Чужое счастье

      — Ты хоть предупреди, чего ожидать, — попросил Иван. — Маршировать не заставят?       Светик фыркнул и замотал головой.       — Тебя — нет.       — Ладно. Картошку чистить я умею, полы мыть… Что там еще?       — Песни петь.       Ну конечно. Песни. Небось, народные. Иван, кроме «Черный ворон» и «Мороз-мороз», ничего не знал. Да и вообще непоющий. Еще в институте мастер ругался: вроде — на скрипке играл, слух абсолютный, а голоса почти нет.       — Если я спою, меня на мороз выгонят. И ты отречешься, кстати.       — Я? — возмутился Светик. — Да, никогда!       Дед уже ждал в машине, открыл дверь и скомандовал:       — Иван — на переднее, Свет — назад.       — Может, лучше я сзади поеду? — попробовал отвертеться Иван.       — С твоим ростом ты туда не поместишься.       Светик не спорил, убрал вещи и сел, куда приказали. Дед кивнул Ивану, мол, полезай. Ладно.       — Антону я позвонил, будут вечером.       Светик что-то проскрипел и затих. Дед сообщил Ивану, что был на «Лазаре», они немного пообсуждали спектакль. Светик сзади упорно молчал, совсем не помогал, гад.       Ехали долго. Иван Питер совсем не знал, если бы сейчас выкинули из машины, пошел бы скитаться, как в лесу. Поэтому куда именно их привезли, не понял. Похоже на загородный поселок, уютные таунхаусы, а на другой улице ряд частных домов. Остановились перед одним из них.       — Заходите. Катерина Ивановна, встречай долгожданного.       — Светичек!       Бабушка на бабушку не походила. Скорее — дама, немолодая, но статная, с доброй улыбкой и приятным лицом.       — Бабушка, это Ваня.       — Здравствуйте, Ваня! Проходите, не стойте в дверях.       Их явно ждали, потому что сразу усадили за стол, собранный не на скорую руку. Иван сперва напрягался, но Светик при бабушке расслабился, улыбался, болтал, да и дед притих: не командовал, ел, почти не разговаривал, а слушал внука. Идиллия.       — Светичек, покажи Ване дом.       — Может быть, нужно помочь убраться?       Бабушка умилилась:       — Спасибо, Ванечка. Мне Игорь поможет. Дел-то — тарелки в посудомойку убрать.       «И что тут такого страшного?» — хотелось спросить Ивану, но он сказал:       — Какие у тебя бабушка с дедом классные.       — Это да, — подтвердил Светик. — Не повезло им со мной.       На втором этаже остановились у стены, увешанной фотографиями.       — Это они молодые. Это родители. Это я.       — Почему не повезло?       — Я был ужасным подростком, — серьезно ответил Светик. — Правда, ужасным. Из дома сбежал, мотался по впискам, жил у друзей. Дед меня находил, к себе притаскивал, отмывал, пытался вправлять мозги. Чуть не сдал в кадеты. Тогда я и его во враги записал, прятался год. Потом как-то договорились, он меня зачислил в ансамбль, я там поработал и рванул в Москву, поступать.       — А… родители?       — А у них Славка есть.       — Славка — это?..       — Сестра. Вот она. Знаешь, как зовут? Умрешь сейчас, приготовься. Предслава. Ага, Антоновна Херманн.       — Да-а…       А что тут можно сказать. Предслава Антоновна Херманн — такая же остренькая, худая, глазастая, как брат, но со светлыми волосами, улыбалась со снимка кривыми зубами, как хитрый зверек.       — Учти, назовешь Предславой — станешь врагом на веки вечные.       — А где я с ней познакомлюсь? — осторожно спросил Иван.       — Так дед же сказал: приедут вечером. Спасибо, дал время смириться и приготовиться. Пока меня будут возвращать в лоно семьи, тебя могут Славкой занять.       — Я с детьми не умею.       — Представь, что ты Штирлиц в кругу врагов. И не расслабляйся, Вань. У нас только бабуле и можно доверять, она точно не съест.       Иван передернулся. Триллер какой-то на минималках: вроде все хорошо, все улыбаются, но почему-то у Светика тоска в глазах, которую он скрывает за болтовней.       — Вот тут будем спать. Дед и бабуля — внизу. Располагайся.       — А родители?       — Они обычно не остаются. Да и гостевая одна, раньше мам жила, до замужества. Зацени интерьер, не меняли почти.       В розовой комнате Ивана даже слегка замутило: занавески, покрывало, обои, шкаф — все было веселенького поросячьего цвета. С люстры свисала гроздь искусственных, розовых же цветов.       — Ночью головой не задень, так скрипят — заикой останешься. Ладно, не дрейфь, в темноте тут не так страшно, как при свете. Пойдем, сад покажу.       В саду смотреть было нечего: даже снег еще не сошел; но Иван с удовольствием гулял по дорожкам, поглядывая на дом, который теперь стал напоминать ему пряничный домик. И, кстати, если Светика придется еще откормить, Ивана можно в печь без предварительной подготовки. Тьфу ты! А вот не надо было на ночь смотреть «Сказки братьев Гримм».       Иван решил не мешать родственникам общаться, извинился, ушел наверх и неожиданно для себя уснул. Проснулся под пристальным взглядом, подпрыгнул от неожиданности, разглядел, во-первых — кривые зубы, а во-вторых — светлые хвостики.       — Уф. Славка, напугала же.       Девчонка удивилась и перестала скалиться.       — А чего ты дрыхнешь?       — Устал.       — Ага! Напился, так и скажи.       — С чего ты взяла?       — Пап, если днем выпьет, тоже всегда спит.       — Ты тоже их мам-пап зовешь? Почему так странно?       — Привыкла. Ты будешь вставать?       А куда деваться? Иван сел и уставился на пялящуюся девчонку в ответ.       — Тебе сколько лет?       — А тебе?       — Я первый спросил, — возразил Иван. — Мне тридцать.       — А я девочка, должен уступать! Девять мне.       — Будем знакомы.       Они пожали друг другу руки.       — Как думаешь, спускаться стоит?       Слава нахмурилась.       — Не знаю. Там мам опять Света просветляет. Пока не закончит, смысла нет.       — А я бы послушал. Можно?       — Оно тебе надо? Скукотища, — скривилась Слава. — Хотя… пап обрадуется. Только вопросов не задавай, до ночи будешь слушать потом.       — Ок. Пошли?       Они спустились вниз, прошли мимо кухни, где сидели дед с Катериной Ивановной, и Слава поскреблась в комнату рядом.       — Мам, пап, тут этот… Иван.       — Входите, Иван.       Светик был очень похож на маму. Овал лица, линия подбородка, глаза. Иван пригляделся. Женщине, сидящей напротив двери, он не дал бы больше тридцати лет. Одета мам была странновато, как — Иван припомнил слово — реконы, во что-то скандинавско-славянское; светлые волосы распущены по плечам. Она улыбнулась, указала рукой на кресло, и только тут Иван заметил отца.       Оказалось, Светик еще и в папу. Птичья хрупкость, привычка сутулиться и склонять голову набок, достались ему от отца, вместе с тонкими волосами мышиного цвета. И улыбался пап хорошо, задумчиво, как Светик, когда бывал в настроении.       Сам Светик сидел на стуле, выпрямившись и сложив на коленях руки. Ивану показалось, что пальцы дрожат, он присмотрелся — нет. Застыли и не шевелятся. Статуя хорошего сына в полный рост.       — Твоему другу полезно будет послушать. Он ведь тоже лицедей и по незнанию губит душу. Но ему простится, его некому было просветить. Ты же под нашей рукой, мы за тебя в ответе.       Светик молчал. Мама вздохнула и улыбнулась.       — Иван, вот если бы от вас зависело спасение вашей семьи, вы бы стали думать о своих суетных желаниях или положили бы себя на алтарь?       Вот оно что. На алтарь, значит.       — У меня нет семьи.       — Как?       — Авария.       — Ужасно. Но будь они живы, вы бы думали о себе или о них? Ответьте искренне.       Иван посмотрел на Светика. Тот незаметно покачал головой.       — Мам, давайте отпустим Ивана, дед хотел с ним поговорить.       — Дед подождет.       Видимо, у дочери с отцом были нелады. Мам передернулась и снова заулыбалась.       — Так что, Иван?       — Если бы они были живы, то насильно спасать мою душу точно не стали бы.       — И фотографию бы одобрили?       — Какую фотографию?       — Эту.       Она ловко достала из юбок айфон и ткнула в сторону Ивана проклятой фоткой.       — Может быть и не одобрили, но шантажом бы не занимались.       — Это вы сейчас так думаете! — Мам незаметно потеряла нездешнюю благость и заговорила нормально. — А мы вас даже не выгоняем, заметьте. Но если вы решили мешать нашим отношениям с сыном…       — Так нет никаких отношений.       — Мам, пап, — встрял в перепалку Светик, — я вас люблю. И деда с бабулей люблю. И сестру, и Ивана. Бросать театр и уходить в скит не собираюсь. Давайте на этом закончим и пойдем ужинать? Пап?       Пап поднялся, обнял за плечи воинственную жену и потянулся к сыну:       — Светичка, давайте и вправду посидим за столом, поговорим мирно. Родителей тоже уважать велено. Свет этого не помнит, так ты покажи, как нужно мать и отца почитать.       Маму отчетливо перекосило, но она послушно пошла к двери.       — Мы еще поговорим, Пересвет.       — Да, мам.       Когда они вышли, Светик шлепнулся обратно на стул и зло спросил:       — Тебя чего принесло?       — Душу хотел спасти, — пояснил Иван.       — Чью?!       — Свою. Получилось, твою спас. Или сгубил? Ты, наверное, в скит хотел, пока я не пришел?       — Сдохнуть я хотел! — рявкнул Светик. — И даже не спрашивай ни о чем, ясно?       — Ясно, ясно, — миролюбиво поддакнул Иван, и тут же спросил: — А как твою маму зовут, я не расслышал?       — Светомира, — выдохнул Светик. — Светлана по паспорту. Все мы тут светлые. Как эльфы. Один дед — тролль.       За ужином все мирно переговаривались на общие темы. Даже мам оттаяла и делала замечания дочери без благостных ноток.       — Предслава, выпрямись и не спеши.       Предслава послушно вытягивалась на стуле, но, стоило маме отвернуться, снова горбилась — вся в отца. Светик устроился между Иваном и бабушкой и делал вид, что смертельно голоден. Мама предвкушающе смотрела на него через стол, но молчала, откладывая разговор на потом.       После еды Слава и дед остались помогать бабушке, а мама двинулась в сторону Светика. Тот вдруг дернул Ивана за руку, угукнул, вроде бы с чем-то соглашаясь, и потащил к лестнице.       — Мам, пап, мы ненадолго!       По лестнице протащил бегом, запер дверь и прислушался.       — Догоняет?       — Смешно тебе? — огрызнулся Светик. — Мне тут еще за шмот с юбилея предъявили. Скит — самое малое, в перспективе — на хлеб и воду; и розги, чтоб прояснить мозги: лицедейство — грех, а мальчик должен быть мальчиком.       — Тогда и меня тоже?       — Как бы тебе объяснить, Вань… В нашем случае девочкой получаюсь я, а ты — мужик, так что какие к тебе претензии, кроме дурного вкуса? А вот мне — да. Предал, продал, пошел против природы, позорю род и родителей.       — Дурдом какой-то. Они же знают, что не могут тебя заставить.       — Заставить не могут, проесть мозги — запросто. А мне что-то не хочется снова матерно посылать, я это лет в пятнадцать регулярно проделывал. И на Славке потом оттопчутся.       — Слушай, а она-то как с ними?       — Там дед следит. Чтобы училась, нормально одевалась и с классом на всякие мероприятия. И чтобы в четырнадцать замуж не выдали. Мам знает, если что — у него связи, опеку оформит. С ним вообще лучше не спорить, такой характер. Живут пока.       — А отец?       — А отец, как на нее запал, прямо в студенчестве, так и не выпал. Такая любовь, аж завидно. Хотя нет. Не завидно.       — Это ты поэтому дам меняешь? Страшно привязываться? Не хочешь на отца походить?       — И откуда ты такой психолог выискался, а? — разозлился Светик и неожиданно простонал: — Ванечка-а!       — Чего? — не понял Иван.       И тут ручка в двери дернулась раз, другой.       — Пересвет, открой, нам нужно поговорить!       — Мам, я не могу, — томно ответил Светик, показывая Ивану, чтобы молчал.       — Почему?       — Мам, неудобно объяснять… Ну, не могу сейчас. Мы с Ваней заняты.       Даже стук каблуков по лестнице прозвучал, как выстрел. Мама ушла. Светик перевел дух.       — И чем мы с тобой заняты? — рассердился Иван. — Ты чего добиваешься? Чтобы меня на ночь глядя из дома выгнали?       — Это дедов дом, — ухмыльнулся Светик. — А мам с дедом разговаривают только при крайней необходимости. Зато теперь, пока не выйдем, никто к нам ломиться не будет. Ну, не дуйся, Вань! Ты же меня спасаешь. Вот и спасай до конца.       — Так может, мне тебя для правдоподобности трахнуть?       — А я не против, — покладисто кивнул Светик. — Для правдоподобности я на все согласен. Командуй, Вань.       Иван опешил, но разглядел, что у Светика дрожат губы, и рассмеялся одновременно с ним.       — Какая ж ты сволочь.       — Не без этого. Ну, прости, Ванечка. Что происходит в семье — остается в семье, так что репутации твоей наша «интрижка» не повредит. А мне ты очень поможешь, если посидишь тут еще часик: потом дед их домой отправит и можно выдохнуть.       — И что будем делать?       Иван подошел к окну, поразглядывал крыши соседних домов. Светик за спиной зевнул:       — Лично я — спать. Всю ночь с Танькой трепались. Ты меня разбуди через часок, ладно?       И засопел. Иван только руками развел. Вот ведь способность: только где-нибудь прислонился — и сразу спать. И он будет врать, что соседи-алкоголики мешают, как же. Иван сам видел, как Светик спал стоя, за сценой в углу, втиснувшись между двух декораций. А на сцене тем временем целый хор берендеев орал.       Делать было нечего. Иван полазил по сетям, почитал рецензии и отзывы на разных платформах, фотками снова полюбовался. Вот, кстати, такое лицо ему точно делать не надо, глупо выглядит. А тут — ничего так. Хорошо получился, даже в бороде.       Прошло всего полчаса. Иван прислушался — за дверью тихо. Значит, хоть в туалет выйти можно, заодно и ноги размять.       Он открыл дверь и остановился. В уютном уголке под торшером сидела мам и что-то вязала. Запираться опять было глупо. Иван прикрыл дверь и пошел-таки в туалет. Когда вернулся, мама все еще была здесь. Значит, не кинулась разговаривать, как он опасался.       — А где Пересвет?       — Спит.       Иван понадеялся, что не покраснел. Ясно ведь, что она подумала. Тащиться теперь обратно в комнату было совсем по-дурацки.       — Я тут в детстве любила сидеть, — сообщила мама.       — Здесь уютно, — кивнул Иван и сел во второе кресло. — А что вы вяжете?       — Носки. Не совсем я. Это мама вяжет, но у нее стали быстро уставать глаза и руки, поэтому, когда мы приезжаем, я ворую ее вязанье и делаю, сколько успею. Славку хотела научить, но ей телефон интересней. А вы умеете вязать?       Иван решил не удивляться теме смолл-толка. Лишь бы небесными карами не грозили, а так — можно и вязание пообсуждать.       — Мне мама показывала в детстве, «лицевые-изнаночные», но мне тоже было интереснее в телефоне.       — А вот Светику нравилось, — она тихо рассмеялась иванову удивлению. — Он часто болел, дома скучно, до школы еще. Свитер он, конечно, не свяжет, но пару шарфов я храню. Скажите, Иван, какие у вас отношения с моим сыном?       Она опустила вязание на колени и требовательно смотрела Ивану в лицо. Ох, как ему захотелось ляпнуть что-нибудь откровенно грубое, чтобы покраснела и отвела глаза.       — Мы друзья.       — Просто друзья или… Не подумайте, что я жажду подробностей. Просто… Свет, он, так получилось, нравится всем. И пользуется этим. Часто — осознанно. Харизма, обаяние. Он мог бы быть прекрасным Пастырем, за ним бы многие шли, а стал…       — За ним и идут. Вы не были на спектакле?       — Конечно нет, — удивилась она. — Видеть личину на лице своего ребенка, это… больно.       — Это его выбор.       — Да. Легкий выбор. Я об этом и хотела сказать. Он всегда выбирает удобное. Вы ведь работаете вместе, дружите, вы не спорите с ним — это удобно. Но если ему что-то не понравится или надоест, он не станет терпеть.       Вас-то как-то терпел, подумал Иван.       — Вы считаете, он меня бросит?       — Не бросит, — жестко сказала она. — Просто пойдет дальше. Будет дружить, улыбаться, как ни в чем не бывало.       Ивану неприятно припомнились хороводы балетных, Ирочка с Либой, прочие приближенные и далекие. Умеет же парень мирно расстаться. Только от фитнеса и прилетело, остальные дружат, любят, всегда готовы помочь.       — Спасибо за беспокойство.       Мам встала.       — Нам пора уезжать. Скажите, пожалуйста, Свету, что можно уже просыпаться.       — Он, правда, спит.       — Тогда разбудите, пусть спустится попрощаться. Опять ведь уедет на несколько лет.       Она пошла вниз по лестнице, а из комнаты выглянул встрепанный Светик.       — Чего она от тебя хотела?       Иван вернулся в комнату за телефоном. Светик прыгал вокруг и норовил заглянуть в глаза.       — Ва-ань?       — Сказала, что ты себя мной потрахиваешь, пока тебе это удобно, а потом найдешь развлечение получше.       — Что, прямо так и сказала? — опешил Светик.       — Нет, конечно. Извини. Это я…       — От злости? Вань, я тебя не брошу. Хочешь страшную клятву? Пентаграмму прямо тут рисовать?       — Да иди ты! — рассмеялся Иван, успокаиваясь.       В самом деле, чего он взъелся? Мама как мама, получше многих. Не стала кричать: «Содомиты, гореть вам в аду!», вежливо поговорила. Все норм же.       — Пойдем вместе? Надо, действительно, попрощаться. Я, когда их не вижу, скучаю даже. Может быть, и они по мне?       — Конечно скучают, — заверил Иван. — Родители же.       И он по своим скучал.       Прощание получилось сумбурным. Все всех целовали, жали руки, велели звонить. Иван отошел в сторону, пожав руку папе и стукнувшись кулаками со Славкой. Мам кивнула ему от двери, он кивнул в ответ. Когда двери закрылись, все немного выдохнули и разбрелись: бабушка попрощалась с Иваном и увела Светика, дед предложил чаю, но Иван отказался и пошел наверх. Пусть еще пообщаются, без чужих.       Фильм оказался нудным, инста — пустоватой. Мила на сообщения не отвечала, коллеги гуляли по Питеру, а он торчал в розовой кукольной комнатке и смотрел в окно.       Захотелось пить. В кухне он видел кулер, да и вообще, его приглашали есть-пить все, что хочется. Главное, если уже кто-то спит, не разбудить, поэтому спускался Иван на цыпочках и свет на лестнице не включал. А в кухне не было двери, так что разговор деда с внуком слышен был и со ступенек.       — … а как они вообще с ней?       — Нормально. С тобой нарвались, притушили свою педагогику, чтобы и эта не сбежала.       — Конечно. Я сбежал — паршивая овца, с кем не бывает, а если двое сбегут, уже что-то не так в семье. Зачем ты их вообще позвал?       — Они же родители, все-таки. Ты не звонишь, не пишешь. Мать тебя видит в инстаграме и новостях.       — Пусть не смотрит. А то от этого их Пастыря нагорит. Они же от меня отреклись. «Отсекли ветвь».       — Не отреклись, — возразил дед, и Светик замолк надолго. — Платят, каются, на диетах сидят — епитимьи у них. И она вообще-то мне дочь, если ты забыл. А Антон… дай ему бог здоровья. Кроме него кто бы еще ее закидоны терпел? В общем — позвал и позвал. Мой дом. Ты, вон, Ваню позвал, я что, против?       — И ему сразу по самую маковку досталось наших разборок.       — Так ты его и подставил, внучок, решил им загородиться. Друзья так не поступают.       — Да знаю я! Фотка эта еще… Ты, кстати, что про нее молчишь? Ты же военный, казак, тебе положено возмущаться.       — Сейчас нагайку со стены сниму, возмущусь. Я казак, а не дурак, хоть сто фоток мне покажи. Ваня твой… ангел. А сам бы поаккуратней: помнишь, ты в Люську в ансамбле втрескался? Тебя тогда бабы за два дня раскусили. Почему, знаешь? Ты на нее зенки свои пялил, вот как на Ивана сейчас, а в детстве на елку — влюбленно.       — Я на всех так смотрю! — возмутился Светик. — И вообще, с родным дедом такое не обсуждают!       — Напомнить, что ты мне рассказывал, когда я тебя из притона волок?       — О, господи, нет!       Иван тихо ушел. И даже лег спать. Он вообще был профи в «подумать об этом завтра», любой Скарлетт бы фору дал. Он даже заснул.       Проснулся от того, что затекла рука и кто-то зашевелился рядом. В первую секунду подумал: вот хорошо, Мила вернулась, полез носом в шею, и тут заработал мозг. И осознал неловкую ситуацию: не Мила, а Светик, не затекла, а отлежал, и они обнимались, не говоря уже о прочем, вполне понятном в ивановом случае: Мила дулась уже месяц, а балерин вокруг Ивана не бегало, один Светик поблизости ошивался. Закономерная реакция, блин.       — Вань, тебе хорошее что-то снится? — хихикнул Светик. — По-моему да.       Иван вообще не был дофига остроумным, а уж по утрам, обнимаясь с мальчиками — особенно. Пока он тормозил, Светик продолжил глумиться:       — Будем вставать или пойдем дальше, по фанфикам?       — Начитаются всякой херни… — проворчал Иван и разжал руки. — Чур, я первый в душ!       Хороший маневр, молодец, Ваня, изящно ушел. И душ сделай похолодней.       Пока он плескался, Светик убрал постель и открыл окно, но проветриться не успело, и, войдя, Иван понял, что издевался над собой абсолютно зря. Некоторые о приличиях и его душевном спокойствии не заботились.       — Надо завязывать с тобой спать, — заявил он в наглые глаза. — А то родишь еще что-нибудь. Зеленое.       — А может ты? — прищурился Светик.       — Ангелы не рожают… Бля-а!       Светик уставился на него, вот именно, как на елку. Но очень быстро взгляд из удивленного превратился во взгляд лесоруба. Иван почувствовал себя неуютно, хотя и смотрел сверху вниз.       — Ангелы не подслушивают, Вань. Ладно, не напрягайся, это была версия для семьи. Никто на тебя кидаться не будет.       — Конечно, зачем? Когда свистнешь, и толпа балерин тут как тут?       — Ну… — протянул Светик, — да. Очень удобно.       Иван выскочил сразу во двор. Он так злился, что боялся разораться, тем более, раннее утро, бабушка еще спит. Дед кивнул ему на пороге кухни, Светик наверху аккуратно закрыл окно.       В машине Иван делал вид, что дремлет, в аэропорту поблагодарил за гостеприимство и пошел к своим. Светик прощался до регистрации, потом подсел к Ирочке с Либой, и что-то веселое им втирал до самой посадки на самолет.       Иван решил четыре часа полета посвятить обдумыванию ситуации, в самолете сразу перерешил и начал читать какую-то муть про попаданцев.