Чужое счастье

      Новый год приближался. Елки, как известно, самое горячее время, все планировали халтуру. Светика сняли с Леля и заменили Якушевым в «Маскараде». Из кабинета он тоже съехал, и по театру бродили слухи, что скоро «светлый» период закончится. Ерёма, де, охладел, устал от любимчика. Но параллельно болтали наоборот — что все-таки делается под Светика какой-то проект, о котором, мол, знают только избранные, но те молчат под угрозой не то увольнения, не то лишения премий. Иван склонялся ко второй версии. С ролей Светик слетел, но более отдохнувшим не выглядел, и спал теперь вообще везде, пару раз даже будили на выход.       И начал какие-то таблетки глотать. Они вылетели из нового шоппера, вот Иван и заметил. Светик подобрал, промолчал; не спрашивать же, что за колеса. Петька бы не постеснялся, но именно тогда где-то бродил.       — Светичек, солнышко, что с тобой? Тебе плохо?       Иван остановился, не дойдя до кулисы. Там, на стульчиках разместилась Ирочка с «солнышком». «Солнышко» явно собралось подыхать.       — Да, опять болит.       — Бедненький.       Вот же дура-то! Этот «бедненький» тебя с голой жопой при всех оставил, а ты его жалеешь. Мало тебе? Пойди, пойми этих женщин. Вон, Мила. В четверг тогда встретились, Иван планировал ресторан, но услышал:       — Прости, всего два часа. К тебе или…? Ко мне нельзя.       Хорошо, что Иван втихую все же надеялся, и накануне прибрался. Вообще, все получилось прекрасно, но немного не так, как Иван привык. Обычно девушки хотели ухаживаний, ресторанов, подарков. Показаться с ним в обществе, подружкам похвастаться. Мила, отдышавшись, сходила в душ, заказала ужин по приложению, чмокнула в щеку и — «Это было прекрасно, Иван. Мне пора». Дверь захлопнулась в десять ноль-ноль. Курьер привез еду спустя двадцать минут. Смешно или грустно, но засыпал Иван снова не с Милой, а под бред Светика.       И, главное, расскажи кому — обсмеют. Мечта мужика: пришла, дала, ушла. Еще и еды заказала. Может, конечно, он не мужик, но хотелось бы классики, пресловутого «поговорить».       — Иван, можно вас?       — Да, Людмила Петровна?       Мила оглянулась, тронула его за руку и тут же отодвинулась, поправляя очки.       — Я сегодня освободила время.       — Два часа?       — До семи тридцати утра. Но если тебе удобнее, как в прошлый раз…       — Нет, все замечательно! Просто прекрасно!       Ивану показалось, что она улыбнется, но тут кто-то затопал по коридору.       — И подпишитесь на инстаграм театра!       Мила повысила голос и снова потянулась к очкам.       — Обязательно, Людмила Петровна.       Мимо промчался Светик, зыркнул на них, расплылся в ехидной улыбочке, приподнял шляпу. А только что умирал на руках у Ирочки, паразит.       Тащиться обедать куда-то в нормальное кафе сегодня было лениво, и Иван повернул в Мак, прямо рядом с театром. Взял поднос, уселся, протер руки.       — Здравствуйте.       Антон отгораживалась подносом. Она всегда так смотрела, словно Иван ее укусил за нос и целится еще раз.       — Здравствуй.       — Можно, я с вами сяду? На улице холодно, а там…       В углу гуляла компания гопников. Столики вокруг пустовали.       — Садись, конечно.       Иван подвинул поднос.       — А вы к нам еще придете? На встречу?       — Зачем? — удивился Иван.       — Поговорить. Про «Идиота». Светик… Ой, Пересвет нам про князя Мышкина много рассказывал, а про Рогожина хотелось бы вас послушать.       — Не думал, что молодежь сейчас интересуется Достоевским.       Антоша кинула взгляд в угол и усмехнулась.       — Молодежь разным интересуется. У нас, вон, почти все сейчас «Идиота» читают. А еще мы будем «ПиН» смотреть, но это на новогодних каникулах.       — «ПиН»?       — «Преступление и наказание», — пояснила Антон снисходительно. — У Дельки на даче. Хотите, и вы приходите, можно с кем-нибудь.       — Ты на чужую вечеринку меня приглашаешь? Я эту Дельку не знаю.       — Знаете. Адель же. В красном платье и с короткой стрижкой такой. Ну, такой...       Антон покрутила над головой растопыренными пальцами, и Иван вспомнил. Он еще тогда удивился: вроде не школьница, а с ними сидит, пьет сок, таскает соплюшек курить.       — Ну, придете?       — Спасибо за приглашение, но вряд ли. — Иван собрал салфетки и прочий мусор на поднос, и тут вспомнил. — Я же тебе за коктейль должен.       — Не мне.       — Это разве не ты покупала?       — Мы перед походом скидываемся, кто сколько может. Чаще всего Пересвет с Делькой — они работают, и Фроське мама всегда денег дает. Мы поэтому там и пьем один сок, чтобы много не выходило. А на дачу уже каждый приносит чего-нибудь. Если все-таки соберетесь, возьмите пива.       Э, нет. Иван вспомнил светиково «Мы им пива не покупаем». Обойдутся. А он, оказывается, свою команду на свои кормит. Всем бы таких кумиров. С другой стороны, сколько их тут? Вот, вздумай Макарова накормить свой фандом — по миру бы пошла. А эти — скромницы, сок они пьют, а пива им, Ваня, купи.       — Ну все, мне пора на репу. Спасибо за компанию.       — До свидания.       Антон осталась сидеть. До этого больше болтала, теперь торопливо жевала бургер, задумчиво уставившись в стол.       К костюмерам сегодня Иван снова попал первым. Хотя нет, не первым — вон, костюм Чацкого уже висит. Наш пострел переодевался, как модель на показах — стремительно, мужики как-то даже проверяли горящей спичкой.       — Ты же, вроде, в армии не был?       — Я был в народном ансамбле.       — Там тоже нужно было за секунды переодеваться?       — Конечно, — довольный Светик застегнул ремень и задул спичку: пара секунд еще оставалось. — Гримерка одна. Не успеешь одеться — ворвутся дамы.       — И что? — заржал Петька. — Изнасилуют?       — Если бы. Рассмотрят и обсудят, — хихикнул Светик. — А я, сам понимаешь, не Аполлон. Была охота их юмор слушать.       А копуша Ирочка всегда не успевала. Сейчас вот сидела прямо на сцене в костюме, и гладила уткнувшегося ей в коленки Светика по голове. Тот лежал плашмя, тихо постанывал и охал.       Иван обозрел безобразие, подумал, уйти, что ли? Всё равно все сейчас сползутся, и Ерёма придет. Знали же, где устроились, вот и нечего. Общественное место, в конце концов.       — Вам, может, комнату снять?       Светик приоткрыл глаз, довольно ощерился и закрыл обратно.       — У него голова болит, я умею массаж; помогает.       — А что прямо в зале-то?       — В гримерке народу много, и все шумят. Да и в прошлый раз нехорошо получилось.       Да уж. На месте Ирочки, после «прошлого раза» Иван поганца бы близко к себе не подпустил, а она — «массаж». Святая Мария, блин. А этот лежит, лыбится, снова бесит.       — Дай угадаю. Он тебе молнию помогал расстегнуть?       — А, ты знаешь? Ужас такой: зацепилась намертво, а я же сзади не вижу, и некого попросить. Хорошо Светик зашел. Оказалось, закусило нижнюю юбку. Мы потом полчаса с костюмером мучились, все равно резать пришлось и молнию заменять.       — Ириш, иди уже, переодевайся. Спасибо тебе, — восстал больной.       — Полегче?       — Намного. Ручки у тебя золотые.       Светик расцеловал золотые ручки и остался лежать, только на боку, к Ивану лицом.       — А дверь зачем заперли? — продолжал докапываться Иван.       Если бы ему это Светик рассказал — в жизни бы не поверил. Но Ирочка врать не умела, а если пыталась, краснела буквально до слез.       — Я же даме под юбку лез, — фыркнул Светик. — Вдруг что подумают.       А так не подумали, да.       — Удрал ты тоже чтобы чего не подумали?       — А надо было остаться, выступить с речью: не верьте своим глазам? Антоновна разобралась, она Ирочку любит.       — Тебя она любит.       — Все-таки ты мне завидуешь, Вань.       Такую ухмылочку в юности Иван стирал с рож кулаками. Теперь повзрослел, поумнел, поэтому только закатил глаза и посоветовал:       — В зеркало посмотрись.       — Да, Светик, — послышалось за спиной. Петька подошел незаметно и сразу влез в разговор. — Чему там завидовать? Людмила Петровна, к примеру, Ваню выбрала.       — Знаешь, Петь, — Светик сел и полез пятерней в волосы, — я бы тоже его выбрал. Ты посмотри, красивый какой, высокий. Рыцарь. Сейчас таких не найдешь.       — Ты это о чем? Вань, он чего? Нарывается?       — Нет, он шутит, Петь.       В зал ввалились коллеги, и Петька отвлекся. Светик спрыгнул со сцены и, обходя Ивана, ткнул его плечом:       — Не шучу. В зеркало посмотрись.       Хихикнул и рванул к Антоновне, хитрая сволочь. Рядом с ней даже Петька выяснять отношения не полезет. Иван что-то тоже повеселел.       Поэтому не наорал на Петьку за «Людмилу Петровну», а по-доброму посоветовал прикусить язык и эту тему забыть. Петька пообещал.       У них обычно цветы передавали из зала, редко кто на сцену с букетом забегал, только если из администрации или капельдинеры не доглядели. Поэтому, когда очередная девица с розами влезла по лесенке, Иван даже не повернулся. Только потом, услышав, как ахнул зал, посмотрел, что там, да так и остался стоять в изумлении: девица, размахнувшись, видно, не в первый раз, врезала Светику по лицу букетом, бросила помятые розы ему под ноги и гордо удалилась со сцены. Ну нифига себе!       Светик, как улыбался, так и продолжил, но по виску поползла красная капля. Барышню у выхода встретили охранник и администратор, и она, гордо подняв голову, последовала за ними. Дали занавес.       — Светик, господи, ты в порядке?       — Свет, это кто?       — Вот так и убьют, никто ничего даже понять не успеет!       Светик убрал с глаз волосы, рассеянно посмотрел на испачканную ладонь и дернул плечом:       — Все нормально. Пойду, умоюсь.       — А кто это вообще?       — Понятия не имею.       — Фитнес впрок нашему мальчику не пошел.       Впрочем, Петька ерничал по привычке и тихо. Всех не то, чтобы поразила выходка ненормальной, но как-то прибила. Каждый, наверное, представил своих сумасшедших поклонников и поежился. Действительно, ничего не успеешь понять.       Среди зрителей на тех же форумах ходили смутные легенды о кислоте в лицо, ножах в спину на служебках, и не все они были легендами. Иван лично знал одного парня, которого избили в Москве и выбили глаз. Сейчас он ходил со вставным и карьера не пострадала. Другой актрисе незаметно обрезали волосы. Не смертельно, но на служебку она теперь не выходит. И каждый, кто слышал такие истории, невольно примерял их на себя.       — Свет, ко мне, — распорядился Ерёма. — Полицию вызвали. Что с лицом? Скорую нужно?       Светик нервно заржал, дверь в кабинет закрылась.       В гримерку снова набилась куча народу. Выгнать бы их, только как. Очень своевременно на пороге воздвиглась Антоновна.       — Та-а-ак, это тут что за маевка? Костюмеры домой хотят, Ерёма, наверное, тоже. Чего сидите, как на поминках?       — Так Светика ждем, Марья Антоновна, — отозвался Якушев.       — Светик ваш давно уже в зале, спит. Завтра Чацкий будет, как бомж: мятый и поцарапанный.       — Марь Антоновна, а что там случилось-то?       — Ну, если по протоколу… Потерпевший и хулиганка друг друга не знают. «Наверное, я так хорошо сыграл, что вызвал бурные чувства. Негативные? Образ Чацкого спорен. Может быть Анна Петровна сталкивалась с таким человеком в жизни, и я неприятно напомнил». «Сталкивалась. Пересвет Антонович, безусловно, прав». Чистый Версаль, коллеги. Так что, война окончена, всем переодеваться и в зал — на парад. Жуков ждет, на белом коне. Злой, как черт, имейте в виду.       Все рванули на выход со скоростью света. Злой Ерёма был не Жуков, а Иван Грозный. На кол не сажал, а вот опалу устроить мог.       Светик, и правда, спал, непонятно как устроившись на двух креслах. Даже смотреть было больно, как скрючился, но вроде живой. Ерёма быстро и тихо провел разбор, всех распустил, и коллеги немедленно испарились. Иван дошел до двери и вернулся.       — Будить будете?       — Не получится, — покачал головой Ерема. — Хотя, если так оставить, конечно, завтра не разогнется. Говорил же, на диване остаться, нет, «а разбор?»       Да уж, разбор Светик в прямом смысле проспал. И надо же так зависнуть — того и гляди свалится.       — Может, его отнести?       Ерёма посмотрел удивленно, словно Иван предложил Светика расстрелять.       — А ты… поднимешь?       Явно что-то другое хотел спросить. Типа: а ты не скинешь с лестницы и не добьешь ногами? Даже обидно. Ну, не любил Иван Светика, но не монстр же он.       — Эти мощи? Даже Ирочка справится. Если он спросонок не испугается и драться не станет.       — Не станет. Я ему таблеточку дал от нервов. Проспит до утра. Только надо поудобнее положить.       Иван примерился, осторожно потянул Светика из кресла, тот послушно свалился на руки, точно труп. Бррр. Ладно, взялся за гуж… Пару раз поддернув, Иван уложил «труп» поудобнее и разогнулся. Да-а. А этот доходяга тощий только на вид. Эльфы столько, небось, не весят.       — Куда его?       — В кабинет. Вот говорил идиоту: прекращай за бабами бегать. Нет, надо дождаться по морде. Хорошо еще, не кирпичом.       — Он же сказал, не знает ее.       — А ты ему веришь? — хмыкнул Ерёма. — Тебя вот часто за убедительную игру по морде бьют?       Ерема вытащил из шкафа подушку, кинул на диван, махнул: укладывай. Укрыл пледом, поправил задравшуюся руку, уселся на стул и устало потер лицо.       — А чего он у вас тут спит? — обнаглел Иван.       Ерема достал портфель и начал укладывать в него файлы с бумагами, но ответил сразу:       — Спектакль мы с ним делаем. Хороший должен быть спектакль. Сглазить боюсь.       Иван тоже постучал по столу. Светик завозился, хрюкнул, и снова затих.       — Вот выпустим «Идиота», тогда уже и… Репетировать некогда. После вечерних реп еще одни вечерние получаются. Два дурака, конечно: старый да малый. Ему же если скажешь всю ночь по кругу ходить, он две проходит. А я и рад.       Вот, значит, как. Не муза, не любимчик — Ученик. Бывает.       — Знаешь, как его Феодориди не хотел отпускать? «Уйдешь — не один театр ни в Москве, ни в Питере тебя не возьмет! Уж я позабочусь!» А этот: «Тут останусь! Буду помидорами торговать! Или в школу устроюсь!» Я мимо гостиницы шел, а они орали прямо под окнами. Феодориди кричит: «Физруком?», Светик ему: «Учителем музыки!»       Ерёма усмехнулся и потер скулу, явно вспомнил что-то приятное.       — А почему поругались-то? — аккуратно спросил Иван, и тут же понял: зря.       — Не знаю, не спрашивал, — отрубил Ерёма. — Ладно, иди, Вань. Я сейчас соберусь, сторожа предупрежу, и тоже домой. Поздно уже.       Иван попрощался и вышел. Немного кусала зависть. А ведь это мог быть не Светик, а он, если бы тогда не сбежал. Ерема к нему относился очень тепло, а он предал. Интересно, Феодориди тоже Светика считает предателем? У каждого Учителя есть свой Иуда, а, бывает, и не один. Что уж теперь. Делать выводы, работать. Светика, вон, терпеть. Потому что Ученик — это ближе, чем сын. Так что Светик теперь навсегда.       Иван не ожидал так поздно кого-то встретить на служаке, поэтому, налетев на Антошу, долго моргал, пытаясь сосредоточиться.       — Здрасьте. А Светик выйдет?       Блин, ну как не заржать? «А скиньте шляпу!». Хорошо, со скамейки подтянулась эта, как ее, Делька-Адель.       — Добрый вечер, Иван, — улыбнулась она. — Скажите пожалуйста, Пересвет не собирается выйти? Он не отвечает в директ.       — Здравствуйте. Пересвет сегодня домой не пойдет. У него репетиция.       Девчонки понятливо покивали, видимо, такое не в первый раз.       — Спасибо. Тогда мы пойдем.       — Давайте, я провожу. Адель, вы где живете?       — Как хорошо! Проводите тогда Антошу, а я поеду домой. Ты не против?       Антон оказалась не против и, посадив Адель в автобус, они двинулись мимо дома Ивана вглубь парка. Идти было недалеко.       — Вы чего так долго ждали-то? На дворе не лето.       — Это Делька еще всех по домам отправила, а то бы замаялись провожать, — хмыкнула Антон невпопад. — И они эту стерву не знают.       — А ты знаешь?       — Так фитнес же! Анечка, розы ей в… глотку эти воткнуть!       Антон была зла как сто чертей. Иван даже пожалел бедную Анечку. Когда девицы до нее доберутся, розы воткнут явно не в глотку. Просто Антоша при артистах не матерится. Почти. Видимо Светик культурно и благотворно влиял.       — Ты же знаешь, что за это можно присесть? Тебе уже не тринадцать.       С одной стороны — не его дело, с другой — жалко дуреху. Вон, умная Делечка быстро слиняла и разогнала остальных по домам, а Антона с ее злостью удержать некому.       — Плевать бы. Только Светик нам запретил.       — Чего?! — опешил Иван. — То есть, что запретил?       — Думаете, мы там, как все, ушами хлопали? Сразу двое — к служебному, двое — к главному, Делька в зале осталась. И переслала в группу сообщение Светика.       — И что сообщил?       Интересно-то как!       — Запретил трогать, разговаривать, провожать. Вообще все запретил, — вздохнула Антон жалобно.       — Суров, — поддакнул Иван. — А то бы что?       — Ну, я бы поговорила. Для чего покупают цветы в театр и как их правильно использовать. Мало ли, может спортсмены тупые, не знают.       — А остальные?       — Делька бы не стала встревать, она взрослая. Фрося — прямо в зале расплакалась, ни на что не годна. Машка и Вика максимум бы вслед покричали, ну, или пустой бутылкой от воды кинули. Маленькие они все.       Иван слушал и офигевал. Ну, Антон, ну главнокомандующая.       — А ты большая?       — А я старшая из семи сестер.       — Внушает. Привыкла всех строем водить и командовать?       — После школы слиняю в Москву или в Питер, и больше к детям близко не подойду.       — Давай и к этой дуре не подходи? — попросил Иван. — Ну ее, Светик сам разберется.       — Конечно, не подойду, — фыркнула Антон, — Светик же запретил. Но помечтать мне кто запретит?       Иван все-таки рассмеялся. Из подъезда вышла женщина, пригляделась. Вот, теперь скажут, что Антошу провожает взрослый мужик.       — Ладно, пойду. Спасибо, что проводили. Спокойной ночи.       — И тебе.       Иван помнил свои шестнадцать — спокойствием там не пахло. Бедные дети, как выживают вообще, если они не железный Антон?