***
Звонок телефона застал Сашу в самый неподходящий момент, а именно рано утром в субботу. Она только надеялась выспаться после завершения сложного дела, как кто-то взял и испортил все планы. Саша приподнялась на локтях, скинула одеяло и схватила телефон, не взглянув на экран. Она ещё недостаточно проснулась, даже чтобы злиться. — Александра Ивановна, здравствуйте, прошу прощения за ранний звонок. Саша узнала этот голос, и сон как рукой сняло. Одеяло полетело на пол. Саша села, свесив ноги. За её спиной солнечные лучи уже пробивались сквозь шторы и бликами плясали на тёмных обоях. Саша сконцентрировалась на бликах, чтобы успокоить колотящееся сердце. У этого звонка могло быть только две причины. За секунду тишины Саша успела передумать с десяток разных мыслей. Время тянулось неумолимо медленно. Вязкое напряжение заполнило воздух. А телефон упрямо молчал. Чёртова связь подводила в самый неподходящий момент! Длинные гудки ударили по ушам. Саша медленно с недоверием поднесла телефон к глазам. На экране ещё высвечивалось имя Владимира Кузницкого. Не успела Саша дрожащими пальцами перехватить телефон, чтобы дотянуться до кнопки вызова, как снова раздалась надоедливая, но такая нужная теперь мелодия. — Что с Димой? — выпалила Саша. — Он пришёл в себя. Недоверие. Саша стиснула телефон, в голове творился абсолютный хаос, в душе надежда росла на глазах, превращаясь в уверенность, а тёмное сомнение не давало ей захватить власть. Рука бессильно опустилась, телефон выскользнул из пальцев и приземлился точно на одеяло. Осознание. Оно вспышкой поразило Сашу. Слова Кузницкого, такие долгожданные и сильные, остались единственными в голове. Они крутились на повторе, звучали в ушах. А Саша нелепо, бессмысленно улыбалась, в горле стоял горький комок, и руки мелко дрожали от переполняющих эмоций. Признание. Саша сползла на пол, прислонившись спиной к стене. Всё закончилось. Дима жив. Эта мысль выбила воздух из лёгких. Слёзы катились по щекам, застилали глаза, а Саша смеялась беззвучно, безумно. Эмоции выплёскивались наружу. Рухнули все баррикады. Облегчение и счастье, настоящее, единственное, которого хотела Саша, находили выход. Плечи мелко тряслись, ноги не держали. Саша стирала с лица дорожки слёз и тихо смеялась, откинувшись к стене. А солнце слепило глаза, переливаясь маленькими радужками на бледном мокром лице Саши. Телефон молчал. Или Саша просто ничего не слышала за нарастающим шумом в ушах. Она судорожно старалась взять под контроль бушующие эмоции. Саша не знала, сколько времени прошло. Руки ещё мелко дрожали, когда она искала в телефоне номер Вали. Нужно сообщить. Срочно. Уже сообщили. Валя ответил и сразу выпалил в трубку, что едет. Он говорил так быстро, что Саша не успевала за потоком мыслей младшего коллеги. Она точно поняла одно: Широков всё знает. Каждый из ребят знает. И все они уже едут в больницу. Валя прибыл уже через десять минут. Пойдя против своих же принципов, он выскочил из машины, взлетел по лестнице и настойчиво постучал в дверь квартиры. Саша уже наскоро нацепила первую попавшуюся одежду, не вовремя сообразила, что для тонкой блузки ещё рано, схватила пиджак и метнулась к двери. Валя, растрёпанный, со счастливой детской улыбкой и горящими от восторга глазами встретил Сашу на пороге и сразу потянул вниз. Кушнир едва успела закрыть дверь квартиры. Минуты до больницы Саша отсчитывала по часам. Валя сжимал руль и нетерпеливо постукивал по нему пальцами, когда приходилось сбавлять скорость. Саша заметила пакет лучших красных яблок на заднем сидении и небольшую колонку. Нет, насколько хорошо Валя знал Диму. И как всё-таки плохо знала его Саша. Возле больницы Саша сразу узнала машины Олега и Сани и мотоцикл Марата. Все ребята уже были здесь. — Не первые, — усмехнулся Валя, заглушил мотор и распахнул дверь. Несмотря на то, что Широков доставал вещи с задних сидений и закрывал машину, в больнице Саша оказалась последней. Валя вихрем влетел в холл, едва не забыв о бахилах. Вынужденная задержка ни капли не умерила пыл Широкова. Саша едва успевала за ним. Пусть не бегом, но Валя преодолевал белые чистые коридоры реанимации так быстро, что на него с подозрением косились все проходящие мимо врачи. Саша молча радовалась, что не схватила туфли на каблуках. В балетках не отставать от Широкова было хотя бы возможно. Ничего не изменилось. Так же была закрыта белая дверь. Это на секунду ввело Сашу в ступор, слишком уж не сочетался покой снаружи с хаосом внутри. Но она услышала голоса, тихие, едва доносящиеся сквозь крепкие стены. И один, чёткий, твёрдый, совсем рядом. — Александра Ивановна, Валентин, я ждал вас. Кузницкий стоял перед Сашей. Он весь светился от радости и триумфа. Здесь он был хозяином. И он справился с возложенной миссией. Будто прочитав мысли Саши, Владимир покачал головой и, приглашая, указал на дверь: — Это не только наша заслуга. Саша коснулась ручки, медленно, неуверенно. Сердце трепыхалось в груди птичкой, запертой в тесной клетке. Ладони в секунду стали мокрыми. Холодный металл ручки обжигал, пугающе и волнующе приятно. Саша не решалась, как и тогда. Только тогда было нельзя, а теперь можно. Нужно. Сомнения, которые прочно засели в душе, не давали открыть дверь. Они, извиваясь, шипели: это не так. Всё ложь. Они подкидывали картинки из кошмаров. Но Саша, вопреки всем сомнениям, дёрнула за ручку. Дверь открывалась нехотя и медленно. Она не привыкла к частым посетителям. Саша шагнула в палату. Всё вокруг было таким же белым, однородно ярким, режущим глаза своей нарочитой идеальностью. Все одновременно обернулись к Саше. Олег стоял в стороне, подпирая спиной подоконник. Игорь расположился рядом с ним и с покровительственной улыбкой наблюдал за всем происходящим. Саня и Марат заняли места у койки. Кушнир сразу заметила самое главное, то, что в секунду разрушило все сомнения: жизнь. Она светилась в глазах каждого. Она вернулась в это проклятое место. Дима. Саша так боялась, что больше не увидит его настойчивого, пронизывающего взгляда. На дне серых глаз плясали смешинки. Несмотря на полопавшиеся капилляры, бледность и болезненность — отголоски нахождения между жизнью и смертью, — Дима улыбался. На нём не было маски, а искренность подкупала, заставляла сердце заходиться в бешеном ритме. — Саш, ты прости за всё это, — с усмешкой произнёс Юрков. Его голос звучал хрипло и тихо. Он закрыл на секунду глаза и коснулся груди ладонью, в том месте, где были плотные чистые бинты. Его состояние оставалось тяжёлым. Но об этом никто не хотел думать. Опасность миновала. — Даже не думай, — серьёзно предупредила Саша. Наверное, её выдали глаза. Иначе почему Саныч прыснул в кулак, а Валя рассмеялся вслух. — Ладно, сдаюсь, — Дима поднял руки в примирительном жесте и тут же поморщился от неудачного движения. Но не пропали от боли весёлые огоньки в глазах. Валя вспомнил о гостинцах и о двери, которая всё ещё оставалась открытой. Последнюю он захлопнул, пакет передал Саше, а сам принялся настраивать колонку. И ничего, что в реанимации нужно соблюдать полнейшую тишину. — Один раз, совсем тихо, — взглядом попросил Валя. И Саша дала своё немое согласие. Мелодия, приятная и спокойная, разлилась в воздухе. Она искрилась отголосками жизни, радости и неподдельного счастья. Она сливалась воедино со всем миром. Она играла теперь в глазах каждого. И каждый чувствовал её по-своему, но одинаково сильно и глубоко. До дрожи. Никто не остановил музыку. Ни одной жалобы за все пять прекрасных минут не послышалось снаружи. Тишина лаконично пришла на освободившееся место. Но в ушах Саши продолжали звучать финальные туманные аккорды. Её душе нужна была эта музыка, чтобы лететь, чтобы петь, рассыпаться лепестками тех полевых цветов из стакана на столике, сверкать отблесками солнца на оконном стекле. И кто принёс эти цветы? И почему полевые? Неожиданные вопросы вывели Сашу из транса. Она смотрела совершенно осознанно на гранёный стакан и аккуратно перевязанный ленточкой букет полевых цветов. Одно слово, один вопрос почему навязчиво вертелся в голове и на языке, но Саша не стала об этом заговаривать, просто поставила мысленно галочку, чтобы не забыть потом, когда выдастся подходящий момент. Идиллию прервал хлопок открывающейся двери. Владимир лично заглянул в палату и жестом попросил посторонних выйти. Когда же все остались на своих местах, он тихо без раздражения пояснил: — Пациенту ещё нужен покой для восстановления. Валя вышел первым, забрав колонку и на прощание подняв руку. — Скоро вернёмся, — Широков заговорщически подмигнул. И Дима ответил тем же. Саша задержалась. Она с новой силой ощутила прочную связь, нет, не ту, о которой задумывалась перед закрытой белой дверью. Об этой она ещё вспомнит, потом, позже, когда улягутся эмоции. Саша наслаждалась чистым сложившимся в коллективе доверием. Дима стал его частью, окончательно и бесповоротно. Саша выходила последней. На секунду она даже осталась с Димой один на один. Секунды не хватило, чтобы что-то сказать, но для взгляда её было достаточно. Мягкого, тёплого, абсолютно искреннего и счастливого взгляда. Одну эту секунду Саша не променяла бы ни на что. Кушнир возвращалась домой счастливой и спокойной впервые за последние бесконечно долгие дни. Валя проводил её до самой квартиры, не умолкая ни на секунду. Его возбуждение никак не иссякало. Та вера, которой Валя жил две недели, оправдалась, и облегчение выливалось в бурном потоке бессмысленных слов. Саше нравилось слушать Широкова, пусть он повторялся и сбивался. Шум собственных шагов на фоне отдавался бойким живым ритмом. Каким разным может быть один и тот же звук! — Ты отдохни, — уже на пороге квартиры попросила Саша. Валя кивнул. Но Кушнир сомневалась, что он услышал, и тем более, что послушает, а не предложит устроить праздник в баре. Саша и сама понимала, что, несмотря на накопившуюся усталость и совершенно свободное время, не уснёт. В этот день она не делала кофе. Остался нетронутым последний энергетик в шкафу. Саша заварила некрепкий зелёный чай и расположилась на диване. Владимир так и не позвонил, даже вечером. Пока частые посещения были запрещены. Зато позвонил Валя и, как ожидалось, пригласил в бар. Это был один из тех праздников, где почти не пили, ели мороженое, играли в бильярд, много говорили и смеялись. Валя снова выиграл и стоял гордый, покручивая кий, прямо как Дима. Саша играть отказалась. Она осталась с Маратом на диване и только наблюдала со стороны. Как долго все они ждали этого момента! Саша не могла объяснить пьянящего лёгкого чувства и пылающего огня в душе. Ей просто было хорошо, так неправильно, запретно хорошо. Верно говорят, что всё познаётся в сравнении. Только едва не потеряв, учишься по-настоящему ценить. Саша ценила. Она призналась себе в этом. Эмоции поутихли на следующее утро. Саша проснулась сама, без будильника, медленно поднялась с кровати и первым делом заглянула в телефон. Ничего. Наверное, ребята ещё отсыпались после празднования. Саша наскоро соорудила лёгкий завтрак без кофе. Она чувствовала себя неправильно бодрой для семи утра в воскресенье. Тогда и начали возвращаться запретные мысли. Саше удалось спрятать их вчера, в пылу радости и облегчения. За этот день перерыва мысли стали ещё крепче и настойчивее. Саша не могла отделаться от них. Вопросы. Одни вопросы без ответов. Саша не понимала, что чувствует. Сидя за столом, неосознанно перебирая в пальцах чайную ложечку, она видела Диму так же чётко, как вчера. Сегодня она вернётся в больницу и снова будет стоять под внимательным взглядом, как маленькая девочка, не зная, что сказать. Когда-нибудь поговорить придётся. Придётся остаться лицом к лицу. Не могли бесследно пройти странные свидания в кафе, ночные звонки и задушевные разговоры. И уж тем более не могла пройти бесследно та ночь, когда Дима спас её, когда впервые назвал по имени, когда едва не отдал свою жизнь ради жизни Саши. Не случайно всё это. Не случайно именно Юрков догадался первым. Он будто исправил свою худшую ошибку прошлого, успел, вернулся вовремя, чтобы защитить. Саша понимала, что ненарочно заняла место Крис, место, которое ей не предназначалось. Но прийти и сказать: «Давай всё забудем», — Кушнир уже не могла. Пока Диме не до размышлений о будущем. Пока Саша будет молчать, прятать мысли и чувства поглубже. Но этот день наступит. Признаться придётся. И в первую очередь — самой себе.***
Новый ритм жизни нравился Саше куда больше. Она так же проводила много времени в реанимации, но уже не перед закрытой дверью. Однообразные рабочие будни разбавлялись всеобщим приподнятым настроением. Состояние Димы улучшалось с каждым днём. Об этом с улыбкой говорил Кузницкий, даже посвящал Сашу в свои медицинские тайны. В Диме ничего больше не говорило о болезни. Его взгляд, голос, жесты — всё было, как раньше. Только по словам Кузницкого Саша знала, что до полного восстановления ещё далеко. Дима уже вставал, вопреки словам врачей. Его ещё шатало, он незаметно морщился от боли, но спокойно обходил палату. Дима хотел вернуться в строй. А Саша понимала, что отговаривать его и убеждать будет тяжело. Несколько раз Юрков уже заговаривал о выписке. Кузницкий пресекал такие попытки в корне. Ещё не меньше двух недель в больнице, потом восстановление по программе без физической активности. Кузницкий грозился отправить Диму в санаторий. И только тогда детские протесты сходили на нет. Саша чувствовала близость разговора, который должен был наконец всё решить. Она осталась один на один с Димой слишком рано. Она не была готова. Юрков долго молчал, откинувшись на изголовье кровати и разглядывая потолок. Саша тоже молчала, пронзая взглядом стену. Тема того дела не поднималась за последние дни ни разу. На неё поставили негласное табу, все обходили её стороной. Но ребята слишком много не знали. Саша и Дима единственные знали всё. — Я знаю, о чём ты думаешь, — устало выдохнул Юрков. — Неужели? — Саша вопросительно подняла бровь. Она просто оттягивала разговор. — Я не мог поступить по-другому, — твёрдо продолжил Дима. — Я не мог второй раз совершить эту ошибку. Угадала. Дима тоже подумал об этом. Страшная темная параллель с московским прошлым, прошлым, где Дима опоздал. — Всё же обошлось, — неуверенно попыталась закончить Саша. Дима её даже не услышал. В его глазах снова была пустота, как в ресторане, как при любом упоминании Крис. И Саше стало невыносимо стыдно за собственные мысли. Крис единственная, кто мог быть у Димы, даже воспоминание, та Крис из прошлого для него дороже кого угодно. Это понимание кольнуло слишком больно. Саша не ожидала. Всё оказалось куда сложнее. — Я просто не мог потерять ещё и тебя, — Дима невесело усмехнулся. Он хотел превратить самое что ни на есть серьёзное в шутку. Это тебя прозвучало так естественно, что Саша даже не заметила. Всё-таки опасность сближает. Когда бы ещё Дима решился сказать ей ты, разрушив очередную стену. Саша остановила взгляд на столике. Новый букет полевых цветов в том же гранёном стакане… Вопрос, который Саша так и не задала, вырвался неосознанно, сам собой: — Любишь полевые цветы? — Наивно. Глупо. — Крис любила, — коротко ответил Дима. И когда Саша перестанет задавать лишние вопросы? Она готова была сквозь землю провалиться. Щёки пылали, в горле стоял комок. Снова она напомнила о прошлом, не хотела же, даже не думала об этом. — Знаешь, почему я это сделал? — эхом от стен отдался тихий, безжизненный голос Димы. — Я не могу снова потерять. Ты не знаешь, что это такое. Обида. Она вспыхнула в груди, и смущение и неловкость исчезли в секунду. Две недели боли, сомнений и страхов пронеслись перед глазами. Сердце сжалось и забилось быстрее, кровь прилила к голове, разгоняемая необъяснимой, всеохватывающей злостью и обидой. Саша видела, как изменился взгляд Димы. Он заметил дьявольские огоньки в её глазах. Но контролировать себя Саша не могла. Она злилась. На Диму. За то, что рисковал жизнью, нарушив все правила, за то, что говорил об этом так спокойно и уверенно. Все накопившиеся тяжёлые эмоции выливались в этой злости. — Почти знаю, — опустив глаза, неправильно дрожащим голосом бросила Саша и вышла, слишком громко захлопнув за собой дверь.