Чужое счастье

      Говорят — сцена лечит. Можно лазить по декорациям с переломом ноги, можно умирать от давления за кулисами или держаться за спину, пытаясь выпрямиться, но, стоит открыться занавесу — отпускают все хвори. Волшебная сила искусства. Вот только похмелье этой силе не поддается.       Иван сидел в темном углу за кулисами, ждал своего выхода и в сотый раз обещал себе столько не пить. Стоило повторить текст, но как-то было не до прогона. Светик с утра поздоровался с ним, как с родным. Он со всеми так здоровался, улыбался, чмокал девушек в щечки, а дамам целовал руки. Иван ожидал хоть малейшей неловкости. Нет, мальчика ничто не смущало и не царапало. Улыбнулся, порхнул мимо, и теперь изображал на сцене приличного человека. Сволочь.       Иван почти ждал, что Светик ему выложит про замену, но тот промолчал, и правильно: объявлять о снятии с роли должен режиссер, это «его решение», а Светик, глядишь, еще и утешать прибежит: «Ах-ах, Ваня, как же так? Сняли после единственного спектакля! Какой ужас»       Иван разжал зубы и прислушался. Кажется, пора выбираться. Его выход.       — Все свободны. Ваня — на два слова.       Вот оно. Иван спустился по ступенькам, а словно — поднялся на плаху. Сам себя вчера уговаривал: не смертельно. Всего одна роль. Подумаешь, спектакль для школьников. Держись, молчи. Впереди Рогожин. И все равно руки сжимались в кулаки, и он спрятал их за спину.       — Да, Степан Николаич?       Ерёма по привычке потеребил блокнот.       — Я понимаю, что Молчалин может всех ненавидеть до белых глаз, особенно Чацкого. Тот балаболит, катается по заграницам, а Молчалину нужно пахать. Но, Ваня, если он этого не скроет, его уволят. И вся жизнь под откос. Правильно?       — Да.       — Вань, я не знаю, почему тебя так корежит. Догадываюсь, наверное. Но на деле это отражаться не должно. Ты понял меня?       Догадывается о чем? Что Иван их подслушал?       — Да, Степан Николаич.       — Мы договорились?       — Да, Степан Николаич.       — Ну и молодец.       Отвратно чувствовать себя провинившимся школьником. Иван пошел к выходу, все еще ожидая, что его остановят и все-таки скажут о снятии с роли. Не сказали. То ли Ерёма еще сомневался, то ли забыл. И где они возьмут нового Звездича за три дня до спектакля? Значит, еще кто-то из любимых коллег сейчас молчит, чтобы не сглазить ввод.       В гримерку набились, кажется, всем театром. Мужики собрались в кружок и над чем-то ржали под пиво.       — О, Ваня!       Бесило сейчас абсолютно все, и Иван, стиснув зубы, поспешно совал в рюкзак наушники, телефон, шарф, еще какую-то мелочь.       — Вот он, на цыпочках, и не богат словами! — продекламировал один из стажеров.       Совсем страх потеряли. Торчат в чужой гримерке, пьют, да еще и на первый состав рты разевают.       — Ты, Славочка, не в Чацкие ли метишь? — хмыкнул Иван. — Ходи, да оглядывайся тогда. Тут борзых не любят.       — Вань, ты чего? — примирительно протянул Петька. — Ребята же шутят. А из тебя прям Раскольников прет, аж страшно.       — Из него всегда Раскольников прет. И в Маскараде и тут.       — Вань, если решишь убивать старушек, у меня есть пара кандидатур.       — С тещей своей разбирайся сам.       Все это Иван пропустил мимо ушей. Но услышал Светика:       — Вань, депрессию нужно лечить своевременно. А то, и правда, можно из окна выйти или убить кого-нибудь.       — А ты меня не учи! — огрызнулся он, понимая, что, если поганец скажет сейчас еще что-нибудь, случится банальный мордобой. — Или ты у нас еще и доктор?       — Я не доктор, — этот придурок не затыкался, звал беду на свою лохматую голову. — Но ведь правда, один Раскольников, Вань.       — А тебе стыдно со мной на одной сцене стоять, да? А гадить не стыдно? Исподтишка? Не боишься, что я отвечу?       Иван моргнул и внезапно понял, что оказался рядом со Светиком, держит в кулаках его воротник, вокруг — абсолютная тишина, а Светик не пытается вырываться, только таращит на него офигевшие, но не испуганные глаза. Когда успел пересечь гримерку и вцепиться в Светика, Иван не заметил.       — Ничего мне сказать не хочешь? — прошипел он, отпуская воротник. — Если стесняешься, можем выйти.       — Эй, ребята… Вы чего? Вань? — попытался кто-то.       — Не хочу, — отказался Светик.       — Ладно, подожду.       Петька уже дергал его за рукав, ненавязчиво оттаскивая от Светика. Ребята тоже очухались и поднимались, и Иван не хотел проверять, за кого они заступятся.       — До завтра всем, — буркнул он неловко.       Вспышка гнева прошла, и теперь он чувствовал себя идиотом. Нужно было сразу уйти. Полез разбираться, как в младшей школе. Позорище.       С ним попрощались осторожными голосами. Светик — слава труду — промолчал. Дверь Иван закрывал аккуратно, чтоб не подумали, что хлопнул.       С утра репетировали без партнеров, вдвоем с Ерёмой. Наверное, чтобы не рисковать людьми, — посмеялся Иван грустно. Интересно, Светик уже нажаловался? Его Иван с утра в театре не видел, но и кроме него есть кому доложить. Народу было полно, все свидетели, как артист Швырев таскал артиста Херманна за грудки по гримерке. Хорошо, хоть, здесь нет привычки снимать, в Москве бы уже все в ютубе и инстаграме лежало. Есть свои плюсы и у провинции.       Но Ерёма от репетиции не отвлекался, штрафовать и наказывать не спешил, да и про замену не объявил. Видимо, не нашли героя для ввода за три дня и все-таки решили дать ему сыграть крайний раз. А вдруг Ерёма не поддался на уговоры? Эх, нужно было дослушать. Или совсем не подслушивать. Сидишь теперь, как на иголках, о роли подумать некогда, только сопли жуешь. Интересно, как Светик переживет их «смешной» дуэт? Стиснет зубы и перетерпит? А ему потом за терпение подкинут еще что-нибудь. Или все-таки Ерёма не поддался на провокацию и окоротил любимчика? Тьфу ты! Снова-здорово.       — Ваня, ты что, текст забыл? Нет? Так продолжай.       — Ваш шпиц — прелестный шпиц, не более наперстка,       Я гладил все его; как шелковая шерстка!       — Спасибо, мой родной! Хорошо! Дальше!       Вечером прогоняли «Маскарад». За кулисами толпилась массовка. На Ивана поглядывали, но не приставали, а Светика вообще не было. Опаздывать изволит?       — А где наша новая звезда? — поинтересовался Иван у Петьки.       — Да он уже не новая, — фыркнул тот. — Новая — ты.       — Ну, сверхновая, блин. Где ч… мачо это болтается? Отсиживается в кабинете Ерёмы? Не собираюсь я его трогать, можешь ему передать, пусть не ссыт.       Петька почему-то заржал.       — Что?       — Ваня, ты, кроме как в зеркало, еще куда-нибудь смотришь? Ну, инсту театра там, Вконтакт?       — А что?       На инсту Иван подписываться не стал, а Вконтакте последний раз был, когда обсуждали ноги.       — А то. Составы сто раз выложены, все расписано. Поинтересуйся, что ли.       Иван пожал плечами и вытащил из кармана мобильник.       В группе Вконтакте Арбениным на субботу числился Грановский, и комментаторы под постом ныли уже привычное «где же Светик?», а в инстаграме этот самый Светик сверкал подведенными глазищами и таинственным голосом вещал: «Жду тебя в маскараде. Да, да, вот именно тебя! И тебя! Приходите все, встретимся в зале! Посмотрим спектакль, а потом обсудим в кафе на Центральном. Как вам идея? В общем — жду! Обнимаю!»       Иван сморгнул. Паразит смотрел прямо в душу и звал, кажется, именно его.       — Нифига себе.       — Реклама — двигатель торговли, — заржал Петька. — Даже тебя проняло. А уж девочек вообще цепляет.       — А какого ты мне не сказал, что Грановский играет, если знал, а?       — Эээ, Ваня! Спокойно! Я сам только вчера глянул, просто не успел.       Иван отмахнулся от идиота и перевел дух. Значит, ничего еще Ерёма. Хозяин в своем театре. Мужик.       Дома Иван улегся в постель и решил перед сном полистать сети. Сходил на форум, развлекся сплетнями про коллег. Про себя тоже нашел, порадовался: не забывают. Кто-то даже спрашивал, в чем Иван сейчас занят, и грозился приехать на спектакль.       В инстаграм его вынесло ссылкой с форума. Что-то опять про злосчастный «Вий», где постоянно ломались декорации, а панночка в полете свалилась с крепления, к счастью, не на сцену, а на партнера. Посмотрев на ржущую Макарову с шишкой на лбу и синяком под глазом, Иван написал пару ободряющих слов и заметил в подписчиках «SvetMiru_official». Скромненько и со вкусом. Ах да, он же успел и Иисуса сыграть. Суперзвезда, блин. Мессия из Новоборисовска. Иван ткнул в инсту чисто из любопытства, и сразу полез вглубь.       Светик был стремным подростком с кривыми зубами. Бесоебил на рок-концертах, пил на вписках и обнимался со всеми, включая ментов, собак и столбы. Чуть позже появились разноцветные волосы, кабаки и гитары. Никаких родителей и куча девиц — сперва очкастых и прыщавых, позже — бритых и пирсингованных. Интересно, он принципиально не признает постоянство или просто бабник?       Ивана тоже девушки не обижали; были поклонницы, временные интрижки и пара длительных отношений. Но этот на всех фотографиях, как гриб посреди цветника, счастливый, безбашенный и косой. Прямо завидно.       К ГИТИСу зубы стали ровными, а глаза трезвыми, и тут Иван заметил на снимках повторяющееся лицо. Девушка — то с длинными белыми, то с короткими черными волосами, в очках, без очков, в аудиториях, на сцене, на вписке. Чуть позже — беременная, все еще в обнимку со Светиком, а потом тот в дурацкой кепочке со сложным лицом и букетом на фоне роддома. И — все. Дальше — ни девушки, ни ребенка. Видео с репетиций, Светик в юбках, цветы, поклоны. В обнимку с Феодориди, снова круговорот девиц. Интересно, он компенсировал или пытался забыться?       Иван вынырнул из сети, как из недочитанной книги. Попил воды, выключил свет, снова взял телефон. Нынешний Светик постил фотки со спектаклей, природу, котиков, мемы. Немного видео с репетиций, знакомых балерин и незнакомых школьниц. Пару раз мелькнул крепкий пожилой мужик, наверное, тот самый дед. И фото Ивана с подписью: «Этому городу нужен новый герой! Мумия возвращается!» Похихикав над «мумией» Иван вспомнил, что не намазал крем под глаза, подумал и решил не вставать. Авось, за одну ночь морда не треснет. Лежалось уютно, зевалось, телефон стукнул по носу, и Иван понял, что пора спать.       Утром проспал. Собирался впопыхах, обжегся кофе, сунул руку в шкаф, вытащил первые попавшиеся штаны. В кармане что-то мешало. Иван достал смятый чек, следом вылетела сережка, стукнула по столу. А, найденное на сцене «счастье»! Иван пару секунд разглядывал потеряшку, потом сбрызнул туалетной водой и вставил в ухо. Левое у него было проколото, иногда что-то носил, чтобы не зарастало, почему нет.       — Доброе утро!       — Ваня у нас при параде.       — Вань, а ты в зеркало сегодня смотрел?       Упс. Не смотрел. Зубы чистил, не открывая глаз, сережку вдевал наощупь, заглотнул кофе и выскочил, чуть не забыв ключи.       — У тебя футболка наизнанку. И ужас на голове.       И, кажется, не причесался.       — Сейчас так носят! — заявил он нагло. — В столицах — последний писк. А с ужасом на голове я у нас не единственный.       — Ванечка все равно красивый.       — Спасибо, Ира!       Ну вот, придется ходить наизнанку. Но причесаться нужно, «лохмачо» — не его стиль. Кстати, где оно?       Светик сидел в гримерке, встрепанный и полуголый. Ах да, сегодня же прогон в костюмах.       — Доброе утро.       — Угу.       Похоже, кто-то не выспался. И дома не ночевал: одежда та же, что и вчера. Иван припомнил инсту и позлорадствовал. Всех баб ублажить — здоровья не хватит. И обязательно найдется одна ебанутая, сфоткает спящего и выложит в сеть. Странно, что до сих пор не нашлась.       Светик пил воду и осторожно косился. Иван вдруг пришел в хорошее настроение, и решил спустить светикову подлость на тормозах: все равно не выгорело. «Разбираться» Иван никогда не любил, уставал от злости. Ну его, убогого, премьера же на носу. Рука потянулась к уху.       — Красивая сережка.       — На сцене нашел. В щель завалилась.       — Не в твоем стиле.       — Пусть будет — на счастье.       — Чужое?       А вот не надо завидовать. Оно не гвоздь, конечно, но «гвоздик», и нашелся на сцене. А значит — на счастье.       — Было чужое — стало мое. Кто потерял — сам лопух.       — Лопух, — согласился Светик.       Встряхнулся, допил воду и полез головой в рубашку.       На сцене сегодня тоже было все по-другому. Светик, что бы ни вытворял по жизни, был хорошим актером. Не замыкался, не любовался собой-красивым, слушал и слышал партнера, реагировал на него. Иван и забыл, как это классно ощущается, перестал злиться и почувствовал знакомую радость от игры, от партнерства, от сцены. К актерам с годами приходит опыт, но часто уходит искренность — заменяется приемами и наработками. Светик пока был живым и искренним. Он нес чепуху, огорчался, негодовал, любил, и Иван, уходя со сцены, оставался в кулисах, чтобы понаблюдать за его Чацким, нервным, недоумевающим, с горящими искренними глазами.       — Все молодцы! — постановил Ерёма довольно. — Ваня, сегодня намного лучше. Свет — замечательно. Фамусов, Сонечка — хорошо. Лиза… Ирочка, посмелее, понепосредственней, а так — все прекрасно. Остальные — так держать, и будет нам счастье.       И счастье — было. Потому что премьера — это премьера, и ничто не заменит адреналин, когда ныряешь на сцену, как в холодную воду, жар, кураж и прочее, многажды описанное, но незабываемое. Даже после сотни премьер каждая будет как в первый раз. И аплодисменты зрителей. И цветы. И все встают и хлопают, не давая закрыть занавес. А «свои» и приближенные не уходят из зала со всеми зрителями: знают, что актеры выйдут в костюмах и с ними можно будет поговорить и пофоткаться. И усталые лица с потекшим гримом. И снова цветы.       Иван раздал свои девочкам из массовки. Нехорошо, конечно, но не тащить же их домой. У него не то что ваз, даже ведра нет. Он просто собрал все открыточки и записки, сунул в рюкзак (потом почитает) и уселся снимать грим. За спиной Светик шуршал одеждой, и Ивану очень хотелось обернуться, проверить, он все еще сияет глазами, или остыл и потух.       Когда Иван вернулся в зал, Светик уже сидел в цветнике и выглядел обычно: самодовольным и самоуверенным. Сегодня Ерёма не затягивал, и, напомнив о завтрашнем генеральном прогоне «Маскарада», всех отпустил по домам.