь.              — Нет, — качая головой, он напряженно вздыхает, — Нет, Хенджин.              Но Хенджин, руководствуясь чутким нутром, трактует по-своему испуганные глаза, выставленные руки, бегство и отрицание. Он шагает и шагает вперед, не собираясь отступать — хотя бы один единственный раз во всей своей жизни, когда он бесконечно бежал к сублимирующему что угодно творчеству и целому миру, где вываливал и оставлял разноцветной кучей масляных красок все свои чувства, предпочитая жить так открыто, как не жили даже порно-актеры. Никогда не думая о том, каково будет Сынмину, про которого опять споют, доложив фанатам и друзьями детали каждой ссоры чужими хорошо исполненными песнями. Разрешив внутренний конфликт гибким вокалом, но так и оставив неразрешенным пропасть между ними двумя, которая лишь сильнее разевала пасть стоило Хенджину вновь открыть рот на сцене.              Когда Сынмин действительно оступается, запнувшись о вздыбленную пролитой водой половицу, Хенджин просто не дает ему упасть, подхватывая в руки и прижимая к себе.              И тишина снова поглощает все его пространство — тишина, которую он никогда не любил.              Перед глазами несутся ненавистные картинки ссор и перемирий, чашек кофе и сотен часов, проведенных за совместным пением, подглядываний в душе и откровенным рассматриванием за работой чужими глазами. Хенджин к своему ужасу никак не может забыть, что Сынмин любил смотреть на него, пока он рисует. Прошла вечность по его личным меркам драматичного восприятия мира.              Прошла неделя по часам пунктуального Ким Сынмо.              И эта неделя ломает уверенность в том, что все сойдет, как мартовский снег, нужно только немного времени. И этот Хенджин сползает по чужому торсу, не переставая исступленно обнимать так неотвратимо, что Сынмину приходится подхватить его за талию, чтобы оставить стоять на месте.              — Просто скажи, что я тебе нужен, — еле слышно произносит Хван, уперевшись взглядом в Его плечо.              — Снова песни? — почти в отчаянии тихо спрашивает Сынмин, абсолютно уничтоженный чужим бессилием.              Широкие плечи старшего вздрагивают. Этот побег закончится, и он закончится здесь.              Быстрее, чем Ким успеет придумать еще один вопрос, ставящий под сомнение все существование Хван Хенджина, он просто подхватывает Его подбородок и целует абсолютно мягкие губы. Губы Сынмина, который, кажется просто ждал этого. Просто ждал чего-то, что поставит точку во всем.              Граница между кричащей толпой за сценой, бегающим туда и сюда персоналом, узким коридором старого закулисья стирается будто песчаная насыпь. Остаются только худые ладони, пухлые обветренные губы и алые волосы Хенджина, в которые наотмашь вцепляется Сынмин, зажмуривая карие глаза.              Хенджин почти режется об его тонкие брекеты, но не перестает целовать, каждым шагом оттесняя в одну из гримерных чтобы ничего — чтобы просто поцеловать его еще раз, пока на перерыв администраторы фестиваля включили youngblood от настоящих 5 seconds of summer. И, если Сынмин узнает, он точно бросит его с этими дурацкими фантазиями, но нет ничего лучше, чем целовать его под эту песню. Чувствовать, как от давления ноют корни волос. Как сердце бешено быстро стучит, переходя в галоп с шага.              — Возвращайся домой, — сбитым голосом шепчет Хенджин, когда младший рывком захлопывает за ними дверь и музыка становится чуть глуше.              — У меня собран чемодан, — все же признается Ким, и это — лучшее, что Хван слышал за всю свою жизнь. Потому что Сынмин, кажется, уже собирался вернуться.              Лучше только Сынмин, целующий его не с подначки и предложения — добровольно. Сминающий губы и царапающий язык брекетами; крепко обнимающий за шею и позволяющий оторвать себя от земли; плотно сжимающий талию коленями и едва ощутимо улыбающийся.              Лучше всего этого — только Сынмин встречающий его утром сонными глазами в их общей постели.