Московский гость

Права была Крис, музыка — это жизнь. Пустота, звон в ушах и гул голосов — тоже своеобразная музыка, пусть и ждёшь, чтобы она поскорее закончилась. Чтобы началась новая. Дима почувствовал, что всё завершилось, когда Саня первым распахнул дверь палаты. Хоть он и узнал, что пропустил в коме целое расследование и вообще выпал на две недели, внимание и тёплая радость заглушали боль. Все ушли, но осталось сладкое послевкусие на кончике языка, жизнь, надежда, которая соизволила спуститься в израненную душу. И прошлое отступило, хотя ещё совсем недавно перед глазами стояли строчки из дневника. Дни тянулись медленно и однообразно, скучно. Дима то и дело проваливался в сон, боль начала утихать, сознание окончательно прояснилось, всплыли воспоминания. Коллеги приходили регулярно, но надолго не задерживались. А Дима так хотел растянуть эти минуты не в одиночестве. Из реанимации его перевели быстро. Обычная палата не отличалась как будто ничем. Такая же стерильно белая, с такой же койкой. Только исчезли некоторые из вечно пикающих приборов и окно стало больше. Вопреки словам врачей, Дима не собирался соблюдать абсолютный постельный режим. Он вставал, даже пытался ходить по палате. Сначала каждый шаг давался с огромным трудом, потом стало легче. Дима снова чувствовал своё тело, и боль не прошибала электрическим разрядом за малейшее движение, только неприятно колола под рёбрами. Дима нарочно заводил с Кузницким разговоры на тему выписки. Пока не получалось. Но он настойчивый, он своего добьётся. Он получит чёртову справку. Безделье душило похлеще боли и сохранившейся слабости. Дима не мог целыми днями лежать на койке и смотреть в потолок. Приходилось. Пока у него не было выбора. Единственное, что не давало сойти с ума, — мысли: долгие бессмысленные рассуждения и воспоминания, разговоры про себя с самим собой. Они захватывали сознание, не позволяя сосредоточиться на реальности. Почему-то главной темой всех это мыслей стала Саша. Та, ради кого Дима рисковал. И не пожалел ни на секунду. Дима помнил роковую ночь до мельчайших деталей: до светофора и опасных интонаций в голосе Нечаева. Ту, другую, ночь Дима помнил, как в тумане. Он точно знал, зачем бросился на передовую в заранее проигранный бой. Он не мог допустить повторения московского кошмара. Не допустил. И почему-то вдруг стало легче. Дима оглядывался назад с прежним страхом и отголосками боли. По-прежнему защемляло в груди от мыслей о Крис. Но демоны прошлого стали тенями самих себя, они ещё сопротивлялись, но потеряли силу. Может, потому что Дима смог перешагнуть через свои страхи? Не это. Не это волновало Юркова больше всего. Не образ Крис, образ Саши стоял перед глазами. И медленно, с неохотой Дима понимал: не только чтобы исправить ошибки, он рисковал. Саша заняла слишком высокое положение в списке важных ему людей и стремительно поднималась по этой лестнице. Не то чтобы Дима боялся привязанностей, просто всё это произошло слишком быстро. Саша выбилась из коллег в друзья и теперь ещё выше. Дима не хотел её впускать на новый уровень. Но даже он не имел полной власти над чувствами. Саша не похожа на Крис. Это Дима понял с первого же разговора. Она жёстче, увереннее, со своей твёрдостью в характере, неотступными принципами и масками, со своими демонами. Крис просто понимала, Саша же старалась понять и если не могла, и если не хватало сил на чужие проблемы. В Кушнир не было мягкости и глубины Крис. В ней был стержень, прочный и чёткий, несгибаемый. Может, она не поняла бы всех далёких от реальности слов Крис, но она чувствовала. И под масками, и после всех этих лет работы в уголовном розыске, Саша не разучилась сопереживать и верить. Справедливость. Ещё одно звено, которое связывало Диму с Кушнир. Когда другие думали об успешном завершении дела и действовали в строгих рамках закона, Дима ломал устоявшиеся схемы так же, как их ломала здесь Саша. Фраза «мыслить как преступник» рядом с ней обретала вполне реальное значение. Дима впервые видел человека, настолько похожего на него самого, будто в зеркало смотрел, когда следил за Сашей в работе. А потом началось… Дима уже не смог удержаться. Саше легко было доверять. Они сблизились слишком сильно, чтобы продолжать убеждать себя, будто ничего не было. Это не любовь. Это не то нежное, чистое чувство, как с Крис. Дима не смог точно сказать, что это, и после многих часов размышлений. Он не сомневался: Саша тоже об этом думала. Кушнир появилась на пороге. Одна. Только не такого финала этой сцены ожидал Дима. Последние слова Саши оставили горький осадок и новую почву для размышлений и самоистязаний. Дима чувствовал себя виноватым за то, что спас жизнь. Сделал, в общем-то, свою работу. Кому угодно вина в подобной ситуации показалась бы неуместной. Но не Диме, слишком хорошо он знал, что такое ждать, когда не в силах изменить. Саше было тяжело. Дима не злился на неё за срыв. Он знал, что так должно было случиться. Валя и Саныч приходили чаще всех. Олег и Марат появлялись иногда. Посещения почти не ограничивались. Дима уже спокойно ходил по палате и не нуждался в аппаратах. А Саши не было. Он ждал, прекрасно понимая, что не дождётся… Дима отсчитывал дни, чтобы с чистой душой снова заговорить о выписке. Кузницкий дал две недели. Они уже истекли, три часа назад. Теперь Дима ждал главврача, чтобы настоять на своём. Кузницкий появился только к вечеру, когда Валя уже оставил свой пост у койки Димы. Юрков, только услышав нужные шаги за дверью, поднялся на ноги, чтобы выглядеть увереннее. — Я подпишу заявление, — сходу объявил Дима. Владимир задержался на пороге, медленно прикрыл дверь. Непонимание и смятение читались в его взгляде, и Дима пояснил: — Две недели. Как договаривались. С прежним недоверием Кузницкий посмотрел на календарь. Ошибки быть не могло. — Дмитрий Олегович, вы поймите правильно. В вашем состоянии нужно полное восстановление под наблюдением специалистов. Двух недель после тяжёлой комы недостаточно. Димы хмыкнул, провёл рукой по волосам, медленно обвёл взглядом наскучившую до невозможного палату и твёрдо решил, что за свою свободу будет бороться. — Я распишусь. Выписывайте под мою ответственность, — не менее уверенно предложил Юрков. Владимир сомневался, но уже не был так категоричен. А Дима точно знал, что своего добьётся. — Дело не в бумагах, — настойчиво отговаривал Кузницкий. Он как настоящий мастер своего дела обязан был предупредить и убедить нерадивого пациента. Дима понимал, как его упрямство выглядит со стороны. У каждого ведь свои приоритеты… — Знаю. Под мою ответственность, — категорично повторил Дима. Своего он добился, пусть на это ушло больше времени, чем планировалось. Согласился на выписку Кузницкий только после того, как записал Диму в санаторий для полного восстановления на месяц. В другой ситуации Юрков не согласился бы. Но лучше санаторий, чем заточение в четырёх стенах. Идея с выпиской понравилась не всем, точнее, не понравилась она никому, но Дима был убедителен, когда говорил о преимуществе санатория. Даже Саша в конце концов согласилась. Перед отъездом решили устроить небольшой праздник. Организацию взял на себя Валя, и на следующий же день вечером все коллеги собрались в баре. Дима не пил, Кузницкий предупредил, что от алкоголя стоит воздержаться. Конечно, он говорил и о физических нагрузках… Только бильярд же не спорт в конце концов. Пару партий Дима себе позволил и с лёгкостью выиграл нового чемпиона и по совместительству своего ученика. — Скоро вернусь. Ждите, — это были последние слова Димы, когда он с полуулыбкой, высунувшись из окна поезда, жестом попрощался с коллегами. Ветер заглушил ответы с платформы. Дима только видел, что Валя преследовал поезд бегом до самого конца станции. Всё-таки можно начать новую жизнь. Можно. И она не обязательна должна заменить старую. Дима откинулся на спинку сиденья, заложив руки за голову. Так же. Точно так же провожал его Паша, так же бежал за поездом Москва-Геленджик. Только тогда Дима знал, что не вернётся…

***

Саша стояла на перроне, провожая взглядом поезд, который уже превратился в размытое пятно. Приглушённый стук колёс по рельсам повис в пыльном задымлённом воздухе. Поезд бежал, но как-то устало, нехотя, будто стремился как можно скорее скрыться от глаз застывших на перроне фигур провожающих. Запыхавшийся, разгорячённый Валя уже успел вернуться и подпирал стену, выравнивая дыхание и приводя в относительный порядок волосы. — Ну что? Теперь как раньше, — отшутился Олег. Но его подкол не приняли. Холодные взгляды заставили Жиркова погрузиться в телефон. Димы всем теперь не хватало. Фортуна была на стороне отдела уголовного розыска и на стороне всего города. Кругом царил весенний прекрасный покой. Ни одно ужасающее событие не посмело сквозь него пробиться. Как расцветали, пускали молодые свежие листочки деревья, так расцвели и люди. Одинаковые тёмные куртки сменились яркими и аляпистыми. Дороги оживились от разговоров. Город ожил после зимней спячки. Подходил к концу второй месяц весны, и не было ни одного нового дела. Юрков в сообщениях шутил, мол, преступники ждут полного состава. А Саша как ни любила работу, наслаждалась теплом и тихим весенним счастьем, обновлением и пробуждением. Боря больше не предпринимал попыток к сближению. Саша виделась с ним пару раз вскользь и обменялась дежурными улыбками и пустыми взглядами. Валя продолжал играть в бильярд, пусть и без своего наставника. Саша разбиралась с бумажной волокитой, которую на неё свалил, воспользовавшись моментом, Мишин. Абашев и Хайдаров любезно взялись помогать. Олег пару раз выезжал для подстраховки на дела других отделов. Он не мог сидеть на месте и не находил себе деятельности. Уж бумаги точно не считались. И все, как один, ждали разрушения рутины. Нет, не убийства. Радоваться преступлениям может Шерлок Холмс, но не адекватный человек в реальной жизни. Все ждали перемен, хотя бы мелких и заурядных. А одной из них стало бы возвращение Димы. В тот вечер Саша приехала домой, как и все последние дни, в восемь. Ничего не предвещало перемен. Но всё кругом казалось неживым, застывшим в немом ожидании. Собственная комната стала чужой. Сквозняк с грохотом захлопнул дверь, забрался под пиджак, легко проник сквозь складки невесомой блузки и, лаская, пробежал по коже. Холодно. Непривычно. Неуютно. Саша закрыла окно, провернула ручку. Ветер стих, но не стали от этого менее зловещими и подозрительными длинные корявые тени. Саша включила свет. Тени померкли в желтоватом блеске лампы. Но червь сомнения и предчувствия крепко вгрызся в мысли. Саша ждала чего-то. Изменений. Раньше она точно могла сказать, что сложившееся течение жизни ей нравится. Теперь чего-то не хватало. Точнее, кого-то. Его не хватало всем, но никто не заговаривал об этом, кроме Вали, который, не скрываясь, названивал Юркову. Саша так не могла. Не могла позвонить первой. Но ведь другое дело — ответить… Мелодия звонка пробудила уснувшую комнату. Саша скинула рюкзак, дёрнула за молнию, едва не вырвав её с корнем. Только с третьей попытки собачка сдвинулась с места. Саша схватила телефон. Он. Его имя высветилось на экране. И Саша, не задумываясь, приняла вызов. — Привет. Как ты? — неловкое затянутое приветствие не подходило Диме. Саша опустилась на диван. Рюкзак с громким стуком съехал на пол, а она и не заметила. Саша разглядывала стены, безмолвные, пустые, такие же, как всегда. Отчего-то казалось, что они подслушивают. Касание чужого взгляда жгло спину. Если стены слышат… сколько чужих секретов они скрывают? — Привет, я… Всё нормально, — выпалила Саша. Молчание слишком затянулось. Стены смотрели укоризненно. А Саше казалось, что она медленно сходит с ума. Дима не знал, что говорить, как и не знал, почему позвонил. Саша чувствовала это. Секунды бежали, но никто из них не завершал вызова. Они ждали. И стены ждали. Само время ждало. Оно покинуло это место. — О таком не говорят по телефону, правда? — Дима снова пытался перевести всё в шутку. Ему не идёт шутить. Он должен быть серьёзен. — Наверное, — наобум ответила Саша. Она перестала контролировать свои слова. — Я ничего не понимаю, — на выдохе признался Дима. Как Саша его понимала. Или не понимала. Она запуталась, завязла, как в болоте, в чувствах, сильнее, опаснее, чем с Борей. — Может, понимать и не надо. Саша не слышала собственного голоса. Он прозвучал так тихо и естественно, будто со стороны, от тех же стен, которые смотрели уже не так пристально и сурово. — Может. Мы разберёмся. Это я могу пообещать. Саша уловила в словах Димы улыбку. Такая улыбка шла ему больше, чем искусственные насмешки. Обещание. Боря никогда их не давал, потому что знал, что может не сдержать. Нет, давал. Только всё равно не сдерживал. Дима сдержит. Он не пойдёт против своих принципов. — Верю, — эхом отозвалась Саша. И всё-таки это была не она. Не она медленно опустила телефон, с глупой улыбкой запустила пальцы в волосы и рассмеялась вслух. Этот смех… Не её, чужой. И всё равно стены смотрели тепло и согласно. Саша не чувствовала укора и пристального внимания, только одобрение и поддержку. От комнаты? Она точно сошла с ума. Но если сумасшедшим так легко, так спокойно на душе, Саша согласна. Не всё ли равно, что увидят в этом другие? Саша встала неосознанно, не понимая, куда идёт. Раскрытый рюкзак растянулся на полу. Карманное зеркальце выкатилось из него под ноги Саше. Кушнир подняла. Зачем? Она не знала. Она ничего не знала в этот момент. Саша открыла зеркальце. Пальцы не дрожали, наоборот, непривычная уверенность и свобода захватили тело и разум. Саша смотрела на саму себя. Нет. Это точно не она. Саша слишком чётко помнила безжизненный взгляд и бледную печать волнений в машинном окне. Слишком много жизни было в глазах, отражавшихся в серебряной поверхности. Слишком искренней и детской была улыбка. Слишком ярким, нескромным и горячим — румянец на щеках. Саша открыла окно: в комнате стало нестерпимо жарко. Свежий ветер ворвался внутрь, обдал лицо своим дыханием, так же нежно заплыл под ткань одежды. Саша запрокинула голову. Над ней не было потолка, лишь белая вечность. Саша закрыла глаза. Вечность сменилась чёрной пустотой. И в этой пустоте мелодичным звоном разливалось одно единственное слово: — Верю.

***

Дима отбросил телефон и упал на кровать. В груди такое резкое движение отдалось вспышкой тупой боли. Это немного отрезвило, но недостаточно, чтобы вернуть холодность мыслям. Внутри всё пылало совсем не в разрушительном, а в приятно согревающем пламени. Кровать тихо поскрипывала, но и её тонкий голосок не раздражал. Он красиво вписывался в иллюзии Димы. Ветер носился по комнате. Он снёс чью-то кепку с комода и колыхал свободный край пледа. Он игриво теребил волосы, но не раздражало даже это. Бабочка, серая, слабенькая, едва шевеля крыльями, ползла против этого ветра, перебирая тонкими лапками. Дима бережно пересадил её на палец и перенёс к окну. Как же хорошо. Как свободно, прекрасно там, где недавно было невыносимо скучно. Ветер теребил листы раскрытой книги. Дима её так и не дочитал. И не дочитает. У него другие заботы. Ещё немного, совсем немного, и он вернётся. И Саша встретит его с той же смущённой улыбкой, которую Дима расслышал в её голосе. За дверью послышались шаги. Дима поспешно захлопнул окно и развернулся к нему спиной, ощупывая бинты на груди. Привычка. Нарушать правила можно, только когда не видят. Скоро сменится тяжёлыми мыслями радостная эйфория. Скоро придётся заплатить за свою несдержанность. А пока Дима старался скрыть улыбку. Только блеска в глазах не скроешь.

***

Встречали Юркова, как настоящего героя. Таких бурных празднований в отделе не было давно. Саше позвонили в последний момент: не хотели портить сюрприз. А удивляться было чему. Пусть тот же бар, тот же столик, тот же бильярд, оформление, набор еды и напитков, музыка на фоне — всё кричало о важности предстоящего события. Хотя все это отвергали. Дима тоже не подал виду, что удивлён. Но то, как вытянулось его лицо и вспыхнули глаза, выдало его с головой. Дима не ожидал такого внимания. Как не ожидала его и Саша. Валя откупорил первую бутылку, разлил пенящееся шампанское по бокалам. Первый тост и первый звон, первая партия в бильярд положили начало длинному и уж точно не скучному вечеру. Дима играть отказался, сослался на усталость от дороги. На самом деле причины было две: посмотреть на своего ученика в деле, во всей красе, и остаться за столом с Сашей. За последние дни в санатории Дима передумал множество мыслей. Он сомневался, метался. Болезненные воспоминания боролись с красивыми картинками настоящего. Совесть шипела на ухо, обвиняла. Дима чувствовал себя беззащитным перед лавиной чувств, которую хотел одновременно остановить и приблизить, лишь бы не чувствовать её тяжесть над головой. Дима знал, что не решится на разговор, как бы ни понимал, что нет другого выхода. Он будет исподтишка кидать взгляды на Сашу, подмечать складки на кофте, отблески в волосах и мимолётные улыбки. Он будет привлекать её внимание бессмысленной болтовней, наклонившись к её уху, шептать полнейшую чепуху, наливать шампанское в бокал и следить за медленно всплывающими пузырьками. Ему будет хорошо этим вечером. Он даже забудет о Крис, об обещании, о правде, которую не скроешь, в которую придётся поверить. И Саше тоже будет хорошо. Она расслабится, забудется в музыке и алкоголе. Её даже почти не будет смущать близость Димы. Это воспримется как-то естественно и правильно. И в бильярд Саша согласится сыграть после долгих уговоров. А Дима будет придерживать её за руку и направлять. И только от его горячих прикосновений румянец появится на щеках, и новая волна эмоций сведёт с ума. Саша выиграет не без помощи Димы. Абашев потом долго будет подшучивать над поражением Вали. Каждый по-своему запомнит этот вечер, но запомнит его обязательно. А что будет дальше? Об этом и Саша, и Дима позволили себе не думать, когда обменялись взглядами и одновременно отключили голову. На следующий день Саша пожалела о своей непредусмотрительности. Голова раскалывалась с самого утра. Воспоминания добивали. Стены снова глядели с осуждением. Саша переборщила, потеряла контроль, зато точно решила, что больше подобного не допустит. Понедельник вернул всё на круги своя. Саша вошла в отдел в сопровождении Вали в числе последних. Коллеги уже собрались у столов, и, судя по вялым разговорам, дел не было. Саша вспомнила про отчёт, который ждал её в ящике. Мишин просил закончить в пятницу. Что ж, значит, заканчивать придётся сегодня. Юрков тоже появился в отделе, пришёл минута в минуту, чётко, строго, так похоже на его идеальный образ. И так непохоже на Диму из бара. Саша не успела поприветствовать коллегу, щёки залились румянцем, слова застыли в горле, слишком ясно она ощутила его прикосновения. Ещё и стул в самый неподходящий момент поставил подножку, и Саша запнулась, едва удержала равновесие на каблуках. Ситуацию сгладил Мишин. Саша и не думала, что когда-нибудь будет настолько рада появлению полковника. Паша остановился в проходе, коротко поздоровался. Саша уже подумала было об отчёте. Но вовсе не на неё смотрел Мишин. — Дмитрий Олегович, у вас отпуск по ранению, — довольно сухо констатировал он. — Меня обо всём предупредили. Я не позволю выйти на работу после такого. Если Юрков и был разочарован, то он легко это скрыл. Наверное, заранее понимал, что вряд ли прокатит. — С возвращением, — Мишин позволил себе улыбку, не натянутую, а вполне себе искреннюю. Саша даже удивилась столь открытому проявлению эмоций. Дима ушёл сразу, пожав протянутую ему руку. Только что-то подсказывало Саше, что легко он не сдастся. Нарушать правила во имя дела было вполне себе в стиле Юркова. И в её собственном стиле в том числе. Саша испытующе смотрела на Мишина. Ну не из-за Юркова же он спустился, в конце концов. Да и едва ли из-за отчёта. По таким мелочам Мишин звал Сашу в свой кабинет и не утруждал себя личными визитами к подчинённым. Поэтому Саша ждала разъяснений и мысленно перебирала варианты, которые могли заставить Мишина снизойти до отдела. — У нас важный гость, — издалека начал Паша. Саша закатила глаза. Она не любила длинные преамбулы. — К нам едет ревизор? — с насмешкой процитировал Саныч. Мишин поджал губы, но замечаний делать не стал и серьёзно продолжил: — Полковник Хромов из Петербурга. Он по делу. Все лишние мысли выбило из головы вместе с воздухом из лёгких. Остановился приглушённый смех. Ребята замерли, недоверчиво переглядываясь и косясь на начальника. В отделе воцарилась полная тишина.