8. Король Артур
1 апреля 2022 г. в 15:45
«Маскарад» с реверсом сыграли почти с аншлагом. Кроме завзятых театралок, приходящих на каждый спектакль, в зале сидели школьники с конвоем учительниц, человек двадцать солдат, девочки Светика с группой поддержки, ткачихи с фабрики, пенсионерки с билетами от собеса.
Их поздравляли, девочки принесли плакатик «С премьерой!!!» и растянули во время поклонов. Светик махал им руками, слал воздушные поцелуи, потом еще сфотографировался и пообнимался с каждой и пообещал скоро выйти поговорить.
Иван без цветов не остался, но заваленные букетами стол и стул за спиной раздражали. Скорей бы пришел и прибрал свой бардак. Где он ходит, вообще? В буфет побежал? Не знал бы, что Светик пьет только воду, подумал — уже отмечает. Вон, Петька с Николай Трофимычем быстренько переоделись и вышли. Сегодня в буфете Аллочка, она никогда не бурчит, наливает с горкой.
Иван листал инстаграм, проверяя, нет ли уже чего про спектакль. В коридоре кто-то застучал, подергал ручку соседней гримерки, несколько человек поговорили, постучали опять. Что там у них, дверь заело? Антоновна хорошо поставленным голосом громко возмутилась:
— Да что там такое? Открывайте уже, сколько я в кринолинах этих проклятых мерзнуть должна? Вера? Ира?
Иван вышел в коридор. У женской гримерки толпилось человек пять. Вера отозвалась из конца коридора:
— Это не я!
— Ирочка, ты там что, в туалете застряла? Или опять рыдаешь?
В гримерке что-то упало, кто-то ойкнул. Открылась дверь и оттуда вылетел Светик. Одной рукой приглаживая волосы, другой поправляя ворот футболки, он промчался по коридору в сторону зала. Все молча проводили его глазами и посмотрели внутрь. Бедная Ирочка пыталась расправить юбки, но самая верхняя зацепилась за воротник и торчала, открывая «проклятые кринолины» — прозрачную нижнюю юбку, каркас и голые ноги в туфельках. Ирочка, всхлипывая, пыталась прикрыться. Народ безмолвствовал. Мертвую сцену прервала Антоновна.
— Ирочка, деточка, — пророкотала она, вплывая в гримерку, — ты бы хоть костюм сняла. Неудобно же, право. Не понимаю, как они в этих платьях трахались? Кавалер твой умней оказался, переоделся в свое.
— И смылся быстро, — хихикнул кто-то.
— Спортсмен, наверное.
Все заржали. Ирочка бросила дергать юбки, упала на стул и закрыла глаза.
— А ну-ка все расходитесь! — скомандовала Антоновна. — Что вам тут, театр?
Все заржали еще веселее и разбрелись. Иван пошел в зал к Ерёме. Светик уже был там, сидел рядом с режем и, похоже, опять спал. Сволочь лохматая. Иван отвернулся и напомнил себе, что хилых бить нельзя: а ну, как убьешь?
Ирочка убежала, не возвращаясь на обсуждение. Антоновна что-то пошептала Ерёме, он кивнул и ничего не сказал. Светик сорвался, как только их отпустили, и Иван не успел догнать его до двери, а за ней паразита обступили поклонницы, прыгали, обнимались, верещали, чирикали, и Иван обошел стороной этот птичник. Утром еще прогон, успеют поговорить.
Не рассказывай богу о своих планах. Вечером Иван собирался просто поговорить, а утром уже хотел не разговаривать, а бить.
Перед глазами плавали красные пятна, поэтому Светика он схватил за что придется, наощупь. Пришлось за плечо и горло. Светик затрепыхался и чуть не вырвался, пришлось встряхнуть.
— Вань? Вань, ты чего, а?
Иван не понял, кто его звал. Выдохнув, он проморгался, увидел ошалелые зенки и в них проорал:
— Ты совсем берега потерял, извращенец хренов?
Светик что-то булькнул, попытался вывернуться, и Иван сжал пальцы покрепче.
— Вань, ты его задушишь!
— И задушу! Ты знаешь, вообще, сколько ей лет? А?
— Тридцать один, — прохрипел Светик, и Иван от неожиданности его отпустил.
— Как тридцать один? Кому?
— Ане.
— Какой Ане?
— А ты о ком говоришь? Что случилось вообще?
— Он еще спрашивает! Ты за углом сейчас целовался с этой… как ее… Имя такое дурацкое — Феня… Дуня…
— Фрося? — помог Светик. — И что? Она попросила, я показал, как.
И ведь ничего у сволочи не ёкает. Стоит, улыбается, шею трет. Как будто так и надо!
— Да ей семнадцати еще нет, небось! Ты совсем без мозгов? Совесть твоя где?
— Это та Ефросинья, которая рыжая и такая — сто восемьдесят с лишним? — припомнил Петька. — Хороша Фрося! Сам бы поцеловал. Жаль, Фрося меня не просит.
— Ты хоть молчи! — заорал вконец взбешенный Иван. — Рост на ум не влияет! Она дура еще, хоть и длинная! А тебе что, баб твоих мало, сволочь?
— А ты не завидуешь, Вань?
Иван не сдержался, и все-таки врезал, в последний момент подумав, что надо было не в лицо, а поддых. Светик как-то ловко отдернулся и получил кулаком не в нос, а в скулу. Его все равно мотнуло к стене, приложило еще и затылком.
— Слушай, поганец, повторять я тебе не буду. Можешь пудрить мозги Ирке и другим своим взрослым бабам, можешь играться в гуру, но руками детей не трожь — сломаю! Понял?
— Он понял, Вань, понял! Хватит уже!
Коллеги очухались и повисли на плечах, оттаскивая от молчащего Светика. Тот разглядывал Ивана слишком задумчиво, и сразу захотелось врезать ему еще.
— Я спрашиваю, ты понял?
— Я понял.
— Что понял?
— Ты не Раскольников, Вань. Ты король Артур.
Пока Иван осмысливал, мачо храбро сбежало, и хорошо, а то Ивана не удержали бы и мужики.
Интересно, к Ерёме помчался или в женской гримерке спрячется? Нет, оттуда его Антоновна вышвырнет.
Когда мужики отпустили, Иван поплескал в лицо водой и перевел дух.
— Да чего ты взбесился-то? — осторожно спросил Петька. — Ну, целовались. Он тут со всеми перецеловался. Если сама попросила… Да видели мы эту Фросю — чисто модель.
Парни одобрительно загомонили. Черт! Опять тут аншлаг в гримерке: стажеры, осветители даже. Проходной двор. Удачно ты, Ваня, выступил, почти как Ирочка, хорошо хоть остался в штанах.
— Она маленькая.
— Могла не сказать. И вообще — возраст согласия. И сейчас их от взрослых не отличишь. Эту уж точно.
Иван, чтобы не врезать еще и Петьке, просто вышел.
В таком состоянии точно нельзя являться на глаза Ерёме. Иван свернул в туалет и пожалел: там отмывался Светик.
— Что, не закончил со мной? — фыркнул он, приглаживая мокрыми ладонями челку. Под глазом наливался синяк. — Все еще жаждешь крови?
— Жажду.
Иван отпихнул Светика от умывальника и подставил ладони под струю.
— Кто такая Аня?
— Инструктор по фитнесу. Тридцать один год. Разведена, — покладисто отчитался Светик.
— А. Фитнес-хуитнес.
— Вот видишь, ты в курсе. Вань, у тебя со зрением как?
Иван оторвался от умывания и обернулся.
— Единица.
— А сцендвижение как сдал?
— Сдал. Ты меня опять бесишь.
— Что делать. — И даже плечами пожал, мол, бывает. — Вань, как ты не разглядел? Типичный сценический поцелуй. Она спросила, по-настоящему ли на сцене целуются. Я показал.
— Что ты показал?
Светик дернул его к себе, перехватил за пояс, рукой придержал затылок, прогнул, чуть повернул от зеркала и завис сверху, в двух сантиметрах от губ. Его мокрые волосы упали Ивану на щеку, зрачки расползлись на полглаза, а ноздри дергались. Пиздец. Сейчас они грохнутся. Или начнут целоваться.
— Примерно вот так. Она тоже меня выше. Но легче тебя, правда.
Стукнула дверь.
— Ой, бля! Я ничего не видел! Вань, ты его не убей. Или лучше убей.
Дверь захлопнулась.
— Побежал разносить. — Светик дернул Ивана вверх, помогая выпрямиться. — Будешь убивать или пойдем репетировать?
— Я эту Фросю спрошу! — пригрозил Иван.
Он, вроде, поверил Светику. Ну, почти. И это «почти» возникало, когда вспоминал девчонок, смотрящих ему в рот, как чокнутые сектантки. Скажи он — и все побегут топиться. Соблазн-то какой: хоть маленькая, но власть. А вдруг ему надоест его Аня? А под рукой Фрося, Вика, Адель эта — тоже красавица, и постарше. А вот Антон, пожалуй, и в морду ему даст, если что.
Ивана разобрал нервный смех. Светика он вытолкал, а самому пришлось еще раз умыться и изобразить серьезное лицо. И надо еще что-то с Петькой делать. Наверняка уже пол-театра знает, что они в туалете непотребщиной занимались. А морды больше пока не хотелось бить.
Ерема сделал вид, что синяка не заметил. Провел репетицию, отпустил Светика, а Ивана опять попросил задержаться. И смотрел в упор, долго и молча. Просто разглядывал, даже без удивления. Иван свою вину чувствовал, поэтому и не выдержал первым.
— Я дурак, Степан Николаич.
Ерема молчал.
— Надо было сперва разобраться… И не бить, а поговорить… Я извинюсь.
— Ты, Вань, если кулаки чешутся, найди себе ровню. А то понравится, станешь бить стажеров, потом женщин…
— Степан Николаич!
— Что? Я понимаю — Свет тебе поперек горла. Но придется как-то смириться, Ваня. У нас театр, а не Колизей. И чтобы ничего подобного больше не повторялось. Решаем проблемы словами через рот. Не получается — приходим ко мне, поработаю переговорщиком. А боев мне больше здесь не устраивайте. Мне нужны вы оба, но, при необходимости, без одного обойдусь.
Иван даже знал, без кого именно.
— Я понимаю.
— Ты же не думаешь, что я здесь благотворительностью занимаюсь, и взял тебя обратно за красивые глаза?
Вроде бы тон стал на градус теплее, кажется, гроза пронеслась. Не так Иван боялся увольнения, как неудобно было перед Ерёмой. И правда, взял, роли дает, а Иван тут ему подарочки: премьеру синяки ставит. Стыдно.
— За глаза — это Светика, меня — за рост, фактуру и общую красоту.
Ерёма тяжко вздохнул.
— Так, красавец, уматывай. Заведу розги, буду пороть.
— Слухи пойдут.
— А я на сцене буду пороть. По субботам. Гласно.
— Лучше поставьте «Отелло» и дайте мне его додушить. Спишем на несчастный случай на производстве.
Ерёма поискал глазами, что бы такое в него кинуть: тяжелое не стал, легкого под рукой не оказалось.
— Иди домой, Отелло, выспись. Завтра начнем отрабатывать сцены с Мышкиным. Надеюсь, до премьеры все доживут и срочно вводить Грановского не придется.
За давностью лет слегка подзабылось прозвище: «Глеб — Введусь за четыре часа — Грановский», а он реально мог и не такое. Нет уж, Рогожина Иван Грановскому не отдаст.
Иван попрощался, потом вернулся, но забыл, что хотел спросить. Дверь Ерёмы была открыта, на диване сидел босой Светик, светил коленками в драных штанах, голой грудью, а Ерёма чем-то мазал ему синяк на плече. Оба смеялись, и Иван тихо ушел, уже совсем не понимая, что думать, и что творится.
Наутро Светик его сторонился, на сцене, как ругался Ерёма, «исусил». Болтался во вчерашней мятой футболке, совершенно не скрывающей пятна на шее, а Иван смотрел на них и забывал текст. Было стыдно и непонятно: они помирились вчера в туалете или Светик над ним издевнулся, а злобу все-таки затаил.
— Видали, какой фонарь? Смоки теперь без надобности. Подтверждаю свой ник — свечу миру!
В инстаграм Иван теперь ходил регулярно. Сперва смотрел всех, на кого подписан, и только потом нажимал на иконку с загадочным Светиком в шляпе. Иван ее видеть не мог, эту черную дрянь, но на фотке она выглядела диковинным нимбом. Камера любила не только Светика, но и его идиотские шмотки.
— Работа артиста очень опасна! Кругом враги! Везде препятствия! Я шел, никого не трогал, и вдруг на меня напала… ДИКАЯ ДВЕРЬ! И я принял бой!
Иван как раз отхлебнул чая и выплюнул его прямо на телефон.
— Дурь ты принял, а не бой.
Вот же трепло какое. Переименоваться, что ли, в Дикую дверь? А он все вещал:
— «И свет светит миру, и тьма его не объят». Кто узнал цитатку — пишите в директ, первому написавшему — дополнительные обнимашки на служаке. Пока! Миру — света! Всем — любви! Мне — выспаться! Обнимаю! Все, ушел!
Иван потянулся было написать ответ, спохватился, отложил телефон. Пусть девчонки балуются. А ему еще за прошлые обнимашки отдуваться. Мужики косились, но пока молча. К Светику, вроде, тоже никто не лез. Петька ходил надутый и загадочный, не подходил, не зазывал квасить. Иван тоже не особо стремился объясняться. Может рассосется само как-нибудь.
А вот этого он не ожидал. Это точно не рассосется. Его грамотно окружили прямо на улице, и смотрели угрюмо, хотя и снизу вверх. Трое. Ефросинья, Антон и третья, имени Иван не запомнил.
— Здрасти, — мрачно кивнула Антон. — Это вы Пересвета избили?
— Слышал, это была дикая дверь, — попытался Иван.
Антон отмахнулась.
— Знаете, слухами земля полнится.
— Ты не пробовала рассказы писать? Хороший словарный запас.
— Я пишу фанфики. Но сейчас не об этом.
Иван начал подозревать, что сейчас его будут бить. Позору не оберешься.
— Мы точно знаем, что это вы.
— И кто меня сдал?
— В театре работает много людей, — уклончиво ответила безымянная.
— Это было недоразумение. И это наше с ним дело.
Шутка затягивалась, и Ивану было уже не смешно. На них оглядывались прохожие, того и гляди снимать начнут, а Антоша сопела все агрессивнее.
— Недоразумение, да! — вступилась за него Ефросинья.
Она, и правда, была чудо, как хороша: высокая, тонкая, с длинными, рыжими — в золото — волосами. Как с картин Возрождения, только современных модельных параметров. Вот кому-то погибель вырастет.
— Вы же из-за меня? Так это все неправда! Пересвет порядочный, он никогда…
Иван невольно переглянулся с Антоном. Ну да, никогда-никогда, вот прямо святой монах.
— Девушки, мы разобрались, помирились, работаем вместе. Пересвет — порядочный, недоразумение — разрешилось, я — очень спешу.
Едва не добавил «Обнимаю, ушел», спохватился и двинулся вперед. Его пропустили, а за спиной тут же что-то бурно заобсуждали. Господи, сбереги меня от детей, от врагов я сам как-нибудь, как говорится.
Петька обнаружился после репетиции на выходе из театра, подпирал стену и дымил сигаретой.
— Вань!
— Ну?
Не очень-то хотелось разговаривать: Иван после Рогожина выходил выжатым, а сегодня еще и не шло, поэтому разбираться, кто тут пидарасы, а кто дартаньян, было совсем влом.
— Вань, ты не нервничай, все путем.
Интересно, каким.
— Да?
— Ага! Я мужикам объяснил, что ты ни при чем. Он к тебе лез, ты ему еще раз врезал, он осознал и отстал. Здорово, да?
— Здорово, — не стал спорить Иван.
А потому что чего с ним спорить, если у человека мозг, в принципе, без дела в голове лежит?
— А чего ты тогда хмуришься? Все ж хорошо. Мужики тебя уважают.
В голосе явно сквозило: вот я молодец. Иван остановился.
— А Светика?
— А что ему сделается, Светику. Он, когда на гастролях с Феодориди в одном номере жил, уже все было понятно. Но, вроде, исправился, девок вон всех перетрахал. Если честно, думали, он это... того с режем за роли. А теперь, вроде, незачем, и перестал. Но, гляди, взялся за старое. Ты за него не переживай, он теперь квартирует в кабинете у Ерёмы. — Петька затушил сигаретку и поискал глазами, куда кинуть. Культурный. — Кто бы мог подумать, а? Не, когда Ерёма его подобрал, всякие сомнения возникали. Теперь вот…
«Да, не того надо было бить», — устало подумал Иван.
— Петь, а откуда мужики вообще узнали? Ты ведь там один был.
Петька замолк на полуслове и посмотрел так обиженно, словно это Иван про него всему театру херни наплел.
— Ну, так…
— А тебе не приходила мысль, что можно просто промолчать? Нет?
Судя по растерянному взгляду, нет, не приходила. Этого тоже лечить поздно, в детстве надо было, ремнем.
— Вань, ну я…
— Ладно, Петь, пойду я. Устал, как бобик. Ты молодец, — рука потянулась дать подзатыльник, но Иван сдержался и только похлопал по плечу. — Так держать.
Дома долго пытался заесть гадкое ощущение, что подставил человека. Он-то, получается, весь в шоколаде, рыцарь, король Артур, блин. А Светика как бы гнобить не начали. Нет, в театральном мире любые предпочтения — не экзотика, и обычно все про всех знают. Но тут как в армии: не спрашивай — не говори. Не светись и не нарывайся. Может быть, нужно разъяснить недоразумение? Или Петьку заставить? Но Светик и сам здорово подставлялся ночевками в кабинете. Хотя нормальные люди сперва подумают, что у человека в квартире ремонт или соседи залили, а потом уже вот это все. Иван Ерёму давно знал, и скорее бы поверил в версию об отцовстве, чем в пылкие чувства.
Да и все знали. Но ведь это не интересно. Лучше, конечно, плести что попало в курилках. Вроде и никому ничего доподлинно не известно, а вроде — почему бы и нет? Тут не суд, доказательств требовать не начнут. Тьфу!
Иван тряхнул головой и полез в инсту.
«Вий» собирался с гастролями в Питер, Макарова разводилась с очередным мужем, Феодориди взялся ставить мюзикл по детской сказке, Светик лабал что-то на гитарке и желал всем спокойных снов.
Спокойствия ощутимо недоставало. Иван послушал неплохой кавер Менсона, «Релакс», и отключил телефон. Ну их всех нафиг. Спать.