Линьяр

      Ленты развевались на ветру. Со всех сторон в них летели лепестки цветов. Народ радостно встречал Владыку и Шахране. Сцине это напомнило возвращение из военных походов. Вот уж чего у народа не отнять, так это любви к подобным штучкам.       За несколько месяцев, что их не было город претерпел хоть и малые, но все же заметные изменения. Теперь уже не было улиц не выложенных камнем, стены города и ворота окончательно закончили. Град стал выглядел даже лучше, чем до бомбежки: больше, удобнее. На широких улицах разъезжали телеги. Дети бегали по тротуарам. В сравнении с обедневшим Кайрином Сиршаллен выглядел как зеленый райский уголок.       Они проехали по главным улицам и свернули к конюшням Эльтана. Шахране ещё раньше выехал на дорогу к своему дому.       Сцина спешилась и стала отвязывать сумки. Она краем глаза поглядывала на Владыку, которого радостно приветствовала супруга и двое сыновей. Невозможно было не улыбаться этой милой картине. Она все чаще ловила себя на мысли, что и сама вроде не прочь иметь ребенка. Хотя матерью она себя представляла в крайней степени плохой. Но вот если бы отцом ребенка был Синай… Да какой к черту Синай? Он даже не явился поздороваться с ней. Они не виделись почти полгода, а ему хоть бы хрен. Вот и верь после это словам об отзывающихся друг другу сердцах! Ничего там у него не отзывалось и не ёкало. Видно в народе переоценивают эльфийскую любовь! Но в таком случае почему же, ей тогда кажется, будто сердце вырвали, а в груди теперь болит пустота?       Сцина поприветствовала Владычицу, обменялась парой слов с побратимами и, собрав свои пожитки, направилась к дому. До него было топать и топать. Почти через весь Сиршаллен нужно было пройти, чтобы наконец оказаться в родных пенатах. Она уже всерьез стала задумываться о собственном небольшом стойле и лошадке. А лучше о двух, чтобы хоть у кого-то в ее хоромах был друг по сердцу. Желательно не такой почтенный как Синай. С этими почтенными уж больно много мороки.        Почтенный конь… Звучит как изысканное извращение.       Дома она распаковала вещи, смахнула скопившуюся пыль, привела в порядок печь. Убила добрую половину для на то, чтобы придать жилищу приличный вид. А ближе к вечеру решила прогуляться между торговых рядов. Ужин сам себя не приготовит.       Готовила Сцина скверно. Блюда предпочитала простые, чтоб было как можно меньше шансов их испортить, так что и продуктов обычно покупала немного.       Возвращаясь домой она всегда подмечала, что за ее забором было пусто, а вдоме темно и холодно. Никто не ждал. Тоскливо, одиноко и очень-очень грустно.       Чувство одиночества, приевшееся к ней, с каждой новой зимой только возрастало. У нее были друзья, но это не то же самое, что иметь спутника жизни. Возвращаться и знать, что тебя кто-то встретит — было бы неплохо. Не может же она каждый раз, как накатывает, врываться к цветочку и Линару. Нет, у них там своя жизнь. Жизнь, которой она уже совсем не немного завидовала. — Точно старею, — пробурчала Сцина, раскладывая продукты. Аппетит как-то пропал.       В Кайрине она была занята: то тут то там разнюхивала, чего можно достать и как, какие в нынче в городе порядки. На важных переговорах всегда стояла рядом с Владыкой, как его пусть и преступный, но все же перст. Не было у нее свободного времени, чтобы как следует подумать о том, что с Синаем они так и не поговорили. Расстались на скверной ноте, да и все тут. Сцина знала, что виновата, но как подступиться к ментору не понимала. Прежде он не желал стеснять ее, а теперь она стеснения не желала для него. Раз ему с ней не приятно водиться, то ничего тут уже не поделаешь. Будет вот дуться одна в пустом доме.       Сцина взяла сдобную булочку, села на крыльце и стала отщипывать от нее понемногу. Вкуса у выпечки она совсем не чувствовала. Глядела себе на улицу и грустила все больше.       Мимо проходили юные веселящиеся эльфы и эльфийки, во дворах резвились дети, ураганом пронесся мальчик. Он бежал за кудахтающей курицей, которая так активно размахивала крыльями, что даже немного подлетала. Везде кипела жизнь. Она такое любила, чтобы весело, чтобы не было времени хандрить. — Может тоже куриц завести? Или уток? — Сцина окинула взглядом свой скорбный участок. Цветы росли, украшения стояли, а все равно было пусто.        Мальчик с курицей уже в третий раз пронесся мимо неё. Она решила сжалиться над ребенком, вышла на дорогу и, когда птица полу-летела полу-бежала в её сторону, ловко поймала животину. Запыхавшийся остроухий мальчик остановился рядом с макидаркой, уперся руками в колени и стал тяжело дышать. Через минуту он поднял на нее полные благодарности глаза. Собирался что-то сказать, но, разглядев ее шрам, не прикрытый волосами, стушевался. Наверное, мальчишка не знал, как общаться с линьяр, которого точно узнал в ней. Она была единственной эльфийкой с таким дефектом и круглыми ушами. Сцина подумала, что зря отрастили волосы и челку, зря стала как полагается заплетать косу. Зайдет в дом и обрежет. Нечего ребятню пугать. — Вы наставница из школы? — вдруг спросил мальчик с каким-то восторгом в голосе. — А, да, — Сцина ненадолго зависла. А чего он так просиял? — Ух ты! Значит вы наставница ратного дела! Скоро и я пойду в школу. Буду ходить на ваши уроки обязательно! Спасибо, что помогли поймать курицу, госпожа наставница! — он от радости чуть на месте не прыгал. — Да, обязательно приходи, — Сцина протянула мальчику птицу.       Может и не станет она волосы обрезать…       Дни снова полетели своим чередом. Сцина преподавала в школе, вечером готовила ужин и съедала его в одиночестве, пару раз в неделю она помогала Эльтану с вопросами касающимися смертных и налаживанием с ними торговли, но эту задачу вскоре с нее сняли. Наставницей она была славной, но с дипломатией не ладила. В город начали прибывать люди, и селись они все под сенью ясеней. Макидарка вместе с несколькими другими эльфами и Софией обучала смертных правилам поведения, рассказывала про некоторые важны законы, манеры, но позже и эту обязанность она делегировала. Все же ничто не могло сравниться с преподаванием ратного дела её славным воспитанникам. А те уже делали успехи.       Несколько её «выпускников» отправлялись служить на сторожевые посты, патрулировали границы со старшими. Один славный муж народа, бывший две зимы назад её учеником, принес Сцине радостные вести. Участвовал он в небольшой стычке с озверевшими орками и двоим снял головы. Гордился эльф так, словно войну выиграл. Сцина смеялась, слушая истории его побед. Он был первым ее учеником, болтливым, но смелым и упорным. Не пророчила она ему судьбу воина, думала скорее станет заниматься семейным делом, но услышав, как воспитанник воодушевленно вещал о своих подвигах, обрадовалась, что ошибалась на его счет.        Сцина хотела рассказать об этом Синаю, поделиться радостью. Вот её ученик уже делает первые успехи! Даже пришел поблагодарить наставницу за тридцать зим упорного обучения этого безнадежного юнца! Через мгновение она опомнилась, и хорошее настроение бесследно исчезло. Она представила, как говорит Синаю что-то в роде: «погоди, ещё пара сотен зим и Великим ментором будут звать меня!». А ментор бы хмурился, пока она безудержно смеялась. Жаль, что этому не бывать.       Когда выпал первый снег, Сцина заметила, что те перчатки, подаренные Синаем, наконец порвались. Великий ментор более не занимал в её жизни столько же места, как прежде. Они пересекались на улице, но он хмурился, а Сцина только и могла, что выдавить из себя приветствие. Он отвечал парой холодных слов, и они расходились. Сцина больше не ходила за ним по пятам, не стало и прогулок после тренировок. Жизнь, в которой Синай всего лишь знакомый, была пустой и тоскливой. Из рук ничего не валилось, она все так же смеялась, ерничала, подкалывала друзей, даже её дерзость не уменьшилась, но то все было поверхностное, обозреваемое другими.       По утрам она просыпалась рано и подолгу бродила по дому, ища чем бы заняться. Обычно в такое время Сцина прогуливалась с Синаем, а теперь только и вспоминала, как он весной холодно и жестко убрал ее руку, словно ему было противно её прикосновение. Возможно не почтенно было так хватать ментора при все честном народе, но не это было причиной его беспощадности. Думала и о том как отказался он с ней говорить, и как после стал вести себя, будто они совсем посторонние друг другу. Чувствовала она от этого пустоту, словно важная часть ее жизни была насильно вырвана из бытия.       Утром как обычно она не знала, чем себя занять. В школе был выходной, а потому и на остаток дня предстояло отыскать себе дела. А их было не так уж и много.       Сцина накинула плащ и вышла на улицу. За ночь снега намело по щиколотку, так что она взяла лопату из сарая и в рассветных сумерках принялась расчищать дорожку к крыльцу.       И половина дорожки не была расчищена, как на другом её конце Сцина заметила силуэт. Дыхание перехватило. То был высокий эльф с мечом за спиной в темно зеленом плаще. — Синай, — выдохнула она, когда он подошел к ней ближе.       Неужто они наконец нормально поговорят? — Приветствую, Макидарская волчица, — все надежды разбились о холодность его голоса. — Шахране послал за тобой. Смертной Госпоже нездоровиться. — Значит ты тут в роли посыльного Шахране, — раздосадованно фыркнула Сцина, опираясь одной рукой на лопату.       Ну, конечно, как она вообще могла подумать, что это он к ней так рано пришел по какой-то другой причине. Она-то наивно предположила, что ментор пришел искать примирения. Ага, как же. Он тут по поручению Линара.       Синай ничего не ответил. Нахмурился как обычно, да и все. — Меня-то зачем искать? Я не доктор, — Сцина воткнула лопату в сугроб, накинула на голову меховой капюшон и скрестила руки на груди.       Всем своим видом она старалась показать ментору, что совершенно ему не рада. Секунду назад была счастлива, что он пришел, а теперь вот нет. Сдуло ветром всякие положительные впечатления от встречи с ним. Безнадежный старый пень! — Но ты быстрее прочих сможешь отыскать его среди смертных, — недовольства своего Синай тоже не скрывал. А причины негодовать у него были. Он тут вместо своей святой утренней тренировки вынужден выполнять поручение Шахране. И ни куда-то его послали, а вот за линьяр. Ух, какая непочтенная работенка.       Сцина злилась. Сама не понимала, как трепет от того, что она его увидела у себя на пороге, так быстро перерос в чистейший воды гнев.       Шли молча. Разговаривать в таком скверном настроении не хотелось. Она старалась идти чуть впереди. Как только ментор нагонял её, Сцина снова ускорялась, так что бы быть в паре шагов от него. Ребячество. Но видеть она его не могла. Старый бесчувственный трухлявый пень! Как же можно было влюбиться в это холодное нечто? С таким же успехом стоило отдать сердце любому снеговику слепленному детьми! Результат все равно был бы один и тот же — в ответ можно было получить только кусок льда!       Она отряхнула снег с сапог на пороге и вошла в дом. Сцина разулась в прихожей и быстро прошла вглубь дома.  — Доброе утро, госпожа, — в кухне сидел Нилан. Взволнованный и очень грустный. — Где родители? — спросила она больше ради приличия. Догадывалась, где может быть Цветочек, но нельзя было вот так просто ворваться в чужую эльфийскую спальню. — Я проведу, — он поспешил по лестнице на второй этаж. Сцина за ним.       Мальчишка заметно подрос за несколько последних зим. Теперь уж смертные принимали его по меньшей мере за восемнадцатилетнего юношу. Высокого и очень симпатичного. Правда вот кудрявые волосы нередко становились предметом насмешек. Ну не может быть у эльфа такой шевелюры.       Софии лежала на постели с крайне болезненным видом. Линар сидел рядом на пуфике и взгляд у него был такой, будто он уже прощается со своей госпожой. — Как ты Цветочек? — тихо спросила Сцина. — Убери отсюда Линара, и буду просто супер, — прохрипела София. — Он выглядит так, будто я тут умираю. А это всего лишь простуда. — Ну ясное дело, он переживает. Откуда ему знать, что такое простуда, — хмыкнула макидарка. Она коснулась горячего лба смертной. — О-о, да у тебя жар, Цветочек. Чем спасаешься? — Чаем. У вас тут разве водятся лекарства? — она болезненно усмехнулась. — Вот, а если бы продолжила переливать кровь Владыки, так бы и жила себе не ведая бед от высокой температуры. — Только ты не начинай, ради Бога, — София закатила глаза и зашлась в приступе кашля. Линар аж с лица спал. В панике кинулся к своей госпоже, но не сообразив, что делать тут же умоляюще посмотрел на Сцину. — Да не умирает она, Шахране! — не выдержала макидарка. — Одолжи лошадь. Поеду добуду ей чего-нибудь у смертных. — Бери что нужно. Пусть Синай едет с тобой. Вдруг что случиться по дороге, — Шахране в своей панике был до ужаса раздражающим. Сцина в очередной раз закатила глаза. — Я не в Кайрин еду. Всего-то до нового Сиршаллена. О духи, что случиться может? И на кой черт мне там его хмурая мина? Настроение портить и себе и окружающим? — и так оно было хуже некуда, так ещё и Линар решил навязать в попутчики того, кто ей его испортил с утра по раньше. — Синай с тобой поедет, — не унимался Шахране. — Так надежнее. Довольно упрямства. — Черт с тобой. Пойдем, ментор, — Сцина раздраженно вздохнула и махнула Синаю рукой. Он молча последовал за ней на первый этаж дома, а затем и в конюшни.       Великий ментор ни обронил ни слова, пока они готовили лошадей. Он начинал больше раздражать ее, чем привлекать. Сцину буквально разрывало от желания поговорить, но она держалась, чтобы в очередной раз не сказать какую-нибудь гадость и не усугубить ситуацию ещё больше. А он был спокоен как удав перед броском.       Поправлял стремена с таким видом… Таким безумно бесящим видом, потому что даже занимаясь подобными обычными вещами выглядел, как самое страшное ее искушение. И как в таких условиях отыскать согласие с самой собой?       Добрались они до нового Сиршаллена меньше чем за пол часа. Сцина быстро отыскала старосту, главу людского поселения. Расспросила его, есть ли среди местных кто-то сведущий в медицине и попросила сопроводить к этому человеку. Синай задачу не облегчал. Глядели смертные на него с опаской, а он на них с оскорбительным безразличием. Не способствовал ментор улучшению взаимоотношений. Его хмурость затмевала ее болтливость и дружелюбие. — У девушки жар и кашель. Голос охрипший и кажется насморк, — поясняла Сцина лекарю. Мужчина, которого только подняли с постели, кивал. Его лечебница, да и дом, располагались на первом этаже одного из ясеней в центре нового города. Он ещё был в ночных одеждах. Поверх успел накинуть только старенькую куртку. — Я сделаю травяной сбор, который поможет облегчить ее симптомы, — мужчина засуетился у шкафчиков. Начал что-то доставать из баночек и раскладывать щипцами по желтым бумажным конвертам. — Держите девушку в тепле. Пусть пропотеет хорошенько. А если лучше ей к вечеру не станет, то дадите таблетки. — Он помахал Сцине единственным белым конвертом. — По одной, три раза в день. Но не усердствуйте. Лекарства привозят из Кайрина, те кто приезжают сюда. Их всегда не хватает. А отвар из трав пуст пьет вместо чая. Вообще больше воды давайте. Только не холодной. — Хорошо. Я поняла.       Лекарь закончил складывать лекарства и протянул Сцине небольшой бумажный сверток. Синай небрежно бросил на его стол мешочек серебряных монет. — Вы что, господин, это слишком много! — возмутился честный смертный. — В самый раз, это для очень важной девушки. Спасибо, — Сцина не дала ментору проронить и слова, сразу подтолкнула его к выходу. — Давай поторапливайся. Шахране там уже сам на смертном одре от переживаний!       Сцина продолжала подталкивать его в спину. Великий ментор поддавался и шел. Был недовольным, но послушным. Она одним только этим преступила все возможные нормы поведения, опомнилась и руки все же убрала. Может Синай взбеситься и таки вызовет ее на поединок. О, она бы даже сопротивляться не стала, дала бы себя ранить, чтобы он поволновался! Хотя с чего бы ему переживать за нее? Они же теперь почти незнакомцы. — У любой дерзости должны быть границы, — грозно нахмурился Синай. Ух, как непочтенно она вытолкала его из лачуги лекаря. Кто-то вообще после такого обращения с ним в живых-то оставался? Сцине в великие подвиги должны были вписать то, что она все ещё дышит, после всего, что сделала Синаю. — Моя дерзость безгранична и бездонна, Великий муж. Меньше болтай и полезай скорей в седло! — огрызнулась Сцина, предвкушая, как наконец избавиться от ментора. Сил на него смотреть больше не было. Вел он себя будто никаких признаний между ними никогда и не было, чем злил её до белых ушей. — Меньше болтай? — его лицо удивленно вытянулось. — Хм, — Сцина наиграно задумалась и кивнула, поджав губы. — Согласна. Это лишнее. Ты и так почти не разговариваешь. Меньше болтай в твоем случае больше похоже на «молчи». А хотя погоди…        Сцина снова прикинулась задумавшимся мудрецом. — Это именно то, что я от тебя хочу.       Она ловко оседлала лошадь и тут же погнала ее так, будто София и в правду умирала там на постели. И все ради того, чтобы не наговорить ментору ещё чего лишнего. Они же никто друг другу, он легко сможет стребовать с нее за оскорбление. Сцина не боялась поединка, просто знала, что не станет даже пытаться ранить его, рука у нее не поднимется. Смысл в таком поединке? Ну, разве что заставить Синая переживать, да и то вряд ли получится.       Сцина сунула в руки Линару пакет и велела заварить травы из желтого конверта. А сама спустилась на улицу, чтобы расседлать лошадь, на которой примчала обратно в старый град. Она собиралась вести лошадь в конюшню, но не обнаружила оную там, где оставила. А когда пропажа нашлась на законном месте, в конюшне, Синай, редкостный мерзавец, уже снимал с неё седло. — Руки прочь от кобылы! — шикнула Сцина. Не хватало, чтобы он ей тут помогать вздумал. Нашел беспомощную деву!       Сцина широкими шагами подошла к Синаю, тот хмыкнул и отступил на шаг. Она принялась стаскивать седло с лошади, невольно оказавшейся в эпицентре страстных эльфийских разборок. — Нрав твой день ото дня становится все круче, — укоризненно заметил Синай, сложив руки на груди. Она демонстративно отвернулась, но спиной чувствовала его осуждающий взгляд. — Мой нрав не твое дело, Великий ментор, — Сцина даже смотреть на него не собиралась. Злил он ее всем, но особенно тем, что был одновременно и холодным и чертовски привлекательным. Не должны были духи такого сухаря награждать такой внешностью и таким внеземным обаянием. Горе девам, этот Синай! — Игнорируй меня и дальше. У тебя славно это выходит. — Помниться, Макидарская волчица, ты сама в угоду своему упрямству подвела черту, — она повернулась и злобно зыркнула на ментора. Тот ответил таким же бескомпромиссно гневным взглядом. — Ты!.. Не смей на меня всю вину прикладывать! — Сцина ткнула Синай пальцем в грудь.       Только в этот момент она осознала, как на самом деле много позволял ей ментор. Кто-то другой уже мог бы лишиться руки, если уж не сразу головы. Но ей он даже угрожать не стал. За одно только это утро она в гневе его и пихала, и оскорбляла, и вот тыкала в него. Даже для смертных это уже было через чур. — Я сразу после того собрания пыталась извиниться, а ты только оттолкнул меня! Скинул мою руку с таким видом будто тебя от меня воротит! Ну, конечно, ты-то у нас почтенный муж, а я презренный линьяр. Какие уж там прикосновения, со мной даже разговаривать нельзя! Не удивительно, что ты побрезговал! — тараторила Сцина, обильно и нервно жестикулируя. Не сдерживала она своих эмоций. — Твои слова полнейший вздор, лишенный здравого смысла! — Синай повысил голос. Словно опомнившись, он сделал глубокий вдох, и уже спокойнее, но от того не менее грозно добавил, — А поступки твои и вовсе никакому объяснению не поддаются. — Ты все ещё обвиняешь меня! Хотя, чего я ожидаю от тебя. Старый пень! — выплюнула Сцина особенно злобно. — Укоряешь мужа народа прожитыми зимами? Не это ли речи смертных? — О, теперь ты меня ещё и оскорбляешь! Ну и куда все твое достоинство подевалось-то? Или что так сильно раздражаю тебя, что решил пренебречь достойным поведением? — Ты сама-то… — Синай снова сделал чудодейственный вдох успокоения. — Разве ж ты не любишь смертных? Так с чего бы тебе счесть за оскорбление сравнение с ними? — О духи, ты не выносим! — лошадь уже была расседлана и с фырканьем наблюдала за бессмысленным спором. — Не более, чем ты, — с холодной усмешкой произнес Синай. Сцина возмущенно хватанула воздух ртом, но уже через мгновение ей захотелось рассмеяться. Понимала, что в этот раз она с ним даже согласна. — Тут, пожалуй, ты прав.       Сцина все о себе прекрасно знала. И какой у нее характер скверный, и какое поведение не достойное и лицо какое несуразное. А потому никак не могла поверить в то, что Великий ментор мог бы полюбить её. Что вообще хоть кто-то мог разглядеть в ней деву, а не просто закадычного друга. — Давай сделаем вид, что ничего не было. У нас все как-то не складывается, а мы только в начале. Дальше ведь не станет лучше, — она храбрилась, но каждое произносимое слово болезненно кололо ее. — Снова подводишь черту, чтобы после гневаться на меня? — Синай нахмурился. — Ну я же уже сказала, что за те слова хотела извиниться! — Только лишь за слова? — А что ещё я сделала? — Сцина удивленно поглядела на ментора. Она застыла. Он смотрел на неё с тоской и печалью. Казалось, что его боль даже больше, чем её.        Сцина в миг перестала злиться. Чувство вины лихо захватило её. Думала, не сможет ранить его, стеснить не хочет, так дорог он ей, что никакой боли она ни за что ему причинить не сможет, а в итоге вот что сделала. — Сказала, что хочешь все обдумать, а затем стала избегать меня. Думаешь, я не замечал? — Сцина поморщилась. Вот точно, как дело касалось Синая, так она из опытного война превращалась в глупенькую юную деву, не способную даже укрытие незаметное отыскать. — А после бросила слова, что резали больнее клинка. И как ты того желала, я отпустил тебя. — О, духи… Мои мозги превратились в зефир, — горестно вздохнула Сцина. Вину свою полностью признала.       Она подошла ближе к Синаю и положила свою маленькую холодную ладонь на его щеку. Он не отпрянул, но и отзываться на её жест не стал. Замер хмурым истуканом с недоумением во взгляде. — Прости. Я не хотела тебя печалить, просто немного распереживалась. Все так неожиданно было. Мое сердце было готово быть отвергнутым, а ты его принял, и я струсила. А те слова и вовсе ляпнула не подумав, просто по привычке. Мне так долго не перед кем было держать ответ, вот и получилось, что я оскорбила тебя ненароком. Прости, Великий ментор.       Она провела большим пальцем по носу и собиралась приложить руку к сердцу, но Синай перехватил ее ладонь, поднес к лицу и осторожно прикоснулся губами. Сцина судорожно вздохнула.       Он целовал ее пальцы, глядя ей в глаза, и она могла поклясться, что в мире не было ничего более откровенного, чем этот жест. Смутившись, Сцина выдернула руку и спрятала ее за спину. Отвела взгляд, чувствуя, как щеки и уши краснеют. Что же с ней будет, когда он по настоящему ее поцелует? Когда губы прикоснуться к губам, а… О Духи, сердце бешено колотилось от одной только фантазии. Ей стало до ужасного жарко. — Не надо так внезапно… — тихо буркнула она, растеряв всю свою дерзость и внезапно как-то присмирев. Одно пламя было поглощено другим: гнев вновь сменила любовь. — Прости мне мою грубость, Макидарская волчица. Печалить тебя я вовсе не желал. Хотел лишь как лучше, но и сам повел себя не достойно. — Имя, — она осмелела и посмотрела ему в глаза. Синай не понимающе нахмурился. — Прости мне мою грубость, Сцина. Скажи так.       Ей захотелось немного покомандовать ментором, ещё раз убедиться, что и в самом деле может владеть его сердцем, что он правда простил её, и теперь все будет даже лучше, чем прежде. Да и просто её имя, слетавшее с его губ, приятно щекотало слух, невозможно было устоять.       Синай снисходительно улыбнулся, как улыбаются детям, соглашаясь на какую-то их шалость. Посмотрел на нее так, будто разгадал её мотивы, затем наклонился к округлому уху.       Только его дыхание коснулось покрасневшей пылающей кожи, как Сцина тут же схватилась за край его плаща. Ткань едва не затрещала под ее пальцами. — Прости мне мою грубость, Сцина, — тихим вкрадчивым и низким голосом произнес ментор. Стоял так близко, что она могла полной грудью вдохнуть запах, исходящий от него, если бы не забыла, как в принципе дышать.       Они бы так и стояли, наслаждаясь крупицей позволительной близости, если бы не внезапно раздавшийся грохот у входа в конюшню. Линар суматошно и нервно составлял повалившиеся ведра и садовые инструменты. Он был красный от лица до ушей, избегал смотреть на них. Сцина не удержалась и прыснула. — Я… Там… Просто проверить… Хотел спросить, и так вышло… Услышал… Но я не хотел… Прошу меня простить, — Линар резко склонил голову и поспешил удалиться, попутно спотыкаясь обо все, что попадалось на пути. А ведь смущаться-то было не от чего! Не обнимались они, и слов неприличных друг другу не бросали, но Шахране все равно все понял и смутился.       Громко хохоча Сцина отпрянула от ментора, выпустив его плащ из рук. Момент был безнадежно испорчен, но она совсем об этом не жалела. Лицо Шахране стоило того. Выглядел он шокированным, смущен, растерянным и пораженным одновременно. О, как много он не знал о своем менторе, и как много разом узнал! — Тебе нужно поговорить с малышом, — Сцина все продолжала хихикать. — Шахране не ребенок, — строго отрезал Синай. Помолчал и хмуро добавил, — и говорить тут не о чем. — Не будь ты таким сухарем! — возмутилась она, глядя на выход. — Он родителя застукал за обжиманиями в конюшне с подругой своей супруги. Шахране будет неловко. — Я не отец ему, и мы с тобой не… — Синай сделал несколько шагов в сторону выхода. Последнее слово он буквально выдавил из себя, голос его так и сочился брезгливостью, — обжимались. — Ментор, не начинай, а? При мне можешь не корчить из себя зимнюю сосульку, я-то знаю, что Шахране тебе дорого, — Сцина поспешила нагнать его. — Не обеднеешь ты от пары слов. Просто сообщи ему как полагается. — И что же по-твоему я должен ему сообщить? — Синай ухмыльнулся. Снова начинал её дразнить. Это ж надо! Вот теперь-то она точно откроет народу правду об этом почтенном! — Ну не знаю, можешь сказать «я запал на Макидрскую волчицу, вот таки дела, Шахране», — Сцина на провокацию не повелась. Вместо этого нанесла ответный удар, обгоняя ментора. — Запал? — Синай так и замер на ступеньках крыльца с очень возмущенным видом. Слово, используемое смертными, явно не понравилось ему в контексте светлых и праведных эльфийских чувств.        Сцина, до ужаса довольная произведенным эффектом, развернулась к ментору. Она стояла на пару ступенек выше чем он, а потому, наконец, смогла поравняться с ним ростом. Сцина чуть наклонилась к Синаю, положила руку на его щеку и, слегка погладив, произнесла на языке смертных радостным голосом, не скрывая широкой победной улыбки: — Запал, Синай. Ты на меня запал, — а затем уже на эльфийском добавила, — В следующий раз думай трижды, прежде чем дразнить волчицу, ведь неровен час она обнажит клыки и вцепиться в добычу.       Ментор перехватил её руки, осторожно, но крепко сжал ладони напротив её лица и поднялся на одну с ней ступеньку. Вновь он глядел на неё сверху вниз. Синай усмехнулся, а у Сцины дыхание перехватило. Хитрец! Сдаваться он так просто не планировал! Хотел снова вогнать её в краску! — Вдруг добыча, подобная мне, не по зубам волчице? — А вот и посмотрим по зубам ли ты мне, Великий муж, — Сцина планировала выкинуть ещё что-то более дерзкое, чем пара невинных прикосновений, но входная дверь за ее спиной отворилась, а затем резко и с грохотом захлопнулась. И вновь момент был испорчен нетерпеливым Линаром. — Поговори с ним, умоляю!       Синай раздраженно закатил глаза.